Текст книги "Бог во тьме"

«Он думает, что ученость и красноречие сделают человека добрым христианином, и этим обманывает сам себя. Слова – это всего лишь посев, и одних разговоров мало, чтобы доказать, что в наших сердцах действительно взошли плоды. Будьте уверены, что в день Страшного Суда людей будут судить по их плодам. Тогда не спросят: «Вы верили?», но «Кем вы были – делателями или пустословами?» Конец света сравним с жатвой, а вы знаете, что во время жатвы люди заботятся только о плодах»[43]43
  Ibid., p. 115.


[Закрыть].

Кто он, этот персонаж Беньяна? Определенный тип верующего или человек, присутствующий в каждом верующем? Формально верующий христианин, сидящий рядом с нами в церкви, или кто-то другой в нашей душе? Краснобаю, притаившемуся в каждом из нас, Иисус адресовал Свои самые грозные предостережения. В заключительной части Нагорной проповеди, предупреждающей о недопустимости поверхностного отношения к вере, ясно показано, что верующим является только тот, кто повинуется:

«Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь. Итак по плодам их узнаете их.

Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!» войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного…

…всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне… А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке» (Мф. 7:18–27).

В одном из эпизодов Евангелия от Марка Иисус задает вопрос: «…кто матерь Моя и братья Мои? И обозрев сидящих вокруг Себя, говорит: вот матерь Моя и братья Мои. Ибо, кто будет исполнять волю Божию, тот Мне брат и сестра и матерь» (Мк. 3:33–35). Следование истине и покорность можно легко истолковать как внешние признаки христианства. Но Иисус возвращает им надлежащее место в душе веры. В своем высшем проявлении они составляют неотъемлемую часть сокровенной связи, объединяющей религиозное братство. Повиновение – это кровные узы новой общности. Это путь, который придает жизни неисчерпаемую полноту и надежно устраняет вероятность подобного сомнения.

Глава 8. «Государственный переворот» внутри нас

Сомнения, вызванные неуправляемыми эмоциями

Я знаком с одной женщиной, которая искренне боится летать самолетами. Ее не раз пытались убедить, что самолеты намного безопаснее, чем автомобили. Возможно, однажды кому-нибудь удастся доказать ей это посредством впечатляющих статистических данных или сугубо эмоциональной аргументации. Доводы будут убедительными, даже неопровержимыми. Но я уверен, что она все равно предпочтет ездить на автомобиле.

Сила рациональной аргументации не идет ни в какое сравнение с могуществом эмоций. Разумно рассуждать в зале ожидания аэропорта – это одно, а чувствовать себя спокойно на взлетной полосе – совсем другое. В тот момент, когда пристегиваются ремни, а двигатели наращивают число оборотов, голос разума почти неразличим в хоре эмоций. Проблема не в том, что разум подвергает веру критическим нападкам, а в том, что эмоции подавляют не только веру, но и разум, и он оказывается не в силах их превозмочь.

Шестой тип сомнений возникает именно тогда, когда эмоции верующего (яркое воображение, изменчивость настроения, причуды, особая впечатлительность) разыгрываются и берут верх над разумной верой. Вера оттесняется и оказывается в кольце неуправляемых эмоций, которые еще недавно были спокойными и дисциплинированными «гражданами» личности. Разум отключается, о повиновении забывают, и власть эмоций становится на какое-то время неограниченной. «Государственный переворот» совершился.

Иначе говоря, глупо предполагать, что, признав какую-то истину, мы будем относиться к ней как к истине до тех пор, пока какой-нибудь другой довод не опрокинет первоначальное убеждение. Эмоции имеют над человеческим сознанием такую же власть, как и разум, причем эмоции часто оказываются сильнее. К. С. Льюис писал: «Если вы не приучите свои настроения повиноваться, вы никогда не станете хорошим христианином или даже хорошим атеистом, а будете всего лишь существом, мечущимся из стороны в сторону со своими убеждениями, зависящими от погоды и состояния пищеварения»[44]44
  Walter Hooper (ed.), The Business of Heaven: Daily Readings from C. S. Lewis (London: Collins, 1984), pp. 76–77.


[Закрыть].

Роль эмоций

Основной религиозной проблемой является проблема достоверности. Истинно ли то, во что я верю? Заслуживает ли доверия человек, которому я верю? Начало веры – это выяснение истинности интересующего нас предмета или надежности человека. Имеются ли какие-нибудь неоспоримые доказательства?

В решении стать верующим субъективные факторы, безусловно, играют свою роль, но если вера не хочет быть фикцией, то окончательное определение ее истинности должно остаться за объективными соображениями. Подлинной вере жизненно необходимы понимание и осознанный выбор, и они всегда важнее, чем эмоции, сопутствующие обращению.

Поскольку обращение – это коренное изменение, захватывающее человека целиком, оно может быть в высшей степени эмоциональным. Но каким бы волнующим ни было обращение, на него влияют не только чувства. Не потому, что христианство бесстрастно, а потому, что так осуществляется человеческое познание вообще. На самом деле христианство обеспечивает основу для подъема эмоций на величайшую высоту, но главную роль при обращении играют понимание и сознательный выбор, а эмоции второстепенны.

Теоретически все обстоит прекрасно, но беда в том, что даже если в начале пути мы отводим эмоциям надлежащее место, то в дальнейшей религиозной жизни нам бывает нелегко сохранить необходимое равновесие. Пожалуй, важнейшим и единственным фактором, объясняющим причины того, что вера продолжается не так, как начинается, является взрывная сила эмоций, сопровождающих обращение.

Если бы наши судьбы не были предопределены последствиями грехопадения, мы бессознательно наслаждались бы естественной гармонией знания, воли и чувств. Все наши поступки и мысли составляли бы единое целое. Но никто из нас больше не владеет этим совершенным равновесием, и обособившееся зло сказывается не только на нашем отчуждении от Бога и друг от друга, но и на нашем отчуждении от самих себя. Глубокая внутренняя гармония каждой личности утрачена. Некоторые люди испытывают такой невыносимый внутренний разлад, что это приводит к серьезным эмоциональным расстройствам. Но для подавляющего большинства неудобство существования с противоречивыми «я» и непрестанная борьба с непокорными чувствами представляются вполне обыкновенными свойствами жизни. Мы так привыкли к разбросанности своей греховной человеческой природы, что склонны воспринимать ее как норму и нечто само собой разумеющееся.

Грех оказывает одинаково губительное воздействие и на наш интеллект, и на нашу волю, и на наши чувства. И дело не в том, что один из этих компонентов личности «пал ниже», чем другие. Но по одной важной причине эмоции играют совершенно особую роль. Они составляют ту часть нашей личности, которая наиболее уязвима для внешних воздействий, и в этом смысле легче поддается манипулированию. У некоторых людей даже организм обладает более сильным иммунитетом к инфекциям, чем эмоции – к происходящему вокруг. Если нас будут уговаривать не верить, наша убежденность может пошатнуться. Но, когда на нас оказывают давление, эмоции признают себя побежденными задолго до того, как сдадутся сознание и воля.

Создается впечатление, что эмоции становятся причиной проблемы потому, что они слабы. Но все обстоит как раз наоборот: дело в том, что они слишком сильны. Они не только легко поддаются различным воздействиям, но и сами чрезвычайно влиятельны. Поддавшись какому-либо внушению, они становятся неутомимыми увещевателями, и в этом состоит их опасность.

Иногда эмоции и воображение удается подчинить разуму, но обычно их трудно приручить. Всякий раз они восстают против разума, устраивая внутри личности своеобразный «дворцовый переворот». Любые препятствия сметаются под напором чувств, преодолевающих логику и здравый смысл. И тогда становится особенно очевидной вся слабость рационального мышления. У тонкого, как паутинка, легкого, как перышко, и хрупкого, как стекло, разума, похоже, нет шансов выстоять против стихии страха, гнева, ненависти, ревности, желания и всего остального, что волнует нас. И тогда мы становимся такими же, как «две неразумные женщины», о которых писал Джордж Макдональд: «Чувство владело ими, пока не появлялось другое чувство и не занимало место первого. Когда чувство было на месте, им казалось, что оно никогда не исчезнет; когда оно исчезало, им казалось, что его никогда и не было; когда оно возвращалось, им казалось, что оно никогда не исчезало»[45]45
  C. S. Lewis, George Macdonald: An Anthology (London: Geoffrey Blue, 1946), p. 133.


[Закрыть].

Ввиду того, что мы столь непостоянны, мы должны быть реалистами. Фома Кемпийский писал: «Вот добрый совет: когда в тебе воспламеняется дух, ты должен подумать, каково будет, если этот огонь покинет тебя». И далее: «Если даже великие святые имели с этим дело, то нам, слабым и жалким, не следует отчаиваться, если порой бывает жарко, а порой холодно…»[46]46
  Thomas a Kempis, The Imitation of Christ (Garden City, NJ: Doubleday, 1955), pp. 88, 121.


[Закрыть]

Илия и царство отчаяния

Здесь мы сталкиваемся с таким сомнением, которое не имеет никакой внутренней связи с христианской верой. Было бы несправедливо утверждать, что христиане испытывают эмоциональные сомнения, тогда как все остальные пребывают в уверенности. Эмоциональные сомнения бывают у всех людей, и христиане, естественно, тоже проходят через это испытание.

Определяющим свойством эмоциональной неуверенности является то, что она не имеет никакого отношения к содержанию веры и целиком зависит от самого верующего. Паскаль иронически заметил: «Поставьте величайшего в мире философа на перекладину более чем достаточной ширины: если под нею лежит пропасть, то, несмотря на все доводы разума о безопасности, воображение возьмет верх»[47]47
  Pascal, p. 39.


[Закрыть]. На это обращал внимание и Джеймс Тербер: «Время от времени каждого человека посещает подозрение, что планета, на которой он живет, фактически несется в никуда. Эти мрачные мысли охватывают нас перед грозой или в ранние утренние часы, когда в трубах начинается грозное урчание, или во время блужданий в дебрях за пределами эйфории после долгой ночи возлияний»[48]48
  James Thurber in I Believe (London: Allen & Unwin, 1969), p. 137.


[Закрыть].

Классический библейский пример этого состояния – глубокая депрессия и мысли о самоубийстве, овладевшие Илией – израильским пророком, жившим в девятом веке до Р. Х. Он «сел под можжевеловым кустом, и просил смерти себе и сказал: довольно уже, Господи; возьми душу мою, ибо я не лучше отцов моих» (3 Цар. 19:4). С одной стороны, подобный упадок духа и жалость к себе выглядят непостижимыми. Илия достиг вершины своего служения, отстоял свою репутацию, добился всеобщего признания и успеха. Казалось, все в его власти. Его поддержал народ, царь был посрамлен, почти все враги уничтожены, он одержал победу – и вдруг, под воздействием угрозы, исходившей от какой-то женщины по имени Иезавель, ему изменяет мужество и он спасается бегством. Трудно представить что-либо более безрассудное.

Но если посмотреть на это иначе, все вполне объяснимо. Илия не выдержал чрезмерного эмоционального напряжения. Изнурительное публичное противостояние заставило его мобилизовать все силы и полностью опустошило. Должно быть, годы одиночества в пустыне и драматический пробег в Изреель, последовавший за ними, так истощили эмоции пророка, что его сломила пустая угроза. Илию подвел не Бог, а собственные чувства, которые, заглушив веру и разум, ввергли его в пучину отчаяния. Пророк Иеремия, живший в седьмом веке до Р. Х., выразил те же чувства, описав самый трудный период своего служения: «…и сказал я: погибла сила моя и надежда моя на Господа» (Пл. Иер. 3:18).

Даже самая непоколебимая вера и несгибаемая воля не могут оградить нас от сомнений, вызванных эмоциями. Переутомление, одиночество, тяжелая болезнь, несчастный случай, потеря близкого человека, приступы гнева или ревности, даже недоедание – все это является благоприятной почвой для эмоций, влекущих за собой сомнения. Эмоциональные потрясения могут вызвать не менее разрушительные сомнения, чем самые каверзные вопросы воинствующего атеиста. Освальд Чемберс дает мудрый совет: «Оценивая себя, принимайте во внимание способность к депрессии»[49]49
  Oswald Chambers, My Utmost for His Highest, February 17.


[Закрыть].

Мартин Лютер, человек, подверженный сильным страстям, был в этом смысле весьма реалистичен. «Ева попала в беду, – писал он, – когда в одиночестве прогуливалась по саду. Я испытываю самые сильные искушения, когда бываю один»[50]50
  Roland H. Bainton, Here I Stand: A Life of Martin Luther (New York: Mentor Books, 1955), pp. 284–285.


[Закрыть]. К. С. Льюис тоже признает, что нигде не испытывает сомнений, если не считать гостиничных номеров – в одиночестве и вдали от дома. Еще раньше Августин так не любил путешествия и зиму, что использовал их в качестве метафоры жизни на земле в порочном мире.

Искать убежище с Христом среди врагов Христа

Поскольку львиную долю таких сомнений составляет игра воображения, недостающую логику с успехом восполняет драматизм. Суть от этого не меняется, но воображение магически преображает реальность, и все начинает представляться в ином свете. То, что прежде казалось настоящим, превращается в призрак. То, что было ничем, становится всем.

Когда герои Беньяна Христианин и Полный Надежд томились в темнице Замка Сомнений, Христианин, забыв о радостях и победах предшествующего пути, потерял уверенность в себе и впал в отчаяние. Полный Надежд заставляет его встряхнуться: «Неужели ты не помнишь, каким был героем? Ни Аполлион, ни все то, что ты видел и слышал в Долине Смерти, не смогли одолеть тебя. Ты прошел сквозь лишения, ужасы и искушения, а теперь в тебе нет ничего, кроме страха?»[51]51
  Bunyan, p. 155.


[Закрыть]

Далеко не всегда поводом для таких сомнений служит некая неразрешимая проблема. Гораздо более эффективны мелкие уколы и трудности, не имеющие никакого отношения к Богу и теологии. Даже самая стойкая вера не застрахована от этих сомнений. Божественная истина останется непоколебимой, вера будет по-прежнему тверда в своей убежденности, но при каких-то случайно брошенных словах другого христианина (который даже, возможно, несколько глуповат и неприятен) несомненность веры может оскверниться чувством враждебности или превосходства.

Что может сравниться с тем разочарованием, которое мы иногда испытываем в обществе наших верующих собратьев? Разумеется, отчасти в нем отражается наше разочарование в самих себе, и это, вероятно, означает, что мы представляем для других такую же проблему. Непохожесть христиан друг на друга то вызывает у нас восторг и удивление, то выглядит в наших глазах индивидуализмом и разобщенностью. При этом меняются не наши религиозные представления, а только наши эмоции.

Но повод может оказаться гораздо более серьезным: когда, например, наши верующие собратья не просто разочаровывают, а причиняют нам боль. Это само по себе становится причиной сомнения. Петр Абеляр – богослов из Сорбонны, живший в двенадцатом веке, – на протяжении всей жизни был предметом зависти и злословия. Однажды он с горечью написал другу, что всякий раз, прослышав о созыве священного собора, не может не думать о том, что собор созван для того, чтобы осудить его. «Часто, знает Бог, я впадал в такое отчаяние, что подумывал о том, чтобы порвать с христианством и, перейдя в язычество, жить там тихой христианской жизнью среди врагов Христа, чего бы мне это ни стоило»[52]52
  The Letters of Abelard and Heloise, trans. Betty Radice (Harmondsworth: Penguin Books, 1974), p. 94.


[Закрыть].

Абеляр так и не последовал своему решению «найти пристанище со Христом среди врагов Христа»[53]53
  Ibid.


[Закрыть]. Но всем, кто, подобно Абеляру и библейскому Иову, страдал от жестоких нападок верующих собратьев, знакомо искушение этим сомнением. И мы не должны забывать о его эмоциональной подоплеке. Бог всегда остается верным, тогда как Его люди порой бывают вероломны. Наши чувства приходят в смятение, но наша вера и надежность Бога неизменны.

Размышляя об уязвимости интеллекта, Паскаль пришел к выводу, что «болезнь отнимает разум»[54]54
  Pascal, p. 36.


[Закрыть]. Позднее он в таком же духе высказывался о том, как играет с разумом воображение: «Разум может протестовать, но он не способен определять ценность вещей»[55]55
  Ibid., p. 39.


[Закрыть].

В книге «Просто христианство» К. С. Льюис сделал не менее полезное предупреждение новообращенным христианам:

«Допустим, однажды человек решает, что у него есть веские основания стать христианином. Могу сказать, что произойдет с ним в течение следующих нескольких недель. Наступит день, когда он получит плохое известие, попадет в какое-нибудь затруднительное положение или окажется среди множества неверующих, и все его чувства, внезапно взбунтовавшись, обрушатся на веру. Так вот, вера (в том смысле, который я придаю этому слову) – это искусство придерживаться того, что однажды признал ваш разум, вопреки любым переменам настроения»[56]56
  C. S. Lewis, Mere Christianity, p. 123.


[Закрыть].

Сердце и разум

Широкое распространение эмоционально обусловленных сомнений объясняется несколькими причинами. Некоторые из них естественны. Многие пришли к вере в школьные или студенческие годы, когда все наши решительные поступки (например, уход из дома или первая любовь) имеют сильный эмоциональный компонент.

Другие причины более сложны. Такова, например, типично американская ересь, проявляющаяся в различных формах позитивного мышления: вера ради веры заменяет веру в Бога. На что Освальд Чемберс остроумно заметил: «Если вы склонны к разговорам о своих переживаниях, будьте безжалостны к себе. Вера, уверенная в себе, – это не вера. Но та, которая уверена в Боге, – вот единственная вера»[57]57
  Oswald Chambers, My Utmost for His Highest, December 21.


[Закрыть].

Некоторые причины непростительны. Например, многие западные христиане придают эмоциям чрезмерное, не соответствующее библейским нормам значение. Понимание часто обесценивается, а почет, которым окружаются эмоции, оправдывается ссылками на противоречия между «сердцем» и «рассудком».

Несомненно, именно к человеческому сердцу постоянно обращается Бог в Библии, но важно уяснить, равнозначно ли библейское понимание слова «сердце» современному его значению. На самом деле библейское толкование едва ли не противоположно тому, как воспринимается это слово в наши дни. Толковать сотни раз встречающееся в Библии слово «сердце» как «чувство» можно лишь в считанных случаях. В подавляющем числе упоминаний подобное объяснение библейского текста приводит к бессмыслице. С точки зрения Библии, «сердце» – это средоточие человеческой личности, его подлинное «я». И в большинстве случаев под ним подразумеваются не эмоции, а духовная зрелость человека.

Ошибочные учения подобного рода порождают такое отношение к вере, которое не только противоречит Библии, но и совершенно бессильно в борьбе с сомнениями эмоционального характера. Битва проигрывается, не успев начаться. Если у человека отсутствует понимание в период веры, то было бы наивно ожидать его появления в период сомнений. Эмоции владели человеком, когда он верил, и продолжают владеть им, когда он сомневается.

Но если бы нами правили исключительно эмоции, то ни вера, ни сомнение не имели бы никакого отношения к истине; они просто служили бы названиями, которые эмоции дают своим изменяющимся состояниям.

Пришельцы в земле чужой

Еще одна причина широкого распространения сомнений этого типа в наши дни состоит в социальной изоляции многих христиан. Это в меньшей степени относится к христианам Запада, хотя, существуя в обществе одновременно плюралистическом и постхристианском, они тоже оказались в странном положении. Плюрализм предполагает, что каждый волен верить в то, что ему нравится, но тот факт, что общество является постхристианским, означает, что некоторые люди менее свободны, чем другие. Ибо в таком обществе все средства массовой информации направлены на то, чтобы формировать значимые для всех стандарты и, непрерывно повторяя одно и то же, навязывать всем его членам единую систему ценностей и единую идеологию. Некоторое разнообразие допускается, но лишь в пределах строго определенных границ, а терпимость как таковая весьма избирательна. Официальной иерархии философских учений и верований не существует. Зато иерархия неофициальная соблюдается строго. На вершине лестницы обычно оказываются новейшие идеи, а все то, что считается «вчерашним образом мышления», занимает ее нижнюю ступень. Позорным в наше время считается не адюльтер, а «неприличие».

Быть христианином в таком обществе – значит плыть против течения. Незнание христианства (не говоря уже о предубежденности и презрении) распространено не меньше, чем его понимание. Гражданское мужество – это не формулировка, а качество, которым должен обладать каждый христианин. В подобной ситуации неизбежно появляется чувство одиночества, оказывающее деморализующее воздействие на эмоции.

Представьте студента философского факультета, для которого нападки на христианство превращаются в непрерывное испытание презрением. Представьте исповедующего христианство профессора антропологии, которого не понимают ни верующие собратья, ни коллеги-атеисты («как может христианин работать в этой области?»). Поставьте себя в положение, в котором верующие оказываются ежедневно, – в армейской столовой, в заводском цеху, в больничной палате, в офисе. Не надо представлять какие-то особенно сложные ситуации, когда верующий сталкивается с откровенной враждебностью или «язычеством». Это, пожалуй, проще. Самое трудное для христианина в окружении неверующих – разрываться между двумя мирами и постоянно нести бремя своей непохожести и изгойства. Гнет такого одиночества может привести к сомнениям.

Еще сильнее это давление ощущается во враждебных христианству странах. Накануне крушения марксизма я получил письмо из Польши от своего близкого друга. Он был профессором в марксистском университете и видел, что христианская прослойка, из которой он происходит, отгораживается от современного мира и коснеет в своем образе мышления. Как он выразился, «это люди, с которыми мне никогда не найти общего языка. Поэтому я очень одинок в религиозной борьбе, к которой все еще стремлюсь, но почти готов сдаться».

Его одиночество усугублялось тем обстоятельством, что он был тонко чувствующим христианским мыслителем, и я осмелюсь сказать, что его сомнения были вызваны не только одиночеством, но и чисто интеллектуальными проблемами. В ответ я хотел вступить с ним в долгую философско-теологическую дискуссию, но почувствовал, что для разрешения сомнений ему нужны не педантично сформулированные ответы на столь же педантично сформулированные вопросы, а любовь и взаимопонимание, которые возникли между нами во время осенних прогулок, бесед за чашкой кофе и совместных молитв, которых ему так теперь не хватало.

Каждый человек, становясь христианином, может испытать подобное одиночество в семье или среди друзей. «Новая вера» отдаляет его от друзей с их «старыми взглядами», и обычные человеческие отношения быстро превращаются в отношения новообращенного верующего с неверующими. Желая свидетельствовать во что бы то ни стало, молодые христиане выполняют свою миссию с увлеченностью, смешанной с неуверенностью. Они невольно стремятся сосредоточить внимание не на значении веры, а на различиях между верующими и неверующими. Поэтому друзья и члены семьи воспринимают новую веру как угрозу и сплачивают свои ряды, отвечая верующему презрением или равнодушием. «Молчание – вот худшая форма преследования», – писал Паскаль[58]58
  Pascal, p. 311.


[Закрыть].

Тяжело переживая неудачу и отчуждение близких, юный христианин впадает в уныние, которое может привести к появлению первых сомнений. В действительности объектом его сомнений является не вера, а он сам. Однако, часто сталкиваясь с непониманием, он может переложить вину именно на веру. Хотя в действительности обвинения заслуживает его способ свидетельства, в котором повышенная эмоциональность сочетается с нечуткостью и бедностью содержания, что побуждает его говорить слишком быстро и чересчур много, но совершенно неверно.

У каждого из нас бывают периоды, когда эмоции могут одержать легкую победу над верой в Бога – и у студента в горячке экзаменационной сессии, и у отца семейства, узнавшего об увольнении, и у бизнесмена, коротающего вечер в унылом номере отеля, и у женщины, обеспокоенной тем, что у нее рак груди, и у писателя, узнавшего, что его рукопись не принята, и у священника, завидующего успеху соседа, и у подростка, не имеющего друзей.

Постарайтесь как можно лучше изучить себя, чтобы научиться распознавать эти специфические моменты и связанные с ними трудности. В каждом случае важно понять, что испытанию подвергается не христианская истина, а ваша вера. Когда вере угрожает опасность уничтожения мятежной армией эмоций, она впадает в панику и теряет живую связь с Богом. Эта потеря ведет к сомнениям.

Земная духовность

Каким образом можно избавиться от этих сомнений? Как и в некоторых других случаях – в два этапа. Помощь будет заключаться в точном определении причины сомнения и затем в соответствующей практической рекомендации. Не позволяйте ввести себя в заблуждение. В этом типе сомнения существенны не теологические высказывания (сколь бы ошибочны они ни были), а эмоциональные проявления. Поскольку сомнение – это только внешний признак проблемы, нет необходимости корректировать то, о чем говорят эмоции. В изменении нуждается то, что эмоции приоткрывают, а именно – реальная причина проблемы, следствием которой являются и эмоции, и сомнение.

Интересно, что средство, которое Бог предписал Илии против депрессии, заключалось не в улучшении богословской подготовки, а в питании и сне. «Ангел коснулся его и сказал ему: встань, ешь. И взглянул Илия, и вот, у изголовья его печеная лепешка и кувшин воды. Он поел и напился и опять заснул» (3 Цар. 19:5–6). Прежде чем поговорить с Илией, Бог дважды его накормил и дал ему возможность отоспаться. И только после этого очень тактично объяснил Илии его ошибку.

Бог всегда таков. Сотворив нас людьми, Он уважает наше человеческое начало и обращается с нами справедливо, то есть в соответствии с нашей истинной природой. Не Бог, а именно человек повинен в том, что духовность стала непрактичной. Бог, Отец Иисуса Христа, считает волосы на наших головах. Наши неустанные заботы о пище и крыше над головой и наша потребность в любви и дружбе Ему понятны. Иисус учит нас молиться: «Хлеб наш насущный дай нам на сей день» (Мф. 6:11) и насыщает толпы, которые другие разогнали бы. А после воскрешения дочери Иаира прежде всего напоминает родителям, чтобы они «дали ей есть» (Мк. 5:43).

Именно человек сделал духовность непрактичной. Грехопадение раскололо человеческое и духовное. Когда мы говорим «слишком человеческое», то имеем в виду какие-то слабые и темные стороны человеческой природы, но только не духовность. Более того, духовность была приравнена к «бегству от действительности». Так человек, прикованный к земле, изо всех сил старается освободиться от животного начала и превратиться в ангела, но кончает либо бездуховным практицизмом, либо непрактичной духовностью. Как ни парадоксально, но Бог является самым земным (в акте воплощения), а Божественное – самым человечным (во Христе). Наиболее духовен тот, кто наиболее практичен.

Существует искушение поддерживать конфликт между духовностью и практичностью, делая их взаимоисключающими. Христиане демонстрируют обе эти крайности. Одни слишком суетны, другие слишком «не от мира сего». Но результат один. Человек духовный, не будучи практичным, кончает бездуховностью, а человек практичный, не будучи духовным, кончает непрактичностью. Особенно это относится к нашему времени. Достойной сожаления слабостью нынешней «сверхдуховности» можно назвать ее неспособность быть практичной. Например, сомнениям, возникшим по причинам практического характера, часто дают объяснения, которые представляют собой всего лишь рационализацию и призваны скрывать неспособность добраться до практического корня проблемы.

Когда человек сомневается от усталости, лучшим средством будет не молитва, а сон. Человеку, которого сомнения терзают оттого, что он истощен от перенапряжения на работе, возможно, требуется не самоанализ, а поездка за город или трехнедельный отпуск. Если человек «не в духе», то, возможно, более всего он нуждается в физических упражнениях, улучшении рациона питания или в просмотре хорошей кинокомедии вместе с друзьями.

На одних оказывает влияние погода или смена времен года, на других – ассоциации, вызванные какими-то воспоминаниями или датами. Я чувствую себя «не в своей тарелке» в июне, но это не имеет никакого отношения к астрологии – просто именно в этом месяце я страдаю сенной лихорадкой. Наши эмоции всегда возникают под воздействием вполне определенной причины, что требует надлежащего практического разрешения.

Конечно, мы не всегда способны устранить корень проблемы. Ежегодно наступают даты, вызывающие воспоминания, ветер все так же разносит пыльцу, нас по-прежнему пугают некоторые задачи, но мы можем снизить их пагубное воздействие на веру. Разумеется, христианин, являющийся единственным верующим в офисе, не может обратить своих коллег по мановению волшебной палочки. Уволиться – это тоже не лучшее решение. Но он способен осознать, что одиночество и сомнения порождены эмоциональным напряжением, и противопоставить этому сознательный поиск дружеского участия и поддержки вне рамок служебных отношений.

Самое практическое средство оказывается в конце концов и самым духовным. Наиболее полезным для веры будет то, что избавит ее от сомнений. Главное, чтобы средство было не только уместным, но и действенным. Если два человека находятся в подавленном состоянии и полны сомнений, то, вероятно, только одному из них поможет дополнительный сон; другому будет полезней, наоборот, сократить сон и разобрать груду бумаг на письменном столе.

Но бывают еще и комплексные сомнения. В таких случаях никакие исключительно духовные или исключительно практические средства не помогут. Необходимо разбираться с обеими причинами одновременно. Примером может послужить позиция Неемии, столкнувшегося с угрозой нападения врага и унынием в собственных рядах: «И мы молились Богу нашему, и ставили против них стражу» (Неем. 4:9). Дело не в том, что молитва является духовным, а выставление стражи – практическим актом (хотя мы склонны интерпретировать их именно так), а в том, что оба они вполне практичны и уместны, и ни один не будет достаточным в отсутствие другого.

Отчет перед собой

Второй этап борьбы с этим сомнением состоит в длительной тренировке веры и направлен на то, чтобы ее не подчинили себе эмоции и настроения. Не обратив на это внимание и сосредоточившись только на удовлетворении неотложной практической потребности, мы рискуем показаться излишне снисходительными. Неужто всякий раз, когда мы сомневаемся, нам положен выходной?