Текст книги "Император Николай II. Мученик"

24 февраля в дневнике Императора появляется запись: «Благодарение Господу Богу, ниспославшему милость на Россию и на нас тем, что так достойно и так светло было нам дано отпраздновать дни трёхсотлетия воцарения Романовых»{516}516
  Дневники Императора Николая II. 1894–1918. Т. 2. Ч. 1. 1905–1913. Запись за 24 февраля 1913 г. С. 739.


[Закрыть]. В тот же день Государь принял в Николаевском зале Зимнего дворца большую депутацию крестьян. Однако уже 25 февраля Царская Семья была вынуждена вернуться в Царское Село, так как Великая Княжна Татьяна заболела тифом, который, впрочем, протекал в легкой форме.

Во всех городах Империи в храмах служили благодарственные молебны, проходили войсковые парады местных гарнизонов, давались торжественные обеды и приемы губернаторами и градоначальниками, устраивались исторические выставки, народные гулянья. Витрины всех магазинов были украшены флагами и портретами Царя Михаила Феодоровича и Императора Николая II.

В продолжение юбилейного года, 15–27 мая 1913 г., Николай II с семьей совершили поездку по древнерусским городам и вотчинным землям бояр Романовых. 16 мая Царскую Семью встречал торжественным звоном колоколов древний Владимир. Посещением первым этого города, бывшей столицы Руси, Государь отдавал ему особую честь и выделял его в иерархии русских городов. На перроне был выстроен Почетный караул 9-го Гренадерского Сибирского полка. Там же Императора торжественно встречали депутации: от Владимирской ученой архивной комиссии, Владимирского купеческого общества, Владимирского мещанского общества, Владимирской общины старообрядцев, инославного духовенства. В открытых автомобилях Царская Семья первым делом проследовала в Успенский собор, где ее встречал Архиепископ Владимирский и Суздальский Николай (Налимов). После Успенского собора Государь посетил Дмитриевский.

После посещения Владимира Император Николай II и Великие Княжны в открытом автомобиле, в сопровождении свиты, направились в Суздаль. Императрица Александра Феодоровна и Наследник Цесаревич Алексей остались в Императорском поезде, так как Наследник в дороге приболел, и Государыня решила с ним остаться во Владимире.

Из Суздаля Николай II проследовал в Боголюбово – столицу Великого Князя Андрея Юрьевича, павшего от рук изуверов 4/17 июля 1774 г. Государь посетил собор Боголюбского монастыря, приложился к Боголюбской иконе Божьей Матери, с благоговением осмотрел место мученической кончины Великого Князя. Предчувствовал ли он в этот момент, что через четыре года, день в день, он и его Семья примут мученическую кончину?

17 мая Царская Семья прибыла в Нижний Новгород, где в кремлёвском соборе отслужила литию у гробницы гражданина Козьмы Минина. Д. Ф. Джунковский вспоминал: «Приложившись к кресту, Государь с Семьёй своей прошёл в нижнюю церковь к могиле русского героя Козьмы Минина и опустился на колени»{517}517
  Джунковский В.Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 153.


[Закрыть]. Затем в Высочайшем присутствии на Благовещенской площади состоялась закладка памятника К. Минину и князю Д. М. Пожарскому по проекту скульптора Симонова.

Особые торжества проходили в Костроме, откуда был призван на царство Михаил Феодорович. 19 мая Николай II записал в дневнике: «Около 6 час. утра пошли вверх и в 9 ч. проходили мимо Костромы. Чудное солнце озаряло множество белых церквей. Остановились у новой пристани в поле в 3 верстах выше города. В 10 час. сошел на берег. <…> Сели в коляски и поехали в Ипатьевский монастырь. По пути стояли шпалерами: Эриванский и 183-й Пулутский пехотные полки. В монастыре с другой стороны встретил подошедший из Костромы крестный ход с Феодоровской Божией Матерью и затем вошел в собор. Обедня и молебен были отслужены менее чем в полтора часа. Осмотрели со всей фамилией дом Михаила Феодоровича, где собранная богатая ризница из собора»{518}518
  Дневники Императора Николая II. 1894–1918. Т. 2. Ч. 1. 1905–1913. Запись за 24 февраля 1913 г. С. 758–759.


[Закрыть]. На следующий день в 10 часов утра Царская Семья торжественно въехала в Кострому. По всем сторонам улиц, где проезжал царский кортеж, народ толпами приветствовал своего Монарха. После посещения Успенского собора Государь и его Семья возглавили крестный ход к месту, где был заложен памятник к 300-летию Дома Романовых. Памятник, автором которого был скульптор А. И. Адамсон, представлял собой постамент в виде башни в древнерусском стиле, вокруг которой должны были быть расположены фигуры всех государей Дома Романовых. К 1916 г. башня уже была построена и даже поставлены две скульптуры, но Февральская революция прервала строительство памятника. При сталинском режиме власти взорвали Успенский собор, сбросили царские фигуры, а на видоизменённую башню водрузили бетонную скульптуру Ленина. Этот монумент-монстр до сих пор возвышается над родиной Династии Романовых. Когда царский пароход отчалил от Костромы, то тысячные толпы народа шли в Волгу по грудь, чтобы лишний раз увидеть Государя. С. К. Буксгевден намного позже писала: «Казалось едва ли возможным, чтобы люди, которые четыре года спустя с восторгом приветствовали революцию, могли обращаться с такими выражениями верности и участвовать в таких празднествах»{519}519
  Буксгевден С.К. Указ. соч. С. 187.


[Закрыть].

После Костромы Царская Семья посетила Ярославль. При посещении там Спасского монастыря архиепископ Ярославский и Ростовский Тихон (Белавин), будущий Патриарх, и профессоры археологии Ф. И. Успенский и Е. В. Барсов знакомили Государя с обителью, где в 1613 г. проживал Михаил Феодорович Романов. Профессор Барсов преподнёс Николаю II для Наследника Цесаревича замечательную реликвию: уцелевшие от московского пожарища листы первого печатного издания знаменитого Слова о полку Игореве. Следуя историческим путем ополчения Минина и князя Пожарского, Государь с Семьей поздно вечером 21 мая отбыл из Ярославля в поезде в Москву через исторические местности – Ростов и Троице-Сергиеву лавру. По дороге в Ростов Великий Николай II посетил Толгский и Свято-Иаковлевский монастыри, а также церковь Благовещения, где приложился к чудотворной иконе Пресвятой Богородицы Умиления, явившейся в 1910 г. крестьянской девочке Лизе Лепешкиной и исцелившей ее от болезни. Затем Николай II посетил Ростов и Переславль, где осмотрел ботик Петра Великого и памятник ему, поставленный на том месте, где стоял дом первого Императора Всероссийского.

24 мая в 10 час. утра Царская Семья прибыла в Свято-Троицкую Сергиеву лавру, где к ней присоединилась Великая Княгиня Елизавета Феодоровна. После молебна и поклонения святым мощам преподобного игумена Сергия Радонежского Царская Семья на поезде отправилась в Москву, куда прибыла в 15 часов. Там «празднества проходили с огромным размахом, поскольку древняя столица всегда стремилась превзойти Санкт-Петербург в гостеприимстве»{520}520
  Там же. С. 189.


[Закрыть]. От Александровского вокзала Государь поехал в Кремль верхом, Императрица и дети сопровождали его в коляске. По словам Государя, «встреча народа на улицах напомнила въезды на коронацию»{521}521
  Дневники Императора Николая II. 1894–1918. Т. 2. Ч. 1. 1905–1913. Запись за 24 мая 1913 г. С. 761.


[Закрыть]. Возле Иверской часовни Государь спешился и приложился к чудотворной иконе Пресвятой Богородицы. От Спасских ворот Николай II пешком за крестным ходом проследовал в Архангельский собор, где он возжег «сооруженную всем семейством лампаду над гробницею Михаила Феодоровича»{522}522
  Там же. С. 761.


[Закрыть]. Кремль встретил Царя и Царицу звоном колоколов и кликами собравшегося народа. 25 мая, второй день юбилейных торжеств в Москве, совпал с днем рождения Императрицы Александры Феодоровны. В этот день в Кремле состоялся торжественный Высочайший выход в Успенский собор. В 9 часов утра в Кремле и по всей Москве начался «красный» звон, не умолкавший до самого выхода Царской Четы из дворца. В 11 часов утра члены Династии во главе с Императором и Императрицей двинулись шествием из Кремлёвского дворца в Успенский собор, где Царская Семья приложилась к мощам святителя Патриарха Ермогена, который только что, 13 мая 1913 г., был прославлен в лике святых при самом активном участии Государя.

После посещения Знаменского монастыря Николай II осмотрел палаты бояр Романовых на Варварке, где хранилась колыбель Царя Михаила Феодоровича и многие другие реликвии, относящиеся к его детству. 26 мая Государь с детьми отправился в Новоспасский монастырь, где покоится прах бояр Романовых, в том числе и одного из основателей рода боярина Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина, отца первой супруги Царя Иоанна Грозного Царицы Анастасии Романовны. 28 мая Царская Семья покинула Москву и на следующий день вернулась в Царское Село, «с отрадным чувством исполненного долга по милости Божией»{523}523
  Дневники Императора Николая II. 1894–1918. Т. 2. Ч. 1. 1905–1913. Запись за 28 мая 1913 г. С. 762.


[Закрыть].

В память о Романовских торжествах Николаем II была учреждена медаль, на которой были изображены профили Царя Михаила Федоровича и Императора Николая II.

31 декабря 1913 г. закончился последний мирный год Российской Империи. Государь в тот день записал в свой дневник: «В 11 ½ вечера поехали в полковую церковь на новогодний молебен. Благослови, Господи, Россию и нас миром, тишиною и благочестием!»{524}524
  Дневники Императора Николая II. 1894–1918. Т. 2. Ч. 1. 1905–1913. Запись за 31 декабря 1913 г. С. 809.


[Закрыть]

Часть II. Война

Глава 1. Хотел ли Император Николай II войны с Германией?

Одним из самых распространённых мифов является утверждение, что Император Николай II «ввязался» в «ненужную» России Первую мировую войну. Казалось бы, нелепость этого утверждения доказывается в первую очередь тем, что не Россия объявила войну Германии и Австро-Венгрии, а, наоборот, Германия 19 июля/1 августа 1914 г. и Австро-Венгрия 24 июля/6 августа 1914 г. объявили войну России. Тем не менее обвинение Государя в начавшейся войне прочно вошло в сознание советского и постсоветского общества. Между тем обвинять Николая II в войне с Германией так же нелепо, как Александра I в войне с Наполеоном, а Сталина в войне с Гитлером.

В действительности Николай II делал всё, чтобы не допустить участия России в европейской войне. Более того, именно стремление неучастия в вооруженном противостоянии стало основой политики Николая II, особенно после окончания Русско-японской войны. При этом миротворческие усилия Государя летом 1914 г. не были чем-то спонтанным и неожиданным, а являлись закономерным продолжением всей его предыдущей внешней политики. В 1911 г. Николай II сказал русскому послу в Болгарии тайному советнику А. В. Неклюдову: «Я не хочу войны. Я сделал своим непреложным правилом предпринимать все, чтобы сохранить моему народу все преимущества мирной жизни. В этот исторический момент необходимо избегать всего, что может привести к войне»{525}525
  Nekludoff A. Diplomatic reminiscences before and during theWorld war, 1911–1917. London, 1920. P. 4–5.


[Закрыть]. В октябре 1912 г. Государь заявил на совещании Совета министров: «Я не допускаю мысли о войне»{526}526
  Коковцов В.Н., граф. Из моего прошлого. Воспоминания 1903–1919. В двух томах. Париж: Издание «Иллюстрированная Россия», 1933. Т. 2. С. 126–127.


[Закрыть].

22 февраля/6 марта 1911 г. французский посол в Петербурге Жорж Луи записал в свой дневник: «Русское правительство не желает менять основы своей политики: оно желает сохранять отношения как с Германией, так и с Антантой. У всех русских, с какими приходилось мне беседовать, наблюдается озабоченность отношениями с Германией. Все думают, что надо быть с ней в хороших отношениях, чтобы Россия могла свободно посвятить себя внутреннему развитию»{527}527
  Les carnets de Georges Louis, ambassadeur de France en Russie. Paris, s/a. T. 1. 1908–1912. P. 168.


[Закрыть].

П. А. Столыпин писал А. П. Извольскому: «Нам нужен мир: война в ближайшие годы, особенно по непонятному для народа поводу, будет гибельная для России и Династии. Напротив того, каждый год мира укрепляет Россию не только с военной и морской точек зрения, но и с финансовой и экономической»{528}528
  П.А. Столыпин – А.П. Извольскому. 28 июля 1911 г. // АВП РИ. Ф. 340. Оп. 835. Д. 43. Л. 26.


[Закрыть].

Николай II ясно осознавал всю военную, внутриполитическую, экономическую неподготовленность России к большой войне. Генерал М. К. Дитерихс писал: «Государь с полной ясностью сознавал, что в пределах земных причин и влияний общая европейская война во всех случаях будет грозить гибелью Родине. В последствиях грядущей войны Государь видел не только ту опасность, которая грозила государству, России, но и тот ужас, который предстояло испытать вообще всему человечеству. ‹…› Царь не мог не предвидеть, что предстоящая борьба будет “ужасной, чудовищной” и затяжной, а потому другие народы с более слабо развитым сознанием национализма будут подвергнуты большим искушениям и испытаниям в принципах своего внутреннего единения»{529}529
  Дитерихс М.К. Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале. М.: Скифы, 1991. Т. 1–2. Т. 2. С. 90.


[Закрыть].

Государя часто обвиняют в том, что он якобы поставил Россию в зависимость от союзной Франции и Англии, и якобы именно это сделало Россию их заложницей, заставив вступить в «чуждую» ей войну. Благодаря примитивизации и идеологизации исторической науки в советское время, в общественном сознании прочно утвердилось представление, будто бы Россия была опутана «сетями» французских займов и поэтому была вынуждена во всем уступать требованиям правительства Республики. Так, отмечая цели визита премьер-министра Раймонда Пуанкаре в Петербург в августе 1912 г., советская историография указывала, что «связав царизм по рукам кабальными займами, французский империализм считал, что пришло время, когда Россия должна расплачиваться по политическим векселям»{530}530
  Ефремов П.Н. Указ. соч. С. 142.


[Закрыть]. Подобные утверждения не имеют ничего общего с действительностью. Императорское Правительство действительно прибегало к иностранным займам для развития собственной промышленности и инфраструктуры, так как модернизирующейся российской экономике нужны были средства, а их не было. Как отмечает доктор ист. наук Ю. А. Петров: «Заметного экономического прогресса Россия добилась не в последнюю очередь благодаря иностранному предпринимательству и заграничным инвестициям, которые сыграли немалую роль в деле индустриализации страны, облегчив ей первые шаги в этом направлении и подтолкнув создание ряда новых отраслей промышленности. Впрочем, в этом отношении империя принципиально ничем не отличалась от других стран, вступивших на путь капиталистической модернизации с некоторым опозданием и пользовавшихся поддержкой более развитых соседей (например, Германии, в течение ХIХ столетия совершившей громадный скачок в индустриальном развитии). Плата за помощь капиталами и технологиями («ноу-хау») была немалой, но, во-первых, хотя услуги иностранных бизнесменов отнюдь не были филантропией и щедро оплачивались, экономический эффект оказывался выше и в конечном счете эти инвестиции работали на дело индустриализации России. Их направления, отраслевая структура обусловливались внутренними потребностями страны. А во-вторых, значение иностранных инвестиций, о решающем вкладе которых в дело экономической модернизации России любит писать западная историография, безусловно, не было определяющим для экономического роста, отечественный капитал сохранял лидирующие позиции в народнохозяйственной системе страны»{531}531
  Петров Ю.А. Российская экономика в начале ХХ века // Гражданин. Периодический политический журнал. № 3, 2003.


[Закрыть].

Франция нуждалась в предоставлении России займов не в меньшей степени, чем Россия в их получении. В начале ХХ в. основу находившейся в упадке французской экономики составляло ростовщичество. Помимо России, Франция щедро предоставляла займы Австро-Венгрии, Турции и Италии, что не помешало первым двум выступить в Первой мировой войне на стороне Германии. Крупнейший исследователь вопроса доктор ист. наук В. И. Бовыкин отмечал: «Подсчёты абсолютных размеров и удельного веса заграничных инвестиций по их “национальной” или блоковой принадлежности для доказательства подчинения ими российской экономики, получившие распространение в нашей литературе в 20-е годы и встречающиеся по сей день, абсолютно некорректны, поскольку исходят из совершенно ложной посылки о единстве интересов капиталистов, являющихся подданными одного государства или даже нескольких, но входящих в один военно-политический блок. Ни значительные общие размеры, ни высокий удельный вес иностранных инвестиций в России сами по себе не могут служить доказательством подчинения ими экономики страны»{532}532
  Бовыкин В.И. и др. Иностранное предпринимательство и заграничные инвестиции в России: Очерки. М.: РОССПЭН, 2007. С. 11.


[Закрыть].

В связи с экономическим подъёмом и укреплением финансов русское правительство в предвоенное пятилетие существенно сократило свои внешние заимствования. В. И. Бовыкин писал: «Накануне мировой войны рост внешнего государственного долга России прекратился. В 1909 г. царское правительство выпустило последний государственный заём, предназначенный для размещения на денежных рынках Западной Европы. Сумма облигаций российский государственных займов, находившихся за границей, достигнув своего максимума на 1 января 1910 г. затем стала снижаться. К 1913 г. она сократилась на 405 млн рублей (т. е. на 8 %). В 1908–1913 гг. несмотря на возобновление размещения на Западе гарантированных правительством займов железнодорожных обществ, главной формой иностранных капиталовложений являлись прямые инвестиции в действующие в России акционерные предприятия»{533}533
  Бовыкин В.И. и др. Иностранное предпринимательство и заграничные инвестиции в России. С. 5–6.


[Закрыть].

Из расчёта государственной задолженности на душу населения Россия к 1913 г. занимала в Европе только десятое место (53 руб. на каждого жителя Империи), значительно отставая от признанного лидера среди стран-должников – Франции (253 руб.){534}534
  Петров Ю. Российская экономика в начале ХХ века // Гражданин. Периодический политический журнал. № 3, 2003 г.


[Закрыть].

По размерам государственного долга Россия в мировой табели шла на втором месте после Франции и на первом – по абсолютным размерам связанных с займами платежей. В российской официальной статистике займы подразделялись на внешние и внутренние в зависимости от предполагаемого места их реализации. Однако в действительности часть внешних займов реализовывалась в России, а облигации внутренних выпусков нередко приобретались заграничными держателями. Примечательно, что долг внутренний, несмотря на шумную кампанию в правой и леворадикальной прессе против растущего «закабаления» России иностранным капиталом, рос опережающим темпом по сравнению с внешним, что свидетельствовало о постепенной переориентации займовой политики на внутренние резервы{535}535
  Там же.


[Закрыть].

Франция действительно являлась главным заимодавцем российского Императорского Правительства. В ней было размещено без малого 60 % русских фондов за границей. «Подчеркнём, однако, – пишет доктор ист. наук Ю. А. Петров, – что часто звучавший в советской литературе мотив о политической подоплёке внешних операций российской казны, о переходе России от германской к французской ориентации под влиянием смены финансовых приоритетов при всей своей внешней убедительности не находит подтверждения в исторической реальности»{536}536
  Там же.


[Закрыть].

Миф о «кабальной зависимости» России от французских займов опровергается отсутствием какого-либо решающего влияния французских правящих кругов на русскую внешнюю политику, хотя, естественно, интересы Франции как союзника учитывались.

В январе 1914 г. французский посол в Петербурге Морис Палеолог в разговоре с сенатором Александром Феликсом Жозефом Рибо довольно верно определил характер франко-русского союза: «В нынешнем европейском положении дел нет чисто русских или чисто французских вопросов. Есть два соперничающих блока: Тройственный союз и Тройственное согласие»{537}537
  Journal de M. Paléoloque du 1er février 1914 // Au Quai d’Orsay à la veille de la Tourmente.Journal, 1913–1914. P., 1947. Р. 283.


[Закрыть]. Жаль, конечно, что сам Палеолог, как и его начальство в Париже, постоянно об этом забывали, что являлось проявлением общей вековой эгоистической природы внешней политики Запада в отношении России. Петербург игру вел честно, но не забывал о своих национальных интересах. Ярким примером этому служит попытка Парижа втянуть Россию в войну на Балканах осенью 1912 г., когда между Веной и Белградом возникло острое соперничество из-за стремления Сербии обеспечить себе выход к Адриатическому морю. Вопрос этот не имел важного значения даже для Петербурга, тем более для Парижа, который всегда подчеркивал, что русские интересы на Балканах ни в коей мере не могут стать причиной участия Франции в войне против Австро-Венгрии.

Ситуация резко изменилась 25 октября/7 ноября 1912 г., когда Р. Пуанкаре неожиданно сообщил императорскому послу в Париже А. П. Извольскому, что Франция в настоящий момент признаёт австро-сербский спор подпадающим под действие франко-русской конвенции. Говоря другими словами, Париж выражал свою готовность вступить в войну против Австро-Венгрии, если та нападёт на Сербию. Пуанкаре стал делать громкие заявления, что на Балканах нарушаются именно французские интересы и что Франция может быть вовлечена в войну на Балканах{538}538
  Материалы по истории франко-русских отношений за 1910–1914 гг. М., 1922. С. 296.


[Закрыть].

Причина этого изменения курса французского правительства заключалась в том, что как оно, так и Форин-офис считали наступивший момент наилучшим для начала войны с Тройственным союзом. К этому времени под эгидой Петербурга был создан Балканский союз, серьёзно изменивший расклад сил в Европе и резко ослабивший позиции германских империй. Русский посланник в Софии А. В. Неклюдов сообщал в Петербург, что «известная и влиятельная часть английского политического мира» желает воспользоваться балканским кризисом, «дабы вызвать путём столкновения России и Австрии войну между двумя среднеевропейскими державами и державами Тройственного согласия, имея при этом главной и конечной целью истребление германского флота и разорение Германии»{539}539
  Бовыкин В.И. Из истории возникновения Первой мировой войны. От Портсмутского мира до Потсдамского соглашения. М., 1972. С. 146.


[Закрыть].

Но Николай II твёрдо не желал войны. Это ярко продемонстрировало совещание у Государя 28 октября/10 ноября 1912 г. На нём военный министр генерал В. А. Сухомлинов предложил объявить мобилизацию Киевского и Варшавского военных округов и подготовить мобилизацию Одесского военного округа. Но Николай II не поддержал этого плана, заявив, что его осуществление может привести к войне{540}540
  Ефремов П.Н. Внешняя политика России (1907–1914). М.: Изд-во Ин-та международ. отнош., 1961. С. 167.


[Закрыть]. Государь сказал: «Я не допускаю мысли о войне. Мы к ней не готовы».

В декабре 1912 г. из русского Главного штаба сообщили французскому военному министерству, что в Петербурге «не верят в нападение Австрии на Россию, а войну Австрии против Сербии считают крайне маловероятной»{541}541
  РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 86. Л. 21.


[Закрыть]. Более того, французскому представителю в Главном штабе заявили, что даже если бы Австро-Венгрия напала на Сербию, то и тогда Россия в войну бы не вмешалась. Такой ответ произвёл в Париже удручающее впечатление. А. П. Извольский сообщал, что «Пуанкаре и весь состав кабинета крайне озадачены и встревожены»{542}542
  Там же. Л. 14.


[Закрыть]. 16/29 марта 1913 г. С. Д. Сазонов писал А. П. Извольскому, что «политические интересы России на Ближнем Востоке отнюдь не совпадают с экономическими и финансовыми интересами европейских держав, в том числе и Франции»{543}543
  Бовыкин В.И. Из истории возникновения Первой мировой войны. С. 160.


[Закрыть]. Таким образом, мы видим, что ни о каких «зависимости», «подчинении» русских интересов французским мы не наблюдаем и в помине.

То же, но еще в большей степени, мы можем сказать и о Великобритании. В русской правой среде накануне Первой мировой войны получил развитие миф о том, что Англия втягивает Россию в войну с Германией. Этот же миф поддерживается сегодня некоторыми историками и публицистами. Вот как этот миф-страшилка звучит в сочинении В. Н. Рябцева: «Долгий период времени (даже среди просвещённой публики) не было чёткого понимания, что, по крайней мере с финальных аккордов войны с Наполеоном, Россия стала для Англии противником № 1 на европейском континенте. И к столкновению с ней (пусть и не прямо, но путем столкновения лбами немцев и русских в 1914 г.) коварные и беспощадные англо-саксы стали готовиться заранее – почти 100 лет до этого»{544}544
  Рябцев В.Н. Указ. соч. С. 63.


[Закрыть].

Этот образ «коварного Альбиона» словно сошел с немецкого агитплаката то ли 1914, то ли 1940 г. Дело представляется таким образом, будто бы жили-были коварная Англия, «туповатая» Россия и бесконечно «благородная» Германия. Последняя, как нас пытаются заверить, только и делала что пыталась убедить Царя в своих мирных намерениях, а тот, поддавшись влиянию англо-саксов и их «пятой», либеральной, колонны, упорно эти мирные намерения отвергал. То, что подобные утверждения беспочвенны и примитивны, доказывают исторические факты. Они свидетельствуют, что Император Николай II всегда воспринимал Англию как геополитического противника России и не строил по этому поводу никаких иллюзий. Однако он хорошо понимал, что в реалиях 10-х гг. ХХ в. Англия вынуждена объединиться с Россией против Германии, так же как 100 лет то этого, она была вынуждена объединяться с Россией против Наполеона. В 1912–1914 гг. Николай II руководствовался реальной международной обстановкой, которая ясно указывала, что главную опасность для России представляет не Англия, а кайзеровский рейх.

Для успешного развития русской экономики требовался контроль над Проливами, сохранение влияния в Персии и, по возможности, возвращение утраченных позиций в азиатском регионе. Царь готов был вести долгую дипломатическую борьбу за решение этих проблем. Он помнил, что его мирное продвижение на Восток было прервано негласной коалицией Англии, США и Японии, приведшей к нападению Японии на Россию. Главный урок, какой Россия вынесла из дальневосточной войны, заключался в том, что решение любой геополитической проблемы должно осуществляться путём договоров с другими государствами о разделе сфер влияний. Эта дипломатия принесла свои плоды с Англией, конфронтация с которой сменилась отношениями, при которых возможно было обсуждение и решение спорных вопросов между Петербургом и Лондоном.

Такой же договорённости Николай II хотел достичь и с Германией, Николай II был готов также гарантировать кайзеру нейтралитет России в случае войны рейха с Англией. Отправляясь на встречу с кайзером, Государь писал матери: «В настоящее время нам нужно жить с нашими соседями в постоянной дружбе». Но в том-то и дело, что сама Германия стремилась к совсем иным целям.

Одним из главных плодов большевистской мифологии является определение войны 1914–1917 гг., которую вела Российская Империя против германских, австро-венгерских и османских агрессоров, как «империалистической». Для начала надо определиться с самим термином «империализма», который в современной науке трактуется следующим образом: «государственная политика, направленная на завоевание территорий, колоний, установление политического или экономического контроля над другими государствами»{545}545
  Политическая наука: Словарь-справочник / Сост. д. полит. н., проф. И.И. Санжаревский. Тамбов, 2014.


[Закрыть]{546}546
  Лженаучное и крайне политизированное ленинско-сталинское определение империализма, как «монополистического капитализма, высшей и последней стадии развития капитализма, кануна социалистической революции» всерьёз рассматривать не приходится, так как оно давно опровергнуто ходом истории.


[Закрыть]. Очевидно, что это определение никак не подходит к внешней политике Российской Империи в конце XIX – нач. ХХ в., так как она не только не стремилась к захвату колоний и контролю над другими государствами, но, наоборот, всячески поддерживала их суверенитет и свободу. Этому свидетельствует помощь России Абиссинии, Таиланду, Корее, Китаю от попыток превращения их в колонии, расчленения и захвату их территорий со стороны ведущих европейских держав и Японии. Конечно, Россия, как любое великое государство, имела свои геополитические интересы, но они не имели ничего общего с агрессией и захватом чужих территорий, то есть с политикой пресловутого «империализма». Изучение внешней политики Российской Империи конца XIX – начала ХХ в. полностью опровергает ложь о её «империалистических» устремлениях. Наоборот, можно с уверенностью говорить о том, что Самодержавная Россия являлась самым «неимпериалистическим» государством, а Самодержец был готов отказываться от самых заманчивых геополитических возможностей перед опасностью большой войны. В первую очередь это объясняется православной основой личности Императора Николая II и той ответственностью перед Богом, которую он нёс за Россию. Генерал С. Д. Позднышев хорошо понял эту духовную сторону личности Самодержца: «Судьба поставила Государя во главе огромной Империи. На своё служение он смотрел, прежде всего, с религиозной точки зрения, как истинный сын Православной Церкви. До высоты и глубины этой мистики – нам не подняться и не понять её величайшего значения. Не по внешней только форме, но по духу – он был Помазанник Божий»{547}547
  Цит. по: Апрелева В.А. Государь Император Николай II в мировоззрении и деятельности русской военной эмиграции во Франции. Гренобль – Тюмень, 2011. С. 242.


[Закрыть].

Эти духовные мотивы, которые двигали Государем и во многом определяли его политику, сознательно или по духовному невежеству не учитывают многие исследователи. Как верно отмечает кандидат ист. наук генерал-лейтенант Л. П. Решетников: «Современные исследователи, которые находятся вне поля православного мировоззрения, часто не в состоянии правильно проанализировать и объяснить те или иные решения и поступки руководителей исторической России, так как они исходили полностью или в значительной степени из православного мировоззрения. Поэтому так нередки утверждения об ошибках, влиянии жен, детей, других родственников, а также знакомых, на худой конец, о наивном идеализме, перерастающем в романтические мечтания. Соединив все это с “империалистическими” стремлениями России, получаем примитивную схему объяснений, почему русские совершали такие шаги на международной арене, которые заведомо выглядели как невыгодные или грозящие негативными последствиями»{548}548
  Решетников Л.П. Вступление России в Великую войну // «Москва», июль 2013.


[Закрыть].

Между тем лживый миф об «империалистической» войне был создан большевиками для оправдания своей изменнической деятельности в военные годы и легитимации незаконно захваченной власти. Ленин ещё осенью 1914 г. заявил, что «превращение империалистической войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг»{549}549
  Ленин В.И. Война и российская социал-демократия // Полн. собр. соч. 5-е изд. М., 1973. Т. 26. С. 22.


[Закрыть]. Согласно лидеру большевизма желать поражения «царизму» было долгом и обязанностью каждого революционера. «Революционный класс в реакционной войне, – писал Ленин, – не может не желать поражения своему правительству. Это аксиома»{550}550
  Ленин В.И. О поражении своего правительства в империалистической войне // Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 26. С. 286.


[Закрыть].

С точки зрения уголовного законодательства любого государства, да и с точки зрения морально-нравственной, такая «аксиома» является формой государственной измены.

Большевистско-советский режим до самого своего бесславного краха делал всё, чтобы опорочить, очернить характер и цели Самодержавной России в Первой мировой войне, стереть саму память о ней. При этом особую, а то и главную роль в развязывании войны большевики возлагали на Россию. Лев Троцкий писал: «Русский империализм, непосредственно контрреволюционный характер которого был несомненен для всех русских социал-демократов, сыграл виднейшую роль в подготовке нынешней войны»{551}551
  Троцкий Л. Сочинения. Т. 9. М.–Л., 1927.


[Закрыть].

Усилиями большевистской пропаганды, вместо героического противостояния России натиску крупнейших государств Европы, сопряженного с огромными усилиями, великими победами и крупномасштабными геополитическими перспективами, в народном и общественном сознании утвердилось мнение о «преступной» и «ненужной войне».

В связи с этим, поразительно живучим остается миф о том, что «царизм», вступая в войну, стремился во что бы то ни стало захватить Черноморские проливы, жизненно необходимые для «русской буржуазии». Разумеется, схоластическое мышление советской историографии не хотело, да и не могло подняться до истинного осмысления роли Черноморских проливов и Константинополя для России, понять, что, помимо геополитического и экономического значения, обладание Царьградом, Вторым Римом, имело для русских огромный духовный смысл. В конце 1914 г. газета «Церковный вестник» писала: «Царьград – это колыбель нашего христианства, великий учитель веры славянских народов. Царьград – это наследие Константина, завещанное русскому Мономаху и идейно преданное короне московской. Царьград – это узел русского прошлого и ключ к русскому национальному будущему»{552}552
  Дурылин С. Град Софии. Царьград и Святая София в русском народном религиозном сознании. М., 1915. С. 15.


[Закрыть]. Известный общественный деятель Р. Д. Стрельцов точно определял и другое важное значение Проливов: «Господство над Босфором и Дарданеллами не только открывает двери на влияние в бассейне Чёрного и Средиземного морей, но и является источником преобладания над Балканским миром и передней Азией, в судьбе которых Россия заинтересована»{553}553
  Стрельцов Р. Россия, Царьград и Проливы. СПб., 1915. С. 82.


[Закрыть].

Однако всё это говорилось после начала войны. В августе же 1914 г. Россия никак не могла планировать захват Проливов, так как Османская империя вступила в войну на стороне германского блока лишь в конце октября того же года. При этом Россия прилагала немало усилий, для того чтобы не допустить вступления Стамбула в войну, отлично понимая всю опасность для себя возникновения нового фронта. Более того, вплоть до самого нападения османско-германского флота на российское побережье русская дипломатия вела упорную работу с целью убедить младотурецкое правительство выступить против германского блока на стороне Антанты. Взамен этого Петербург гарантировал полную территориальную неприкосновенность Османской империи, а значит, вопрос о Проливах и Константинополе автоматически снимался с повестки дня{554}554
  Подробнее см.: Мультатули П.В. Внешняя политика Императора Николая II. 1894–1917. М.: ФИВ, Рос. ин-т страт. исслед., 2012. С. 691.


[Закрыть]. Как писал уже нами упоминаемый Р. Стрельцов: «Как бы ни была соблазнительна идея завоевания и присоединения этого овеянного романтикой города [Константинополя], необходимо помнить, что всякое приобретение ценно лишь постольку, поскольку сумма неизбежных жертв не превысит сумму приносимого им блага»{555}555
  Стрельцов Р. Указ. соч. С. VI.


[Закрыть]. О. В. Айрапетов отмечает, что ещё в сентябре 1914 г., во время Восточно-Прусской операции, «про Константинополь никто не думал»{556}556
  Айрапетов О.В. Внешняя политика Российской империи (1801–1914). С. 609.


[Закрыть].