Текст книги "Мальчики из Фоллз"

Глава 12
Хоук

Ей не нужен спаситель. Может, поэтому мы так часто ссорились. Меня возмущает то, что она всегда найдет способ себя прокормить. Оплатить счета. Выбраться из одной передряги, прежде чем попадет в другую, даже если будет вынуждена прибегнуть ко лжи, воровству, мошенничеству.

Меня возмущает, что между правильным путем и неправильным она, похоже, всегда выбирает последний.

Однако я просматриваю записи из гаража: наркотики, молодые девушки, маленький ребенок, бегающий в самых худших для него условиях…

И, возможно, я не знаю всего. Может, правильного пути не существует. Ты либо ешь, либо голодаешь.

Я захожу в соцсети, просматриваю сайты и обнаруживаю, что наши с Аро толстовки мелькают на нескольких видео из «Фоллзтауна». Некоторые комментаторы тоже меня заметили.

Вернувшись в убежище несколько часов назад, я попытался отследить ее телефон, но сигнала не было. Вероятно, она его выбросила.

«Ты в порядке?» – пишу Томми, направляясь в кухню.

Я отвез ее домой после того, как Аро покинула гонку, только все равно нет полной уверенности, что мелкую не засекли сегодня в гараже.

Приходит ответ:

«Да, а что?»

Чуть не рассмеявшись, открываю холодильник и достаю пиво. Для девочки, которая выглядит так, словно вот-вот заплачет, каждый раз, когда кто-то косо на нее посмотрит, она с поразительной легкостью справилась с опасным заданием.

«Спасибо за помощь».

«Пожалуйста».

Я кладу мобильник, но он подает сигнал о новой входящей эсэмэске.

«Я завтра свободна», – сообщает Томми.

Хохотнув, качаю головой и бормочу себе под нос:

– Я дам тебе знать, мелкая.

Бросаю телефон на островок. Вдруг сзади раздается голос Аро:

– Слушай, твоя кузина плоскогрудая, что ли?

Что?

Я поворачиваю голову. Аро приняла душ и стоит с мокрыми волосами, рассыпавшимися по плечам и спине.

Мое лицо немного вытягивается.

Внутри что-то переворачивается. Резко вздохнув, отвожу взгляд, закрываю глаза на секунду.

– Я… – Мотаю головой. – Понятия не имею. Никогда ее не оценивал.

Господи Иисусе. Я достаю из ящика открывалку. Шея покрывается потом.

– То есть с джинсами в порядке, – объясняет Аро, – но футболка…

Сглотнув, оборачиваюсь и вижу, как девушка растягивает белую футболку Дилан с эмблемой «ДжейТи Рэйсинг». Даже когда она пытается удержать ткань на расстоянии от своего тела, полукружия ее грудей явно проглядываются.

Над поясом рваных черных джинсов мелькает полоска живота, а отверстия в брючинах открывают взору ее смуглую кожу и очертания фигуры.

Я снимаю крышку с бутылки, делаю щедрый глоток, стараясь не смотреть. Аро многое скрывала под тем балахоном и шапкой. Сквозь мокрые пряди, свисающие на лицо, на меня смотрят глубокие темные глаза, почти черные. Мой взгляд опускается к ее рту…

Отпиваю еще пива.

Аро продолжает тянуть футболку в разные стороны. Когда я ничего не отвечаю, она переминается с ноги на ногу. В комнате повисает неловкая тишина.

– Итак, ты сказал, здесь есть стиральная машина?

Посмотрев вниз, замечаю у нее в руке мусорный пакет. Грязная одежда. Точно.

– Да. – С мысленной благодарностью за возможность отвлечься увожу Аро из комнаты. – Следуй за мной.

Мы поднимаемся по маленькой лестнице, преодолеваем коридор, и я открываю зеркальный портал в пекарню.

– Зато пиратская джерси мешковатая, если предпочитаешь просторный крой, – поддразниваю ее, вспомнив, что Дилан подобрала ей альтернативный вариант.

– Мои сиськи ужасно смотрятся в оранжевом, – говорит Аро. – Все выглядят ужасно в оранжевом, Хоук.

Сиськи? Она серьезно?.. Уф.

Переступив через порог, чувствую, что Аро идет за мной.

– Разве женщины не презирают слово «сиськи»?

Моя мама никогда бы так не сказала.

Однако девушка отшучивается:

– О, простите. Моя грудь смотрится ужасно в… ох, нет, «грудь» все равно звучит претенциозно. Я продолжу использовать слово «сиськи».

Я морщусь. Та толика влечения, которую я, возможно, ощущал мгновение назад, внезапно испаряется. Слава богу.

– Или «буфера»! – говорит Аро.

Господи…

– Может, «передний бампер»? – Она не унимается. – Как насчет «мои перси»? Молочные железы! Дойки!

Толкнув кухонную дверь, слышу, как та ударяется об одну из печей.

– Я могу выразиться еще хуже, Хоук.

– Боже, какая ты вульгарная. – Я подхожу к комбинированной стиральной и сушильной машинке – Куинн установила ее, чтобы на месте стирать полотенца и фартуки, – и открываю дверцу отсека для стирки.

– Просто показываю себя настоящую, – с издевкой бросает Аро из-за моей спины. – Мы никогда не станем друзьями.

– В конечном итоге я об этом поплачу. – Повернувшись, смотрю на нее. – Как только сей факт уляжется в моем сознании. – Я указываю на полку справа от машинки. – Капсулы с порошком там. Не ешь их.

Уходя, слышу, что девушка фыркает.

Она сует вещи в барабан, забрасывает туда капсулу и запускает стирку. Ее правая рука свисает вдоль туловища, ведь Аро все делает левой, и тут меня осеняет. Травма, нанесенная отчимом. Я забыл.

Нужно было сразу проверить рану, когда она пришла. Аро выглядела так, будто побывала в очередной драке.

А еще не удивлюсь, если она с утра ничего не ела.

У меня в животе тоже урчит.

– Ты голодна? – спрашиваю я. Вода начинает заливаться в машину.

Аро разворачивается ко мне лицом, и я моргаю в попытке скрыть тот факт, что мой взгляд упал… на ее футболку.

Прочищаю горло.

– Я умираю с голоду. – Принимаясь за работу, включаю духовку, достаю сковороду и другую посуду. – В холодильнике есть контейнер с соусом. Можешь взять его? И пепперони тоже прихвати.

Девушка слабо улыбается, явно проголодавшись. Уже за полночь, но Аро выглядит не более уставшей, чем я, поэтому мы вместе готовим пиццу на законсервированной кухне, которая должна пустовать до следующего мая.

Я включаю музыку, и это нас немного расслабляет. Уже поздно. Если кто-нибудь, проходя мимо, услышит звуки или почувствует запах из печи, то решит, что все доносится из «Ривертауна».

Классно иметь возможность наблюдать за внешним миром, в то время как тебя никто не видит. Словно на планете нас осталось только двое.

Аро собирает волосы в хвост – длинная челка спадает ей на глаза, – затем начинает замешивать тесто, которое я приготовил. Я нарезаю начинку и не могу совладать с ощущением тепла, согревающего тело изнутри. Не знаю, почему мне приятно, однако это так.

Аро – первая женщина вне круга семьи, с которой я провожу много времени и которая не ждет от меня ухаживаний. Ее присутствие не давит, находиться рядом с ней не трудно, наоборот, легко.

По крайней мере, недолго.

– Ты такой идиот! – рявкает Аро десять минут спустя, пока я распределяю соус по тесту.

– Пицца в чикагском стиле – это не пицца, – парирую я, жалея, что вообще ввязался в эту дурацкую дискуссию.

– А кто определяет, что такое пицца?

– Итальянцы, – сохраняю спокойный тон, несмотря на то, что Аро скоро начнет плеваться огнем, и раскладываю кусочки пепперони. – Пиццу не едят ножом и вилкой. А вот гибкий нью-йоркский корж, который можно сложить пополам? Да, черт побери.

– Где твоя гребаная региональная гордость, ради всего святого? – Девушка сердито хмурится. – Мы практически чикагцы.

– Это не пицца. – Я играю желваками. – Это мясной пирог.

– Чикаго жестче, – огрызается Аро, приблизившись ко мне буквально нос к носу. – Тут ветренее, холоднее, снежнее – нам нужна более питательная пицца.

– Ох, я тебя умоляю.

Аро продолжает:

– У остальной части страны рты просто не рассчитаны на два кило горячего мяса, Хоук.

Боже мой. Пялюсь на нее целых четыре секунды, а потом… Не могу сдержать смех.

– Какого черта… – Вынужденно отвернувшись, я смеюсь так сильно, что глаза слезятся, и слышу ее голос сзади.

– Ха-ха, – дразнится девчонка. – Попался.

Я опираюсь руками на столешницу, склоняю голову, по-прежнему смеясь.

– Ладно, ладно… На это мне нечего возразить.

Она широко улыбается. Тем временем я добавляю оставшиеся ингредиенты – беру сыр, который натерла Аро, и сыплю сверху.

– Теперь что ты думаешь о чикагской пицце в паб-стиле? – интересуюсь я.

Последовав моему примеру, девушка тоже посыпает заготовку сыром.

– Пиццу непозволительно резать на квадраты.

– Тут соглашусь.

– Это не пицца.

Я качаю головой.

– Совсем не пицца.

Аро вносит последние штрихи, а я ищу в шкафчиках орегано и морскую соль, которые храню здесь. Духовки в пекарне даже лучше, чем кирпичная печь дедушки Джейсона, поэтому всякий раз, когда мне хочется идеально пропеченной корочки, я просто прихожу сюда. Или когда хочу подбодрить Куинн. Она обожает готовить пиццу.

Найдя все необходимое, немного приправляю начинку. В комнате воцаряется тишина. Мельком глянув на Аро, обнаруживаю, что она наблюдает за мной, однако быстро отводит взгляд.

– Эм… камера до сих пор работает нормально? – спрашивает она.

– Да. Я проверил записи, когда ты была в душе. На данный момент пусто.

Запись идет постоянно, если я не слежу в прямом эфире. Что бы там ни происходило, мы это поймаем. Нам лишь нужно проявлять терпение. Долго ли, вот в чем вопрос.

– Мне нужно выйти завтра, – говорит Аро. – Проберусь в дом моей приемной матери, пока она на работе, и соберу кое-какую одежду.

Я внимательно смотрю на нее. Компания Хьюго будет искать ее там. Даже если формально Аро больше не находится под опекой этой женщины, Грин Стрит знают, что девушка все еще живет в том доме. Дежурить они вряд ли станут, но попросят соседей предупредить о ее появлении.

– Это не очень хорошая идея. Я попрошу Дилан принести футболки побольше.

– А нижнее белье? – настаивает Аро. – Лифчики? То есть я не могу носить ее белье. Мне нужны и другие вещи, Хоук.

На секунду опустив глаза, вновь их поднимаю, едва до меня доходит. У нее сейчас ничего нет под одеждой. Все вещи Аро в стиральной машине.

Она пристально смотрит на меня, но я забираю пиццу, ничего не ответив. Нижнее белье не так уж важно. Ей незачем рисковать быть пойманной из-за этого.

Наступает еще более неловкая тишина, чем в прошлый раз. Мне хочется задать Аро миллион вопросов, только у нее хорошее настроение. Не хочу его портить.

К счастью, девушка делает первый шаг.

– Знаешь, ревность твоей подружки не является чем-то из ряда вон выходящим, – заявляет она, потягивая мое пиво. – Я бы, наверное, уже исцарапала ключом твою машину.

Тихо хохотнув, прекрасно представляю себе эту картину. И я понимаю, что Аро права. Когда ты залегаешь на дно с другой женщиной – это наводит на определенные мысли.

– Как насчет того, чтобы я улизнула за одеждой, – произносит она игривым тоном, – а ты улизнешь, чтобы встретиться с ней и объяснить ситуацию? Обоюдовыгодный вариант.

Ага, кто бы сомневался. Я не спущу с Аро глаз. Она обязательно сотворит какую-нибудь глупость.

К тому же проблемы со Скайлер начались задолго до этих выходных. Они не имеют никакого отношения к Аро, и для их решения объяснений будет недостаточно.

Она собирает пальцами остатки измельченного сыра, запрокидывает голову и бросает их в рот. Меня окутывает теплом, пока я наблюдаю за ней.

Я не хочу уходить. Мне и здесь нравится.

С Аро.

Она спрашивала, что это за место. Что оно для меня значит. Еще не совсем уверен, хотя знаю – у него есть название.

За ним столько историй стоит. Историй людей, побывавших тут до нас.

Большинство горожан даже не подозревают о его существовании. Но им нравится верить в такую возможность. Они верят, что легенды правдивы.

Я смотрю на девушку, кое-что осознав. Мы станем одними из них. Одной из историй, которые однажды будут рассказывать люди. Аро и я.

Не хочу уходить. Ни ради нижнего белья, ни ради Скайлер. Не сейчас.

Заставив себя отойти, нажимаю кнопки на духовке и устанавливаю таймер.

– Дай мне осмотреть твою руку. Идем.

– Все в порядке, – возражает она, только я уже развязываю фартук, бросаю его на стол, после чего веду Аро обратно в укрытие. Снова закрываю тайный ход, даже зная, что никто не войдет в пекарню и мне в любом случае придется вернуться за пиццей.

Я отвожу Аро на внутреннюю кухню, достаю аптечку и охлаждающий бальзам. Она недавно искупалась, поэтому рана чистая, однако у меня нет ничего от боли, кроме ибупрофена.

Сев на табурет у островка, беру ее за руку и притягиваю к себе. Споткнувшись, девушка останавливается между моими коленями.

– Я просто не хочу, чтобы развилась инфекция, – говорю, рассматривая порез. – Если уж нас застукают, то не из-за визита в больницу.

Аро смотрит на меня, но я не встречаюсь с ней взглядом. Опрыскиваю рану дезинфицирующим раствором, наношу немного мази и обматываю ее руку бинтом.

– Не думала, что у тебя есть татуировки, – произносит Аро.

Поднимаю глаза. Она изучает надпись на моем плече, над грудью. Очень маленькую. Многие не замечают ее поначалу.

Я продолжаю накладывать повязку.

– Всего одна.

– Что она означает?

Таких страстей конец бывает страшен.

– Не знаю, – честно отвечаю ей. – Я тебе сообщу, если выясню.

Девушка склоняет голову набок, с любопытством глядя на меня. Я благодарен ей за то, что она не допытывается, зачем я набил тату, смысл которой не понимаю. У отца такая же татуировка. Всю свою жизнь я смотрел на нее, уверенный, что она имеет какое-то значение. Что эта фраза важна.

– Почему ты сомневалась в наличии у меня татуировок? Слишком похож на маменькиного сынка?

– Нет. – Аро улыбается и становится похожей на милую пятилетнюю девочку. – Просто казалось, ты другой.

Другой? Когда она имела возможность составить мнение обо мне? Мы не встречались до вчерашнего дня.

Втянув воздух, Аро прокашливается.

– Уэстон с нетерпением ждал реванша с тобой прошлой осенью. Но ты ушел из команды в середине сезона. Я один раз видела, как ты играл. За год до этого вообще-то.

Значит, вот откуда она меня знает. Я закрепляю бинт.

– Ты не похожа на человека, посещающего парады болельщиков и футбольные матчи.

– Я доставляла траву чирлидерше.

Смеюсь против воли. Это не смешно, хоть и обнадеживает. Я даже рад, что Аро не интересует футбол.

– В четвертом периоде оставалось десять секунд. Ты взял пас и кувырком влетел прямо в конечную зону, обеспечив победу.

Да, я помню.

– Мне было все равно, пока я не увидела, что ты не празднуешь. – Взгляд Аро направлен на меня, но я не поднимаю глаз; молча достаю ей таблетку и наливаю воды. – Тогда ты привлек мое внимание. Сокомандники столпились вокруг тебя, стадион взорвался криками и радостными возгласами. А ты просто вернулся на боковую линию, даже когда они пытались задержать и поздравить тебя. Ты вел себя так, словно ничего особенного не произошло.

Поверить не могу, что она это увидела. Заметили ли другие зрители? Я не намеренно вел себя по-свински. Просто…

Не поднимаясь с табурета, одергиваю ее короткий рукав.

– Это место я нашел за неделю до того, как покинул футбольную команду. – Указав на серую кирпичную стену, читаю слова, написанные на ней белой краской: – «Vivamus, moriendum est». Надпись уже была здесь, когда я впервые открыл помещение, – рассказываю Аро, а затем перевожу: – Позвольте нам жить, раз уж мы должны умереть.

Аро смотрит на цитату, и я не слышу, дышит ли она. Сам, наверное, пялился на эти слова несколько часов в общей сложности.

– Мне не очень нравится футбол, – признаюсь я.

Она резко переводит взгляд на меня, теперь понимая. Я не хотел быть на поле в тот день. Уже давно не хотел.

Опустив глаза, девушка потирает свою руку.

– Мне многое не нравится, – шепчет она. – С некоторыми вещами приходится мириться.

– С некоторыми – да.

Мне ясно, что она подразумевает. Я могу бросить футбол, потому что мне не нужна стипендия. Могу бросить работу, потому что не нуждаюсь в деньгах. Я знаю, насколько мне повезло. У меня есть выбор.

– А порой ты можешь просто уйти. Все бросить. Спрятаться, – говорю я. – Иногда в этом нет ничего зазорного.

Когда Аро устанавливает зрительный контакт со мной, какое-то новое ощущение переполняет грудь. Мне нравится, что она здесь. Я рад, что она вернулась.

Увидев по камерам, как девушка вошла в переулок, промокшая, израненная, с внутренней болью, намного превосходящей внешнюю. Ей действительно больше некуда было податься. Это неправильно. Как могут все близкие отказаться от ребенка? Что она такого сделала? Чем могла заслужить подобное одиночество?

Аро никогда не будет нуждаться в спасении. Она всегда выкарабкается самостоятельно. Эта ее черта мне уже знакома.

Теперь посмотрим, на что способны двое объединившихся одиночек.

Я поднимаюсь, подхватываю свои тренировочные перчатки со стойки и натягиваю их.

– Кстати, Скайлер уже не моя девушка. Я расстался с ней две недели назад. – Мы смотрим друг на друга. – И отсюда мы не уйдем. Никаких неоправданных рисков. Я завтра попрошу Дилан привезти тебе что-нибудь. Какой у тебя размер… тридцать четыре С?

Ее глаза округляются.

– Я думала, ты никого не оцениваешь.

– Свою кузину, болванка. – Затягиваю ремешок зубами. – На тебя мне смотреть можно.

Брови Аро взмывают вверх.

– Пицце осталось двадцать минут. – Отойдя в сторону, направляюсь в спортзал. – Позови меня, когда она будет готова.

Глава 13
Аро

На тебя мне смотреть можно.

Значит ли это, что ему нравится на меня смотреть?

Спустя два дня я все еще одержима данной мыслью.

Я опускаю взгляд на футболку, растирая между пальцами нитку, торчащую из джинсовой дыры на бедре, после чего перевожу его на свое отражение в рыбном пруду.

Он смотрел на меня.

Полагаю, я сама этого потребовала в тот первый вечер, когда мне показалось, будто Трент игнорирует мое присутствие, потому что он высокомерный. Но, возможно, причина совершенно иная. Хоук – сложный человек.

Обломки разбитой машины уже убрали, хотя осколки стекла до сих пор встречаются то тут, то там, и камни значительно повреждены. Карпы кои плавают у поверхности воды, а оставшиеся растения сломаны.

Территория огорожена дорожными конусами и строительным забором, но я перелезла через него и спустилась по невысокому валу к водоему, в котором мерцает отражение луны.

День назад кузина Трента принесла мне дополнительную одежду, только я стараюсь пользоваться ею по минимуму. Нижнее белье новое. Я говорила Хоуку, что запросто могу вернуться за своим собственным, но он не доверяет мне, боится, что я нарвусь на очередные неприятности.

Еще раз оценив свой внешний вид, качаю головой. Парни смотрят на девушек. Это ничего не значит. Та блондинка, которой я разбила лицо, выглядит идеально.

Точнее, выглядела. До того, как я разбила ей лицо.

Кстати, она уже не моя девушка. Услышав его слова, я отчасти обрадовалась. Вероятно, даже больше, чем следовало бы. По крайней мере, мне не придется чувствовать себя виноватой из-за того, что фактически живу с ее парнем.

Я бегу по тропинке, вдаль от пруда, к кострищу, расположенному в уединенной лесистой зоне парка. Поднявшись по трем каменным ступеням, пересекаю круглую площадку, склоняюсь над скальной стеной и отодвигаю куст. Под ним лежит одна черная спортивная сумка из багажника Хьюго. Взяв ее, выпрямляюсь, перекидываю ремень через голову.

Следовало бы просто оставить сумку здесь, однако ткань не влагостойкая, к тому же работники парка будут ремонтировать пруд. Они могут ее найти. Я спрыгиваю с платформы и возвращаюсь обратно на тропинку. Очень надеюсь, у них тут нет камер. Не исключено, что Хоук регулярно просматривает записи из каждого уголка города. Он запрет меня в укрытии, если увидит, что я уходила тайком.

Внезапно впереди появляется силуэт, и я резко останавливаюсь. Подошвы моих ботинок со скрежетом проезжаются по грунтовой дорожке.

Черт. Увидев три приближающиеся ко мне фигуры, пячусь. Они останавливаются.

– Не трогайте меня, – говорю, вцепившись в ручку сумки.

Тот, что справа, пытается – безуспешно – сдержать тихий смех.

– Где мой сын? – спрашивает средний.

Я делаю еще один шаг назад, уставившись на него. Сын?

Отмечая рост, черные волосы и голубые глаза, стоический взгляд, словно все вокруг доставляет ему неудобство, а он слишком занят, понимаю. Джексон Трент. Хоук похож на отца не только внешне.

Узнаю того, что слева. Джаред. Его старший брат. Дядя Хоука. Отец Дилан. Он прославил Шелбурн-Фоллз и практически изобрел «Фоллзтаун». С тех пор «Пираты» живут под счастливой звездой. Пошел он.

Мужчина справа кажется знакомым, однако я не помню, где его видела. Этот блондин смахивает на парня из студенческого братства и смотрится слегка неуместно рядом с остальными двумя.

Парень из братства…

И тут меня осеняет. Он похож на Кейда. Блондин с голубыми глазами, худощавым, но мускулистым телосложением и дерзостью в глазах, потому что они побеждают во всем. Вот почему он выглядит знакомо. Это мэр Шелбурн-Фоллз. Я видела его на плакатах.

– Как вы узнали, что я здесь? – говорю, пропустив вопрос мистера Трента мимо ушей.

В его глазах появляется блеск, затем мужчина устремляет взгляд на дерево, где я замечаю камеру наблюдения.

Господи Иисусе. Я хмурюсь.

– Вы все извращенцы. Вся ваша семейка.

Блондин трясется от смеха. Мои брови еще сильнее сходятся на переносице. Неудивительно, что Хоук – маленький вуайерист.

Они подходят ближе, но на сей раз я не двигаюсь. Их трое. Мне не уйти.

– Мы можем защитить тебя, – предлагает отец Хоука.

– Я могу тебя защитить, – уточняет мистер Карутерс.

Он не только мэр, еще и адвокат к тому же. Уверена, в прошлом он выступал со стороны обвинения в одной из множества стычек моего отчима с законом.

Это последние люди, которым я бы доверилась.

Им плевать на меня.

– Я тоже был приемным ребенком, – говорит мистер Трент, приближаясь. – И знаю, каково это. Ты привыкаешь к отсутствию настоящей семьи, а потом даже сомневаешься, что она вообще когда-то у тебя была, верно?

Я смотрю вперед; его грудь попадает в поле зрения.

– Возможно, ты не помнишь места, в котором чувствовала бы себя в безопасности и тепле. Просто ностальгируешь по временам, когда не знала, что бывает лучше.

Как мой брат. Небольшой перекус и «Дисней» – все, что ему нужно, чтобы сбежать от реальности. Он не замечает происходящего вокруг.

– Тобой помыкают люди вроде нас – взрослые, – и ты понимаешь, что никому на самом деле не нужна. – Мужчина почти шепчет, и мне интересно, какое воспоминание проигрывается сейчас в его голове. – Ты для них всего лишь работа. Они кормят тебя. Не разговаривают с тобой. Ты привыкаешь всем не доверять.

В горле образуется ком. Заставляю себя сглотнуть его.

– Но мне повезло. Я выбрался.

– Вам повезло, потому что вы – мужчина. – Я смотрю ему в глаза. – Вы можете сделать детей и уйти. Одна беременность, и бедная девушка навсегда останется бедной девушкой.

Стиснув челюсти, тяжело дышу. Мужчины уходят из семей каждый день. Мой отец так сделал. Отчим появляется и исчезает, когда вздумается, зная, что кто-нибудь позаботится о Мэтти и Бьянке. Этим кем-то всегда оказывается женщина.

Джексон Трент кивает.

– Я знаю.

Он останавливается передо мной, и я удерживаю зрительный контакт с ним, пытаясь взять себя в руки. Почему я так расстроена?

Хочется вернуться в убежище.

Однако отец Хоука продолжает:

– Когда полагаешься только на себя, проблема в том, что однажды ты перегоришь.

Я не моргаю.

– Ты устанешь от борьбы и сдашься. – Он смотрит на меня сверху вниз. – Будешь плыть по течению, потому что у тебя просто больше не останется сил. Постоянные сложности тебя утомят.

Да. Именно.

Уже чувствую первые звоночки. Понятия не имею откуда, но мистер Трент знает.

– Он в безопасности? – спрашивает он.

Опустив глаза, киваю.

– Я ему нужен?

Меня удивляет желание сказать «да». Мне не хочется, чтобы Хоук пострадал в результате. Может, стоит просто покончить с этим. Отпустить его.

– Я мог бы отвезти тебя прямо сейчас, понимаешь? В полицию. Он перестанет прятаться, если я это сделаю.

– Понимаю, – бормочу в ответ. В этом плане я в Хоуке уверена – он не позволит мне отдуваться в одиночку.

Я должна сказать им, где находится убежище. Должна вытащить Хоука из этого болота.

– Если бы он был твоим ребенком, как бы ты поступила?

Так же, как вы. Приказала бы ему вернуться. Или нашла бы и потащила за уши домой при необходимости.

Но я дала Хоуку слово. Он заставил меня пообещать, что я никому не расскажу.

Переминаюсь с ноги на ногу, представляя его лицо в полицейском участке, когда он узнает, что я сдала нас. Не хочу этого.

– Доверьтесь ему, – говорю мистеру Тренту. – Он хороший человек.

Хоук меня сильно достает, мы знакомы всего несколько дней, но его порядочность сомнений не вызывает.

Джексон вздыхает, смотрит на своего брата с одной стороны, на мэра с другой. Никто не произносит ни слова.

Я едва не бросаю взгляд на Джареда Трента, вдруг вспомнив истории о том, что он женился на девушке, над которой издевался в школе.

Честно говоря, не им читать мне нотации. Они бы сделали то же, что делает Хоук.

– Если не вернусь в ближайшее время, он проснется и узнает, что я ушла, – выпаливаю я. – Он опять на меня наорет.

Мэр Карутерс хихикает. Подняв глаза, вижу легкую улыбку на лице мистера Трента.

– И почему же ты ушла? – настойчиво интересуется Джаред.

Однако я держу язык за зубами. Мечтай дальше, придурок.

На минуту они замолкают. Джексон явно раздумывает, стоит ли ему исполнить свою угрозу и оттащить меня в полицейский участок, чтобы вынудить сына вернуться домой.

– Пожалуйста, позаботься о нем, – наконец просит он.

Я смотрю на стоящую передо мной троицу и впервые остро осознаю, насколько жизнь Хоука лучше моей. Отец любит его. Именно поэтому он сейчас делает самое трудное – доверяет своему ребенку.

Только когда выхожу из парка и в третий раз даю круг по Хай-стрит, убеждаюсь, что за мной никто не следил. Можно без опаски вернуться в убежище. Прокравшись на крышу, я спускаюсь в наше жилище, запираю дверь. Бегу по коридору, выглядывая из-за углов на случай столкновения с Хоуком, но сейчас уже два часа ночи. Он должен спать.

Я прячу сумку под подушку кресла в гостиной, пару раз плюхаюсь на нее, чтобы разровнять комки, после чего мчусь в холл и замечаю, что дверь в комнату Трента приоткрыта. Свет внутри не горит. Заправив волосы за ухо, открываю ее, пока кровать не появляется в зоне видимости.

По коже расползаются мурашки. Такое ощущение, будто за мной наблюдают. Словно Хоук не спит, а готов наброситься и накричать на меня за то, что вышла на улицу.

Кровать стоит впереди, изголовьем к стене. Парень лежит посередине, до пояса укрытый простыней.

– Хоук? – шепчу я.

Он действительно не проснулся? Я думала, точно попадусь.

На цыпочках вхожу в спальню и встаю у изножья. Свет, проникающий из коридора, освещает фигуру Трента. Простыня спускается чуть ниже живота; его торс обнажен. Наклонившись, пытаюсь рассмотреть поближе.

Хм. Его пресс остается рельефным, даже когда он не напрягается. Одна рука лежит на животе, другая – вдоль тела, голова повернута, подбородок опущен. Ресницы Хоука не шевелятся, размеренные движения его грудной клетки в такт дыханию похожи на ритм метронома, который нельзя услышать. Он такой умиротворенный.

Я выпрямляюсь, собираясь уйти, но мой взгляд цепляется за то, как простыня драпирует его ноги, подчеркивая каждый изгиб, каждый мускул.

Каждый мускул.

Моя шея вспыхивает. Развернувшись, выхожу из комнаты. Боже, какое у него красивое тело. Жаль, что Хоук не знает, как им пользоваться.

Я иду на кухню, делаю себе сэндвич и, стоя у островка, ем.

Vivamus, moriendum est. Смотрю на слова на противоположной стене большого зала. За окнами, расположенными слишком высоко, чтобы прохожие могли заглянуть внутрь, а мы могли увидеть их, сияет звездное небо. Главное, я вижу звезды. Мне этого достаточно.

Хоук до сих пор не поведал, что это за место. Каков его план? Он уже давно знает о нем, но не впускает сюда никого, кроме нескольких избранных.

И меня.

Однако кто-то еще о нем знает. Возможно, не один человек. Вновь рассматриваю надпись, прикидывая возраст краски. Не уверена, только она определенно не новая. Это не дело рук Хоука. Он сам так сказал.

Взяв свой сэндвич, я прохожу через дверной проем слева и сворачиваю в другой коридор, который пока не исследовала. Возможно, в свое время это был подпольный бар. Комната за комнатой, без окон, везде прохладно, темно и сыро, в воздухе ощущается запах дуба и бурбона.

Как город может не знать, что магазины и закусочные, расположенные в этой полосе построек, фактически занимают меньше места? Разве у них нет чертежей? Документов с указанием площади?

Чикаго не очень далеко. Я могу представить, как Аль Капоне и Багс Моран[10]10
  Американские преступники, гангстеры и бутлегеры времен сухого закона, конкурировавшие друг с другом.


[Закрыть] использовали его в качестве склада для черного рынка нелегального спиртного, которое они доставляли в город.

Но тут есть и мебель. Картины на стенах.

Остановившись, пристально вглядываюсь в одну из них: девушка идет по полю на фоне заката. Ветер задувает светлые волосы ей в лицо. Мне кажется, я практически могу различить ее глаза между прядями, хотя их не видно.

Эти вещи явно сделаны не в 1920-е годы, они новее. Люди жили здесь с тех пор.

Впереди виднеется слабый свет. Подхожу к стеклу и, вытягивая шею, пытаюсь рассмотреть обстановку заведения по другую сторону убежища. По другую сторону зеркала, идентичного тому, что ведет в пекарню.

«Ривертаун».

Я улыбаюсь.

– Иди ты.

Голову даю на отсечение, Хоук был здесь, наблюдал за городом по камерам и увидел наш разговор с Дилан той ночью. Он появился из ниоткуда, чтобы спасти положение, прям как Супермен.

Засмеявшись, откусываю сэндвич и отворачиваюсь. На самом деле я не злюсь, но то, что он использует свои суперсилы против меня, раздражает.

Спустя секунду снизошедшее озарение заставляет остановиться. Я перестаю жевать ветчину с сыром.

Если у него везде установлены камеры, значит, они есть и здесь. Я забыла проверить.

Уф. Пробежав по коридору, возвращаюсь в большую комнату, отбрасываю подушку кресла, хватаю сумку, прижимаю ее к себе и верчусь кругом. Мой взгляд мечется повсюду. По каждому укромному уголку. Каждому предмету гребаной мебели.

И в итоге я нахожу ее. Маленькую оптоволоконную камеру на кухонном шкафу.

Еще одна закреплена сверху на дверной раме, третья – на оконной ручке почти под потолком.

Да ладно. Серьезно?

Больше всего сержусь на себя. Не дура ведь. Я прекрасно умею считывать окружающую обстановку и распознавать угрозы. Бросаю сэндвич на стойку и несу сумку в свою комнату, запихиваю ее под стул, а потом изучаю каждую стену.

В моей комнате наверняка тоже есть камера.

– Выходи, выходи, где бы ни пряталась.

Краем глаза замечаю крошечный блик и двигаюсь вперед-назад. Он то появляется, то исчезает. Взяв стул, я взбираюсь на него, просовываю пальцы в светильник и вытаскиваю оттуда маленькую линзу.

Повертев в пальцах, сжимаю ее в кулаке.

– Я убью тебя. – Спрыгиваю и бегу в комнату Трента.

Пинком распахиваю дверь, захожу внутрь, швыряю чертову камеру в спящего Хоука. Она врезается в его щеку, отскакивает к стене и падает на пол.