Текст книги "Каббалист (сборник)"

– Бомба замедленного действия, – сказал Льюин. Прескотт поднял с земли камешек и швырнул в воду. – И помешать этому мы не сможем, даже если захотим, – продолжал он. – Если уж природа добивается своего, то делает это с многократным запасом прочности. Бомба, узнав свое предназначение, не пожелала взрываться? Черта с два. Ген агрессивности не тикает, как часовой механизм, но он впечатан намертво, попробуйте его вынуть – жизнь прекратится. А жить хочется. Хотя бы до тех пор, пока…

– Можно попробовать, – пробормотал Льюин.

– Как? Развалился Советский Союз, и все мы думали, что теперь с ядерными войнами покончено. Договора, уничтожение ракет, разоружение в Европе… Ну и что? Россия продает ядерные технологии Пакистану, Ирану и Китаю. И МАГАТЭ ничего не может доказать. Становится куда опаснее! Мир катится в тартарары, как и прежде.

– Вы упрощаете, Генри, – с сомнением сказал Сточерз. – Вы строите модель и потому наверняка упрощаете… Уолт, я думаю, что мы потребуем совершенно надежных доказательств. Я имею в виду Комитет. Своей идеей вы привели в восторг Генри. А мне это не нравится. Это философия, это недоказуемо, но даже если вы полностью правы, речь идет об очень далеком будущем!

– Которое, черт возьми, готовим мы с вами сегодня, Джо! – вскричал Льюин. – В понедельник мы начинаем готовить доклад, вы не забыли? И разве мы не напишем, что наиболее вероятным оружием будущего станет изменение мировых постоянных? А те, кто будет принимать решения, опираясь на наш доклад, – чем они умнее нас с вами? Неужели вы не понимаете, Джо, что решение о будущем человечества придется принимать нам? Подскажите, и я приму любой другой вывод. Но другого нет! Нужны доказательства? Комитет их получит. Решать должны мы, и о нашем решении не должен знать никто. Понимаете?

– Я понимаю, – сказал Прескотт.

– А я нет, – буркнул Сточерз.

– Представьте, Джо, – сказал Прескотт, – что наши политики обо всем знают. Например, о том, что мир не сможет погибнуть, на какие бы авантюры они ни пускались. Руки окажутся развязанными. Силовые методы в политике – главным козырем. Атомные бомбы – простым методом решения проблем.

– Филипс знает, что мы готовы писать доклад, – сказал Льюин. – Если мы отложим, станет ясно, что у нас появилась информация, которую мы скрываем. Значит, доклад все равно нужно писать. Писать то, о чем и так собирались. Сверхдальний прогноз развития вооружений – изменение законов природы. Об остальном

– молчать. И думать. И решать.

– Это ваше общее мнение? – спросил Сточерз.

– Думаю, да, – Льюин посмотрел на Прескотта. Тот кивнул. – Вы согласны, Джо?

– Пожалуй…

* * *

С Мирьясом и Пановски поговорил Прескотт, а Льюин отправился к Рейндерсу. Сточерз предложил пойти вместе, но Льюин отказался.

Рейндерс действительно отверг идею сразу. Будучи футурологом, он знал, что экспертные оценки и модели страдают обычно преувеличениями или преуменьшениями. Льюину пришлось терпеливо объяснять, что сравнительный анализ, сглаживание и все прочие прогностические процедуры были проведены вполне аккуратно. После бессонной ночи и прогулки по университетскому городку Рейндерс заявил, что модель Льюина, если даже и верна, должна быть включена в доклад. Там же описать и все возможные последствия. Последствия для людей, конечно, а не для Вселенной.

Льюин нервничал – утром предстояло официальное заседание Комитета, фонограмма которого дойдет до Филипса, и нужно, чтобы все шестеро пришли на заседание с единым мнением.

– Послушайте, Уолт, – сказал наконец Рейндерс, – почему вы меня так обхаживаете? С остальными вы поговорили? Что Прескотт и Пановски?

– Все согласны, что сценарий по меньшей мере правдоподобен, – сказал Льюин. – Поймите, Ларри, дело не в том, кто с кем согласен. Анализ, который провели мы с Генри – независимо друг от друга и разными способами, – смогут повторить и в будущем, если в нашем докладе не будут скрыты некоторые частности. Вы представляете, что произойдет, если мы с Генри правы, и если политики это поймут?

– Войн станет гораздо больше, – усмехнулся Рейндерс, – а попытки начать ядерную будут происходить еженедельно. Уолт, я все понимаю. Предлагаю следующее: в доклад включить изменение мировых постоянных, о законе компенсации промолчать, поскольку прямого отношения к делу он не имеет. Дать несколько просчитанных ранее сценариев, о которых Филипс и без того знает. А затем спокойно продолжать анализ – приватно и без опеки Филипса. Если окажется, что вы неправы, проблема будет исчерпана.

* * *

Пересчет, анализ и проверка всего массива информации заняли много времени. Лишь месяцев через семь был получен результат. Доклад о долгосрочном прогнозировании систем вооружений был сдан в срок, оговоренный контрактом, и фирма «Лоусон» прекратила существование.

В докладе все было четко. Наиболее перспективное оружие – аппарат, изменяющий постоянную тяготения или постоянную Планка. В обоих случаях – полное разрушение территории противника и гибель населения. О спасении чего бы то ни было и речи быть не может, от оружия этого рода нет убежищ. Для него что свинец, что воздух – все едино, потому что для законов природы преград не существует. В описательной части доклада видна была рука Прескотта. Фантаст выложился, будто действительно писал роман-предупреждение. Он и хотел создать роман, но его от этого удержали.

Когда доклад был сдан, у всех возникло ощущение, будто закончился тяжелый и неприятный эпизод в их жизни. Увлекательный, удивительный и бесконечно важный, конечно. И все же неприятный. Во-первых, из-за открытия, которое они дали слово скрывать. И во-вторых, из-за того, что каждый из них все это время чувствовал себя на грани публичного разоблачения того постыдного, что было в его жизни. Сточерз прекрасно понимал необходимость сохранения секретности, но почему это нужно было делать таким способом? Иезуитство службы безопасности порой приводило к обратному эффекту – хотелось на каждом перекрестке кричать о Комитете и его работе.

Они решили собраться вместе через месяц после официального прекращения работы Комитета. Собрались у Льюина – физик недавно приобрел дом на окраине университетского городка. Жену и сына он отправил в Италию, планировал догнать их в Вероне.

Приехали все, кроме Мирьяса. Химик скоропостижно скончался от инсульта. Их осталось пятеро. Пятеро людей, знающих, для чего существует человечество.

Поразил всех Рейндерс. Он появился в сопровождении некоего мистера Роджерса, который окинул компанию цепким взглядом и удалился, не сказав ни слова.

– Частное сыскное агенство «Роджерс и Доуни», – объяснил Рейндерс. – Теперь мы можем быть уверены, что за нами не следят. Кстати, его люди, с согласия Уолта, проверили сегодня этот дом. Микрофонов нет. Расходы поровну, господа, согласны?

Возражений не было. Рейндерс поинтересовался, насколько внезапной была смерть Мирьяса, не оставил ли он каких-нибудь записей, которые могли бы дать понять людям из Бюро… Решили поручить проверку тому же Роджерсу, если еще не поздно.

– Утечка информации недопустима, – сказал Прескотт. – Об архиве Мирьяса нужно было позаботиться раньше.

– Надеюсь, что Рон не делал глупостей, – пожал плечами Льюин. – Поговорим лучше о деле.

О деле им пришлось говорить долго и еще не раз собираться вместе. Спорили. Появлялась идея очередной проверки, они расходились, а спустя день или неделю встречались опять. Похоже, что ведомство Филипса ими больше не интересовалось.

Сценарии становились все более детальными, варианты начали в значительной степени повторять друг друга. Если требовалась консультация специалистов, контактами занимался Прескотт под предлогом того, что занят новым сюжетом. Он действительно опубликовал два романа, в которых и отдаленно не было ничего похожего на то будущее, которое, по мнению теперь уже всех членов Комитета, ожидало человечество.

Окончательный доклад подготовил Льюин в начале 2005 года. Собрались на вилле Сточерза. Обычно Сточерз бывал здесь редко, распоряжалась на вилле жена, она и выбрала в свое время этот довольно дорогой участок.

Погода стояла отвратительная. Конец января, на дорогах мело. Мороз, хотя и был не очень сильным, пробирал до костей. В холле Сточерз топил с утра.

– Наш Комитет, – сказал Льюин, усмехаясь, – превратился в закрытый футурологический клуб.

– Да, – протянул Прескотт. – Честно говоря, господа, после того, как мы сегодня поставили все точки над i, я не уверен, что захочу увидеть кого-нибудь из вас в течение ближайшего года. Ужасно надоели ваши постные лица.

– Ваша физиономия не жизнерадостнее, – пожал плечами Рейндерс.

– Пожалуй, – согласился Сточерз, – нам действительно не следует встречаться в полном составе. О молчании мы договорились. Роджерс, который охранял нас от людей Филипса, будет за ту же сумму охранять нас от нас самих. От возможной несдержанности, скажем так.

– Мафия оракулов, – Пановски поморщился, будто проглотил горькую пилюлю. – Каста.

– Может, вы хотите устроить всемирный референдум на тему «Человечество как бомба замедленного действия»?

– Нет, Джо. Я только хочу знать, что мы станем делать, если кто-то где-то независимо от нас придет к тем же выводам.

– Не забывайте, – сказал Льюин, – что мы работали в рамках широкой государственной программы. Никакому частному лицу или университету этой работы не осилить. Вам известно, сколько денег было затрачено на «Лоусон», сколько людей на нас работало.

– В прекрасном мире вы живем, – сказал Пановски. – В замечательном мире. В лучшем из миров. Который создан природой или богом, если он есть, потому только, что у Вселенной тоже, оказывается, есть инстинкт самосохранения.

– Что мы для Вселенной? – пробормотал Сточерз.

– Но полагается-то она на нас, – возразил Льюин. – Чтобы выжить самой, ей нужны мы. Пусть и в роли камикадзе. Это не возвышает вас в собственных глазах?

Пятеро смотрели друг на друга и молчали. Солнце зашло, в комнату вполз сумрак, выражения лиц трудно было разглядеть, но Сточерзу не хотелось вставать, чтобы зажечь свет.

– Вы говорите так, Уолт, будто считаете ее разумной, – тихо сказал он.

* * *

Льюин частенько заезжал к Сточерзу. Чаще всего поздно вечером, когда Маг уже ложилась. Уходил Уолт в час или два ночи, и Сточерзу казалось, что то, ради чего он приезжал, оставалось несказанным.

– Уолт, – спросил он как-то напрямик, – что вас мучит?

– Я боюсь, Джо, – сказал Льюин после долгого молчания. – Это ведь, вы знаете, черта моего характера…

– Обратитесь к психоаналитику, – посоветовал Сточерз.

– Не могу, – усмехнулся Льюин. – Мне пришлось бы рассказать ему о вещах, знать которые ему не нужно.

Он протянул руку к переносному пульту и усилил звук в телевизоре. Сточерз беспокойно посмотрел на дверь в спальню – она была плотно закрыта. Льюин наклонился к генетику.

– Скажите, Джо, что может сделать бомба, которая знает, что неизбежно взорвется, но не хочет этого? Что она может чувствовать? И если она станет постоянно об этом думать и мучиться, то сойдет с ума. Но тогда она не сможет взорваться в срок, потому что для этого, кроме агрессивности, нужен еще и разум. Это выход, а?

– Вы отождествляете себя с человечеством?

– Я пересказываю новеллу Генри. Он пишет их и уничтожает.

– Уолт, от нас с вами зависит, узнает ли бомба о том, что она бомба. Но не от нас с вами зависит – взорвется ли она.

«Нужно обязательно показать Уолта врачам, – подумал Сточерз. – К чему это самокопание?»

– Вы думаете, я схожу с ума? – грустно сказал Льюин. – Нет, уверяю вас. Просто… Трус, если у него есть совесть и цель, может заставить себя раз в жизни совершить нечто. Только раз – на большее его не хватит.

Льюин встал.

– Поздновато, а? – сказал он. – Извините, Джо. я наговорил вам…

У двери он долго прислушивался к чему-то – то ли к звукам на лестнице, то ли к своим мыслям.

– Если не ты, то кто же? – пробормотал он, и Сточерз не придал этим словам значения.

* * *

Формально Льюин еще оставался членом общества «Ученые за мир», но деятельность свою сократил настолько, что не был, как раньше, избран в инициативную группу. Долгое время Сточерз вовсе не связывал поступков Льюина с памятным ночным разговором. Когда Уолт выступил перед адвокатами в Балтиморе и заявил, что человечеству совершенно необходима тотальная ядерная война, и что ее нужно начать, пока еще не все атомные бомбы разобрали на детали, Сточерз решил, что друг впал в меланхолию из-за личных неурядиц. Он знал от Роджерса, что Льюин расстался с Жаклин Коули, знал и том, насколько в тягость Уолту жизнь с Кларой.

Сточерз позвонил Льюину. Выглядел Уолт неважно, на предложение встретиться ответил отказом. От дальнейших разговоров уклонялся – просто отключал связь, узнавая Сточерза по голосу.

Сточерз решил нарушить решение Комитета и собрал пятерку у себя на вилле. Льюин не явился.

– Уолт свихнулся? – недоуменно поинтересовался Пановски. – Я пытался говорить с ним и получил от ворот поворот.

– Все получили, – констатировал Прескотт.

– Формально у нас не может быть к нему претензий, – сказал Рейндерс. – В выступлениях Уолта нет и намека на наш сценарий.

– По-моему, – раздумчиво сказал Прескотт, – Уолт проверяет на прочность закон компенсации. Для физика это нормально. Ему нужен чистый эксперимент.

– Объясните, – потребовал Сточерз.

– Вы прекрасно понимаете, господа, что тотальная война сейчас невозможна. Бомба не взорвется раньше срока, человечество не может погибнуть – пока. Но единственный способ проверить это – целенаправленный эксперимент. Уолт его и проводит.

– Вы так уверены в том, что закон компенсации устоит в случае тотальной войны? – мрачно спросил Сточерз. – Согласитесь, что одно дело предписывать человечеству сценарий развития на сотни лет, и другое – уже сегодня пытаться поставить финальную сцену спектакля.

– Но, господа, что могут изменить речи Льюина? Мир стоит себе… Рта Уолту не закроешь, а дальше слов, думаю, он не пойдет.

– Что значит «дальше слов»? – спросил Пановски.

– Радикальной проверкой закона компенсации, – пояснил Прескотт, – может быть только покупка парочки водородных бомб и попытка спровоцировать войну. Например, взорвать бомбу над Москвой – если, конечно, получится.

– Вы с ума сошли, – запротестовал Пановски. – Это уж, простите, фантастика. К тому же у Льюина и денег таких нет…

– Тогда и беспокоиться, – резюмировал Рейндерс. Так они решили тогда. Важно было сохранить тайну. А здесь Льюин был чист.

* * *

Когда умерла Клара, Сточерз явился к другу с соболезнованиями. Это была не первая смерть в их кругу и такая же нелепая как гибель Скроча.

Льюин был бледен, но внешне совершенно спокоен. Сточерз сказал ему что-то банально-ободряющее. Уолт отрешенно кивнул и продолжал, стоя у гроба, думать о своем. Ждали Роя, который должен был прилететь из Ниццы, где отдыхал с приятелями. Никто не знал еще, что по дороге в аэропорт автомобиль попал в аварию, погибли трое, в их числе Рой. Сообщил об этом Сточерзу все тот же Роджерс. У Сточерза подкосились ноги. Сказать Уолту он не мог – это было выше его сил, но не хотел поручать разговор и Роджерсу. Время шло, представитель похоронного бюро посматривал на часы, и Сточерз не придумал отговорки более жалкой, чем сказать Уолту, что Рой опоздал на самолет и прилетит завтра. Льюин посмотрел на него удивительно ясным взглядом.

– Значит, завтра похороним обоих, – сказал он.

– Уолт… – начал Сточерз, похолодев.

– Если я не смог спасти их, – тихо сказал Льюин, – если я не могу спасти нас всех, то я должен спасти хотя бы ее.

Смысла этой фразы Сточерз тогда не понял.

* * *

После смерти жены и сына Льюин остался один в огромном доме. Сточерз был уверен, что Уолт продаст особняк и переедет из пригорода, но Льюин не сделал этого. Из общества «Ученые за мир» он вышел. Коллеги потребовали объяснений по поводу его публичных высказываний, и Льюин хлопнул дверью. Не приглашали его в последнее время и для работы в инспекционных группах ООН. Сточерз позвонил другу и, попросив не бросать трубку, спросил, что с ним происходит.

– Совесть, – коротко сказал Льюин и отключил связь. Сточерз поехал к нему, но Льюин не пожелал открыть дверь. А Роджерс доложил, что Льюином интересуется кто-то еще, за физиком ведется наблюдение. Скорее всего, это люди из службы безопасности. Сам же Льюин ищет контактов с сомнительными личностями из стран третьего мира. Почему?

Сточерз пригласил к себе на виллу Рейндерса, Пановски и Прескотта. Совещание было коротким, решение радикальным: доставить Льюина силой и выяснить отношения. Положение осложнялось тем, что физиком теперь интересовалась и пресса. Действовать нужно было быстро и точно.

Часть 4. Уолтер Льюин

Сточерз рассказывал довольно монотонно, то и дело прерывал сам себя, чтобы показать на экране тот или иной документ, проиллюстрировать рассказ схемой или рисунком.

Воронцову не верилось, что все это всерьез. Ученые, прозревающие будущее человечества на сотни лет и уверенные, что именно их прогноз непременно, с гарантией, сбудется! О методах прогнозирования Воронцов знал немного, но вполне достаточно, чтобы сделать вывод: никакой прогноз не может быть однозначно надежным. К тому же, зная о неблагоприятном прогнозе, люди непременно внесут изменения в планы, и ничего страшного не произойдет. Кажется, этому даже название есть – эффект Эдипа…

– Не понимаю, – резко сказал Воронцов. – Вы действительно считаете, что последние договоры по сокращению ядерных вооружений не играют никакой роли?

– Нет, это вы не хотите понять, – мягко отозвался Сточерз, – что сценарий развития человечества мало зависит от политической конъюнктуры. Агрессивность – качество генетическое, изначальное..

– Да весь мир изменится гораздо раньше, чем вы научитесь менять мировые постоянные! Есть законы развития общества. Они так же фундаментальны, как законы физики.

– Я не хочу сейчас с вами дискутировать, – сказал Сточерз. – Дело в другом. Вы с Портером искали Льюина, чтобы поговорить с ним. Но у вас не было информации. Теперь она у вас есть. С другой стороны, мы тоже хотели говорить с Уолтом, и нам это тоже не удалось, хотя и по иной причине. Мы не можем и не хотим использовать методы, которые… Короче говоря, давайте используем шанс. Вы, журналисты, умеете допытываться. Попробуйте. Но есть два условия. Первое – время. Его мало. Служба безопасности, а может, и не только она, идет по пятам Льюина. И второе. Независимо от результата вашего разговора с Уолтом, вы оба будете молчать обо всем, что здесь узнали, до тех пор, пока Комитет не примет иного решения.

– А что послужит гарантией нашего молчания?

– Ваше слово, господин Воронцов. Что касается господина Портера, то мы позаботимся, чтобы…

– Омерта, – пробормотал Портер и неожиданно крикнул: – О каком слове может идти речь, если я не знаю, где Джейн?

– Скорее всего, она у себя дома, – сказал Сточерз. – Если я правильно понял, это была просто ошибка. Они с Жаклин похожи?

– Разве что волосы, да и то издали…

– За Уолтом шли, – сказал Сточерз, – но опоздали, потому что Роджерс привез его сюда. Тогда они явились к Жаклин, но, как я понимаю, опоздали и там…

– Вы… – начал Портер.

– Нет, – отрезал Сточерз. – К Жаклин мы никакого отношения не имеем. Видимо, в этом замешан сам Уолтер, но он не желает говорить. Я не знаю, где Жаклин. И служба безопасности не знает. Естественно, они поставили людей у дома Льюина и у дома Жаклин. И, видимо, приняли вашу Джейн за Жаклин Коули. Сейчас этим занимается Роджерс. Думаю, все будет в порядке.

– Не понимаю, – вступил Воронцов, – почему эти люди из безопасности не добрались до вашей виллы, если им так нужен Льюин?

– Филипс знает, что Льюин не желает иметь с Комитетом никаких контактов, – возразил Сточерз. – У меня его будут искать в последнюю очередь. Но будут, конечно… На нас, господин Воронцов, тоже работают профессионалы высокого класса. Так что, если возникнет опасность…

Сточерз встал.

– Все, господа. Не будем терять времени. Сейчас наши с вами цели совпадают. Идемте. Но прежде дайте слово – оба.

– Даю слово, – быстро сказал Портер.

– Вы, господин Воронцов?

– Я тоже… «Господи, – подумал он, – какими же страшными могут быть заблуждения даже честнейших людей…»

* * *

Льюина держали в одной из внутренних комнат на втором этаже. Один из людей Роджерса находился при нем, второй дежурил в коридоре.

– Уолт, – сказал Сточерз, – это Портер из Юнайтед Пресс, а это Воронцов из российской газеты «Сегодня».

Льюин смотрел сосредоточенно. Он вовсе не был похож на труса, каким его обрисовал Сточерз. Видимо, Льюин готовил себя к определенной роли и переубеждать его сейчас, когда он сжег все мосты, – бессмысленно. Воронцов понял это мгновенным ощущением, и мысль, к которой он пришел, слушая рассказ Сточерза, лишь укрепилась.

– Вы сошли с ума, Джо, – сказал Льюин сдержанно. – Пресса здесь?

– Так решил Комитет, Уолт. Это вынужденный шаг. И виноваты вы сами… Короче говоря, можете теперь и этих господ считать членами Комитета. Они будут молчать.

– Портера я знаю, – медленно сказал Льюин. – И этого господина тоже видел. Вы звонили мне и просили о встрече. Я отказался. Верно?

– Да, – кивнул Воронцов. – Сожалею, что мы встретились при обстоятельствах, которые от нас с вами не зависят.

– Так ли? Что вы хотели спросить у меня… тогда?

– Хотел понять вас. И, кажется, понял.

– Вот как? – искренне удивился Льюин. – А вот они, мои друзья, не поняли. Решили, что я маньяк, которого следует изолировать. Джо, – он обернулся к Сточерзу, – выйдите все. Я хочу говорить только с Воронцовым. Мистер сыщик пусть тоже выйдет. В коридоре его ждет приятель.

Сточерз повернулся и пошел из комнаты, знаком приказав человеку Роджерса следовать за ним.

– Господин Льюин, – сказал Портер, – я потратил много времени, гоняясь за вами…

– Господин Портер, я ведь не просил вас гоняться за мной. Собеседников выбираю я, верно?

– Один только вопрос. Что с Жаклин? Она… За нее, видимо, приняли другую женщину…

– Жаклин далеко, – Льюин дернул плечом, – именно потому, что я не хотел, чтобы за нее взялись. Вы удовлетворены?

Портер кивнул.

– Удачи, граф, – сказал он Воронцову, выходя из комнаты. «Я должен быть точен, – подумал Воронцов. – Иначе он замкнется, и я ничего не узнаю. А узнать я должен. Не потому, что это материал… Он вовсе не псих, этот Льюин. Господи, какой у него страдающий взгляд! Не может он хотеть войны, он ее боится. И наверняка нашел бы для людей иной выход, если бы хоть на мгновение подумал, что иной выход возможен. Вот в чем ужас. Ни к чему ему ореол святости, и мучеником он себя тоже не считает…»

– Я думаю, – медленно начал Воронцов, – вы не можете допустить, чтобы бомба замедленного действия взорвалась в положенный ей срок. Потому что есть ведь не только мы, люди, но наверняка еще сотни, тысячи… может, миллионы… разумных или неразумных на других планетах или звездах. Они погибнут тоже. Чтобы Вселенная могла жить? И если взрыв неизбежен, если бомба-человечество не способно противостоять своей природе, то пусть эта бомба взорвется как можно раньше, когда она еще не накопила заряда, способного изменить Вселенную. Вы чувствуете ответственность перед людьми, потому что вы человек. Но, в отличие от других, вы перешли грань и сейчас считаете себя еще и частью огромного мира, в котором человечество – только частица…

– Джо не смог этого понять, – сказал Льюин. – Сейчас, черт возьми, мало быть человеком. Конечно, это выглядит абстракцией – частица Вселенной. Она, Вселенная, так далека, где-то там, и мы даже единства ее толком не понимаем, нам бы со своими проблемами справиться. А нужно понять. И не только понять, нужно почувствовать, принять в себя. Самой природой так положено, что все зависит от всего. А сейчас от нас зависит, будет Вселенная развиваться так или иначе. Вот вы сказали – сотни разумных миров, тысячи или миллионы. Но и это для нас абстракция, и вы не понимаете, почему мы должны приносить себя в жертву ради кого-то, о ком ничего не знаем, даже не знаем, существуют ли они на самом деле – эти другие разумные… Существуют, господин Воронцов, потому что природа всегда действует с большим запасом. Не может быть, чтобы разумная бомба была создана ею только один раз – и безошибочно. Она пробовала и ошибалась – это ее, природы, стиль. Значит, наверняка есть и другие разумные миры, которые не стали бомбой – не получилось это у природы…

– И вам, человеку, не жаль…

– Жаль! Вы будете говорить, господин Воронцов, о детях, о женщинах, о полотнах Рафаэля и Рембрандта, музыке Бетховена и Моцарта, о пирамиде Хеопса и наскальных фресках неандертальцев. О том, что все это конкретно, а то, что там, где-то – абстракция. И почему люди должны ради абстракции… Я прошел через это, господин Воронцов. Через безумную жалость к себе, потому что каждый человек для себя – это все человечество. Но иного выхода нет. Если бы вы знали, что вы, лично вы запрограммированы природой и завтра непременно взорветесь в толпе на площади, и не оставите ничего живого вокруг…и площади самой тоже не останется… Разве вы сегодня же не попытаетесь разбить себе голову о стену? Противоречие: мир не должен погибнуть, и потому мир должен погибнуть. Закон природы.

– Какой закон? Агрессивность как основа разума? Запирающий ген? Так пусть генетики подумают, как от него избавиться.

– Вы против закона природы? Я согласен. Вы – против закона агрессивности как главного биологического принципа разумности. А я – против закона компенсации, который не позволяет взорвать бомбу раньше срока. А в результате все идет по сценарию, определенному природой, и ничего не поделаешь. Но нужно пытаться.

«Бесполезно… Он не слышит аргументов, – думал Воронцов. – Ему законы природы, слава богу, известны лучше, чем мне. И все классовые формации для него вторичны, подчинены законам физики и биологии. Если человек дошел до фанатизма, его не переубедишь. Как не смогли мы переубедить своих сталинистов. Как не смогли перевоспитать ни одного диктатора. Говорить с Льюином нужно на языке его науки. И значит – не мне. Самое страшное, что он вовсе не варвар. То, что он говорит и делает – от совести, от чувства ответственности, которое перешло все границы. А могут ли быть границы у совести? Совесть человека не существует, если нет человечества. А совесть человечества – что это такое? Она еще не проснулась в нас? В космос мы вышли, а мыслить космически не научились. И он, Льюин, не научился тоже. Делает глупости, что-то понимая больше других, а чего-то не понимая вовсе. Нет, сейчас его не убедить. Нужно иначе».

– Если вы хотите взорвать бомбу раньше срока, то почему один? Некоторые ваши военные… Достаточно Комитету нарушить принцип молчания…

– Вы думаете, что людям станет легче жить, если они узнают, для чего живут на самом деле? И легче ли будет принять решение, которое они должны будут принять? В дискуссиях пройдут века, а запал будет тлеть, понимаете? Не всегда демократия благо. А военные… У них другие цели, и вам это известно. Другая шкала ценностей. И не смогут они начать войну, разве вы этого не понимаете? Закон компенсации таким образом не обойти. Нужен иной подход, и наше решение скрыть истину от военных было правильным.

– Это ваши-то призывы к войне – иной подход?

– Слова, – отмахнулся Льюин, – они тоже нужны, но толку от них мало. Решение в другом. Вы знаете, сколько сейчас на планете экстремистских групп, стоящих в решительной оппозиции к своему правительству или друг к другу? Сотни. Есть фанатики, готовые на все. У них деньги. Вы знаете, что Али Адид, этот головорез из Чада, приобрел все, что нужно для производства десятикилотонной бомбы? И никакие контрольные органы МАГАТЭ или ООН ничего не обнаружили! А вы знаете, сколько именно обогащенного урана и плутония исчезло с заводов?.. Я уверен, что конфликт, развязанный экстремистами – самый вероятный конфликт современности. И никто не знает, как будет действовать в этом случае закон компенсации. Решение в том, чтобы увеличить вероятность такого конфликта, довести эту вероятность до единицы. Если закон компенсации можно обойти, то именно так – бомбы будут рваться на своей территории! В этой трагедии заключена возможность для нас всех пережить катастрофу. После ядерной зимы люди вернутся в век пара и начнут все сначала, конец мироздания будет отодвинут, а через сотни лет опять кто-то откроет энергию распада, и опять будет новый Комитет семи, и опять станет ясно, что… И придет очередной Льюин. Или Петров?

«Нет, он все-таки уже не в себе, – думал Воронцов. – Нужно уходить. Неужели Сточерз обманул, и Крымова уже… Нет, я тоже схожу с ума. На что все-таки может пойти Льюин с его дико гипертрофированным понятием о совести человечества? Какая нелепость: ученый, мечтающий спасти тысячи разумных миров, связывается для этого с бандитами. И как это проглядел Роджерс? Может, именно поэтому за Льюиным идут люди из службы безопасности?»

– О вчерашнем взрыве в Африке вы знали заранее? – спросил Воронцов. – А сейчас ждете следующего? Когда? Где?

Он перестал слушать свои мысли, отдался интуиции, смотрел Льюину в глаза. Физик не отводил взгляда, он был честен перед собой и Воронцовым. Ему казалось, что и перед остальными людьми он честен, что все, им сделанное, – действительно единственный выход.

– Завтра, – сказал Льюин. – Где? Неважно. Два ядерных устройства, кустарщина. Даже если бомбы взорвутся там, где их хранят, эффект будет не меньшим, чем от взрыва в Белом Доме. Так что – начнется. Наши военные не смогут не вмешаться. Да и Россия не останется в стороне. На этот раз цепь не прервется.

– Надеетесь, что не прервется, – хмуро поправил Воронцов, быстро пытаясь сообразить, о каком регионе идет речь. Центральная Африка? Пожалуй, слишком далеко от мировых центров…

– Не гадайте, – сказал Льюин. – Я не для того говорю с вами, чтобы загадывать загадки.

– Потому вы и спрятали Жаклин? Зачем? Чтобы она пережила ужас? И как… Как вам удалось обмануть Роджерса?

– Ну, сам я бы не смог. Но ведь и у Стадлера тоже профессионалы. Думаете, люди Роджерса неподкупны?

«Стадлер. Кто это? Никогда не слышал. Может, псевдоним?»

Дверь распахнулась, на пороге стоял Сточерз в сопровождении двух охранников.

– Господа, времени больше нет, – сказал он. – Подъезжает ваш консул, господин Воронцов. Комитет решил предать все гласности.

– Вы с ума сошли.

– Уолтер, это наше общее мнение. Ты слишком многое взял на себя, это нужно исправить.

«Они все-таки выпустили Крымова? А где Портер? Нужно сказать ему – может быть, он знает, кто такой Стадлер».

– Только одно, Уолт, – продолжал Сточерз. – С какой сволочью ты связался? Скажи, времени не осталось.