Текст книги "Оставь компас себе"

Кризис гуманизма. Весьма негуманно, что Бутилин, ничем с виду меня не превосходящий, поднятие гири осилил, а я удалюсь оплеванным, я… я не видел. Зоя его поднятие подтвердила, но к ее свидельству почему бы мне не придраться – может, она с ним в спектакле участвует. Пригласив, унижают, а затем бодро трахаются, потрахавшись, целуются: при мне не поднимет – и себя, и ее отвратительными людьми выставит.

Поднимай, кивком на его гирю указывая, Бутилину я сказал.

Удивленный Бутилин сказал, что поднимать ее не ему, а мне нужно – он-то уже все доказал, а мне пополнить состав команды неудачников еще светит и…

С нуля начинай!

Но вас я сюда не для того, чтобы вы условия ставили – в детский сад вы приведены установленными правилам следовать, а вы…

Не приступишь к поднятию – поражение тебе засчитаю!

Будь по-вашему, гирю я подниму, но белые позвольте мне вам отдать.

Какие белые?

Право начать. От своего поднятия я не отказываюсь, но начало за вами. Мы согласно вашему волеизъявлению начинаем с нуля и вы начинаете первым.

Ага, ага, lapsus, товарищи! вникнул я, господа, что вами мне тут уготовлено – надо мной посмеетесь, да и выгоните!

От жутчайшего гиревого опыта у меня лошадиный падеж достоинства, разлад со всем миром, а Бутилину с его Зоей счастливейший момент с дальнейшими объятиями; вовлеченность в заговор она, естественно, не выдает – на нас обоих взирает неодобрительно, отдельно Бутилину говорит, что детей мы ей все-таки разбудим, не в состоянии определить, кому начинать, монету кидайте!

Монету швырнула она.

Бутилин за ней не нагнулся. Подумаешь, разногласия, с улыбкой сказал. Он не хочет – я первым буду.

Залюбуешься, насколько без натуги он поднимал, повторял – не двухпудовую? похоже, она деревяшка, черной краской покрытая; он опустил ее на пол, и пол содрогнулся. Четко расслышанный мною звук меня сломил. Не в высшей степени, но в высокой. Уйти без посторонней помощи я сумею, но куда мне брести, с чем к прежней жизни возвращаться, духовное перерождение? вместо актрисы Моталовой я в астрал – демократизация астральной сферы. Все, кому не лень, лезут.

Здесь не кури!

Я курю в пять затяжек. По числу ран на теле Спасителя.

Бутилин закурил, и Зоя ему выговаривает; он курит, а я не курю, гирю не поднимаю, now I have a hard time. По-английски что-то сказал. Понявший меня Бутилин насчет выпивки поинтересовался: не выпью ли я с ним по рюмке перцовой. Зоя зароптала, неумолимо сказала, что детский сад нам не распивочная, ситуация утряслась. Глаза посланной Бутилиным женщины увлажнились и она нас покинула. Из шкафчика рюмки, бутылка, разливающий Бутилин пояснил, что водку воспитательница Зоя не для него держит – нянечку Антонину она при ее заскоках отпаивает.

Детей не выношу, передушила бы их, паскудников мелких!

Ты, Антонина, охлынь, рюмочкой вот огонь сбей…

Нянечка налижется и пожар зла в ней потухнет, описавшегося ребеночка она моет, на шейку не давя; водку нянечки Антонины я пью – на новую ступень перешел. Хивинский поход, Ахалтекинская экспедиция, Кокандского восстания подавление – генерал Скобелев. У нянечки фамилия Скобелева. Поднятая мною гиря выпускается мною из рук. Обеими руками я бы ее взвил и над Антониной Скобелевой бы ее; выпустил бы и прихлопнул, меня бы, разумеется, приговорили, но о случившемся сняли бы фильм и нянечку Антонину актриса Моталова бы сыграла. Подвергнутая гонениям дочь легендарного генерала нашла себе место в детском саду и к детишкам с заботой она материнской, набегавшихся малышей она уложит и из навевающего сон Святого Писания им читает; пробравшийся в детский сад масон-гиревик прикладывающейся к иконе ее подловил.

Остановите поиск! Мне послышалось, поезд. Я о поиске – не о поезде я, на поезд я до сих пор не сел, а поиск убийцы уже ведется: Антонина Скобелева от боли не корчилась – корчусь тут я. Безликие демоны, меня на убийство толкнувшие, царапают меня глубоко, я один танцую много, моя жизнь вконец убога! с Антониной Скобелевой я бы в «Даму с собачкой». Я бы собачкой не был – переодевшись в женское, Антонину на поводке бы водил.

Собачкой тебя сделал – и матерью сделаю! Прощение тогда заслужу. Ее, бездетную, разложу и жестко ее, будущей мамой ее; абсолютно бесспорно, что не какую-то Антонину – играющую ее в кино актрису Моталову я представляю.

Перцовая ли водка, «Маралл-антистресс» ли, к актрисе Моталовой меня со всего подряд сводит. Сводит не с ней! сводит с ума, сводит мышцы, она столичная знаменитость, но и я потенциальный чемпион. Допинг мне «Алтайвитамин» поставляет. Разражаясь проклятиями, в кровати верчусь! перцовую я черт знает когда, а «Маралл-антистресс» я накануне, для позитива я его – плохое время выбрал. Оно у меня такое, но разрекламированные дроже я же для выправления водой запивал: препарат будто канарский праздник в себя впущу и к творящемуся со мной я по-иному – не депрессивно, к источнику оптимизма развернуто, вы сейчас выходите?

Выхожу.

А я нет.

Разухабистая поездка на автобусе, на котором актриса Моталова, будучи девочкой, ездила. Я ездок опечаленный, стезей плюющих на все небожителей не продвигающийся, события протекают, влюбленные оседают, не оставь меня крестная сила! моему духовному взору видится, что из автобуса я вышел. А ты за мной, с вырванным для актрисы Моталовой бальзамическим тополем ты снова за мной…

Я жду на светофоре. А ты переходишь на красный, спешишь жить, тебя сбивают. Я перехожу улицу на зеленый.

Потому что жить ты не спешишь.

Но меня тоже сбивают! Некий авто-козел, жить спешащий.

А ты жить не спешить и….

И не живу.

Телефон компании «Алтайвитамин» срочно мне продиктуйте. На связь с ними я некоторым образом с обвинениями, что почву под собой, поверьте, имеет. Среди средств выразительности у меня голос, голос и, пожалуй, все, они со света меня сживают, а мне и голос не подай? На вас бы крестоносца, пророка Осия со штырем бы на вас, вы разумейте, разумейте, «кто мудр, чтобы разуметь это? кто разумен, чтобы познать это? ибо правы пути Господни и праведные ходят по ним, а беззаконные падут на них» – по понятиям пророчествующих и кликушествующих беззаконно вы со мной «Мараллом-антистрессом» вашим. Что было во мне от Отца, из моего сознания вы изъяли! Отец-то При Создании Всего Бодрым Работал, а «Мараллом-антистрессом» меня в уныние, а в унынии многого не добьешься, свои жизненные интересы не защитишь – мне бы на обратный курс лечь. За подплытием к скале взбирание на нее, у актрисы Моталовой тут палатка, мне бы обрадованно внутрь, а я на холодный камень присел и рыдаю! В городских волнах не сгинул, но погибшим себя считаю. А что, в городской черте волн не бывает? У нас в Бийске нет, но я вам назову города… а не надо мне говорить, что до Лос-Анджелеса никогда я не долечу.

На сегодня я не намереваюсь, но позванная в Голливуд актриса Моталова и меня туда привлечет. В Америку ее, помнится, звали: она рассказывала в интервью, что вариант посниматься в США у нее был, но ее обилие прописанных в сценарии эротических сцен покоробило.

Женская роль в том фильме лишь у нее, а мужских где-то полсотни. Про русскую исследовательницу сексуальной Америки фильм планировался. Она путешествует по всем штатам и в каждом штате с его коренным жителем в половую связь вступает. Моталова говорила, что будь она помоложе, покорением кинематографической мекки она бы, возможно, занялась, но проживанию годов сопутствует умаление авантюрности, ну прилетела бы она в Америку… ну приступила бы к работе… съемочных дней, согласно предварительному контракту, у нее восемь, а мужчин, вы понимаете, сколько.

Мое становление прошло в Бийске, но подобную нагрузку я и в нем не испытывала. Соблазн сорваться в Америку, разумеется, наличествовал: в «Мохнатке с Севера» бы отснялась, перед кем следует засветилась и меня бы во что-нибудь существенное, оскароносное, ночной рейс до Нью-Йорка, предметный разговор с протягивающим мне зажигалку независимым режиссером, война людей и андроидов. Люди додавливают, но в тылу у них восстание – обыкновенные мирные граждане хотят под власть андроидов перейти. Андроиды справедливы, коррупцией их общество не заражено и налоги в нем меньше, во главе восстания стоит женщина, с андроидом некогда переспавшая и столь этим впечатлившаяся, что человеческий род теперь предает. Секс с андроидом мы флэшбэками, секса, предупреждаю, будет достаточно, строительства фантастических декораций наш бюджет не потянет, но секса у нас прорва намечена. Крупномасштабные боевые действия мы преимущественно опустим, но ваш секс с андроидом сокращению не подлежит – автор и описанию войны множество страниц уделил, но я, как режиссер, своей волей разорение бластерами и термоядерными пушками от продюсера отведу. Мне и самому, знаете ли, снимать секс приятнее. Я белый, но кровь у меня нубийская, а для нубийцев хороший секс солнечное божество затмевает. Почему я белый? Мой прапрапрадед был черным кромешно, прапрадед на наиболее черного в мире уже не претендовал – дедушка у меня кофе с молоком, отец и мулата особенно не напоминает, я бел, соизвольте увидеть, без погрешностей. На светлокожих женились и племенной цвет вытравили.

И он нубиец, и ко мне «Алтайвитамин» нубийца прислал, параллельно идущие в мышлении моем пертурбации; в астрономии пертурбация – это неправильность в движении планет. Я меняю женщин, как планеты. Планета у меня неизменно одна, ну и женщина – я об актрисе Моталовой. Не терпит она соперничества, любые позывы к другим женщинам властно гасит, хрустальный кубок я расколотый – сменой времен года обусловлено. «Мараллом-антистрессом», я думаю! приехавший выяснить, что со мной, он – нубиец, но не под чужой ли он маской жизнь живет?

у вас неуютно, присев у меня в ногах, он мне говорит. Создающую уют женщину мне вам направить? О цене не тревожьтесь – из-за ее внешности деньги она запрашивает небольшие.

Он о проститутке или о ком? Наверное, он о дамочке, которой по плечу эстетичное оформление интерьера, но броском умственной деятельности меня к жрице любви и я подмечаю, что поворот для меня незаезженный, отнюдь для меня не норма, соединиться на осточертевшем мне ложе с существом распахнутой ко мне телесности мне бы, не скрою… отталкивающе нехороша. Раз цена невелика, то и девка толста, крива, обезображивающий дефект челюсти, выворачивающий вид сросшихся грудей, из комнаты я с возвратом.

Я выключу свет, а ты на живот. Перевернись, будь добра!

Около ли часа мне понадобится, час ли, ни в какие тиски по части обратного захода в комнату я себя не заключал. Сколько надо, столько и буду готовится.

Сексуальнее она не стала, но в комнате не она… настаиваю, что она. Пока ты на кухне заляпанную плиту оттирал, из комнаты она, возможно, удалилась!

Значит, в комнате нет никого.

Женщина в комнате есть.

Конечно, путана ужасная в ней.

Не дождавшись твоего прихода, проститутка, мне кажется, убралась.

А кому, если не шлюхе… дверь она за собой не закрыла, и некая женщина пробраться ко мне гипотетически может, но кому из женщин ко мне пробираться?

Смотря, кого бы ты хотел.

Я бы актрису Моталову, но она ко мне…

Прознав о твоих чувствах, она-то к тебе и пришла. В комнату прошмыгнула и сейчас задом кверху на кровати лежит. Голым задом!

Разошедшийся шов на страсти моей зашитой. Актрисой Моталовой интересовался я понемногу, но превратилось в страсть, отняло у меня гребущие против течения весла, увлекаемому в комнату бороться с этим нечем, картонные носы цирковых клоунесс! реальная задница актрисы Моталовой! по бетонному полу я, слыша скрип старых досок – в дореволюционном театре, видимо, я. А к чему в театре мне быть? передо мной вожделенная задница обожаемой мною женщины, а мысли меня в театр втолкнули… пойду погляжу, что за спектакль дают.

Собачащаяся семья государя-императора на сцене застыла. Не двигаются, но галдят, друг друга упреками осыпают, в роли императрицы актриса Моталова!

На сцене появляется фрейлина. Свежа, элегантна, императрице лишь смотреть и завидовать…

Я что, собираюсь фрейлину предпочесть?

Кто бы ее ни играл, императрицу исполняет актриса Моталова, а она для меня женщина, ход в мое сердце прорывшая и изнутри закопавшая: к сокровищам я равнодушен, но к актрисе Моталовой не относится, ее я пылко… передо мной ее зад, но я не вгоняю… задница той несимпатичной проститутки передо мной! Старался представить, что у меня актриса Моталова разлеглась, но сознание на необходимое расстояние от истины не отдалилось. Актриса Моталова мою эрекцию бы нормализовала, а проститутка, к тому же страшная проститутка, обязана меня извинить. Кто скажет, что к актрисе Моталовой я прохладно, тому я пытку водой, пытку граблями, в «Бийском рабочем» статью напечатали. Об актрисе Моталовой в статье паскудно! журналиста Николаем Кознецовым зовут, и его я… всю редакцию уничтожить мне следует: не так уж неправ я буду, взрывчаткой ее разнеся.

Николаю Кознецову кару бы мне не общую. Выделить бы его, ублюдка, чтобы всем надолго запомнилось.

Я к Коленьке в Бийск, а его помешанный на актриске психопат извести удумал. Аффектированная сволочь моего Коленьку со дня на день! запросив пощады, Коленька себя не обезопасит – Коленьку он вырубит и Коленьку он на огне, меня почти стошнило. От редакционного охранника я знаю, что актриса Моталова была моим Коленькой с дерьмом смешана, поскольку не переспала она с ним.

Прогулка по мерзлому городу собраться с мыслями мне не поможет.

Тоскливо мне критически. Все у меня страдает – душа, задубевающие от холода ляжки, я-то надеялась, что Коленька только со мной, его ребенка носящей, а он за моей спиной актрис домогается.

Проходящих женщин оглядываю и осознаю, что да, безвкусно я одеваюсь. Для моего Коленьки, к высокому бийскому стилю привыкшего, что я за невеста… в приступе слабости повалюсь сейчас, вероятно.

Беременной стало плохо. Поднимут и рожать повезут. Но рожать мне еще рано! когда-нибудь потом я, разумеется, рожу, но без моего Коленьки мне мой ребенок…

Крайности ты гони! пропитавшаяся духом материнства, осушаю стакан кока-колы за здоровье потомства людского, птичьего, тараканьего, в «Макдональдсе» я напиток и чизбургер. Я не наемся, а женщина, что за столиком угловым, еду из пяти коробочек выела и, через боль переваривая, вертит в руках книгу огромную, эндиклопедию скорее всего, у нее ума палата, а что до меня, то я и рядом-то… телевизионным жмыхом кормлюсь и корм меня удовлетворяет! А в Бийске женщины вон какие умные. А Коленька у меня журналист – теплотехнику женский ум необязателен, а журналист к уму внимателен, относительно степени выпираемости заключенной в женщинах мозговитости Коленька, думаю, нынче разборчив; в косых глазах стояли слезы. Я о Марине Шершавиной, подружке моей подростковой.

Она со взрослым дядей, а когда его, обдолбанного и в автомобильный тоннель забредшего, пожарная машина сбила, Шершавина заявилась на кладбище, произнесла надгробную речь, открывать рот ни у кого в планах не было, но желаешь – выступай… а эта косенькая девочка, она кто?… да Витек оттягивался с ней ней, кажется… девочка-то паршивенькая… а Витек что, Делон?

Коленька у меня на лицо замечательно интересен. Мужчина он удавшийся, к саморазрушению не склонный, он не наркотиками – со мной он, Коленька, баловался, ребеночка он мне… и после с умненькой, наподобие с той, что в «Макдональдсе»! тут и я, но он встречается с какой-нибудь такой, что с энциклопедией, с девицей, необразованностью не пораженной, кровавые события я предчувствую! к ней подойду и скажу, что тебе, сучка, не сбежать; подошла и увидела, что никакая у нее не энциклопедия – вина трехлитровая упаковка.

Кубанский «Мерлот».

Спросить, где купила, и моему Коленьке подарочком милым преподнести. Но Коленька-то не в Бийске! охранник мне сказал, что Коленька отправлен в Горно-Алтайск – пока все уляжется, переждать. Чтобы он был при деле, ему заказан цикл статей о деятельности Института Алтаистики им. С. С. Суразакова. На Коленьку повесили ввести массового читателя в чуланы языкознания, этнографии, напишешь про обрядовый фольклор, четырнадцатый том «Алтай баатырлар»; его в Горно-Алтайск заслали, а мне, приехавшей к нему в Бийск, в Бийске и околачиваться? Напряженность чувств на голову перекинулась. На вокзал и в Горно-Алтайск! затрясешься, как страшно… мне бы в Бийске переночевать и решение уже утром. Легкомыслие я не проявлю – заночую в Бийске, ночь проведу в нем, а где? воет ветер, валит снег – тут в саду есть человек… женщина я беременная и нечего мне на скамейке дубеть – под благовидным предлогом мне, беременной, пробиться к кому-нибудь на ночлег труда, думаю, не составит. Поведаю, что занимаясь самообразованием, читаю, путешествую – езжу по всей стране. Ребеночку неродившемуся, но окружающее улавливающему, широты и красоты ее открываю. Чтобы из него настоящий патриот получится, я по нашей России с ним езжу, рассказываю ему и показывают – выглядит убийственно достоверным. Хорошая возможность с психиатром пообщаться. За обезумевшую сочтут и под замок, а что если Коленька в Бийск приедет? Вырвусь ли я к нему из лап санитарных? в дурдомах нас, влюбленных, полагаю, не любят. Коленька у меня теперь в Горно-Алтайске, а я в Бийске и к нему ли мне, в Бийске ли для нас с ним гнездышко начать вить, жилье у Коленьки в Бийске имеется, Коленьку я там не найду… без Коленьки поживу! Без его согласия въеду. Приберусь, домашних кушаний для Коленьки наготовлю, до его возвращения они рискуют испортиться, и что, не стряпать мне ничего?

Я для него долгого хранения блюда – помещенными в холодильник, они не завоняют, и Коленька их отведает, в тесном семейном кругу мы с ним сытно, с Коленькой мы наедимся, но взгляды у нас голодные: секса-то у нас сколько не было! я, конечно, безумно огорчена, что актрису Моталову отодрать он рвался. Держать себя в руках не могу! К стоящему во дворе комплексу из девочки и медведей подбегу и в сердцах отколочу, вымещая! Не девочке – медведям навешаю. Вы, мужчины, с нами медведи, вы, ничуть нас не жалея, нас раздираете, сквозь нас проламываетесь и у нас душевный спад, мы машинально потираем пострадавшие места и выстрел, серия, очередь – возбуждение… а не она ли, Коленька, не актриса ли Моталова льнуть к тебе вздумала? К тебе, настолько прекрасному, сексуально здоровую бабу поневоле метнет.

Запыхтевшей, разохотившейся тигрицей она на Коленьку, и он сбит, по хоромам, коврами устланным, он ползет, разумеется, отбиваясь, на него оказывается давление, но мне он не изменит, свыше моего ожидания привязан ты ко мне, мой ненагляднейший! Со мной у тебя упорядоченная жизнь будет, а Моталова бы с тобой переспала и не вспомнила – в статье ты ее в пух и прах, но лучшего она не заслуживает. У меня, может, и отсталость, но я называю это стыдливостью! Развязная женщина и скромная девушка, свобода конкуренции и ошеломивший Моталову итог – не отвоевала она у меня Коленьку моего! Ее он в своем «Бийском рабочем» мордой об асфальт повозил, а меня бы в объятия и любовно мне о проекции нашей семьи…

Актриса Моталова его оскорбила. Словно бы он девка какая, до Коленьки домогалась! В задницу ее, актрису эту. Теперь я вправе ее забыть.

Самолет покачивается, стюардесса виляет бедрами, блюющего Коленьку приманит и уведет!

За актрисами и стюардессами как бы мне не упустить, что из редакции часов в восемь все разойдутся. До редакции доберусь и насчет ключей заведу – где бы их… а вторые где?… в связи с чем я на них претендую? завладеть его ключами мне позволено, поскольку мы с Коленькой вместе! наша с ним любовь – тема неисчерпаемая, и я лишь скажу, что она между нами существует. Ну чем мне подтверждение вам предоставить… а вы на живот мой воззритесь. Раздуло его из-за Коленьки, телесную любовь не ниже духовной ставящего.

Вы, товарищ, столь удивленно смотрите, словно бы сами даме вашего сердца не засаживаете. Ее вы пользуете, но не по-деревенски, а с предохранением, с заботой – вы из города, ну и набрались. Бийск город большой, культурный, рядом с Екатеринбургом, говорите, глушь беспросветная? А о Екатеринбурге вы с чьих рассказов судите?

По собственным наблюдениям? В выглаженном костюме ходили, в престижном издании печатались, в Екатерибурге, как я слышу, вы не пробавлялись, и почему вас смыло в Бийск, мне… о злоупотреблениях губернаторской службы безопасности написали?

Замученный ложными сигналами губернатор не о народе печется – ему бы разваливающуюся психику сцементировать, а народ не к спеху, успеется о народе подумать, лечению психика поддается! бузины с коньяком и бромом напьюсь, и она подправится, психика, естественно, не нога, безусловностью постижения и восстановления она слабее, но я все перепробую и искомое выявится, ну и вступило же в голову. Проголосовавшее за меня население подо мною беснуется. Я покрывшая их тучностью власть, а они трепыхаются. Придавил ты нас, дыхание осложняешь! я вас не устраиваю, и вы на меня покушения – о предотвращенных покушениях моя служба безопасности через день, наверное, мне докладывает. С кем бы я ни встречался, после они мне говорят, что не без эксцессов прошло. Если мост открывал – под мостом заложено было, во вспомогательную школу наведывался – неразвитые дети кипятком обварить меня собирались; куда бы я ни приезжал, там бомбы, снайперы, обездоленная девственница с вилкой отравленной; сеть кафетериев по всему Екатеринбургу раскинулась, и я почтил, с помпой и пожеланием дальнейших успехов к ним прибыл, за спиной у директора расположилась она – девственная официантка с орудием приготовленным. Ее обезвредили, наскоро дознание провели, в бога она не верит, президента ни в чем не винит, а я, губернатор, у нее виноват – что за мужики у нас в области, что за область вообще пропащая, мимолетно меня облапать желающие не переводятся, а поухаживать и сексом занятся никого. Что я вполне доступна, я кому только ни намекала, но не приступают, сволочи, не пробивают невыносимо сковывающую меня броню, к крупным постоянным проигрышам я чувствительна! Несмотря на ужасное самочувствие на работу я вышла. Знала, что сегодня у нас губернатор появится. Сквозь жир ему вилку и выдохну!

Но я-то при чем, своей областью я же с редкостным искусством управляю, кого-то вовремя не трахнули, и губернатор в ответе? с таким уровнем населения рай на нашей уральской земле нам не построить. Бузины с бромом и коньяком я уже литра полтора – с обеда до ужина полтора, а с завтрака и того… в основном, конечно, коньяк. Я и пилюлями увлекался, но коньяк для психики радостнее. Для практического осуществления выздоровления мне надо отказаться от собственного мнения и лечиться тем, что мне врачи, что служба безопасности на столик кладет, нагнетают они, похоже. Не будь мы настороже, вас бы официантка прикончила! на девственницу налетели, мордашкой ее в пол – не видел. Некому ее поиметь – пусть запишется ко мне на прием! Пискнула бы и женщиной встала. Чтобы с ней сблизится, я осведомлюсь, что же с ней стало. Служба безопасности сведениями, думаю, обладает – сидит ли она в тюрьме, гуляет ли на воле, под честное слово отпущена? пока она девственности не лишилась, опасность повторного покушения я бы не игнорировал. Она в рентабельном коммерческом предприятии, что нами со стороны государства приветствуется… с ее девственностью следует, не затягивая.

Сырые стены у меня в кабинете. Не выпив, зябну, но с алкоголем мне бы поосторожнее, кофейный автомат мне в кабинет бы втащить. Кофе я бы без коньяка, с бромом бы и достаточно, секретарша кофе бы мне сделала, но усилиями службы безопасности секретарши у меня не задерживаются: опасаемся худшего, обеспечивающие мою безопасность мне говорят. У женщин, что к вам в секретарши, преступное на уме: мы их просеиваем, но даже прошедшая все проверки вас застрелит, вас обезглавит; мне ваши высказывания… экстравагантные они у вас!

Порой, когда я здрав, со службой безопасности я пререкаюсь, но коньяк, бром, бузина, и какие, вы думаете, у меня глаза? В плотной мути утопленники они у меня.

Ну пожалуйста, не оставьте меня пожалуйста, от женщин меня отделили и ими в кабинете я не удовлетворяюсь, пожалуйста, пожалуйста, научите меня пожалуйста, как с кофейным аппаратом мне обращаться. Чашечкой кофе мысли не проясню – журналистам на вас пожалуюсь! вы настаиваете, что кофе мне во вред, от брома с коньяком отходить мне незачем, а вам не страшно, что зайдя в мой кабинет, вы заметите, что я весь изранен? Объявляйте тревогу, наш губернатор, кажется, при смерти, доступ к нему мы перекрывали, раны, мы уверены, он нанес себе сам – по нашему недосмотру. Система дала брешь, но мы скорректируем, пребывающему в одиночестве подопечному вольно пользоваться руками не дадим, условие нахождения безнадзорным – руки связанные, возможно, связанные за спиной, вам, господин губернатор, неудобно и вы беретесь рассуждать о вашем статусе, о превышении нами наших полномочий, вам бы о чем угодно с недоверием в голосе говорить. О чем я говорю, что я из моих выступлений понимаю, на службу безопасности накатываю! а эти люди, они спецы, в ситуации разбираются они безошибочно, а я брома с коньяком выпил и им указываю… и с бузиной еще… в кабинете я себе свитер вяжу. Наточи-ка ты мне спицы, Матвеич, легко протыкающие концы от них мне нужны.

Матвеич точильный круг покрутил, чудесно заостренные спицы в газетке мне подсунул, Матвеич – мой шофер.

Задолго до губернаторства Матвеич меня возил, лет пятнадцать о Матвеиче я не слышал; мой сговор с вполне вероятно померевшим шофером Матвеичем служба безопасности мне внушила! Остатки клубничного торта я доем. Нет, мне не чай – коньяком с бромом и бузиной я запью. От журналистов не скрою, что они со мной… команду по игре с моим сознанием организовали!

Мне журналиста, которому я не так давно о прорыве в экономике под запись вещал. Записывал он, не уточняя, каверзными вопросами не смущал, мне бы его координаты и о сводящей меня с ума службе безопасности я ему, насколько смогу, внятно.

Александр Звягнович из журнала «Пламя и Знамя»? Вы мне подсказываете, но вы – служба безопасности, чьи устремления я, поверьте мне, знаю. Вы мне Звягновича, коньяка с бромом и бузиной мне ведро, несговорчивым стану! У нас в области журнал «Пламя и Знамя» не выпускается. Приведенный вами Звягнович – не журналист! Ну что вы мне паспортом в рожу тычете… ну Звягнович вы, и что? Я же не говорил, что вы не Звягнович – я заявил, что вы не журналист, и вам… да не суйте вы мне его, журналистское удостоверение ваше! Какой бы подлинностью от него ни веяло, моей службой безопасности выдано вам оно.

Или вы с не ними, и с вами мне допустимо откровенно… все в кровавых ошметках. Голова от напряжения лопнула.

Ну присаживайтесь, чего вам верстой надо мной возвышаться. Звягновича вы повыше, и отсюда вы определенно не он – тот, кого я помню, может, и не Звягнович. Коньяк с бромом и бузиной память мне не освежит, но по привычке я выпью. Присоединитесь ко мне? За увиливание ничего сенсационного я вам не скажу. Ваши публикации доход вам приносят? Профессия вам не кормит и вы за гнусный заказ моей службы безопасности ухватились – тогда-то ваше ремесло карман ваш пополнит! иудиным серебром мерзкой лжи!

Иуда не лгал, Иуда, да, был честным – на Иисуса он указал без обмана. Иисусу крест, а мне фонтан! в моей губернаторской квартире фонтан есть. Поплескаться со мной в фонтане не девушки – женщины постарше мечтают. Из фонтана льется шампанское! Не у меня. У меня коньяк с бромом и бузиной. Впрочем, не исключено, что мне любая жидкость коньяком с бромом и бузиной кажется. Что с моим сознанием, спрашиваете? Моим сознанием играют и оно у меня… с моим национальным сознанием? Уязвлено ли оно у меня? Мне, являющемуся областным политическим лидером, следует сказать… с советниками посовещаюсь и скажу. Скоропалительно не выпалю. Надлежит вызнать, что на федеральном уровне говорят, нормально у нас с остальным миром или нас опять обижают – относительно патриотизма, думаю, не промахнусь. Преданность идее патриотизма у меня безграничная! не между нами – для печати мною сказано. Лишь для нее и сказал… не удержавшееся у меня на языке дополнение напечатано, понятно, не будет. Духу у вас не хватит!

Свет от моего окна падает на ее окно, и мне видится, что оно тоже горит, но в нем темно…

К моему фонтану в купальных халатах выстроились – пятидесятилетние женщины, с моей японской вазы сошедшие.

Филигранно выписанная японочка аккуратную гламурную яичницу мне бы пожарила.

Зеленым луком посыпь! чистенькая ладненькая азиаточка… тебе ясно, что делать?

В присмотренном мною окне я ушедшую от меня русскую женщину узреть стремлюсь. Бог ты мой, по-моему, мы с ней даже женаты были. Нужно попросить службу безопасности мое личное дело поднять.

«Человек покинутый» на нем штамп. Открываем и вычитываем, что в детстве питался я с огорода. Я из деревни, для близкого к народу политика хорошо! вдыхаю запахи цветочных полей и думаю, почему они не раскопаны, не засажены, я бы не пшеницей, а гречихой. Меня гречневой кашей задолбали и я бы кого смог в свою шкуру засунул. Производителей дотировать, цену держать ничтожную, если гречка у нас дешевле всего, жрать вы будете гречку, с вашими зарплатами от тошнотворной гречки вам не отказаться, получив от бабушки каши гречневой, я с тарелкой пошел и меня мотнуло – вернувшееся сознание как второе рождение. Но в тарелке по-прежнему гречка! я шел с ней на крыльцо. Выходить из-за стола, не доев, родители мне разрешают. У них и мысли нет, что под крыльцо я гречку с тарелки счищу – у меня возникала, но пойманным на таком деянии, мне не жить.

Добро выбрасываешь, гаденыш, убьем мы тебя за добро! расположения папы, мамы и бабушки я ждал много лет. Лет до двенадцати, наверно. Потом струившаяся ручейком наивность иссякла и передо мной раскинулась закиданная окурками пустошь набирающего ход мужчины, что с треском изгнан из детства и говорит со мною, называя меня собою, серьезно нам бы к себе не относится… придя к власти, бабушку я распять распоряжусь… виолончелистом у меня бы слияние с инструментом, а министром с пулеметом – вызываю и прошиваю, зависящие от меня чиновники замертво наземь без выкриков, ну а эти в голос, вопящие о сдаче легавые о штурме, полагаю, еще не помышляют, но мне бы все же небольшую гаубицу: с ней бы у меня «совершенно новое чувство уверенности». Как у президента Трумена после переданного ему сообщения об удачном испытании атомной бомбы.

В перестрелках с полицией в Штатах кровь, кровь и кровь, но у нас вы сейчас Настоящее Кровопролитие увидите! губернатор зашатался, ну что же вы, злыдни, поддержите его, брома с коньяком ему мигом!