Текст книги "Бог во тьме"

Лучшее средство от плохого настроения – хорошая шутка, а не призыв «не унывать». Иногда мы погружаемся в такую депрессию, что наши разум и сердце противятся смеху, а неискренний юмор вызывает у нас лишь гримасу, мало напоминающую улыбку. Но животворная сила истинного юмора такова, что даже самые решительно настроенные скептики невольно начинают хохотать. Так и с этим сомнением. Ему необходимо предъявить нечто такое, во что верится совершенно естественно.

Так поступил Иисус при встрече с учениками. Они не верили собственным глазам, но Он не стал их упрекать или поражать сверхъестественными знамениями. Он просто взял немного рыбы и поел вместе с ними. Им ничего не оставалось, как поверить; простое и естественное средство послужило и доводом, и укором. В конце концов, Он сделал то, что делал при них сотни раз. «Призраки не вкушают пищу» – вот что убедило учеников в том, что Иисус жив.

Подходя к сомнению лицом к лицу, имея готовое решение типа «верь, не сомневайся», вы фактически противопоставляете одному упрощенному и близорукому доводу другой, причем холодный и неутешительный. Лучше тактично объясните сомневающемуся, что он делает, предаваясь сомнениям, и откройте ему беспредельную благодать Бога, являющего Собой ответ на все вопросы. Найдите нужные слова, оживите их духом сострадания и терпения. И вы увидите, что постижение Божественной истины даст сомневающемуся переполняющее чувство уверенности, которое, в свою очередь, даст волю раскаянию и вере и прервет ход скудоумных рассуждений, присущих сомнению.

Подобно тому как зрители в театре внезапно осознают, что на них смотрят другие зрители, сомневающийся внезапно обнаруживает, что все переменилось. Минуту назад он был повелителем в крошечном царстве своей проблемы, не уверенным только в том, что он может поверить в Бога. Неожиданно этот вопрос приобретает более широкий контекст, и человек падает на колени, спрашивая, поверит ли Бог ему? С того момента как Бог будет восприниматься таким, Каков Он есть на самом деле, возникнут новые источники разрешения проблемы. Удивительное изменение мыслей и состояния души – это дарованные Святым Духом раскаяние и вера.

Остается добавить одно. Когда сомнение исчезает и вера вступает в свои права, чудесное знание, которым она обладает, оказывается прямо пропорциональным нелепости предшествующего сомнения. Нет ничего более прекрасного и истинного, чем это знание, и оно отнюдь не «слишком прекрасно, чтобы быть истиной». Бог не только рассеивает наши самые худшие опасения, но и превосходит наши самые смелые ожидания. Вслед за «неверием от радости» незамедлительно наступает «радостное удивление».

Часть III. Два трудных сомнения

Глава 10. Господи, за что?

Сомнения от любопытства

До сих пор мы рассматривали природу сомнения (часть I) и семь основных категорий сомнения (часть II). Но мы не остановились ни на одном конкретном сомнении, что, возможно, удивило и разочаровало некоторых читателей. В частности, мы не рассмотрели два сомнения, которые настолько распространены и настолько сложны, что никакое обсуждение не будет полным, если не затронет их. Эти сомнения вырастают из двух коротких вопросов, оказавшихся для веры мучительными: «Господи, за что?» и «Доколе, Господи?»

Первое из них – это сомнение, вызванное чрезмерным любопытством. В его основе лежит, если можно так выразиться, «теология замочной скважины». Вспомните детективные рассказы и значение, которое имели замочные скважины в те дни, когда еще не появились электронные подслушивающие устройства. Замочная скважина была незаменимым источником информации. Без нее все, что происходит за дверью, осталось бы тайной. Через нее можно было заглянуть в комнату и подслушать разговор. Сколько уголовных процессов (во всяком случае, в литературных произведениях) выигрывалось на основании улик, добытых через замочную скважину!

Однако замочные скважины способны не только приносить пользу, но и вводить в заблуждение. Несколько подслушанных слов могут быть чрезвычайно важны, но лишены объясняющего их контекста. Что делать, если в разговоре участвует таинственный «некто», не попадающий в поле зрения? Кто он? Что говорит? Используя замочную скважину для скоропалительных заключений, вы окажетесь от истины дальше, чем если бы вообще не подглядывали.

Об этом писал Франц Кафка в романе «Замок». Слуги доходили до отчаяния в безуспешных попытках проникнуть сквозь непроницаемую броню видимости, которой окружила себя бюрократическая верхушка замка. Желая возместить отсутствие надежды и подняться в собственных глазах, слуги придумали фантастическую систему запутанных и жалких объяснений, в которой догадки заменяли знание, сложнейшие доводы ни на чем не основывались, а поводом для самых незыблемых заключений служили случайно брошенный взгляд или недовольно поднятая бровь.

К., герой этого романа, говорит Пепи: «Вы, горничные, привыкли шпионить у замочной скважины, отсюда у вас и склонность из какой-нибудь мелочи, которую вы и вправду увидели, делать грандиозные и совершенно неверные выводы»[67]67
  Franz Kafka, The Castle, trans. Willa & Edwin Muir (Harmondsworth, England: Penguin, 1957), p. 290.


[Закрыть].

В этом и состоит главный недостаток замочных скважин. Иногда вы видите не вполне достаточно, чтобы прийти к какому-то заключению, но, увидев немногое, вы не можете устоять от искушения подглядывать снова и снова. Суть этого заблуждения – в «теологии замочной скважины». Бывает, что нам удается мельком увидеть пути Господни, но этого недостаточно, чтобы позволить себе судить о смысле и причинах Его деяний. Мы же не можем удержаться от преждевременных заключений. Столь же любопытные, сколь и упрямые, мы отказываемся повременить с выводами, и наши ошибочные представления так искажают Бога, что в конце концов мы подвергаем Его сомнению.

Воздерживайтесь от суждений, а не от раздумий

Что будет означать для веры воздержание от поспешных суждений? Не станет ли оно тщательно замаскированной формой проскользнувшего в последний момент иррационализма? А может быть, сомнение – это следствие усиленных размышлений? Ничуть. Неверное суждение о том, что сомнение – это проблема усиленных раздумий, давно следовало бы похоронить. Как мы убедились, большинство сомнений связано с ошибочными размышлениями или с полным отсутствием таковых. Подлинно критический и зрелый образ мышления, напротив, играет решающую роль в отыскании средств разрешения сомнений. Думать и не понимать – это одна проблема; не думать и потому не иметь возможности понять – это гораздо более серьезная проблема. Живой ум не может оставаться в бездействии и    быть довольным собой. Если вера, которой он живет, не позволяет ему развиваться, ум начинает мстить. Хороший ум, отверженный плохой верой, погубит себя сознанием вины, фанатизмом или сомнениями.

Христиане искренне поддерживают подлинный рационализм. Но необходимо внести важное уточнение. Пожалуй, никто, кроме христиан, не отводит разуму действительно почетную роль, но при этом христианство не позволяет разуму быть беспредельным. Мы не сможем познать ценность какого-либо предмета или явления, пока не определим его пределы. Придав чему-нибудь безграничную ценность, вы в конце концов все равно полностью ее исчерпаете. Это справедливо и по отношению к разуму, и по отношению к любому природному ресурсу, такому, как, например, нефть.

Вот почему христианство в высшей степени разумно, но ни в малейшей – не рационалистично. Этим же объясняется любопытный факт, что именно рационализм, а не христианская вера приводит к иррационализму. Забывая о границах, мы бросаем вызов реальности и на собственном горьком опыте убеждаемся в справедливости одной простой истины: большее, не имеющее границ, в результате оказывается меньшим; меньшее, имеющее границы, – большим.

Мы постоянно подчеркивали, что христианская вера – это обоснованное и, следовательно, подлинно разумное мировоззрение. Это означает, что мы располагаем необходимыми и достаточными данными для того, чтобы начать познавать Бога, но отнюдь не означает, что у нас есть ответы на все возникающие в жизни вопросы. Человек смертен, а мир греховен, поэтому всегда будут существовать многочисленные сферы таинственного, которые останутся недоступными для исследователя, каким бы настойчивым и любознательным он ни был. В подобных случаях мы смотрим словно сквозь мутное стекло (или – через замочную скважину). Было бы заблуждением полагать, что начало веры разумно, а продолжение – иррационально, поскольку различие между разумным и иррациональным – это не вопрос времени или стадий. Истина, пожалуй, состоит в том, что у нас всегда найдутся необходимые и достаточные основания для того, чтобы знать, почему мы можем верить в Бога, но нам не всегда понятны Его деяния и замыслы.

Иначе говоря, разумное начало веры непримиримо к абсурду, но ничего не имеет против тайны; вера прекрасно отличает одно от другого. Христианство спорит с рационализмом не потому, что он слишком рассудочен, а потому, что в нем больше ничего нет. Когда христианин приходит к вере, его понимание и доверие к Богу тесно взаимосвязаны, но в дальнейшем доверие может оказаться в одиночестве. Здесь будет действовать принцип воздержания от суждений. Если христианская вера хочет остаться сама собой и предоставить Богу быть Богом, она должна воздержаться от суждений и сказать: «Отче, я не понимаю Тебя, но я Тебе доверяю».

Задумайтесь о смысле этих слов. Христианин не говорит: «Я совершенно Тебя не понимаю, но все равно доверяю Тебе». Нет, он говорит: «Я не понимаю Тебя в этой ситуации, но понимаю, почему я все равно Тебе доверяю. Следовательно, даже чего-то не понимая, я могу верить, что понимаешь Ты». Первое – это тайна, не подкрепленная разумом и неотличимая от абсурда; второе – это утверждение разумности веры, неразрывно связанное с ее таинством.

Воздержание от суждений нельзя считать уникальной особенностью христианства. Существует еврейское предание о странствии пророка Илии и равви Яханана.

Они шли весь день и с наступлением вечера набрели на убогую хижину бедняка, единственным богатством которого была корова. Бедняк и его жена выбежали из дома, чтобы пригласить путников на ночлег, и выказали им все радушие, на которое были способны в столь стесненных обстоятельствах. Илия и равви напились коровьего молока, подкрепились домашним хлебом и маслом, и их уложили на самое лучшее ложе, тогда как гостеприимные хозяева улеглись перед кухонным очагом. Но утром корова бедняка была мертва…

Они шли весь следующий день, а вечером пришли к дому очень богатого купца и попросили его не отказать в гостеприимстве. Надменный купец принял их холодно; единственное, что он согласился сделать для пророка и его товарища, – это поместить их в коровнике и накормить хлебом с водой. Тем не менее наутро Илия горячо поблагодарил купца за все, что тот сделал, и в качестве ответного шага послал за каменщиком, чтобы починить стену, которая как раз обвалилась.

Не в силах больше молчать, равви Яханан взмолился, чтобы святой объяснил значение своих отношений с людьми.

«Что касается бедняка, который так радушно нас принял, – ответил пророк, – то в ту ночь было суждено умереть его жене, но вместо нее, в награду за его доброту, Бог взял корову. Я починил стену в доме богача потому, что в том месте был спрятан сундук с золотом, и если бы скряга починил стену сам, то нашел бы сокровище.

Поэтому не спрашивай Господа: «Что Ты делаешь?» Но говори в сердце твоем: «Разве Господь допустит несправедливость?»

Поистине, нам следовало бы повторять это в наших сердцах. Поэтому принцип воздержания от суждений отнюдь не противоречит здравому смыслу. Это не «скачок» веры, а ее естественное движение. Будучи верующими, мы не всегда знаем ответы на все «почему?», но нам понятно, почему мы доверяем Богу, Который эти ответы знает. И это очень важно.

Знающий выдержит любые вопросы

Единственное препятствие на этом пути вполне очевидно: то, что в теории выглядит в высшей степени разумным, на практике оказывается довольно трудным. В реальной жизни присутствие тайны действует на веру подобно тому, как постоянный раздражитель – на больное место. Дело не в том, что мы хотели бы знать то, что нам неизвестно, а в том, что нам кажется, будто мы должны это знать. Первое порождает разочарование, ибо мы не можем удовлетворить свое любопытство; второе приводит к настоящим страданиям. Точнее говоря, чем слабее наше понимание в момент обращения к вере, тем более необходимо все понять впоследствии. Если мы не знаем, почему доверяем Богу, то всегда, стремясь Ему доверять, будем испытывать потребность точно знать Его замыслы и деяния. Не постигнув этого, мы можем оказаться не в состоянии доверять Богу, ибо все то, чего мы не понимаем, отрицательно повлияет на то, чему мы способны доверять.

С другой стороны, если мы действительно знаем, почему доверяем Богу, мы сможем доверять Ему и в тех ситуациях, когда не понимаем Его деяний. Ибо деяния Бога могут быть двояко истолкованы, но они никогда не будут противоречивы по существу. Для нас это тайна, но тайна – это всего лишь нечто непостижимое; а вот абсурд был бы поистине невыносим.

Отвлечемся от детективных рассказов и обратимся за примером к ситуации военного времени. В этом греховном мире положение христиан сравнимо с положением патриотов, чья родина оккупирована иноземными войсками; это жизнь «на вражеской территории», как сказал К. С. Льюис. Если они оказывают сопротивление, то сталкиваются не только с врагом, но и с мучительными вопросами, вызванными нравственной неоднозначностью единственно доступной им формы борьбы. Парадоксальность и проблематичность подобного положения описаны в известном рассказе Бэзила Митчелла, посвященном борцу сопротивления.

Однажды во время оккупации участник сопротивления повстречал Незнакомца, который произвел на него очень сильное впечатление. Они проговорили всю ночь. Незнакомец сообщил партизану, что тоже сражается на стороне сопротивления и даже является его руководителем, и настоятельно просил партизана верить ему, что бы ни произошло. После этой встречи партизан полностью убедился в искренности Незнакомца и заверил его в своей преданности.

Больше они никогда не встречались с глазу на глаз. Иногда люди видели, как Незнакомец помогает участникам сопротивления, и партизан с гордостью говорил своим друзьям: «Он на нашей стороне». А иногда Незнакомец в форме полицейского передавал патриотов в руки оккупационных властей. В таких случаях друзья партизана возмущались, но тот по-прежнему утверждал: «Он на нашей стороне». Невзирая на очевидность, этот человек верил, что Незнакомец его не обманул. Когда он обращался к Незнакомцу за помощью и получал ее, он был счастлив. Если же помощи не получал, то говорил: «Незнакомцу виднее»[68]68
  Quoted in Antony Flew and Alasdair MacIntyre, eds., New Essays in Philosophical Theology (London: SCM Press, 1955), pp. 103–104.


[Закрыть].

Во время войны разобраться в подобной ситуации не просто, а теоретические рассуждения о различии между неоднозначностью и явным противоречием воспринимаются как слишком академические и неутешительные. Но существуют и более важные вопросы. Действительно ли Бог на нашей стороне? Как мы можем об этом судить, если Он скрывает Свое истинное лицо? Не произойдет ли опасной путаницы, если нам покажется, что Он одет, как враг? Почему иногда создается впечатление, что Он сражается под вражескими знаменами? Почему мы не можем просто  доверять? Почему нам непременно хочется знать? А вдруг нас оставили в дураках, обманули, загнали в ловушку и предали? Можем ли мы доверять Богу, Который ведет Себя как Пимпернель, внезапно появляющийся в самых странных одеяниях и использующий самые причудливые средства? Как мы можем на Него полагаться, если Он не проявляет постоянства и последовательности? Как убедиться, что Он отличается от восточных богов, которые превращают жизнь в маскарад, а человеческие личности – в бесчисленные маски и фантазии божества? Короче, откуда мы знаем, что Богу можно доверять?

Руководителю сопротивления виднее

В сущности, у веры только два принципиальных вопроса: «Существует ли Бог?» и «Добр ли Бог?» Но ответы на них подвергаются наиболее ожесточенной критике со стороны сил зла. Если вера недостаточно тверда, чтобы воздержаться от суждений, она будет требовать от разума и логики слишком многого и создаст в своем сознании такое искаженное представление о Боге, что этот бог либо будет дьяволом (обвинение Шарля Бодлера), либо единственным оправданием такого бога будет то, что он не существует (обвинение Стендаля).

Многие атеисты используют мнимые противоречия справедливости Бога в порочном мире (в наиболее жесткой их форме), чтобы оправдать свой атеизм. «Идея Бога – это единственная ошибка, которую я не могу простить человечеству», – писал маркиз де Сад[69]69
  Quoted Simone de Beauvoir, The Marquis de Sade (NY: Grove Press, 1953), p. 56.


[Закрыть]. Но и для верующего, живущего в аномальной ситуации погрязшего в грехе мира, это тоже является главной проблемой. Говоря о кризисе смысла, которым стало для преданных иудеев вавилонское пленение, Иеремия использовал именно этот образ: «Господь стал как неприятель, истребил Израиля» (Пл. Иер. 2:5).

В чем различие между сокрытием Бога от нас и обманом? Здесь и должен сработать принцип воздержания от суждений. Столкнувшись с тайной, особенно тайной зла, вера, знающая, почему она доверяет Богу, должна доверять даже в том случае, если не достигла полного понимания этой тайны. С точки зрения сиюминутности, вера не знает, «почему?», но знает, почему она доверяет Богу, Который знает ответ с точки зрения конечной цели.

Иными словами, Господь творит справедливость. Руководителю сопротивления виднее; Он, как намекал Иисус, может казаться плохим другом, неправедным судьей, беспечным отцом. Но Он не таков. Ему можно доверять, несмотря ни на что, поскольку Он – друг. Накануне распятия Иисус сказал Петру: «…что Я делаю, теперь ты не знаешь, а уразумеешь после» (Ин. 13:7).

Поэтому воздержание от суждений не противоречит здравому смыслу. Оно начинается с необходимого и завершается полным пониманием. Некоторое время не следует проявлять настойчивость. Можно просто доверять. Бывает, что буквально все вокруг оказывает на нас давление и требует определенных суждений. Такое положение может быть осложнено явными противоречиями, но если мы знаем, что не все факты нам доступны, то спешить с выводами или чрезмерно напрягать разум будет не только ошибочно, но и глупо. Мартин Лютер советовал поступать в таких ситуациях следующим образом: «Вера должна закрывать глаза и не судить на основании того, что она чувствует или видит»[70]70
  Luther, p. 483.


[Закрыть].

Необходимо подчеркнуть два аспекта воздержания от суждений. Первый состоит в том, что воздержание от суждений нельзя путать с запретом на попытку задавать вопросы. В том, что люди задают вопросы, ищут возможные ответы и доказательства, нет ничего предосудительного. Все это – этапы процесса мышления, которые завершаются составлением суждений. Проблема не в том, что суждения веры неправильны или богохульны (ибо способность к суждениям – это неотъемлемая часть способности к мышлению, дарованной нам Богом), и не в том, что мы судим о Боге, а в том, что мы вообще беремся судить, не имея на то достаточных оснований. Повторяю, это происходит не от усиленных размышлений, а от ошибочного хода мысли.

Обратите внимание и на то, как ошибочность необоснованного суждения перерастает в богохульство. Соблазн сомнения возникает не из неверия  в Бога, а из веры в то, что не является Богом. Опасность в том, что мы допускаем слишком большие натяжки, и наши размышления порождают настолько искаженный образ Бога, что мы уже не можем оставаться хорошими верующими. Веруя в ложное, мы оказываемся на полпути к вере в ничто. Наши неверные представления о Боге бывают так жалки и уродливы, что верить в Него и дальше становится необязательно или невыносимо. К. С. Льюис осознавал это даже в самые трудные минуты своей жизни:

«Не думаю, что мне угрожает опасность перестать верить в Бога. Реальная опасность заключается в том, что начинаешь выдумывать о Нем всякие ужасы. Я боюсь не того, что, «в конце концов, Бога нет», а того, что приду к выводу: «так вот Каков Бог на самом деле! Больше не обманывай себя»[71]71
  C. S. Lewis, A Grief Observed, pp. 10–11.


[Закрыть].

В отсутствие водительства

Особенно трудно воздержаться от суждений в двух ситуациях. Первая из них – когда нам кажется, что Бог не направляет нас, или когда мы не понимаем Его деяний. Если говорить откровенно, то всем нам знакомы случаи, когда Бог кажется непредсказуемым. Например, кто-то не подчиняется Ему, а страдает целый народ; в другом случае кто-то не подчиняется Богу, но все прощается. Или заболевают двое, но один умирает, а другой выздоравливает. Иногда мы ощущаем близость Бога, а иногда чувствуем себя брошенными.

Если бы мы могли быть более рассудительными под давлением обстоятельств, то не спрашивали бы, может ли Бог направлять нас, и направлял ли Он нас прежде. Мы бы спросили: «Направляет ли меня Бог сейчас?» Однако давление обстоятельств настолько велико, что наша способность к логическому мышлению притупляется. Если мне кажется, что Бог не направляет меня сейчас (а это достаточно мучительно), я быстро забываю, что Бог делал это раньше, и начинаю сомневаться в том, что Он вообще способен на такое.

Это давление мучительно из-за ощущения, что Бог не направляет нас именно тогда, когда все поставлено на карту. Если Его доброе имя остается незапятнанным, то наши жизни и репутации ставятся под вопрос. Мы становимся чрезвычайно требовательными. Мы хотим знать, чтобы получить возможность решать. Мы не можем бесконечно заниматься самообманом и откладывать решение на неопределенное будущее. Нам стыдно проявлять свою неспособность отвечать на вопросы друзей. Ощущение, что мы плывем по течению и утратили ориентиры, деморализует нас. Может быть, мы сбились с пути по ошибке? Или совершили какую-нибудь глупость?

Этим вопросам не видно конца, и чем дольше они остаются без ответа, тем более издевательскими становятся. Вера мечется, как больной в горячечном бреду. Все кажется нереальным и неосуществимым. Не равнодушен ли к нам Бог? Есть ли Бог вообще, или все это время мы ошибались? Все вокруг вопиет о необходимости выбирать, решать, действовать, просто что-то делать. Если бы Бог хоть чем-нибудь помог – словом, знамением, чем угодно! Но всюду – только безмолвие и непроницаемая тьма.

Паломник Беньяна испытал это, когда Безбожник подверг насмешкам его поиски Небесного града. Услышав, что Христианин держит путь на Сион, Безбожник расхохотался.

Христианин: Что означает твой смех?

Безбожник: Я смеюсь над твоим невежеством. Пуститься в такое утомительное путешествие, чтобы остаться с носом!

Христианин: Но почему? Ты думаешь, нас туда не пустят?

Безбожник: Не пустят! Города, о котором ты грезишь, не существует!

Презрение – это убийственный аргумент, и ехидные насмешки Безбожника повергли Христианина в тяжелые раздумья. Но Беньян хотел сказать не только о том, что скептицизм может пробудить в верующем сомнения, но и о том, что в душе каждого верующего сидит свой собственный скептик, активно участвующий во внутренних дискуссиях. Разум может припереть его к стенке и надолго заставить молчать, но стоит хотя бы на несколько секунд проявить неуверенность, как он начнет вносить смуту своими вопросами. Правы ли мы, считая себя ведомыми? Откуда нам известно, что мы на верном пути? Существует ли место назначения, к которому мы так стремимся?

Здесь вере лучше повременить с суждением относительно деяний Бога. Вера может не знать причин, но знает, почему она доверяет Богу, знающему причины. Мы доверяем Богу не потому, что Он нас направляет; мы доверяем Богу и поэтому ведомы Им. А это значит, что мы можем доверять Богу даже тогда, когда нам кажется, что Он нас не направляет. Порой вера пребывает в неведении относительно водительства, но никогда – относительно Бога. То, что замышляет Господь, может быть тайной, но Сам Бог тайной не является. Следовательно, воздерживаясь от суждений, вера может остаться сама собой и сохранить честность.

Иисус подразумевал именно такую веру, когда говорил: «Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни» (Ин. 8:12). Иисус говорит не о том, что мы никогда не окажемся  во тьме, а о том, что мы не должны блуждать  во тьме и чувствовать себя там, как дома; разница может показаться несущественной только тому, кто не знает, какие страдания испытывает человек в такой ситуации. Состояние неизвестности – это та же тьма и та же, не менее мучительная, проблема. Однако ни тьма, ни неизвестность не окончательны, ибо выход обретается в Боге. Освальд Чемберс поясняет: «Когда я иду с Богом по Его пути, я многого не понимаю, но понимает Бог; следовательно, я понимаю Бога, а не Его путь»[72]72
  Oswald Chambers, Not Knowing Whither (London: Simpkin Marshall, 1934), p. 123.


[Закрыть].

Это испытало бесчисленное количество верующих, которые воздерживались от суждений, хотя и не знали тайн Божьего водительства. Вот как сказал об этой проблеме Иов:

«…я иду вперед – и нет Его, назад – и не нахожу Его; делает ли Он что на левой стороне, я не вижу; скрывается ли на правой, не усматриваю. Но Он знает путь мой; пусть испытает меня, – выйду, как золото. Нога моя твердо держится стези Его; пути Его я хранил, и не уклонялся» (Иов. 23:8–11).

Давид говорил: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною» (Пс. 22:4). Но, пожалуй, самым ярким примером из Библии является суровый вопрос Исаии:

«Кто из вас боится Господа, слушается гласа Раба Его? Кто ходит во мраке, без света, да уповает на имя Господа и да утверждается в Боге своем. Вот, все вы, которые возжигаете огонь, вооруженные зажигательными стрелами, – идите в пламень огня вашего и стрел, раскаленных вами!» (Ис. 50:10–11).

Верующий, который доверяет Богу и воздерживается от суждений, противопоставляется тому, кто не способен доверять Богу и поэтому вынужден возжечь собственный огонь, вместо того чтобы довериться Богу и подождать во тьме. О том же поведал в своем Плаче Иеремия: «Я человек, испытавший горе от жезла гнева Его. Он повел меня и ввел во тьму, а не во свет» (Пл. Иер. 3:1–2). Освальд Чемберс спрашивает: «Не пребываете ли вы сейчас во тьме, в том числе и в своих отношениях с Богом? Тогда молчите. Если вы откроете рот во тьме, то будете говорить в неверном ключе: во тьме лучше слушать»[73]73
  Oswald Chambers, My Utmost for His Highest, February 14.


[Закрыть].

Подобные ситуации выглядят легко разрешимыми с любой точки зрения, кроме внутренней, а это, к сожалению, – единственное, что имеет значение. Опасность, предсказанная теоретически или существовавшая в далеком прошлом, кажется ничтожной – как туман, рассеивающийся с первыми лучами солнца, или ночной кошмар, исчезающий при пробуждении. Пути Господни – это не наши пути. Замыслы Бога действительно выше, чем наши мысли. И мы можем сказать вместе с Августином: «Ты вел меня, как кормчий ведет корабль, но путь, которым Ты следовал, выше моего понимания»[74]74
  Augustine, p. 84.


[Закрыть]. А способны ли мы, оставаясь в неизвестности, признаться: «Отче, я не понимаю Тебя, но доверяю Тебе»? Это трудный вопрос. Вера сталкивается с ним, воздерживаясь от суждений, и в это время сомнение подает свой голос.

В часы страданий

Вторая, еще более трагическая ситуация – это страдание от физической или душевной боли. Страдание можно рассматривать с различных позиций. И чтобы получить исчерпывающие ответы на все вопросы, необходимо разъяснить каждую из этих позиций. Но нас будут интересовать не метафизические проблемы или практические методы преодоления страдания, а более узкая тема – сомнения, которые мы испытываем, доверяя Богу и воздерживаясь от суждений.

Страдание – это мучительное испытание, выпадающее на долю верующего, а вызванные страданием вопросы – самые насущные, самые острые и самые коварные из всех вопросов, которые придется решать вере. И здесь, как нигде, труднейшая задача заключается в воздержании от суждений. Придерживаясь того же основного принципа (мы не знаем причин, но знаем, почему доверяем Богу, Который знает причины) и вознося ту же молитву (Отче, я не понимаю Тебя, но доверяю Тебе), мы должны будем заплатить невероятно высокую цену. Представьте, что стоит за словами еврейского узника времен Второй мировой войны:

 
Я верю в солнце, даже если оно не светит.
Я верю в любовь, даже если не могу испытывать ее.
Я верю в Бога, даже если Он безмолвствует[75]75
  Quoted Monica Furlong, Contemplating Now (London: Hodder and Stoughton, 1971), p. 68.


[Закрыть].
 

Способна ли вера терпеть боль, продолжая доверять Богу, воздерживаясь от суждений и не забывая о том, что Бог есть, Бог благ и Ему виднее? Или боль так сильна, что только понимание смысла сделает ее терпимой, и потому придется отчаянно напрячь разум и сделать выводы? Воздержание от суждений представляется страдающему не только трудным, но и нелепым. Сначала это усугубляет проблему. Страдать – это одно, страдать бессмысленно – совсем другое, а страдать, не настаивая на понимании смысла, – это третье. Но похоже, что воздержание веры от суждений подразумевает именно такое самоубийственное смирение.

Чем продолжительней страдание, тем больше разгорается пламя: повышается температура, усиливается давление и нестерпимая боль грозит задушить веру, превратив ее плач в вопль сомнения. Воздерживаться от суждений и просто доверять – это самое трудное. Чтобы не поддаться панике, вера должна воспользоваться своими глубинными резервами мужества и терпения.

Классическим примером страдальца в мировой истории может служить фигура Иова, в лице которого каждый страдалец видит собрата. Но трагедия Иова была во многом обусловлена тем, что он никак не мог решить, что делать – доверять Богу и воздерживаться от суждений или сомневаться, настаивая на объяснении? Сначала Иов выдержал испытание с честью. На него обрушились несчастья, его дети погибли, он полностью разорился, но его вера в Бога осталась незыблемой. «Во всем этом не согрешил Иов, и не произнес ничего неразумного о Боге» (Иов. 1:22). Иов не знал причин, но доверял Богу, Который знает причины, и продолжал верить, воздерживаясь от суждений. Руководитель сопротивления знает, что делать.

Но это, разумеется, было только началом испытаний; по мере того как события разворачивались, страдания Иова умножались, а облегчения не предвиделось. Жена уговаривала его проклясть Бога и умереть; братья удалились, знакомые и близкие чуждались его; слуги забыли о нем, рабы не откликались на его зов; малые дети презирали его; он стал вызывать омерзение у всей своей семьи (Иов. 19). Вдобавок Иов чувствовал себя оболганным и очерненным; его личность была поставлена под вопрос, а на него перенеслись невежественные суждения друзей – «ибо я не таков сам в себе» (Иов. 9:35).

С каждым новым ударом судьбы проблема Иова обострялась. Если он продолжал доверять Богу и хотел воздержаться от суждений, то должен был молчать. Но каждое мгновение его безмолвия воспринималось как молчаливое признание вины. Чтобы защитить себя, он должен был объяснить эти страдания и заставить свой разум сделать выводы, делать которые он не хотел и не имел права. Вздернутая на дыбу внутреннего конфликта вера Иова готова была вот-вот разорваться. Неудивительно, что его защитная речь являет собой смесь веры и сомнения.