Текст книги "Я был в расстрельном списке"

Как приватизировать?

Неравенство доходов хуже нищеты.

Конфуций

Было понятно, что государственные предприятия надо приватизировать, как бы к этому ни относилось большинство россиян. Без этого рыночные реформы не имели бы экономической и правовой основы. Зимой 1991 года я узнал, что председатель Госкомимущества Михаил Малей со своим водителем разрабатывают проект закона о приватизации, названный им Законом о демонополизации. Познакомившись с текстом, понял, что надо срочно вмешаться. Переговорил с председателем Комитета Верховного Совета по вопросам экономической реформы и собственности Сергеем Красавченко и неожиданно получил предложение возглавить Подкомитет по приватизации. Согласился, стал искать среди депутатов соратников.

Выбор метода приватизации – проблема политическая. Здесь я разошелся во взглядах с Егором Гайдаром и Анатолием Чубайсом. Они полагали, что, исходя из экономической целесообразности, приватизацию надо проводить за деньги. Я же, ежедневно общаясь с депутатами разных фракций, понимал, что приватизация за деньги в России политически неосуществима. Средств на выкуп собственности ни у кого не было. А продавать отечественные предприятия зарубежным фирмам не согласятся депутаты. Поэтому приватизацию нужно было проводить по принципу «отнять и поделить»: то есть отнять у номенклатуры и поделить среди граждан.

В командировке в Германии я посетил завод по производству замков в Потсдаме, приватизированный шведской фирмой «Аблой». Поинтересовался, на каких условиях его приватизировали. Для немцев главным было сохранить завод, рабочие места. Выручка за проданное имущество была делом десятым, поэтому продали за гроши. Но в договоре приватизации зафиксировали обязательство фирмы сохранить оговоренное число рабочих мест, обновить модельный ряд замков, добиться снижения себестоимости и сделать предприятие прибыльным. Новые собственники установили высокопроизводительное оборудование и в соответствии с договором корректно уволили треть рабочих: кому-то оплатили обучение новой специальности, кого-то проводили раньше срока на пенсию. Охранников заменили автоматами-турникетами. Из ассортимента оставили только два типа замков, остальные передали другим заводам этой фирмы в Швеции и Финляндии. Специализация сократила издержки.

Так было по всей ГДР: приватизировали предприятия за гроши, но продавали только успешным фирмам с условием сохранить рабочие места. А в Венгрии продавали предприятия директорам в рассрочку: они и так по факту были хозяевами, пусть и дальше ведут бизнес, но уже частный. В Чехии поступили «по справедливости»: каждому гражданину выдали ваучер (книжку с отрывными талонами), он сам решал, акции каких предприятий приобретать. А кто станет хозяином предприятия, жизнь покажет…

Подобная «справедливость» была главным требованием населения и в России. Свою долю государственного пирога хотели получить госслужащие, учителя, врачи, пенсионеры. Они были против предложения отдать предприятия их работникам. Депутаты Верховного Совета с ними соглашались.

Закон о приватизации мы готовили долго. Информации было мало, российских специалистов не было, контактам с зарубежными мешал языковый барьер. Мы приглашали на слушания в Верховный Совет всех известных нам экспертов, просили их не отделываться общими фразами, формулировать статьи закона, хотя бы их концепции. Кто вправе инициировать приватизацию? Кто должен контролировать процесс? Какие вводить ограничения и стимулы? Предложений почти не было. В основном говорили о пользе частной собственности и издержках государственной.

Правда, были и исключения. Перед вторым чтением законопроекта, когда мы работали в подкомитете поздно вечером, раздался телефонный звонок: «Я знаю, что завтра у вас будет очередное чтение проекта закона о приватизации. Там есть ошибки, которые надо обязательно исправить. Например, из формулировки такой-то статьи непонятно, как следует поступать: вроде “казнить нельзя помиловать”». Я, не отрываясь от телефона, посмотрел текст статьи законопроекта. Действительно, формулировочка хромает. Звонивший находился в фойе 8-го подъезда Белого Дома. Ему тут же вынесли пропуск. Вошел человек невысокого роста, с бакенбардами. Достал дискету, сел рядом со мной к компьютеру. Начали разбирать его замечания. Их было около 30, и с большинством я вынужден был согласиться. Стало ясно, что завтра законопроект выносить на обсуждение нельзя. Чтение перенесли. Этот человек – Петр Мостовой проработал у нас в Подкомитете по приватизации полгода, пока Анатолий Чубайс не уговорил меня отпустить его в Госкомимущество на должность своего заместителя.

С предложением помочь пришел в подкомитет и Дмитрий Бедняков, кандидат юридических наук, начальник Школы милиции в Нижнем Новгороде. Он предложил меры, которые позволили сделать закон не декларацией, а законом прямого действия. Позже Дмитрия избрали мэром Нижнего Новгорода.

Закон о приватизации государственных и муниципальных предприятий удалось провести через Верховный Совет РСФСР 3 июля 1991 года. Принимали его долгих три дня. Атмосфера в зале порой накалялась до предела. Я на трибуне отбивался от нападок сторонников государственной собственности, убеждал сомневавшихся. Хотя я человек закаленный и в прениях биться могу долго и упорно, эти три адских дня оставили тяжелые воспоминания. Ведь от того, сумею ли я убедить большинство снять или поддержать ключевую поправку, зависел успех приватизации, успех реформ!

В тот же день был принят Закон об именных приватизационных счетах и вкладах. Его идею мы долго обсуждали с Михаилом Дмитриевым, народным депутатом РСФСР, заместителем председателя Комитета Верховного Совета по вопросам межреспубликанских отношений, региональной политике и сотрудничеству. Мы оба полагали, что если приходится «отнимать и делить», то надо делать это плавно, чтобы люди не смогли все сразу продать и пропить. Решили, что надо использовать для этого безналичные счета и вклады в Сбербанке. Каждый гражданин по этому закону должен был получить специальную сберкнижку, в которой предполагалось зафиксировать его долю в рублях в подлежащей приватизации госсобственности. В дальнейшем он имел бы право переводить средства с этой книжки только на оплату акций приватизируемых предприятий. Продавать акции, то есть обращать их в реальные деньги, он был вправе через 5 лет.

Все эти безналичные расчеты и ограничения по срокам продажи акций, описанные в принятом законе, были благоглупостью. Выяснилось, что Сбербанк не в состоянии провести такой огромный объем операций со взрослым населением – около 100 млн человек. Да и бабушка из деревни вряд ли смогла бы приехать в районный центр и, «посидев часик у компьютера», выбрать, в акции какой фирмы вложить свой пай. Отсутствовали и компьютеры, и финансовая грамотность, и биржи.

Но главное – безналичное оформление прав на участие в приватизации и ограничение по срокам продаж мешало концентрации капитала и появлению эффективных собственников. Поэтому я поддержал команду Анатолия Чубайса, которая через год предложила отказаться от именных приватизационных счетов и вкладов и перейти к бумажным приватизационным чекам (ваучерам). Указом президента приватизационные чеки были введены в обращение 14 августа 1992 года, когда Госдума была в отпуске. С этого момента граждане могли продать свою долю госсобственности в виде приватизационных чеков или прикупить их еще. Так в России появилась первая наличная ценная бумага.

Директорская приватизация

Человек, который знает КАК, всегда будет иметь работу. Человек, который знает ПОЧЕМУ, всегда будет его начальником.

Аланис Мориссетт

Отвечая на вопрос, почему госпредприятия в основном достались их директорам, напомню об уловке номенклатуры, которая называлась «аренда с выкупом». Она была реализована еще до распада Союза в соответствии с союзным Законом СССР об аренде и до принятия российского Закона о приватизации государственных и муниципальных предприятий.

Закон об аренде разрешил директорам предприятий сдавать в аренду любое имущество, находившееся в собственности государства. Трудовой коллектив во главе с директором учреждал новое юридическое лицо – арендное предприятие и брал все его имущество в аренду или выкупал за счет прибыли предприятия. При этом арендаторы сохраняли право на централизованные государственные капиталовложения и дотации. Выкупали оборудование и здания по остаточной стоимости, то есть за копейки. Настоящими частными собственниками ни рабочие, ни директор не становились, потому что капитал арендного предприятия на доли (части) не дробился, право частной собственности не вводилось. Получалось: пока работаешь на предприятии, «все вокруг твое», уволился – попрощайся с имуществом предприятия.

Директора таких предприятий имели право заключать договоры, продавать продукцию и оборудование. Могли на законных основаниях за счет разницы цен перегонять любые суммы на счета кооперативов. Когда в 1992 году началась приватизация уже по Закону о приватизации государственных и муниципальных предприятий, выяснилось, что те, кто успел заключить договоры аренды (закон обратной силы не имеет), уже «прихватизировали» значительную часть государственной собственности.

Но и после принятия Закона о приватизации у директоров еще не приватизированных предприятий сохранилась возможность приватизировать «под себя». В 1992–1994 годов большинство предприятий пошло по второму варианту приватизации, по которому 55 % акций получали члены трудового коллектива и пенсионеры предприятия, остальные акции выставлялись на конкурсную продажу за приватизационные чеки. Контрольный пакет акций в ходе приватизации доставался трудовому коллективу, но директор находил способы принудить работников продать акции именно ему. На двери бухгалтерии висело объявление о том, что после окончания смены представители администрации будут выкупать акции. Для того чтобы работники были покладистыми, задерживали выплату зарплаты. Посидев месяц без денег, рабочие сдавались на милость директору.

Как показала практика, и без такого принуждения работники предпочитали расстаться с акциями. На ленинградском заводе «Электросила» акции сконцентрировались в руках директората уже через 3 месяца. Это соответствовало интересам самих работников: что ждет их в будущем, какие дивиденды будут платить по акциям – неизвестно, а семья требует денег сегодня. У этого процесса была и положительная сторона – происходила необходимая концентрация капитала. Существует принципиальная разница между владельцем контрольного пакета акций и акционером-миноритарием. Крупный акционер считает предприятие своим, он здесь хозяин и должен построить новый цех, подъездные пути, установить новое оборудование. Для мелкого акционера все это не имеет значения. Он относится к предприятию как к одному из каналов получения процентов на вложенный капитал. Ему пообещали процент по акциям выше, чем по депозиту в банке, вот он и купил их. Разница в поведении акционеров-мажоритариев и акционеров-миноритариев огромна.

Директором московского ГУМа в 1990 году был добрый человек, понимавший справедливость как «всем поровну». Он добился, что все работники и он сам стали акционерами универмага с равным у каждого числом акций. ГУМ находится на Красной площади – выгоднее не придумаешь. Вскоре после его приватизации солидная немецкая торговая фирма выразила готовность вложить деньги в реконструкцию, сделать из него европейский торговый центр. Ее представители приехали обсудить условия с собственниками. Когда они с удивлением узнали, что ни у кого из собственников нет контрольного пакета акций, то повернулись и ушли. Они понимали, что без реального хозяина предприятие нежизнеспособно.

Заводы – на металлолом?

Нужно быть полным идиотом, чтобы верить всему тому, что происходит.

Анатолий Бышовец

Стране, осуществляющей трудный переход к рыночной экономике, как воздух, нужны рачительные хозяева, эффективные собственники, люди, способные организовать производство продукции, конкурентоспособной на мировом рынке. Как от таланта тренера зависит успех команды, так и от предприимчивости и знаний тех, кто принимает решения в бизнесе, зависит успех и благосостояние народа.

Навыки предпринимательской деятельности – это, прежде всего, культура народа, вековой его опыт. В рыночных отношениях нельзя сравнить армян с чукчами. Культурные различия хорошо видны сегодня и в бывших советских республиках. В Киргизию правдами и неправдами приезжают китайцы. Границу пересекают нищими, а через год-два становятся миллионерами. А все потому, что у китайцев другой образ мышления, другой менталитет, другие навыки, другая культура.

Социологи выяснили, как поведут себя люди при резком ухудшении своего материального положения. В Москве станут искать себе вторую работу примерно 20 %, в Санкт-Петербурге – 10 %, в провинции – 2 %, остальные будут выживать, сажая картошку. В Нью-Йорке 80 % американцев, столкнувшись с экономическими трудностями, стремятся сохранить привычный уровень жизни, ищут дополнительную работу или новую сферу бизнеса, меняют специальность. Корни таких различий – в нашей истории. Большевики уничтожали самых активных и предприимчивых. Раскулачивание крестьянства лишило нас десятков миллионов рачительных хозяев. Этот урон Россия ощущает до сих пор.

Положении предпринимателей по сравнению с другими социальными группами – уникальное. У рабочих главный интерес в том, чтобы нормы выработки были ниже, а расценки выше, снижение себестоимости и рост производительности труда их не волнуют. Для чиновников и наемных менеджеров главное – карьера. Многие не откажутся от взятки или отката, действуя в ущерб фирме или хозяину. Что-то улучшать, совершенствовать в производстве они будут, но лишь под давлением собственников предприятия либо за хорошую премию.

А предприниматель, если он не допущен к «распилу» бюджета, выжить в конкурентной борьбе может, лишь внедряя новые технологии, повышая качество продукции и производительность труда, создавая новые товары. Выходит, что он и есть двигатель прогресса, причем невзирая на моральный облик, отношение к жене и детям. Предприниматель обеспечивает экономический рост и повышение уровня жизни нам всем. Многим этот вывод не нравится, но такова правда жизни.

Психология чиновника в корне отличается от психологии предпринимателя. Чиновник в идеале должен действовать по правилам, но фактически смотрит в рот начальству. Для него всякая конкуренция – зло. У предпринимателя психология рисковая, авантюрная. Увидев возможность заработать, он вкладывает силы и деньги в бизнес, в проекты, но может и прогореть. Предприниматели – исключительно ценная категория людей. В любом обществе их мало, не более нескольких процентов. Нередко, даже став очень богатыми (хватит на многие поколения роскошной жизни), предприниматели не останавливаются, потому что им интересен сам процесс поиска новых бизнес-решений.

Подойдем с другой стороны. Науку и промышленность развивают ученые, изобретатели, инженеры, технологи. Творить новое – их увлечение, их страсть. Но создать новое в лаборатории – мало, надо наладить его массовое производство. Это дело предпринимателей. Они – те же изобретатели, но работают не с железками, а с работниками, деньгами, технологиями. Самые предприимчивые из них без денег новое предприятие не построят, технологии не внедрят. А своих средств на это им чаще всего не хватает. Поэтому предприниматели вынуждены развивать бизнес на привлеченные или заемные средства, то есть за счет банковских кредитов или продажи акций и облигаций. Банки выдают кредиты из тех денег, которые граждане положили на депозиты. Получается, что значительная часть населения, простые граждане, в условиях капитализма тоже являются двигателями прогресса. В этом главное отличие капиталистического общества от феодального (в том числе его советской разновидности).

300 лет назад сбережения можно было вложить только в недвижимость, золото, бриллианты. Банков и акционерных обществ не было, не было и денег на строительство предприятий. Разве что за счет царской казны, и то мало. Теперь каналы финансирования предпринимательства налажены. Все упирается в то, сколько свободного капитала в стране, каков уровень сбережений населения. Там, где он высокий (в Китае он достигает 50 % доходов граждан), высок и уровень инвестиций. И все это благодаря простым гражданам. Они и есть по существу капиталисты, владельцы капитала. Впрочем, большинство мелких вкладчиков банков об этом даже не догадывается. Капиталистом назовут того, у кого на депозите миллион.

Причин стагнации отечественной промышленности в первой половине 1990-х годов было много: предельно милитаризированная структура экономики, советское качество продукции, крайне низкая производительность труда. Но особенно мешал человеческий фактор в лице «красных директоров». Страны Восточной Европы и Прибалтики решили проблему нехватки толковых хозяев, привлекая зарубежный бизнес. Показательный пример: чехи продали заводы «Шкода» компании «Фольксваген». В результате автомобили «Шкода» стали на уровне мировых стандартов, пользуются большой популярностью. Предположить в те годы, что российский «ВАЗ» отойдет «Хонде» и наконец-то начнет производить автомобили мирового уровня, было невозможно. Но позицию директоров поддерживали и рабочие, и интеллигенция. Как можно «распродать капиталистам народное достояние»?!

Типичная карьера директора завода – представителя хозяйственной номенклатуры КПСС такова: начальник участка – инструктор райкома – начальник цеха – инструктор обкома – директор завода. Главными в его карьере были связи, преданность местному партийному боссу, а отнюдь не знание технологий и тонкостей финансов. От директора требовался план любой ценой – приписками или завышением нормативов затрат. В таких условиях господствовал отрицательный отбор, инициативных, предприимчивых среди директоров было мало. Да, «красные директора» хотели в ходе приватизации поменять статус назначенца на статус собственника, обрести подушку безопасности в виде капитала. Но в их планы не входило конкурировать с предпринимателями – «акулами капитализма».

В начале 1990-х годов я стал свидетелем разговора хозяина питерского частного банка с директором и бухгалтером завода по производству гидроприводов, построенного в последние годы советской власти. Завод мог производить конкурентоспособную продукцию – все оборудование импортное, станки с ЧПУ. Просители предложили банку выкупить завод за 2 млн долларов наличными, понимая, что он стоит в несколько раз дороже: «Мы не хотим воевать с профсоюзами, бодаться с конкурентами. Жизнь коротка, купим коттеджи на Средиземном море и будем спокойно доживать свои дни».

Претендентов на контрольный пакет акций приватизируемого предприятия можно было разделить на три типа. Это «красный директор» Николай Петрович, еще с советских времен занимавший это кресло. Если он был пожилым, то на пакет претендовал его друг и заместитель – главный инженер. Второй тип – токарь Смирнов или его товарищи – слесари, механики. А за воротами завода с мешком долларов маячил кооператор Тюлькин, сделавший свое состояние на продаже водки. Был еще криминал, бандиты. Но в начале 1990-х годов эти «специалисты по насилию» предпочитали взимать дань с бизнеса, становиться хозяевами им было не с руки.

Директор Николай Петрович – «крепкий хозяйственник», еще недавно, будучи инструктором обкома, объяснял людям, как и когда они будут жить при коммунизме. План вытягивал, сырье и комплектующие в Госснабе выбивал, коллектив держал в ежовых рукавицах. В начале 1990-х он, как правило, оставался членом областного комитета КПРФ. Предприимчивостью его Бог обидел, но при плановой экономике она была ни к чему. Рынок Николаю Петровичу не нравится: надо проявлять инициативу, искать, суетиться. Зачем ему это? Вот приватизировал бы завод, распродал станки на металлолом и жизнью бы наслаждался. Еще бы акции «Форда» прикупил.

Трудно поверить, что токарь Смирнов или его коллеги станут владельцами контрольного пакета акций завода – не те знания, связи, кругозор и интересы. Им бы на рыбалку да пивка с друзьями попить. А кооператора Тюлькина народ не любил: «Хапуга, цены в своем ларьке задрал, местные братки ему покровительствуют». Естественно, что в подавляющем большинстве случаев собственниками контрольных пакетов акций становились «красные директора».

В 116-м избирательном округе, где я был избран депутатом РСФСР, немногие предприятия сохранили свой профиль. Одно из них – «Гидроподъемник» – обязано этим своему директору Юрию Мадзалевскому, который жаждал производить подъемные машины не хуже импортных. Он собрал в заводское КБ талантливых молодых выпускников, наладил производство гигантских подъемников, способных заводить площадку с ремонтниками под мост, и специальных гидроподъемников, с которых обрабатывают авиалайнеры жидкостью против обледенения.

А большинство остальных предприятий Московского района Санкт-Петербурга пошли на металлолом. Их хозяева сегодня используют цехи под склады импортных товаров или продают землю под застройку. Если заводское здание выходит на оживленную улицу, то там оборудуют деловой центр или сдают под магазин. Одним словом, владельцы обрели желанный статус получателя ренты. «Красные директора» – члены партии, называвшей себя авангардом прогрессивного человечества, сумели провести деиндустриализацию страны.

Но это не означает, что рыночные реформы и приватизация в России, где у руля стояла хозяйственная партноменклатура, были не нужны. Сегодня мы объективно живем богаче, чем при советской власти. Магазины ломятся от товаров. А главное – мы ближе к тому общественному строю, который обеспечил достойную жизнь жителям развитых стран.

Изменилось в народе и отношение к предпринимателям по сравнению с началом 1990-х годов. Теперь большинство рассматривает мелких и средних предпринимателей как «своих»: «Эти люди – трудяги, вместе с ними мы, наемные работники, противостоим корыстным и вороватым российским чиновникам». Многие понимают, что если ты открыл свой бизнес, то будешь в нем с утра до вечера вкалывать, 8 часами не отделаешься. А трудяг у нас уважают.