Текст книги "Арфист на ветру"

Он соскользнул вниз, спиной к парапету. Солнечные лучи ударили в его глаза неожиданно – светило стояло куда выше, чем он думал.

– Они похожи на воинов Имриса, – тихо сказал он, – которые много дней пересекали Задворки Мира. Нестрижены. Кони норовисты. И никакого запаха моря. Только пот.

Лира, подбоченившись, изучала его лицо.

– Им можно доверять?

– Не знаю.

– Будем надеяться, Гох скажет. Я приказала ей понаблюдать и послушать, а затем поговорить с ними, если она сочтет это разумным. Она смышленая девушка.

– Прости. – Он с усилием встал. – Полагаю, что они люди, но сейчас я не в состоянии доверять никому.

– Ты собираешься покинуть город?

– Не знаю. Ирта все еще нет, а теперь и Рэдерле куда-то пропала. Если я уйду, она не узнает, где я. Если ты не заметишь ничего более опасного, можно немного повременить. Если они имрисцы, они могут развернуться вокруг этой так называемой оборонительной стены, и всем здесь станет много легче.

С минуту она молчала и глядела вдаль, словно выискивая в небе тень темных крыльев.

– Она вернется, – заверила она Моргона. – В ней немало отваги.

Он уронил ей руку на плечо и на миг прижал девушку к себе.

– В тебе тоже. Но я бы хотел, чтобы ты отправилась домой.

– Моргол предоставила свою стражу в распоряжение купцов Лунголда, чтобы обеспечить безопасность города.

– Она не предоставляла в их распоряжение свою земленаследницу. Я прав?

– О Моргон, прекрати спорить. Ты не можешь что-нибудь сделать с этой стеной? Она не просто бесполезна, она опасна, рушится прямо у меня под ногами.

– Хорошая мысль. Хоть что-то полезное сделаю.

Она повернула голову и поцеловала его в щеку.

– Вероятно, Рэдерле спряталась, чтобы подумать. Она вернется к тебе.

Моргон раскрыл было рот, но Лира высвободилась из его объятий, передернув плечами, и отвернулась.

– Займись стеной.

Он потратил несколько часов, чиня стену и пытаясь не думать. Не обращая внимания на движение вокруг – на земледельцев и купцов, которые пялились на него во все глаза, – не глядя на тех, кто узнавал его, он стоял, прижавшись ладонями и лицом к древним камням. Разум его проникал в их тяжелое молчание, пока он не стал чувствовать, где что прогнулось, осело, грозит обрушиться. Он заваливал мнимым камнем арочные проемы, подпирая эту новую кладку своим разумом. У перекрытых ворот образовались заторы из повозок, завязались драки, целые толпы были посланы в ратушу с предупреждением о грозящей опасности. Число тех, кто выезжал через главные ворота, возросло невероятно. Вокруг обходившего город Моргона собирались уличные сорванцы. Они глазели на его работу и следовали за ним по пятам, дружно ахая, когда под его руками возникали не существующие прежде камни. Далеко за полдень, приложив вспотевшее лицо к каменной кладке под воротами, он ощутил прикосновение иной силы. Он закрыл глаза и пошарил в безмолвии, которое так неплохо уже изучил. Долгое время, все глубже проникая в сущность камней, он не слышал ничего, кроме случайных, незначительных сдвигов кусочков извести. Наконец, добравшись до нагретой солнцем наружной поверхности стены, он ощутил, что ее подпирает могучая и свежая сила, и коснулся ее своими мыслями. То была сила, исторгнутая из недр земли, хлынувшая к самому слабому в кладке месту. Моргон медленно и благоговейно отступил.

Кто-то у него за плечом снова и снова повторял его имя. Он обернулся и увидел, что рядом стоят одна из стражниц Моргол и рыжий мужчина в коже и кольчужной броне. Широкое загорелое лицо стражницы было потным, и Моргон почувствовал, как девушка устала. Хрипловатый голосок прозвучал сдержанно и приветливо:

– Господин, мое имя Гох. А это Терил Умбер, сын Высокого Владетеля Рорка Умбера из Имриса. Я взяла на себя ответственность проводить его и его воинов в город.

Моргон молча посмотрел на мужчину. Тот был молод, но закален в боях и сильно утомлен. Он учтиво склонил голову, знать не зная о подозрениях Моргона.

– Господин Хьюриу Имрисский послал нас сюда за день до того... Перед тем, как, очевидно, потерял Равнину Ветров. Мы только что узнали новости от земленаследницы Моргол.

– Твой отец был на Равнине Ветров? – внезапно спросил Моргон. – Я его помню.

Терил Умбер вяло кивнул:

– Да. Я понятия не имею, уцелел ли он. – Плечи его распрямились под печально прозвеневшей пыльной кольчугой. – Короля тревожила беззащитность здешних торговцев; ему и самому доводилось плавать на торговых судах. И конечно, он хотел предоставить в твое распоряжение столько людей, сколько мог отпустить. Нас сто пятьдесят, и мы готовы помочь стражам Моргол оборонять город, если в этом возникнет необходимость.

Моргон кивнул. Это исхудалое, потное лицо с неряшливой щетиной на подбородке не вызывало у него подозрений.

– Надеюсь, – сказал он, – это не понадобится. Но было великодушно со стороны короля послать вас сюда.

– Да. Он проявил именно великодушие, отослав нас с Равнины Ветров.

– Я сожалею о твоем отце. Он был так добр ко мне.

– Он говорил о тебе... – Терил покачал головой, пробегая пальцами по своим пламенеющим волосам. – Он выкарабкивался из худшего, – добавил воин без надежды. – Ладно, поговорю-ка я лучше с Лирой и распределю людей на посты, пока не стемнело.

Моргон посмотрел на Гох. Лицо ее выразило облегчение, и он понял, как она беспокоилась.

– Пожалуйста, – мягко заметил он, – скажи Лире, что я уже почти закончил со стеной.

– Да, господин.

– Большое спасибо.

Она поспешно и застенчиво кивнула, затем вдруг улыбнулась:

– Да, господин.

По мере того как работа двигалась вперед, а день догорал, присутствие волшебной мощи становилось все осязаемей. Чародей, молча помогавший ему по ту сторону стены, укреплял камни, прежде чем Моргон к ним прикасался, запечатывал проломы мнимым серым гранитом, восстанавливал равновесие там, где стена была шаткой. Теперь уже не казалось, будто стены вот-вот обвалятся. Они опять стояли гордо, заделанные, укрепленные, охватывая город сплошным поясом и готовясь отбросить врага прочь.

Моргон перекидывал нить волшебства от камня к камню, зашивая последнюю трещину в древней кладке, затем прислонился спиной к стене и закрыл лицо руками. Он чуял запах сумерек, покачивающихся над полями в седле ночи. Тишина последних мгновений заката, мирные полуночные птичьи песни на мгновение увлекли его мысли к Хеду. Далекое карканье вороны помешало ему уснуть прямо здесь, возле стены. Он очнулся и прошел в одни из двух больших ворот, которые оставил открытыми. На дальнем конце арочного проема стоял человек с вороной на плече.

Это был невысокий старик с короткими седыми волосами и лицом, похожим на выветренную скалу. Старик говорил с вороной на ее языке. Моргон кое-что понял из их диалога. Когда ворона стала отвечать, твердый кулак, стискивающий сердце Моргона, понемногу разжался, и вот уже его сердце словно бы покоилось на доброй и теплой ладони древнего волшебника, возможно покрытой шрамами от рогов тура. Он медленно подошел к ним, умиротворенный ощущением великой мощи волшебника и его добротой к Рэдерле.

Но прежде чем он с ними поравнялся, волшебник оборвал разговор на полуслове и подбросил ворону в воздух. Он что-то крикнул ей – Моргон не понял ни слова и не узнал ни звука в этом странном крике. Затем волшебник исчез. Моргон, тяжело дыша от напряжения и неоправданного ожидания, посмотрел в сторону и увидел движущиеся вдоль Торговой дороги сумерки – упорные, беззвучные: волну всадников цвета вечернего неба. Прежде чем он смог пошевелиться, арка ворот вокруг него озарилась сиянием расплавленного золота. Стена стала крениться; камни, зарокотав и заколыхавшись, сорвались, поддавшись напору грозной силы, на взбесившуюся булыжную мостовую, бросившую Моргона на колени. Он с трудом встал и обернулся.

Сердце города было охвачено пламенем.

8

Двое из имрисских воинов уже кинулись закрывать главные ворота, когда Моргон проскользнул обратно в город. Петли стонали, чешуйки ржавчины сыпались с них при каждом содрогании дубовых створок, выталкиваемых из пазов, где они покоились столетиями. Моргон захлопнул ворота мысленным приказом, который едва не стоил ему жизни. Некий разум, знакомый, губительный, уловив мощную вспышку, железной хваткой вцепился в Моргона из дальних далей.

Темный воздух впереди распорола синеватая черта, так быстро и неожиданно прекрасно, что он только и мог стоять и восхищенно созерцать необычайное, созданное природой или человеком – это сейчас меньше всего интересовало Моргона. Затем кости его внезапно заломило так, словно они раскалывались, а мозг запылал, точно звезда. Моргон смутно ощутил камень позади и позволил своему разуму скользнуть в его глубину, став непроницаемым и неподвижным. Чужая мощь отступила. Он снова собрал свои кости из ночной мглы и смутно догадался, что все еще жив. Один из имрисцев с окровавленным лицом поднимал Моргона с земли. Другой был мертв.

– Господин...

– Я цел.

Он выбросил свои мысли из времени, в котором находился. Когда следующая грозная волна понеслась к нему в ночи, он шагнул из нынешнего момента в новый – близ горящей школы. Люди бежали по улицам к главным воротам города – стражи, вооруженные имрисцы, торговцы, купцы и рыбаки, державшие мечи с гордой и неуклюжей решимостью. Дети стояли возле развалин школы, поглощенные игрой света, и лица их становились то алыми, то золотыми, то пурпурными. Тут стена позади них закачалась и выбросила в сторону завороженных зрителей дугу из раскаленных камней. Дети, визжа, рассеялись. Моргон собрал все свои воспоминания о природе вражеской мощи и вложил в ответный удар силу, какую прежде никогда не использовал. Он позволил ей вырасти, поглотив все его мысли и внутренние порывы, пока она не хлестнула из него, высоко и угрожающе гудя. С сиянием и треском она ударила по стене, за которой скрывался источник вражьей силы, и прошила ее насквозь, но не вызвала взрыва, а явилась вновь, летя к Моргону с той же безжалостной свирепостью. Он с недоверием раскрыл глаза – лишь на долю секунды, затем раскрыл свой разум, чтобы опять поглотить эту страшную волну волшебной силы. И она снова разорвалась во тьме внутри него. Не успел он и моргнуть, как за ней последовал сноп огня и света, сотрясший самое дно его беззащитного разума. Моргона плашмя бросило на булыжники, ослепленного, хватающего ртом воздух, и тут же на него накатила новая волна. Он позволил своему сознанию отлететь прочь, просочиться в расселины меж камнями и дальше – в безмолвную темную землю. Обломок камня близ него разорвался на куски, ему задело щеку, но он ничего не чувствовал.

Он стал черпать у немых, безглазых живых существ тишину, надеясь, что она укроет его. У кротов и дождевых червей, у полевых мышей и бледных корешков травы он взял нити, из которых соткал свой покой. Когда он наконец поднялся, мир вокруг него был темным, лишь там и сям кратко и беззвучно вспыхивали неведомые и непонятные огоньки. Слепое чутье дождевого червя побудило его скрыться в темноте. Мысленная маскировка защитила его по дороге к школе. Огонь разбудил древнюю мощь, все еще запертую в камнях; ослепительное холодное пламя ползло по разрушенным стенам, поедая то, что в них таилось. Моргон, по-прежнему вслушивавшийся в безъязыкий мир под ногами, не ощутил опасного прилива огня близ себя. Стена рассыпалась, когда он проходил мимо; камни, словно угли, рассеялись по его тени. Он ощутил лишь содрогание в глубине земли, как если бы там, у ее сердца, что-то сместилось. Тут неожиданно ласковое прикосновение к его уму вернуло его мысли из земли и позвало, подобно шепоту: “Следуй за мной”.

Разорвав прежнюю мысленную связь, он стоял, хлопая глазами, в вихре звуков и огня. Прикосновение стало настойчивее, и он понял, что зал, в который он сейчас вступил, рушится. Бежать было некуда. Он слился мыслью с раскаленными камнями, валившимися ему на голову, стал частью их потока, прорвался с ними сквозь пол и рухнул в дымящуюся тишину. Миг спустя он вернулся к своему облику и снова собрался с мыслями. И тогда увидел Нун, неуловимую в мерцающем воздухе и наблюдающую за ним.

Ничего не сказав, она исчезла, едва он увидел ее; сияющая чашечка ее трубки на миг задержалась в воздухе.

От битвы, бушевавшей в сердце школы, сотрясалась земля. Он стал осторожно пробираться к выходу. По сполохам света в разбитых окнах он понял, что главный бой идет там, где все начиналось: в огромном круглом зале, где все еще отдавалось эхом имя Основателя. Внезапно Моргон почувствовал по тому, как легко струилась из зала грозная мощь, что бой идет односторонний. Основатель играл с волшебниками, используя их как наживку – лишь для того, чтобы приманить Моргона. В следующий миг Моргон получил этому доказательство. Он почуял, что разум Основателя, качаясь на волнах огня, кого-то ищет. Он прикоснулся мимоходом к разуму Моргона: знакомое ощущение разверзшейся рядом гибельной бездны. Но он не попытался удержать Моргона, а отступил, и Моргон услышал вопль, от которого у него похолодела кровь.

Алойл соткался из воздуха неподалеку от Моргона. Он боролся против темного хищника, закогтившего его разум, с отчаянной и яростной одержимостью, но не мог освободиться. Его облик вновь начал медленно меняться. Мощные, перекрученные ветром сучья вытягивались из его плеч; полное отчаяния лицо исчезало за дубовой корой, темное дупло обозначилось там, где только что был рот. Корни, разделяясь, побежали в мертвую почву; волосы вздыбились переплетением голых веток. Живой дуб стоял на участке, где вот уже семь веков ничего не росло. Зловещая мысленная молния ударила в него, чтобы расколоть до корней.

Моргон распахнул свой разум и обволок ее прежде, чем она поразила дерево. Он метнул ее обратно в Гистеслухлома и услышал, как где-то раскололась очередная стена. Затем, ворвавшись с налету в твердыню Основателя, он объединил оба знания, как они были объединены в черных недрах горы Эрленстар.

Он впитал мощь, которая билась о его мысли, и бросил ее догорать на дно своего разума. Его хватка медленно крепла, пока разум Основателя не стал ему виден весь целиком, словно он лежал прямо перед его глазами. Моргон отмел впечатления, побуждения, долгую и загадочную историю жизни Основателя, сосредоточившись только на источнике его мощи, дабы иссушить его окончательно. Он уловил миг, когда противник понял, что происходит, и безумными грубыми всплесками стал встряхивать Моргона так, что едва не освободился, но Моргону удалось удержать его. Он позабыл, что обладает хоть чем-то, кроме воли и разума. Внезапно поединок прекратился. Моргон черпал все глубже, разыскивая новые источники и вбирая их мощь, пока неожиданно Основатель не поддался и Моргон не обнаружил, что снова впитывает знание землезакона острова Хед.

Хватка его дрогнула, и все смыло волной ярости и отвращения. Враг извивался под ним, хаотическая вспышка гнева отбросила его на несколько шагов. В полуобмороке стал он искать укрытие, но его разум не мог сотворить ничего, кроме огня. Мысленная мощь снова настигла его, и он оказался распростерт на пылающих камнях. Кто-то оттаскивал его; чародеи, обступившие Моргона, отвлекали внимание Гистеслухлома, открыв стремительный огонь, который сотряс все внутренние здания. Талиес, хлопая по тлеющей рубахе Моргона, жестко сказал:

– Убей его. Не медли.

– Нет...

– Ах ты, упрямый островитянин-деревенщина! Если останусь цел, непременно буду изучать Искусство Загадки. – Внезапно он повернул голову. – В городе идет бой. Я слышу предсмертные крики.

– Там войско Меняющих Обличья. Они появились через главные ворота в то время, когда мы следили за черным ходом. Я видел... Мне показалось, что я видел Ирта. Он умеет разговаривать с воронами?

Талиес кивнул.

– Славно. Значит, он бьется вместе с торговцами.

Земля под ними заколыхалась, Талиес рухнул прямо на Моргона и с усилием поднялся на колени. Моргон, через силу перекатившись на спину, вскочил и замер, глядя на раковину круглого зала.

– Он все слабеет.

– Действительно?

– Я пошел туда.

– Как?

– На своих двоих. Но нужно его отвлечь...

С мгновение он думал, зажимая ожог на запястье. Разум его, тщательно прочесывающий участок, остановился на разрушенной древней библиотеке с ее сотнями чародейских книг. Полусожженные страницы все еще были заряжены мощью: мощью связок, удерживающих запоры, мощью непроизнесенных имен, сохранивших силу разума тех, кто изложил на страницах свой волшебный опыт. Моргон пробудил эту дремлющую мощь и собрал ее нити в своем сознании. На миг волна хаоса захлестнула его. Заговорив воздух, он сплел причудливую ткань из имен, слов, обрывков диковинных заклинаний – средоточие знания и мощи, которое породило в огненных зарницах самые невероятные образы: движущиеся тени и говорящие камни, безглазые птицы с крыльями оттенков колдовского камня, колеблющиеся формы, которые вырастали из обожженной земли.

И он послал их маршем на Гистеслухлома. Он разбудил призраки животных, убитых при разрушении, летучих мышей, ворон, ласок, хорьков, лис, проворных белых волков; они зароились вокруг Моргона в ночи, ища в нем опору. И тогда он послал их к источнику грозной мощи. Он начал извлекать из земли корни мертвых деревьев, когда передовые отряды его войска ударили по твердыне Основателя. Натиск обломков древней мощи, неловких, почти безобидных и все же слишком многочисленных для того, чтобы ими пренебречь, отвлек внимание Основателя. На миг возникло новое затишье, во время которого призрак волка провыл зловещую смертную песнь. Моргон бесшумно припустил к залу. И был почти у цели, когда его армия, спасаясь бегством, обтекла его по сторонам и сверху, бросилась в направлении города и рассеялась в ночи.

Моргон устремился туда мыслями, собирая своих уродцев и опять погружая их в забвение, пока они не поселили страх в Лунголде. Поиск призраков летучих мышей и тварей, созданных из комьев земли, потребовал основательно сосредоточиться. Когда работа наконец заканчивалась, в его мозгу вновь кишели имена и чудные слова, которые пришлось впитать поглубже. Наполнив мозг огнем, он расплавил остатки чужой мощи, оставив себе лишь ее ясность и твердость. И тут понял – да так, что подскочило сердце, – понял, что стоит почти во тьме.

Таинственное безмолвие окутало руины школы. Груды обломков стен все еще багрово светились, но ничто не тревожило ночной покой – сквозь рассеивающийся дым уже видны были мерцающие звезды. Моргон стоял, прислушиваясь, но шум боя доносился только с улиц. Он вновь тронулся с места и беззвучно вступил в зал, в котором было черно и безмолвно, как в пещерах Эрленстара.

Моргон предпринял отчаянную попытку пробиться сквозь тьму и сдался. Повинуясь внезапному порыву, он явил меч у себя на поясе и обнажил его. Взяв оружие за клинок, он повернул рукоять так, чтобы звезды на ней смотрели во тьму. Огонь, порожденный звездами, исторгся в непроницаемую мглу, и в красном свете перед Моргоном предстал Гистеслухлом.

Они молча мерили друг друга взглядами. Основатель в необычном освещении казался совершенно изможденным – кожа да кости. Когда он заговорил, голос его прозвучал без угрозы и без отчаяния:

– Ты все еще не умеешь видеть в темноте...

– Научусь.

– Ты не иначе как поглощаешь эту тьму... Ты – загадка, Моргон. Ты преследуешь арфиста по всему Обитаемому Миру, чтобы убить его, потому что тебя взбесила его музыка, но ты не убьешь меня. Мог бы, пока удерживал мой разум, но ведь не убил. Тебе бы следовало попытаться еще раз. Но ты не станешь. Почему?

– Тебе не нужна моя смерть. Почему?

Чародей усмехнулся:

– Игра в загадки... Возможно, я и знаю ответ. Как это ты уцелел, когда сбежал от меня в тот день на Торговой дороге? Я сам едва спасся.

Моргон молчал. Он опустил меч, коснувшись острием земли.

– Что они такое – Меняющие Обличья? Ты Высший и обязан это знать.

– Они были преданием, поэтическими образами, грудой влажных водорослей и битых ракушек... странным обвинением, выдвинутым имрисским земленаследником до того, как ты покинул свой край, чтобы искать меня. Теперь... Теперь они становятся бичом мира. Что ты о них знаешь?

– Они очень стары. Их можно убить. Их мощь невероятна, но они редко пользуются ею. Сейчас они убивают торговцев и воинов на улицах Лунголда. Во имя Хела, я не знаю, кто они и что они.

– Что они усмотрели в тебе?

– Полагаю, то же, что и ты. Уж на этот-то мой вопрос ты можешь ответить.

– Несомненно. Мудрый знает свое имя.

– Не насмехайся надо мной. – Свет дрогнул разок-другой меж его ладоней. – Ты разрушил Лунголд, чтобы я не добрался до своего имени. Ты скрыл все знание о нем, ты следил за училищем в Кэйтнарде...

– Не рассказывай мне мою жизнь.

– Это-то мне от тебя и нужно, Мастер Ом. Высший. Как у тебя хватило смелости назваться Высшим?

– Никто другой не назывался.

– Почему?

С мгновение волшебник молчал.

– Ты можешь вынудить меня отвечать, – наконец произнес он. – А я могу дотянуться до лунголдских чародеев и снова сковать их разум, так что ты не тронешь меня. Я могу убежать. Ты – преследовать меня. Ты можешь бежать, а я – преследовать... Ты можешь меня убить, что изнурило бы тебя, ты потерял бы самого могущественного покровителя.

– Покровителя. – Он уронил эти пять слогов, как иссохшие кости.

– Ты нужен мне живым. А Меняющие Обличья? Послушай...

– Не стоит и пытаться, – устало предупредил Моргон. – Я сокрушу твою мощь раз и навсегда. Как ни странно, мне безразличны твоя жизнь и смерть. По крайней мере, ты имеешь для меня значение, чего я не могу сказать о Меняющих Обличья, или...

Он осекся. Чародей сделал шаг вперед.

– Моргон, ты смотрел на мир моими глазами, и у тебя моя мощь. Чем больше ты касаешься землезакона, тем больше людей будет это помнить.

– У меня нет намерения связываться с землезаконом. За кого ты меня принимаешь?

– Ты уже начал.

Моргон уставился на него:

– Ты заблуждаешься. Я еще даже не начал видеть твоими глазами. Что ты видишь, когда смотришь на меня?

– Моргон, я – самый могущественный волшебник Обитаемого Мира. Я мог бы за тебя биться.

– Что-то напугало тебя в тот день на Торговой дороге. Я нужен тебе, чтобы биться за тебя. Что случилось? Ты увидел пределы своего могущества в отражении глаз цвета морской волны? Я нужен им, а ты не желаешь меня уступать. Но ты уже больше не уверен, что можешь сражаться с отрядами водорослей.

Гистеслухлом безмолвствовал, алые тени играли во впадинах его лица.

– А ты можешь? – негромко спросил он. – Кто подаст руку помощи тебе? Высший?

Тут Моргон ощутил внезапное движение его разума, мысленную волну, объявшую зал, все руины, отыскивающую умы волшебников, чтобы обрушиться на них и сковать. Моргон поднял меч; полоса света от звезд ударила в глаза Гистеслухлома. Он отпрянул, сосредоточенность его улетучилась. Затем он поднял руки, и пальцы его опутали световые нити. Свет скользнул обратно к звездам, словно они сами его втянули, и тьма, как будто живое существо, пробралась в зал, изгнав оттуда даже свет луны. Меч в руке у Моргона похолодел. Холод волнами проник в его руки, в кости, в самую глубину глаз, онемение сковывало его движения, его разум. Но происходящее он осознавал все отчетливее, холод лишь пытался его обездвижить. Моргон уступил и стоял в ночи не шевелясь, зная, что это всего лишь наваждение и что приятие его, подобно приятию невозможного, – единственный выход. Он стал самой неподвижностью, самим холодом, и когда безмерная мощь, собравшаяся в мнимом, туманном мире, ударила прямо в него, Моргон своим онемевшим, темным разумом остановил ее.

Он услышал яростную брань Гистеслухлома и стряхнул с себя его чары. Затем он уловил разум волшебника за миг до того, как он исчез. Последний напор мощи несколько поколебал его хватку, и он понял, до какой степени исчерпаны его силы. Но и чародей был изнурен; рассеялась даже сотворенная им мнимая тьма. Свет вновь хлынул от звезд, разрушенные стены вдруг замерцали собственной силой. Гистеслухлом поднял руку, будто собираясь что-то сотворить из раскаленных камней, но тут же устало опустил ее. Моргон непрочно опутал его мыслями и произнес его имя.

Имя пустило корень в его сердце, в его мысли. Он впитал не мощь, но воспоминания за те несколько мгновений, что прошли, пока он смотрел на мир сквозь сознание Гистеслухлома.

Моргон увидел огромный зал в его первозданной красе, горящие, точно волшебные огни, окна, недавно обшитые стены, пахнущие кедром. Сто лиц взирало на него в тот день тысячу лет назад, когда он изложил девять заповедей чародейства. И, говоря, он тайно собирал урожай, в том числе и в самом могущественном из этих умов, – все их познания и память о трех звездах.

Он сидел, встревоженный и подавленный, хотя и могущественный, на горе Эрленстар. Он удерживал умы землеправителей не для того, чтобы следить, как они правят, но чтобы знать их, чтобы изучить их чутье земли, которое никогда не мог постичь до конца. Он наблюдал, как херунский землеправитель скачет один Исигским перевалом, все ближе и ближе, чтобы спросить о загадке трех звезд. Он смутил ум коня; тот, заржав, стал на дыбы, и Моргол Дайррувит, в отчаянии цепляясь за валуны, сорвался с крутой скалы, и камни, его последняя надежда, зловеще произнесли свое предостережение и полетели вниз, глухо громыхая.

Задолго до этого он стоял, изумленный, в просторном тронном зале на горе Эрленстар, где предание, столь древнее, что не имело начала, поместило Высшего. Зал был пуст. Необработанные самоцветы, врезанные в каменные стены, были тусклыми и потертыми. Поколения нетопырей свисали с потолка, пауки опутали своими хрупкими, как колдовское наваждение, сетями трон. Он пришел задать вопрос о сновидце, но спрашивать было некого. Тогда он смахнул паутину с трона и сел, ломая голову и размышляя о том, почему же здесь никого нет. А когда серый свет угас в проеме со сгнившей дверью, начал ткать наваждения...

Он стоял в другом тихом и прекрасном месте, на другой горе, его разум настроился на загадочный белый камень. Камень этот видел детские сны, и пришелец затаил дыхание, следя за хрупкими образами, протекающими сквозь него. Великий город высился на равнине, овеваемой всеми ветрами, поющими в памяти ребенка. Ребенок видел его издали. Детский разум касался листьев, света на древесной коре, зеленых былинок; он оглянулся на самого себя через сознание жабы; затуманенное личико его запечатлелось в рыбьем взгляде; его развеваемые ветром волосы дразнили душу птицы, вьющей гнездо. Вопрос бился под пеленой сна, опаляя сердце огнем, когда ребенок потянулся, чтобы впитать сущность одного-единственного листка. И наконец прозвучал. Казалось, что малыш обернулся на голос пришельца, и детский взгляд был темен, чист и раним, это был соколиный, твердый и одновременно доверчивый взгляд.

– Что погубило вас?

Небо над равниной стало серым, словно гранит. Свет угас на детском личике. Малыш напрягся, к чему-то прислушиваясь. Ветра прокатились по равнине, заволновав длинную траву. Раздался звук, слишком протяжный и невыносимый для слуха. Камень сорвался с одной из сияющих стен в городе и, упав, глубоко ушел в землю. Другой с треском ударил о мостовую. И тогда раздался новый звук – глубокий, дрожащий низкий рев, в самой сути которого было нечто узнаваемое, хотя пришелец не мог больше ни видеть, ни слышать, и рыба поплыла в воде, точно белый шрам, и птица сорвалась с дерева...

– Что это? – прошептал Моргон, потянувшись через разум Гистеслухлома, через разум ребенка к окончанию сна. Но, едва он добрался до цели, сон развеялся и остались лишь бурная вода, темный ветер и детский взгляд, побелевший и окаменевший. Лицо его стало лицом Гистеслухлома, глаза запали от усталости, их омывал свет, бледный, как морская пена.

Ошеломленный увиденным, Моргон попытался не упустить нить и увидел, как нечто вспыхнуло в уголке глаза. Голова его пошла кругом, звезды засверкали в глазах, и он, пошатнувшись, на миг потерял сознание, затем с усилием вернулся в мерцающий свет и обнаружил, что лежит на битом щебне и глотает кровь из порезов во рту. Поднял голову. Его собственный клинок коснулся его груди.

У Меняющего Обличья, который стоял над ним, глаза были белые, как у того ребенка из сна. Он улыбнулся в знак приветствия, и отменно заточенное лезвие страха распороло поверхность мыслей Моргона.

Гистеслухлом смотрел в сторону. Подняв голову, Моргон увидел женщину, стоящую среди каменных обломков. Лицо ее, спокойное и прекрасное, озарил ало-золотой сполох в небе. Позади женщины гремел бой – там бились мечами и копьями, волшебством и оружием из людских костей, добела отмытых в морской бездне. Женщина склонила голову.

– Звездоносец, – сказала она без насмешки, – ты стал слишком зорким.

– Я все еще невежествен. – Он снова сглотнул набегавшую кровь. – Чего вы от меня хотите? Мне все еще нужно об этом спрашивать. Моей жизни или моей смерти?

– И того и другого. Или – ни того ни другого. – Женщина взглянула через зал на его противника. – Мастер Ом. Что мы с тобой сделаем? Ты пробудил в Звездоносце его дар. Мудрый не кует клинок, который его сразит.

– Кто вы? – прошептал Основатель. – Я затоптал уголья мечты о трех звездах тысячу лет назад. Где вы были тогда?

– Ждали.

– Что вы такое? У вас нет истинного обличья, вам нет имени...

– Нет, у нас есть имена.

Ее голос все еще был отчетлив и спокоен, но Моргон услышал в нем призвук нечеловеческого, словно если бы камень или огонь заговорили – тихо, рассудительно, не ведая времени. Его снова охватил страх – лютый зимний ветер, сотканный из шелка льда. Он сотворил из своего страха загадку и произнес:

– Когда... Когда Высший бежал с горы Эрленстар, от кого он спасался?

Вспышка невероятной силы обратила половину ее лица в жидкое золото. Женщина не ответила Моргону. Губы Гистеслухлома разомкнулись; его долгий, протяжный вздох ясно прозвучал среди бури, словно откатывающая волна.

– Нет. – Он отступил на шаг. – Нет...

Моргон и не понял, что двигается, пока не почувствовал внезапную боль у самого сердца. Рука его потянулась к волшебнику.

– Что это? – взмолился он. – Я ничего не вижу!

Холодный металл вернул его к действительности. Отчаяние его побудило звезды брызнуть огнем, рука Меняющего Обличья дернулась и выпустила рукоятку. Меч со звоном упал на каменный пол. Звезды тлели. Враг схватил Моргона за шиворот, обожженная рука изготовилась для удара. Посмотрев в его лишенные выражения глаза, Моргон послал мысленную зарницу, словно крик, в его разум. Крик затерялся в холодном, мерно вздымающемся море, но рука оборотня опустилась. Он рывком поставил Моргона на ноги и отступил, предоставив князю Хеда изумляться равно своей мощи и умению ее сдерживать. Моргон запустил последний отчаянный мысленный луч в чародейское сознание, но услышал лишь плеск моря.