Текст книги "Я был в расстрельном списке"

За что погибли люди на Гражданской?

Достаточно считать себя рабом, чтобы быть им.

Эмиль Ален

Обсуждая проекты законов о частной собственности, предпринимательстве, приватизации, мы думали о реакции на них россиян. Помнили, что говорили учителя о причинах Гражданской войны: в основе братоубийственного конфликта лежало разное отношение людей к собственности. Рабочие и крестьяне поддержали лозунг большевиков «Землю – крестьянам, фабрики – рабочим!», а фабриканты и помещики хотели восстановить частную собственность.

Действительно, как свидетельствуют резолюции губернских съездов крестьян, последние в большинстве были сторонниками общинной собственности на землю и «черного передела» земли. Впрочем, к этому времени оформилось уже много «мироедов» – зажиточных трудолюбивых крестьян, которые благодаря столыпинским реформам выделились из общины. И те, и другие за винтовки не хватались, хотя и понимали права на землю по-разному. Точно так же российские рабочие в ходе массовых забастовок начала ХХ века не ставили под сомнения права собственности хозяев предприятий, не брали в руки оружие. Почему же они убивали друг друга на Гражданской войне?

Как ни странно, большевистский лозунг «Фабрики – рабочим!» был реализован в ходе массовой бесплатной приватизации 1993–1994 годов. Каждый работник получил право обменять свой приватизационный чек на акции своего предприятия со скидкой. Но это не обострило вражду между сторонниками и противниками частной собственности на средства производства, на предприятиях не было массовых столкновений или забастовок. Кто-то поменял ваучер на акции и потом их продал, кто-то сразу обменял его на пару бутылок водки. Наиболее расчетливые участвовали в чековых аукционах и стали акционерами доходных нефтегазодобывающих предприятий. В общем, все прошло без эксцессов. И даже когда многие чековые инвестиционные фонды «кинули» своих вкладчиков и лишили их перспектив иметь долю собственности, на улицы никто не вышел.

Не было и демонстраций сторонников коммунистов против приватизации как таковой. Был протест против задержек зарплаты, которые люди справедливо связывали с проведением рыночных реформ. Но умирать за государственную собственность никто не хотел. Даже сторонники Руслана Хасбулатова и Александра Руцкого, устроившие кровопролитие в октябре 1993 года, не выдвигали вопрос о собственности на передний план – им нужна была только власть.

Что же стало побудительным мотивом к Гражданской войне? Может, просто банальное стремление лидеров большевиков к власти, желание ее удержать, раз уж так легко удалось разогнать Учредительное собрание? И именно это желание власти толкало их к созданию Красной армии? Первоначально Красная армия формировалась на добровольной основе, но ничего из этого у большевиков не получилось. Только когда была объявлена насильственная мобилизация крестьян, армия наполнилась рядовым составом.

А у лидеров белых был похожий мотив воевать – вернуть себе власть и облечь ее в привычные формы монархии, получить назад поместья, заводы и фабрики. Здесь мотив частной собственности действительно присутствовал. Но помещиков и фабрикантов были тысячи, а не миллионы. Не они составляли солдатскую массу Белой армии. В нее были мобилизованы такие же крестьяне, как и в Красную армию. Парадокс? Почему тогда люди шли на смерть?

Есть суждение историков, что октябрьский большевистский переворот 1917 года и Гражданская война отражали архаичные представления миллионов российских крестьян о том, как должен быть устроен мир. Это понимание должного было реальной силой, звало в бой, помогало и белым, и красным формировать свои полки. С одной стороны фронта господствовало убеждение солдат о том, что земля-мать не должна продаваться, частная собственность на нее недопустима. Значит, надо поддержать большевиков, перехвативших эсеровские лозунги общинников. Крестьяне понимали национализацию земли как ее справедливое разделение согласно трудовому принципу – «каждому столько, сколько он может возделать своим трудом». С другой стороны фронта – убеждение, что править должен «природный» добрый царь, а не бояре-горожане, профессора и депутаты. И здесь было за что воевать, крушить «супостатов». Тем более что представление о божественной природе царской власти прекрасно сочеталось с инстинктом, с заложенным в генах инстинктом иерархии.

Собирать в дивизии пушечное мясо помогала и людская покорность. Трудно представить медведей, объединенных в стадо. А стадо баранов служит примером безропотного послушания вожаку. Наши предки – человекообразные обезьяны – заняли нишу между медведями и баранами. Они передали нам закрепленную в генах программу послушания. А если у высшего начальника есть еще и подходящий символ, то люди готовы пойти за ним в огонь и воду в буквальном смысле слова.

Одно дело – идти добровольно воевать за близкую тебе идею, другое – явиться на призывной пункт по повестке, подкрепленной жесткими санкциями за неявку, вплоть до расстрела. Тут послушание – лучшая стратегия. «Не все гибнут в боях – если повезет, останусь живым». Пойти по призыву разумнее, чем быть казненным за дезертирство. Так и обрастали Красная и Белая армии солдатской массой. А дальше свое дело делали комиссары, белые и красные. Одни говорили о помещичьей земле, которую придется крестьянам вернуть в случае поражения Красной армии, другие – про доброго царя, который позаботиться обо всех, если победит Белая армия. И солдатская масса покорно шла в бой за тех и за других. То, что большевики крестьян обманули, обложив бандитской продразверсткой, а позже восстановив крепостное право в виде колхозов, – это было уже потом. А в 1918 году солдаты-крестьяне помогли большевикам удержать захваченную власть.

Этот исторический урок говорит нам о необходимости понимать как интересы и предрассудки социальных групп, так и закономерности экономического развития. Не может община или колхоз переиграть частную ферму, не могут госпредприятия выпускать конкурентоспособную продукцию. Надо смотреть правде в глаза, как бы ни тянули нас в прошлое генетические программы. Пора понять: мир изменился, эпоха мамонтов кончилась.

Частное или государственное?

Там, где люди могут индивидуально обеспечивать себя, правительство не должно вмешиваться.

Авраам Линкольн

Факты и статистика показывают, что частная собственность обеспечивает более эффективное производство, лучшее качество продукции, а главное, генерирует инновации. Почему?

Предположим, что директору государственного предприятия поручено закупить новые станки. Одна фирма предлагает надежное оборудование, но платить директору откат наотрез отказывается. У другой станки похуже, но откат она готова дать. Какую фирму выберет директор? Обычно люди отвечают: все люди блюдут свой интерес, и если есть шанс, что об откате никто не узнает, то, скорее всего, директор выберет второй вариант. Не случайно фирмы, продающие строительные материалы, в рекламе обещают «агенту вознаграждение». Застройщик, посылая агента закупить стройматериал, должен помнить, что тот может приобрести не самый лучший, а тот, за который его купят.

В частной компании есть собственник, который заинтересован проконтролировать и при необходимости выгнать корыстного снабженца. А в государственной деньги ничейные, «принадлежат всему народу», в ней нет конкретного лица, который лишится денег лично. В рациональном расходовании государственных средств материально не заинтересованы ни директор предприятия, ни начальник департамента, ни министр. Государственная собственность беззащитна, это ее ахиллесова пята.

Поэтому воры и жулики «пилят» чаще всего казенные деньги. Конечно, воровство бывает и в частных компаниях. Экономисты употребляют термин «агентские потери», они связаны с тем, что управляет предприятием не сам собственник, а его агент – начальник производства или цеха. Однако воровства в частных фирмах намного меньше, ведь там ему противостоят интересы собственника.

В текущей деятельности государственное предприятие еще может как-то сравняться с частным. Когда же дело доходит до инвестиций, которые окупятся не скоро, сразу выясняется, что только частный собственник заботится о будущем предприятия, блюдет свои долгосрочные интересы. Он, в отличие от директора госпредприятия, не станет покупать плохое оборудование.

То же самое относится к выбору рискованных стратегий развития и новых видов продукции. Собственник может рискнуть, это его капитал, и он жаждет победы. А директору государственного предприятия незачем рисковать, ведь он наемный работник. Поэтому так мало на госпредприятиях авторов прорывных технологий и принципиально новых товаров. Красноречивы результаты частной фирмы «Форд» и государственного завода АЗЛК с его автомобилем «Москвич». В разработку «Москвича» собранных с населения налогов было вложено немерено. Но любой житель СССР предпочел бы «Москвичу» немецкий «Фольксваген» или американский «Форд».

Частная собственность – прекрасный воспитатель. Она формирует рачительное отношение к имуществу, к ресурсам. Разница отчетливо проявилась после приватизации в 1990-х годах. За несколько лет новые хозяева предприятий вывезли копившийся годами мусор, навели порядок в цехах, а главное – устанавливали современное оборудование. Рачительное отношение к активам предприятий – фундамент экономического роста, залог благосостояния нации. Но подобное отношение проявляют лишь те хозяева, которые связывают свою судьбу с предприятием. Если собственник опасается его захвата рейдерами, то постарается поскорее продать или сдать оборудование в металлолом. Ключевой вопрос рачительности – реальные гарантии прав собственностью и свободы ее использования. Когда Гитлер ввел фиксированные цены, и прибыль оказалась под вопросом, немецкие предприниматели в массовом порядке бросали свои предприятия и эмигрировали за рубеж.

Иногда рачительное или наплевательское отношение к собственности связывают с тем, как она досталась собственникам. Это ошибка. Неважно, как собственность досталась ее обладателю – по наследству, тяжким трудом или воровством. Предок семейства Морганов был пиратом, фирма «Мицубиси» ведет свое происхождение от бандитского общака, многие европейские банки выросли из контор ростовщиков. Но это не мешает им в современных условиях верховенства права в Европе и США быть надежными партнерами на рынке. Вопрос не в том, насколько приватизация была справедливой или несправедливой. Главное, чтобы предприятия обрели хозяев, которые не намерены бежать из страны, опасаясь за свою судьбу и судьбу своего бизнеса.

Конечно, есть ниши, где государственная собственность сделает то, на что не хватит сил у частной. Это инфраструктура: дороги, электросети, линии связи. Когда встает вопрос о развитии удаленного региона, трудно ожидать, что местные бизнесмены скинутся и построят туда дорогу – у них просто не хватит денег. Дорогу надо строить за счет государства, на деньги налогоплательщиков. Она будет в государственной собственности. Но доверить стройку лучше по конкурсу частным строительным компаниям, они сделают лучше и дешевле.

Кооперативный тупик

Без хозяина дом – сирота.

Русская пословица

А разве нельзя построить конкурентный рынок на базе кооперативной собственности? Или даже сохранить государственную собственность, но ввести самоуправление трудового коллектива? Ведь тем самым можно осуществить мечту марксистов – избежать эксплуатации наемного труда? Будучи студентом, я задавался этим вопросом, искал примеры из мировой практики.

Первыми попробовали отказаться от предпринимателей как класса и перейти к рабочему самоуправлению большевики в 1917–1918 годах. Для реализации своей утопии бесклассового общества, в котором «пролетариат станет всем», они создали на предприятиях рабочие советы и передали им управление. Ничего хорошего из этого не получилось. Рабочие не имели ни стимулов, ни квалификации. Тогда Ленин заявил об отходе от принципов Парижской коммуны, признал, что российский рабочий класс еще «не созрел» и ему нельзя предоставлять право на «рабочую демократию». Большевики передали управление предприятиями назначенным ими партийным чиновникам и приступили к строительству бюрократической вертикали.

Второй массовый эксперимент на эту тему провела Югославия. Рассорившись со Сталиным, маршал Броз Тито решил создать «социалистический рынок» с конкуренцией, но без предпринимателей. Предприятия отдали в управление «рабочим советам». И здесь ничего путного не вышло. Почему? Я много читал об опыте Югославии, о рабочем самоуправлении, об испанских и японских кооперативах, о продаже предприятий их работникам в США. Выводы – печальные. Эффективного третьего пути между капитализмом и социализмом в форме кооперативной собственности в мире не найдено. Мешает человеческая природа.

Допустим, работники предприятия стали обладателями его акций (инсайдерами). Если приходится создавать предприятие с нуля, то сегодня россиянин реально может вложить в приобретение его акций, в лучшем случае, 500 тыс. рублей. Исходя из средней доходности бизнеса 5–10 %, он может получить прибыль до 50 тыс. в год или порядка 4 тыс. в месяц. То есть доля прибыли акционера-работника, получаемая в виде дивидендов, существенно меньше его зарплаты. А эти категории – антагонисты: чем выше зарплата, тем выше себестоимость продукции и меньше прибыль. Следовательно, меньше выплатят рабочим дивидендов, да и акции предприятия упадут в цене.

Что рабочему выгоднее: требовать повышения расценок за работу (и тем самым уменьшать прибыль компании) или сокращать расходы на оплату труда, снижать себестоимость и тем самым повышать прибыль и дивиденды? Выгоднее первое. Выходит, работнику-акционеру важнее не прибыль, а высокая зарплата. Но если общее собрание акционеров, в котором большинство работников решит поднять расценки и уменьшить дивиденды, то кто будет инвестировать в капитал предприятия?

Еще труднее уговорить работников-акционеров направлять прибыль на приобретение нового оборудования вместо распределения ее в виде дивидендов. Ведь оборудование окупится через несколько лет, и только тогда появится шанс получать что-то сверх произведенных затрат. Но семьи не хотят ждать будущих доходов, они живут здесь и сейчас. Не готовы работники голосовать за новые инвестиции – это не в их интересах. Голосуют лишь тогда, когда речь идет о замене вышедшего из строя необходимого оборудования. Краткосрочные текущие интересы работников-акционеров оказываются важнее перспектив развития предприятия.

В производственных кооперативах, где люди вскладчину организуют собственное производство, – та же проблема. Вскоре после успешного старта предприятия начинается его стагнация. Не хотят кооператоры вкладываться в новое оборудование, пытаются обойтись старым. И понятно – деньги нужны семьям. Поэтому, например, в Испании законом о кооперативах прописаны обязательные ежегодные отчисления работников в их капитал, добровольно на это кооператоры не идут.

В Югославии использовался механизм «рабочего самоуправления», при котором работники считались собственниками предприятия, пока на нем трудились. При подобных правоотношениях вложения работника в развитие предприятия теряют для него всякий смысл: он уволится, а его деньги останутся на предприятии, для него фактически пропадут. Аналогично определял права рабочих Закон об аренде, принятый в СССР в 1988 году. Понятно, что шансов на развитие предприятий при такой форме собственности нет.

Иное дело предприятия, где большинство акционеров со стороны (аутсайдеры). Они не заинтересованы повышать зарплату работникам и делают это, только чтобы избежать убытков от забастовок. Они голосуют за разумные решения по дивидендам и по инвестициям, которые повысят цену акций. Антистимулов к развитию производства и внедрению новых технологий у аутсайдеров нет.

Впрочем, и частная собственность имеет недостатки. Важнейший из них – монополизация рынка. Крупная частная торговая сеть заинтересована банкротить небольшие магазины шаговой доступности. Разорив их демпинговыми ценами, она стремится не допустить появления новых, подкупает чиновников, чтобы те не выдавали лицензии конкурентам. Частная собственность не гарантирует порядочности собственников. Монополизированный рынок, как правило, не может самостоятельно вернуться в состояние конкурентного. Требуется государственная антимонопольная политика. Когда американцы столкнулись с прожорливыми монополиями, Конгресс США в 1890 году принял антимонопольный закон Шермана. Многие компании-монополисты вынуждены были разделиться на конкурирующие мелкие компании.

Концентрация власти опасна в руках и автократа, и тирана, и олигарха. Если олигарх имеет доход, сопоставимый с доходом небольшой страны, а его состояние превышает все ее активы, то это внушает беспокойство. Хорошо, если миллиардер заботится о судьбе человечества, как Билл Гейтс, жертвующий миллиарды долларов на борьбу со СПИДом, или Джорж Сорос, поддержавший своими средствами российских ученых в 1990-х годы. Но ведь есть и такие, как Бен Ладен…

Только крупные компании в состоянии направлять огромные средства на разведку и добычу нефти и газа в районах Крайнего Севера, мелким там делать нечего. Лишь крупные фирмы могут создать эффективную торговую сеть супермаркетов. Человеку с 10 тыс. долларов это не по силам. Но огромная экономическая власть, сосредоточенная в руках отдельных людей, опасна. Что с этим делать?

Интересы частные и общие

Принципы… представляют собой не только умозрительное правило, но и осознанное чувство.

Иммануил Кант

Общие интересы всегда произрастают из частных. Мне нужна дорога, и тебе она нужна… При определенных условиях частные интересы могут соединиться, возникнут выраженные общественные интересы – построить дорогу вскладчину. Но порою кто-то пытается прокатиться за счет других, налоги не платить, а дорогами пользоваться. Возникает конфликт общих и частных интересов. Он не столь очевиден, когда чиновник ратует за государственную собственность, за госпредприятия и госкорпорации, против приватизации. Что им движет, в чем его частный интерес?

Склонность к предпринимательской деятельности – удел немногих. Большинство предпочитает карьеру наемного работника – рабочего или управленца: не надо рисковать своими деньгами, а если еще и оклад приличный, то жить можно. «Красные директора» понимали самоедский характер командно-административной системы, видели тупик, в который она заводила страну, но частные интересы толкали их на рутинное исполнение своих функций без реформаторских «взбрыкиваний». Так было безопаснее.

Поражение в Крымской войне заставило Александра II пойти на реформы и освобождение крестьян. Мэйдзи провел реформы в Японии из-за угрозы ее колонизации европейцами. Когда прямой внешней угрозы нет, правящая элита может особо не беспокоиться. В СССР извращенная мотивация на выполнение плана любой ценой, отставание предприятий в техническом развитии, неэффективность экономики не сказывались на обыденной жизни партноменклатуры. Им важнее были личная безопасность, достаток, карьера. Они уютно расселись в государственной лодке и не хотели «высовываться». Во всяком случае, при Брежневе и Андропове директора и министры за частную собственность не выступали.

Однако в конце 1990-х годов положение изменилось – приватизация стала директорам выгодна. При любой ее процедуре они имели шансы получить большой или даже контрольный пакет акций. Положение собственника предприятия выгоднее, чем госслужащего. Тебя не уволят, можно продать свои акции, завещать, обменять на иные блага. Тем не менее фракция промышленников в Верховном Совете не торопилась содействовать продвижению законопроекта о приватизации. Депутаты из числа «красных директоров» выжидали, сравнивали, что безопаснее: продолжать работать в рамках существовавшей системы или примкнуть к реформаторам? Жизненный опыт подсказывал им: если политика изменится, то их могут выкинуть за борт государственного корабля. И действительно, Закон о приватизации государственных и муниципальных предприятий был принят 3 июля 1991 года, а через полтора месяца произошел путч ГКЧП. Если бы путчисты победили, как сложилась бы их судьба?

Даже если правящая элита участвует в приватизации предприятий, то это еще не значит, что она будут содействовать реформам. Только убедившись, что реформам назад хода нет, она, возможно, станет их сторонником. Надо учитывать и верность номенклатуры партийным связям. В середине 1990-х годов многие «красные директора» входили в ЦК КПРФ и стремились восстановить в стране административно-командную систему. Они не выплачивали зарплату рабочим, подогревая протестные настроения, финансировали из средств предприятий избирательные кампании коммунистов, стимулировали нужным образом журналистов.

Для успеха реформ недостаточно того, что правящая элита получит от них очевидную пользу. Нужен шторм, который подвигнет власть на преобразования: например, резкое падение цен на нефть, дефицит продовольствия. А еще нужны упертые фанатики, которые будут двигать реформы из идейных соображений, даже вопреки личной безопасности.