Текст книги "Каббалист (сборник)"

– Роман Михайлович, – сказала она, – вы можете оставить это на день или два? Хочется посмотреть внимательно. Можно? Я потом вам сама привезу, хорошо?

– Лена, – мягко сказала Тамара.

– Мама, пожалуйста. Мне очень нужно их посмотреть.

– Да на что, господи, они тебе сдались?

– Там… Нет, я потом… Вы оставите?

– Ну хорошо, – неуверенно, не глядя на Тамару, согласился Р.М.

Оставлять папку не хотелось, мало ли что может устроить Тамара. Но он знал, что оставит, потому что Лена, в отличие от всех, понимала смысл изображенного. Она знала, что изображено. Может, и она хотела бы нарисовать нечто подобное, но не могла, не умела. Может, сама Лена что-то объяснит матери в его отсутствие. Возможно, – хотя на это надежда невелика, – удастся увидеться с Леной без бдительного присмотра Тамары. Есть о чем поговорить.

Тамара проводила Романа Михайловича до двери.

– Напрасно ты это сделал, – сказала она. – Лена нервничает, я чувствую. Для нее в этих рисунках что-то есть. И ты знаешь – что. Завтра я их тебе сама верну. Позвоню и передам. Запиши свой телефон вот здесь, в книжке… И не приходи больше, Рома. Сеансы магии тебе не нужны, а в гости не зову.

* * *

– Звонила Галина, – сообщила Таня, едва он переступил порог. – Она приехала и хочет прийти.

– Что ты ей сказала?

– Тебя ведь не было, – уклончиво ответила Таня. – Она позвонит вечером.

Р.М. прошел в кабинет. Не нравилось ему все это, что-то он сделал не так. Он привык не доверять интуиции, она часто подводила, особенно после того, как были сформулированы шаги алгоритма открытий, и он приучил себя едва ли не все жизненные ситуации прогонять по шагам алгоритма, как солдат сквозь строй. Каждая мысль получала свою долю тумаков, и либо выживала, либо падала в изнеможении.

Он вспомнил, какие у Лены были глаза. В прошлом веке за один такой взгляд мужчины стрелялись или бросались в пучину, или совершали еще что-нибудь еще, столь же бессмысленное и никому не нужное. А на самом деле… На самом деле это был взгляд женщины, вернувшейся из другого мира. Он не звал – он пытался рассказать и не мог. У всех ведьм во все времена одна беда – они ничего не могут рассказать. Ведь почти всегда это – обычные женщины, часто даже с ослабленным умственным развитием (Надя, Наденька, какое редкое исключение!), Лена тоже вряд ли блещет умом, то, что она видит, слышит, осязает, для нее потрясение, которое описать невозможно, потому что нет ни слов таких, даже приблизительных, ни красок. Может, поэтому Надины рисунки стали для Лены откровением. Она их узнала.

Р.М. понял, откуда у него это смутное беспокойство. Не нужно было оставлять рисунки. Впрочем, что может случиться? Разве что Лена еще раз побывает ТАМ, она умеет управлять своей силой, об этом ясно сказала Тамара. Может быть, завтра все же удастся расспросить девушку. Постараться встретиться без опеки Тамары.

Телефон зазвонил, когда Р.М. с Таней, поужинав, сидели на кухне и пили чай. Женский голос в трубке Р.М. слышал впервые и, естественно, не узнал. Голос срывался на крик, и слова, которые доносились, трудно было разобрать. Чего хотела женщина, Р.М. не понял и положил трубку.

Телефон зазвонил. Голос был тот же, но звучал теперь тише.

– Это Тамара. Ты не узнал, конечно, – и опять в крик: – Что ты сделал с Леной? Зачем? Я их порву сейчас же! Ее увозят, ты понимаешь?!

– Что порвешь? Кого увозят? – Р.М. спрашивал, чтобы сбить у Тамары агрессивность, он сразу понял, что произошло, едва Тамара назвала себя. Слушая, он мысленно прикидывал путь и оценивал время на дорогу.

В трубке замолчали, голоса доносились издалека, Тамара говорила с кем-то.

– Слушай меня, Рома, – сказала она, наконец. – Мы уезжаем. Едем в психиатрическую клинику номер два. Это в нашем районе, Лена там на учете. Выезжай туда немедленно. Я буду ждать в приемном отделении.

Трубку положили.

– Что случилось? – немедленно спросила Таня.

– Это Тома…

– И говорит с тобой таким тоном? Я отсюда слышу. Что происходит, Рома?

– Извини, Таня, я должен ехать.

– Куда?! Десятый час! Ты соображаешь?

– Таня, прекрати, пожалуйста. Я сам виноват. Не нужно было оставлять рисунки. Но ведь в первый раз все обошлось. Иначе я бы не оставил.

– Я с тобой, – решительно сказала Таня.

Спорить Р.М. не стал.

Такси удалось поймать не сразу, но зато по тихим улицам мчались быстро. Таня молчала, сумрачное напряжение мужа передалось и ей. В темноте Р.М. нащупал ее руку и сжал, и Таня сразу придвинулась к нему. Машина подпрыгивала, на частых поворотах они валились друг на друга, и Р.М. не понимал, где они находятся, то ли еще на Завокзальной, то уже проехали поселок Монтина.

– Вам к приемному или главному? – подал голос водитель.

– К приемному, – буркнул Р.М., и почти тотчас машина остановилась под неярким фонарем, освещавшим полуоткрытую коричневую дверь, к которой вели с узкого тротуара три выщербленных ступени.

В приемном отделении было пусто. Письменный стол, три узких топчана у стен, зарешеченное окно на улицу – и пустота. В глубине комнаты оказалась еще одна дверь, и они вошли в коридор, казавшийся длинным настолько, что дальний его конец терялся будто в тумане. У двери в коридоре стоял стул, на котором сидел детина в грязном халате. Увидев вошедших, детина, не пошевелившись, коротко спросил:

– Куда?

– Здесь должна быть Тамара Мухина, – объяснил Р.М. – Недавно привезли ее дочь, Лену, восемнадцати лет.

– Ждите в предбаннике, – сказал санитар, – ничего я не знаю.

Р.М. и Таня опять оказались перед закрытой дверью и присели на топчан.

– Сумасшедший дом, – буркнул Р.М.

– Объясни, наконец, Рома, – попросила Таня. – Почему? Ну, показал ты рисунки. Ну, посмотрела она. И что? Где бывало, чтобы от этого с ума сходили?

– А, черт, – Р.М. пнул ногой соседний топчан. – Все тут рехнулись, все, кроме Лены. Она просто узнала то, что было нарисовано. Для нее рисунки – самый настоящий реализм. Она бывала там. Это ее мир. Ее, и Нади, и других. И неизвестно, какой из миров их больше привлекает. Это ведь не состояние души, это – реальность. Для мозга, для сознания, для всех органов чувств, даже для осязания.

– Господи, как это ужасно, – сказала Таня.

– Ужасно?

– Рома, они же девушки. Они все романтичны, хотят чего-то, принца, счастья, но все равно они – земные. Вымышленные миры – для мужчин. Понимаешь? А тут… Как же они, бедные, мучаются…

Р.М. промолчал. Он не был согласен, но сейчас это не имело значения. Ждать становилось невыносимо, Таня продолжала что-то говорить, но Р.М. не слушал. Он встал и начал ходить по комнате.

Внутренняя дверь распахнулась неожиданно, и в приемный покой ворвалась Тамара, следом появился мужчина средних лет в белом халате далеко не первой свежести. Похоже было, что он недавно в этом халате спал.

– Рома! – воскликнула Тамара, не замечая Таню. – Скажи им! Может, тебя послушают? Они не пускают меня к Лене! Говорят, что… Не нужно было везти ее сюда! Я дура, господи, знала ведь…

Мужчина – врач? – слушал сбивчивую речь Тамары молча, достал из кармана халата пачку «Кента», выбил сигарету, покосился на Романа Михайловича и закурил. Потом сел за стол и сказал резко:

– Хватит паниковать! Я объяснил вам? Объяснил. А вы кто? Вы и вы.

– Друзья, – сказал Р.М. – И я не понимаю, почему девушку не отпускают домой. Госпитализация, насколько мне известно, дело добровольное. А мать против.

– Девушка больна, – врач заговорил монотонно, будто гипнотизировал. – Первичный диагноз был: маниакально-депрессивный синдром. Сегодня бригада «скорой» отметила состояние бреда. Вызвали спецбригаду, все по правилам. Девушку успокоили, сейчас она спит. Я объяснил это вам, мамаша? Объяснил. Как мы ее сейчас отпустим? Никак. Вот проснется, мы ее обследуем, и нужно будет лечить. Понимаете? Лечить нужно.

Он махнул рукой и, достав из ящика стола несколько бланков, принялся быстро писать. Он был сосредоточен. Он делал дело.

Тамара плакала. Она не видела уже ни врача, ни Романа Михайловича, плакала, как девочка, размазывая по щекам слезы.

– Таня, – попросил Р.М., и Таня, которая тихо сидела, прислонившись к стене, поднялась, обняла Тамару, повела к тахте, усадила и что-то зашептала ей на ухо, отчего Тамара примолкла, слушала внимательно, то и дело всхлипывая.

– Рома, – сказала Таня несколько минут спустя, – ты бы поймал такси. Все равно до утра здесь не высидеть… Тамара поедет к нам. Она ужасно боится этих больниц. Я тебе потом объясню.

Она могла и не объяснять. Тамара уже имела дело с психиатрами – Лена состояла здесь на учете. Может, именно это общение и навело ее когда-то на мысль использовать дочь для бизнеса. И она знала, чем это грозит.

Р.М. вышел на улицу. Кругом было темно, лишь окна светились, и оттого улица была похожа на морское дно, над которым неподвижно висели плоские глубоководные фосфоресцирующие рыбы странных прямоугольных форм. Ему даже показалось, что и воздух стал вязким, упругим, как вода, и дышать было трудно. Машин поблизости не было – место для психиатрической лечебницы выбрали достаточно уединенное.

Он свернул за угол, здесь горели, хотя и редко, аргоновые светильники, и уже не было ощущения заброшенности, да и машины то и дело проносились мимо – все почему-то грузовики. Он махнул рукой первой же легковушке, это оказался частный «Жигуль», хозяин которого откровенно зевал и на просьбу Романа Михайловича только клюнул носом. Минуту спустя женщины сидели на заднем сидении, и машина резво мчалась по ночному шоссе. Подъехали к развилке: прямая дорога вела в город, а направо сворачивало шоссе к рабочему поселку.

– Пожалуйста, направо, – попросил Р.М.

Водитель кинул на него удивленный взгляд – договаривались, вроде, в город, – но свернул, и почти сразу машина въехала в узкую улицу почти без освещения.

– Заедем к Тамаре, – не оборачиваясь, пояснил Р.М. – Заберем папку с рисунками.

Он знал, что подумала Таня: нашел время беспокоиться о рисунках, но объяснять ничего не стал. Тамара молчала. Не проехать бы, – забеспокоился Р.М., и тут же увидел слева знакомый палисадник.

Тамара действовала как лунатик, выполняя указания Романа Михайловича. Папка обнаружилась почему-то на кухне, несколько листов валялись на полу. Р.М. даже под плиту заглянул. Когда они мчались по ночным улицам – теперь уже домой, – он прижимал папку к груди и думал, что больше никогда не выпустит из рук, а Тамара сзади все время что-то шептала, она прихватила с серванта какую-то безделушку, наверное, любимую Леной, и теперь, будто помешанная, разговаривала с ней.

В квартире надрывался телефон. Р.М. поднял трубку, уверенный, что звонит Галка.

– Приезжай сейчас же, – сказал он. – Ничего, что поздно. Бери такси.

– Что-нибудь случилось? – едва слышно спросила Галка.

– Приезжай, – Р.М. положил трубку и сразу поднял опять, набрал номер Родикова.

Голос следователя был заспанным, проблемы службы и преступности его по ночам, видимо, не волновали.

– Я собираюсь нарушить ваши инструкции, – заговорил Р.М. – Прямо сейчас, ночью, потому что случиться может всякое, и времени нет. Хотелось бы, чтобы вы присутствовали.

– Какие инструкции? – не понял Родиков. – А… Ну, это, знаете, ваше дело, в конце концов… А что случилось?

– Лену Мухину увезли в сумасшедший дом сегодня вечером.

– Незаконно?

– У нее был приступ. Но…

– Послушайте меня, Роман Михайлович, и ложитесь спать. Утром позвоните мне на работу, я буду с восьми. Попробую разобраться.

– Сергей Борисович, может случиться…

– Что, господи, может случиться? Ложитесь спать.

С каждой фразой голос Родикова становился все более раздраженным. Р.М. услышал короткие гудки. Хотелось выругаться и что-нибудь разбить. Он стоял у телефона и думал. Алгоритм пройден, и решение ясно. Даже вся девятая ступень с проверочными вопросами. Ясно все, абсолютно все, даже этот лысенковский финт с генетикой. Проверочный шаг дает предсказание – совершенно недвусмысленное. Может быть, он ошибается? Может быть. Но чтобы это узнать наверняка, нужно действовать. Действовать быстро, потому что из алгоритма следует – Леной дело не ограничится.

Почему он думает, что эта ночь – решающая? Почему ночь, а не завтрашний день, когда Лена проснется и сможет что-то сделать сама? Об этом методика не говорит ничего. Это – вне ее. И все же он уверен – что-то случится. Не методика утверждает это. Что? Воспоминания. Какие?.. Не торопиться. Вспомнить. Иначе невозможно действовать. Только думать. Думать – мое ремесло. Хотел опереться на Родикова, тот умеет действовать, но предпочитает спать.

Где искать остальных? Они все связаны друг с другом – непременно, это следует из последних шагов алгоритма! – и если невозможно воздействовать сразу на всю цепь, то нужно ведь с чего-то начинать. Сначала вспомнить…

Постучали в дверь – пришла Галка. Р.М. вышел в прихожую, Галка едва заметно улыбнулась ему – у них были свои тайны. Таня уже постелила Тамаре на диване, и Галка, войдя в комнату, неожиданно опустилась перед Тамарой на колени, что-то мгновенно поняв женским чутьем, и Таня подошла ближе, три женщины о чем-то тихо говорили, Р.М. не слышал и не слушал, потому что он вспомнил.

Это было в книге о магии, потрепанной и давно одетой в чужой переплет. Книгу он читал очень давно, будучи в командировке в Москве. Где-то должны сохраниться выписки. Он быстро прошел к себе, выдвинул нижний ящик стола, где хранились старые тетради с выписками. Которая? Эта? Нет, слишком древняя. Кажется, эта. Да, вот оно.

"И приказал кардинал сынам Господа учинить священный Суд над ведьмою. В тот же вечер Анну-Луизу привели к отцам церкви, которые спросили ее: «Признаешься ли в сношениях с дьяволом?» Анна-Луиза не видела своих судей, взгляд ее был обращен вглубь себя, она видела адское пламя, терзающее ее плоть, губы ее бормотали нечто на языке, который никто не понимал – это был язык Сатаны. Потом она закричала: «Асмодей! Возьми нас всех к себе!» И упала замертво к ногам судей. Судьи сочли случившееся ясным и достаточным признаком вины и постановили труп ведьмы публично сжечь в полдень на ратушной площади.

Однако в ту же ночь случилось иное чудо, повергшее в ужас горожан. В тот момент, когда Анна-Луиза пала замертво, в разных концах города шесть женщин сошли с ума. Жена трактирщика Якоба, мать двоих детей, вдруг вскочила из-за стола, выбежала на улицу с криком «Час пробил! Вижу пламя! Горячо! Город горит! Спасайте детей!» Она рвалась сквозь невидимые никому преграды, будто силы Господни преградили ей дорогу. Женщину пытались привести в чувство, но безуспешно. Она билась головой в пустоту и пала мертвой к ногам мужа. Подоспевший цирюльник объявил смерть от ударов тупым предметом – и верно, голова ведьмы была вся в синяках и кровоподтеках. Повергнутые в ужас соседи сожгли жилище трактирщика, а заодно и трактир, откуда едва успели спастись постояльцы. В то же время, по свидетельству очевидцев, нечто подобное произошло еще на пяти улицах города. Пять женщин умерли с криками «Пожар! Спасайте детей!»

Странное это происшествие описано в записках мэра города, достопочтенного Лориха Маазеля. Записки эти спасены были из огня два года спустя, когда жарким летним вечером взметнулось над домами пламя и слизнуло сотни строений, погубило множество людей. Больше всего досталось детям, которых собрала супруга мэра Марта Маазель на благотворительный вечер. Ни один из них не спасся. И вспомнили тогда странную смерть женщин два года назад, и удивительное пророчество, которое так страшно сбылось. И люди, напуганные пожаром, решили, что то была порча, напущенная на город ведьмами в отместку за гибель Анны-Луизы. И вера в это укрепилась, потому что все дома, где жили когда-то ведьмы, были пощажены огнем – мрачными островами стояли они среди пепелища. И люди довершили содеянное дьяволом, и сожгли эти дома вместе с теми, кто в них жил. Так в одночасье умерли восемьдесят семь слуг дьявола, среди коих были дети».

Р.М. оторопело смотрел на его же рукой написанный текст. Не может быть, чтобы ситуация повторилась. Не может быть. Во всяком случае, пожар здесь ни при чем. Что-то другое. Но если так, то уже поздно. И это, вероятно, так, потому что аналогичный вывод следует из шага 9в – одного из последних в алгоритме, где рассматриваются экспериментальные возможности проверки научного предсказания.

Что же теперь делать? Р.М. положил перед собой список. Ближе всех живет Наиля Касимова, минут двадцать на автобусе. Впрочем, какие сейчас автобусы? Замужем. Две дочери. Еще проблема. Для начала нужно хотя бы выяснить, все ли у них в порядке. Может быть, его страхи – лишь перестраховка мышления, сбой в алгоритме?

Р.М. выглянул в гостиную. Тамара лежала на диване, свернувшись калачиком и закрыв глаза. Таня с Галкой сидели у стола, выключив верхний свет, тихо разговаривали, у обеих женщин над головами светился неясный нимб – странная игра лучей от включенного торшера. Обе выглядели спокойными – Таня еще просто не понимала до конца, а Галка уже отплакала свое.

Р.М. позвонил в справочную. Долго не отвечали, а потом едва слышный женский голос назвал номер, и Р.М., боясь ошибиться и подумав «только бы все было нормально», набрал шесть цифр. Трубку не брали. Первый час ночи. Выключили телефон? Спят без задних ног? Или… Набрав еще раз и послушав долгие гудки, Р.М. положил трубку.

– Рома, – позвала Таня. – Я вот думаю – куда положить Галочку. Может, тебе постелить в кабинете на раскладушке, а Гале – со мной?

В конце концов, может это, действительно, единственный выход – дождаться утра? Он подумал, что все равно не уснет, но ведь и сделать сейчас ничего не сможет, не врываться же среди ночи к ничего не понимающим людям! А если что-то случилось?.. Вот так он и будет ворочаться, думать: а если так? А если – нет?

Пока Таня раскладывала постели, Галка подошла к нему.

– Рома, – сказала она, – эта девушка, Лена, я ведь ее знаю. Не хотела говорить Тамаре… Я не воспринимала Наденькины рассказы всерьез…

– Какие рассказы? – Р.М. заставил себя сосредоточиться.

– Наденька… Она иногда говорила, что у нее есть подруга по имени Лена. Они бывают вместе. Я не помню деталей… Лена – такая стройная шатенка с длинными ресницами… Я думала, что это игра воображения. В школе у нее никакой Лены не было.

– Я понял, Галя, – сказал Р.М. – А другие? Надя говорила о ком-нибудь еще?

– Да… Я всегда пропускала это мимо ушей. То есть, думала, что Наденька играет… Это они, да? Они что – телепаты?

– Телепаты? – удивился Р.М. – Нет, Галя.

Подошла Таня, обняла Галку, сказала:

– Рома, иди спать. Утром разберетесь.

– Сейчас, Таня, одну минуту… Идем, Галя.

Они прошли в кабинет, Р.М. взял в руки список.

– Я буду называть имена, – сказал он, – а ты вспоминай, были ли такие среди Надиных подруг.

– Что это? – с испугом спросила Галка.

– Погоди… Касимовы Рена и Наргиз.

– Наргиз… Конечно. Надя часто называла троих – Лену, Наргиз и еще Олю.

– Олю Карпухину? – уточнил Р.М.

– Не знаю. Я не знаю фамилий.

– А Света и Карина?

– Не помню. Кажется, были и они… Не помню, Рома. Это ведь было несколько лет назад, я думала, что все – игра воображения, понимаешь… Как-то удивилась даже: почему она придумала нерусское имя… Рома, что это?

– Я все объясню, Галочка. Утром. Нужно выспаться.

– Думаешь, я смогу заснуть? Что-то опять происходит, да? Почему ты не хочешь сказать?

– Это дочери тех, кто тогда приходил к нам, ну, в нашу компанию. Их матери… ну… я их всех спрашивал…

– Как меня…

– Как тебя. У многих из них потом родились дочери.

– Как у меня, – повторила Галка.

– Как у тебя.

– Рена, Наргиз, Света и… кто еще?

– Прочитать?

– Не надо. Все они…

– Все. То есть, я думаю, что все.

– А… мальчики? Были ведь у них и мальчики.

– Были. С мальчиками – ничего.

– Почему?!

– Долго объяснять, Галя.

– Но ты знаешь…

– Да.

Галка неожиданно успокоилась, или Роману Михайловичу это только показалось. Она долго молчала, глядя за окно во тьму улицы. Р.М. раздвинул шторы, он любил, чтобы его будили яркие утренние лучи или хотя бы дождливый рассвет. Таня заглянула в кабинет, удивилась – Р.М. и Галка молча стояли у окна и смотрели в ночь, – обняла Галку и повела спать.

Р.М. разделся и лег на продавленную сетку раскладушки, часы показывали половину первого, сон не шел, Р.М. чувствовал себя хорошо и мерзко. Возможно, в нормальном человеке эти два ощущения физически не могли совместиться, но Р.М. нормальным себя не считал. Ощущение было таким, будто его подвесили высоко над землей на тонких нитях, нити растягивались, и он рвался из них, чтобы хотя бы даже и упасть, разбить голову, только не висеть так, но нити не пускали, он чувствовал под собой пустоту и не мог понять – спит уже и видит бредовый сон или это вполне реальное ощущение? Потом он все-таки проснулся – или, наоборот, уснул? – потому что ощущение нереальности исчезло, а осталось четкое понимание всего, что происходит, он мог бы прямо сейчас прочитать лекцию с анализом как событийной, так и теоретической части, и понимал прекрасно, что сделал именно открытие. И знал даже во сне – или все-таки наяву? – что всю жизнь, сколько ее ни осталось, предстоит ему мучиться от сознания собственной бездарности и недомыслия, неспособности предвидеть последствия. И в то же время – параллельно этому потоку не мыслей даже, а ощущений, и в полном противоречии с ними, – в мозгу формировался план последующих действий.

А если бы я тогда провел не десятки тестов, а один-два? – неожиданно подумал он. Ничто не изменилось бы в мире, я и сейчас считал бы ошибкой юношеское мое увлечение.

Р.М. подумал об отрывке из средневековой хроники, – наверно, там сильно преувеличены масштабы события. Десяток ведьм в одном провинциальном городке – слишком маловероятно. А сколько нужно, чтобы была достигнута необходимая концентрация? Три? Пять? И что же тогда творилось на Брокене, если вообще сборища на Брокене – не полная выдумка? Если нет – тогда… Конечно. Спонтанное влечение к объединению, усиливаются способности всех, и мир предстает всем, а не каждой, и что же они тогда видят, бедные?

За стеной послышались голоса, шел седьмой час, никому в этой квартире не спалось. Когда Р.М., умывшись, появился на кухне, женщины пили кофе, в ярком уже утреннем свете казались совершенно чужими друг другу, и было очевидно – никто из них не знает, с чего начать день, что делать.

– Мы с Томой, – сказал Р.М., – едем в больницу. Таня, пожалуйста, поухаживай пока за Галей. Галя, там, в кабинете, есть бумага и ручка. Пока нас не будет, вспомни и запиши все – все, понимаешь? – что рассказывала тебе Надя о своих несуществующих подругах. О чем она с ними разговаривала, где бывала…

– Рома… – слабо запротестовала Галка.

– Я знаю… Ну, надо это. Обязательно.

– Слушай его, Галина, – неожиданно вмешалась Тамара. – Он знает, что говорит. Поехали, Рома.

Только бы ничего не случилось, – думал по дороге Р.М. В приемном сидел за столом все тот же заспанный врач, а перед ним на кушетке сидел, раскачиваясь вперед-назад, здоровенный мужик и преданно смотрел врачу в глаза, пытаясь что-то прочесть в них о своей судьбе. На соседней кушетке сидели и курили два санитара. Мужик не казался им опасным, они лениво перебрасывались фразами, поглядывая на пациента без интереса.

Р.М. присел на край ближайшего к двери топчана, Тамара осталась стоять. Врач перестал сверлить взглядом новичка, сказал «можете», и санитары, притушив сигареты в пепельнице на столе, подхватили мужчину под руки и повели к внутренней двери. Врач перевел взгляд на Тамару, и Р.М. мысленно перекрестился.

– Спит, – сказал врач. – Рано пришли. Вечером, после пяти. Будет обход, может быть, консилиум, а после пяти все станет ясно.

– Господи, – сказала Тамара, – до пяти я не выдержу. И так все ясно. Я хочу забрать Леночку. Если нужно, напишу любую расписку.

– После пяти, – повторил врач и потянулся. – Ничего с ней тут не случится. Обследуем и выпишем, если здорова.

Тамара, побледнев, прислонилась к стене, проглотила таблетку, которую протянул ей врач, и медленно запила водой.

– Как вас зовут? – спросил Р.М.

– Жаловаться хотите? – усмехнулся врач.

– Почему жаловаться? Если я разговариваю с человеком, то хотел бы знать, как к нему обращаться. Меня зовут Роман Михайлович Петрашевский.

Врач впервые посмотрел на него внимательно. Р.М. не знал, чем отличается профессиональный взгляд психиатра от непрофессионального взгляда психа – врач смотрел внимательно, взгляд был усталым, вот и все.

– Юрий Рустамович, – сказал врач. – Уверяю вас, Роман Михайлович, все сделано правильно.

– Я не сомневаюсь, – быстро вставил Р.М.

– Сомневаетесь, – вздохнул врач. – Каждый второй думает, что в нашем заведении больных не больше трети. Остальные попали по ошибке или злому умыслу. Ну, женщина успокоится и будет ждать вечера или попытается поймать главного после обхода. С мужчинами сложнее…

– А что с мужчинами? – спросил Р.М., потому что врач неожиданно замолчал и погрузился в чтение бумаг.

– Они сразу пускаются в обобщения. Запущенность психиатрической службы, злоупотребления и все такое. Ну, есть. И я не уверен – может, и я злоупотребил. А что делать? Отпустить девушку домой? Так она ведь спит, а мать в истерике. Значит, невозможно. А потом будет обход, и что скажет главный, я не знаю. У него свои взгляды. Совершенно нормальных психически людей, как известно, вовсе нет. Вот так. И если уж получилось, попала девушка сюда, то лучше подержать, полечить, тем более, что она все равно у нас на учете. Успокоится, все лучше, чем…

– У вас успокоишься, – буркнул Р.М.

– Не скажите, вы же там не были…

– А позвонить отсюда можно? – спросил Р.М.

– Телефон только внутренний. У входа снаружи есть автомат.

Р.М. порылся в кошельке, нашел несколько двушек и десятикопеечных монет (двушек могло не хватить), Тамару оставлять одну не хотелось, но она казалась спокойной, сидела, прислонившись к стене и закрыв глаза.

Р.М. вышел на улицу. Телефон под пластмассовым козырьком с обломанным, будто обкусанным, краем, висел на стене у входа. Сначала Р.М. позвонил домой – там ничего не произошло. Дома у Родикова никто не отвечал, и Р.М. позвонил на службу. Голос у следователя был недовольным, может, Родиков вел допрос (так рано?) или обдумывал план облавы (почему он?), а тут фантаст с идиотской просьбой, ну просто беда.

– Роман Михайлович, – Родиков едва сдерживался, чтобы не вспылить. – Я понимаю, вам это кажется важным и серьезным. Ну, посмотрите со стороны… Есть какие-то совпадения, да. Но все остальное, извините, мистика. Да и не могу я сделать то, что вы просите. Не в моей это компетенции. Я ведь не милиция.

Р.М. повесил трубку, достал из внутреннего кармана пиджака злосчастный список. Наиля Касимова, ей он безуспешно звонил ночью. На этот раз трубку сняли мгновенно. Чей-то мужской голос выдохнул:

– Да… Говорите, ну!

– Мне… – Р.М. помедлил. – Мне нужна Наиля, если можно.

– Нету, – отрезал голос.

– Что значит – нету? – не удержался Р.М.

– Послушайте, вы из милиции, да?

– Нет, я… знакомый.

– Знакомый? Нет у нее таких знакомых.

Короткие гудки. Не давая себе времени на раздумья, Р.М. набрал «ноль девять» и спросил номер телефона Лианы Комберг. Пока ему везло – телефоны были у всех, могло ведь случиться и иначе. Не подходили долго, он уже собирался повесить трубку, когда услышал голос странного тембра, не поймешь – мужской или женский. Р.М. попросил Аллу – так звали дочь Лианы.

– Аллу? Да ну ее… С вечера дома нет. С вечера, представляете? Девушка, называется. Шляться они все могут, а вот… А вы кто?

Р.М. повесил трубку. Остались трое. У Изотовых телефона не оказалось – везение кончилось. У Рады Катерли трубку не брали. У Минасовых к телефону подошел мужчина.

– Назовите, пожалуйста, себя, – потребовал он.

– Моя фамилия Петрашевский. Я старый знакомый вашей жены, хотел бы с ней поговорить.

– У меня нет жены, – отрезал мужчина.

– Простите… Я думал, что говорю с мужем Дины. Тогда ее дочь…

– У Дины нет мужа, – сообщил мужчина. – А дочь ее сука. Кого еще позвать?

– Они дома? – продолжал настаивать Р.М., надеясь, что хотя бы здесь услышит, наконец, хоть что-то вразумительное.

– Нет.

– А когда я смогу…

– Я и сам хотел бы знать, – сказал мужчина и бросил трубку.

Все. Никого из них дома нет. Их позвали на Брокен, и они пошли, потому что не могли иначе. Куда? Где их Брокен? Здесь? Хорошо, если здесь. Сейчас Лена – центр всего. Правда, она спит. Точно ли – спит? Слышат ли они друг друга во сне? Это ведь не телепатия. Законы явления еще совершенно непонятны. И есть ли какие-то особые законы? Вот сверхзадача, как утверждает методика, и к этой сверхзадаче он еще и не подступился.

Что делать? Брокенские ведьмы после шабаша возвращались в свои дома. Возвращались ли? Все легенды, и сейчас не до того, чтобы отделять зерна от плевел. Ну, выразился – зерна от плевел. Рехнулся – сам с собой заговорил стилем романов. Сейчас нужно думать коротко и четко. Главное – совершенно успокоиться. Все должно решиться в ближайшие минуты. Именно минуты, время часов кончилось.