Текст книги "Император Николай II. Екатеринбургская Голгофа"

Глава 3
Тобольская ссылка. Август 1917 г. – апрель – май 1918 г

6 (19) августа 1917 г., в праздник Преображения Господня, в 6 ч. 15 м. пароход «Русь» причалил к пристани сибирского города Тобольска. На борту парохода находилась Царская Семья, а также добровольно сопровождавшие её лица: генерал-адъютант генерал-лейтенант граф Илья Леонидович Татищев[371], гофмаршал князь Василий Александрович Долгоруков[372], графиня Анастасия Васильевна Гендрикова[373], лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин[374], наставник Наследника Цесаревича Пьер Жильяр, гоф-лектрисса Екатерина Адольфовна Шнейдер[375], Викторина Владимировна Николаева (воспитанница графини А.В. Гендриковой), няня Александра Александровна Теглева, помощница няни Елизавета Николаевна Эрсберг, камер-юнгфера Мария Густавовна Тутельберг, комнатная девушка Императрицы Анна Степановна Демидова[376], камердинер Государя Терентий Иванович Чемодуров, помощник камердинера Степан Петрович Макаров, камердинер Государыни Алексей Андреевич Волков, лакей Наследника Цесаревича Сергей Иванович Иванов, детский лакей Иван Дмитриевич Седнев[377], дядька Наследника Цесаревича Климентий Григорьевич Нагорный[378], лакей Алексей (Алоизий) Егорович Трупп[379], Петр Тютин (лакей князя В.А. Долгорукова), кухонный чернорабочий Ермолай Киселев, лакей Ермолай Дмитриевич Гусев, лакей 1-го разряда Франц Антонович Журавский, лакей 2-го разряда Григорий Иванович Солодухин, лакей 3-го разряда Ермолай Дормидонтов, старший повар Иван Михайлович Харитонов[380], повар 1-го разряда Дмитрий Максимович Верещагин, повар 1-го разряда Владимир Никитович Кокичев, поварской ученик Леонид Иванович Седнев[381], служитель Михаил Карпов, кухонный служитель Сергей Михайлов, работник при кладовой Василий Семенович Рожков, кухонный служитель Франциск Станиславович Пюрковский, кухонный служитель Василий Терехов, рабочий при пекарной должности Василий Кузьмич Смирнов, писарь канцелярии камер-фурьера Александр Петрович Кирпичников, парикмахер Алексей Николаевич Дмитриев, гардеробщик Ян Янович Ступель, заведующий погребом Рожков, прислуга Паулина Касперовна Межанц, Екатерина Живая и Мария[382] (прислуга Е.А. Шнейдер)[383].

Позднее в Тобольск прибыли: преподаватель английского языка Сидней Иванович Гиббс, доктор медицины Владимир Николаевич Деревенко, фрейлина баронесса Софья Карловна Буксгевден, камер-юнгфера Маргарита Францевна Занотти, комнатная девушка Анна Яковлевна Уткина, камер-юнгфера Анна Павловна Романова, преподавательница русского языка и литературы Клавдия Михайловна Битнер (с 1918 г. – Кобылинская[384])[385].

Путь из Царского Села до Тюмени узники проделали на специальном поезде, а из Тюмени до Тобольска – на пароходе. По пути следования Царской Семье несколько раз пришлось столкнуться с предзнаменованиями их грядущего мученичества. 4 августа Император Николай II занёс в дневник: «Перевалив Урал, почувствовали значительную прохладу. Екатеринбург проехали рано утром»[386].

5 августа пароход «Русь» проследовал мимо села Покровского – родины убитого Г.Е. Распутина. Когда пароход проходил мимо села, Государь, Государыня и Дети стояли на палубе и смотрели на высящийся над берегом Туры дом Распутина. Камердинер А.А. Волков вспоминал: «Когда пароход проходил мимо села Покровского – родины Распутина, Императрица, указав мне на село, сказала: “Здесь жил Григорий Ефимович. В этой реке он ловил рыбу и привозил ее нам в Царское Село”. На глазах Императрицы стояли слезы»[387]. «Вчера перед обедом проходили мимо села Покровского – родина Григория», – занёс в дневник Император Николай II[388].

По прибытии Царской Семьи в Тобольск оказалось, что дом губернатора, где она должна была быть размещена, не готов к приему: «помещения пустые, безо всякой мебели, грязны и переезжать в них нельзя»[389]. С началом февральских событий резиденция тобольского губернатора Н.А. Ордовского-Танаевского, вынужденного скрыться из города, стала называться «Домом Свободы».

В ожидании, пока власти приведут дом в порядок, Царская Семья и её свита жили на пароходе «Русь». Тоболяки собирались на пристани большими толпами и искали возможности увидеть Государя. В толпе явно чувствовалось сочувствие к Царской Семье. «Русь» отогнали на несколько вёрст вверх по реке и там причалили к пустынному берегу. Для Царской Семьи это были дни отдыха, когда она могла свободно гулять по живописному берегу Тобола, наслаждаясь относительным уединением и красивой природой Сибири. «Милая Вера Георгиевна, – писала В.Г. Карповой Великая Княжна Анастасия Николаевна. – Приехали мы сюда благополучно. Живём пока на пароходе, т. к. дом не готов»[390].

Наконец 13 августа Царская Семья получила разрешение на въезд. Путь от пристани до «Дома Свободы» Семья проделала пешком, за исключением Императрицы Александры Феодоровны, Цесаревича и Великой Княжны Татьяны Николаевны, которым был выделен хороший экипаж. Народ приветствовал Царя, встречая его возгласами: «Добро пожаловать, Батюшка!»[391] Местные татары во главе с муллой отслужили возле губернаторского дома под открытым небом молебствия о здравии Царской Семьи[392].

Губернаторский дом представлял собой каменный двухэтажный особняк. В него вместе с Царской Семьей были допущены Т.И. Чемодуров, А.С. Демидова, А.А. Теглева, Е.Н. Эрсберг и М.Г. Тутельберг. Остальные лица свиты были поселены в доме купца И.И. Корнилова.

Сразу по прибытии по просьбе Государя был отслужен благодарственный молебен с водосвятием. Камердинер Т.И. Чемодуров свидетельствовал: «По окончании работ в Губернаторском доме, все поселившиеся в нём члены Государевой семьи разместились достаточно удобно; доставленная из Царского Села обстановка дала возможность устроить некоторый комфорт, и жизнь Царской семьи протекала в Тобольске почти в таких же условиях, как и в Царском Селе»[393]. А.А. Волков вспоминал, что дом был «довольно обширным и прилично обставленным. В нём удобно и хорошо разместились. В доме жила Царская Семья и служащие»[394].

Первым комиссаром «Дома Свободы» был назначенный Керенским комиссар П.М. Макаров, член Великого Востока народов России. Он практически не вмешивался в жизнь Царской Семьи. Император Николай II в письме к своей сестре Великой Княгине Ксении Александровне сообщал о жизни в Тобольске: «Здесь мы устроились вполне удобно в губернаторском доме с нашими людьми и М. Gilliard, а сопровождающие нас в другом доме, напротив, через улицу. Живем тихо и дружно. По вечерам один из нас читает вслух, пока другие играют в домино и безик. Занятия с детьми налаживаются постепенно, также как в Ц. Селе»[395]. Начальник охраны полковник Е.С. Кобылинский вспоминал, что «никто не вмешивался во внутреннюю жизнь Семьи. Ни один солдат не смел входить в покои. Все лица свиты и вся прислуга свободно выходили куда хотели»[396].

Еда была хорошей и разнообразной: завтрак, т. е. по-современному обед, состоял из супа, рыбы, мяса, сладкого, а также фруктов и кофе[397]. Кухней заведовал старший повар И.М. Харитонов, которому Государь один раз сказал: «Хорошо меня кормишь, Иван, совсем как в Царском»[398]. Вначале местному населению разрешалось приносить Царской Семье продовольствие. «Население относилось к Ним хорошо, – вспоминала Е.Н. Эрсберг. – Много разных приношений из провизии присылалось Им. Многие продукты присылал монастырь»[399]. Это был Иоанно-Вознесенский женский монастырь. В первое время существовал даже план размещения в нем Царской Семьи. С этой целью по просьбе Царя и Царицы к игуменье Марии (Дружининой) ездил А.А. Волков и осматривал помещения. Игуменья с радостью предложила большой светлый дом, в котором была домашняя церковь. Но приезд в Тобольск комиссара В.С. Панкратова сорвал этот переезд[400].

Е.Н. Эрсберг вспоминала, что Царские Дети вставали в 8–9 часов утра, «Государь тоже вставал в 9. Императрица просыпалась рано, но обыкновенно Она до завтрака оставалась в кровати, занимаясь чем-либо. Государь пил чай у себя в кабинете с Ольгой Николаевной. Императрица пила утренний кофе всегда в постели. Все остальные пили чай в общей столовой. После чая Государь обыкновенно читал у себя в кабинете. Дети, кроме Ольги Николаевны, имели уроки до 11 часов. С 11 до 12 у них была перемена. В это время к Детям всегда приходил закусывать и Император. От 12 до 1 часа тоже были уроки. В час был завтрак[401]. После завтрака Дети и Государь шли гулять. Очень редко выходила гулять Императрица, сидевшая иногда на балконе. В 5 часов был вечерний чай, который Семья пила всегда в кабинете у Государя. После чая Дети занимались опять. В 8 часов был обед. После обеда Дети играли или вообще свободно проводили время»[402].

Как и во время Царскосельского заключения, Государь много физически работал, особенно любил колоть и пилить дрова «при участии Великих Княжон Ольги Николаевны, Татьяны Николаевны и Марии Николаевны»[403]. При помощи Жильяра Государь устроил на оранжерее площадку. На этой площадке вся Царская Семья любила посидеть на солнце. Помимо обучения детей, в свободное время ставили маленькие домашние спектакли. Играли чеховского «Медведя», французские пьесы. Главной отдушиной были прогулки, а главной радостью – богослужения. Вначале, когда Царской Семье ещё не разрешали ходить в церковь, богослужения совершались в зале губернаторского дома[404].

К богослужению Семья готовилась очень тщательно. Государыня брала на себя всю работу по приготовлению зала к службе[405]. В 8 часов вечера приходил священник Благовещенской церкви и четыре монахини из Иоанново-Вознесенского монастыря. На службе присутствовали помимо Царской Семьи лица свиты и прислуги. Когда Государь и Семья входили в залу, все присутствующие, включая священника и монахинь, встречали их поясным поклоном[406].

Когда комиссаром стал В.С. Панкратов, то он, хотя и не сразу, разрешенил Царской Семье иногда посещать церковь Благовещенья Пресвятой Богородицы, которая находилась рядом с губернаторским домом[407]. Чтобы попасть в церковь, нужно было пройти через прилегавший к губернаторскому дому сад. На всём пути следования Царской Семьи расставлялись в две шеренги солдаты. В саду и до самой Благовещенской церкви скапливалось большое количество народа, стремившегося увидеть Царскую Семью. Государь в своем дневнике от 8 сентября писал, что присутствие большой толпы возле храма его «глубоко извело»[408].

Отношение к заключенной Царской Семье со стороны тоболяков было разным, но по большей части сочувственным. Простые люди слали письма Царской Семье и в Александровский дворец, и в «Дом Свободы», и потом в Ипатьевский дом. Двенадцатилетний мальчик Георгий писал: «Всемилостивейший Государь Николай Александрович! Если Вам тяжко переносить заключение свое, то верьте и знайте, что миллионы русских сердец оплакивают Вас, как страдальца за святую Русь. На нашей планете, начиная Спасителем, немало было страдальцев; и на Вашу долю выпала эта горькая чаша. Люди злы, но миллионы русских сердец возносят мольбы к Богу об утешении Вас. Молитесь же и бодрствуйте! Верный и неизменный Вам 12-летний Георгий»[409].

Но, говоря об этих письмах, полных самоотвержения и любви, мы не можем не коснуться тех посланий, которые были полны злобы и ненависти. Среди писем к Царской Семье имеются конверты, в которые были вложены фотографии Царя и Царицы с множественными прижиганиями сигаретами, причем у Царя были выжжены глаза, а у Государыни, которая была сфотографирована в платье сестры милосердия, прожжено всё тело. Как здесь не вспомнить коптяковское кострище, расчленение тел, соляную кислоту!

Все время пребывания в Тобольске Царя и Царицы отмечено тяжёлыми душевными переживаниями. Главной их причиной была боль за судьбы Родины и народа. Г.Е. Боткин вспоминал, что «Император страдал более чем остальные»[410].

20 октября, в день памяти Императора Александра III, Государь записал в дневник: «Сегодня уже 23-я годовщина кончины дорогого Папà и вот при таких обстоятельствах приходится ее переживать! Боже, как тяжело за бедную Россию!»[411]

Семья как могла старалась помочь Государю переносить душевные страдания. Доктор Е.С. Боткин рассказывал своему сыну Глебу: «Каждый раз, когда Император входит в столовую с грустным лицом, Великие Княжны, говорят тихо: “Папà сегодня грустный, надо поднять ему настроение”. И они это делают, рассказывая смешные истории, смеясь и в конце концов лицо Его Величества озаряется улыбкой»[412].

П. Жильяр вспоминал, что в феврале 1918 г. Государь с юмором объявил, что раз теперь все организуют комитеты, то он также решил назначить комитет для ведения дел коммуны, которая будет состоять из генерала Татищева, князя Долгорукова и самого Жильяра.

20 декабря 1917 г. Императрица в письме к А.А. Вырубовой сообщала, что Государь «прямо поразителен – такая крепость духа, хотя бесконечно страдает за страну, но поражаюсь, глядя на него. <…> Полная надежда и вера, что все будет хорошо, что это худшее и вскоре воссияет солнце. Но сколько еще крови и невинных жертв?! <…> О Боже, спаси Россию! Это крик души и днем, и ночью. Чувствую себя матерью этой страны и страдаю, как за своего ребёнка и люблю мою родину, несмотря <…> на чёрную неблагодарность к Государю, которая разрывает мое сердце, но ведь это не вся страна. Болезнь, после которой она окрепнет. Господи смилуйся и спаси Россию!»[413]

В письме А.В. Сыробоярскому от 10 декабря 1917 г. Императрица Александра Федоровна признавала: «Как я счастлива, что мы не за границей, а с ней все это переживаем. Как хочется с любимым больным человеком все разделить, вместе пережить и с любовью и волнением за ним следовать, так и с Родиной»[414]. Как верно писала Т.Е. Боткина: «Несомненно, что из всех заключенных больше всего выдержки, наибольшее присутствие духа было у тех, кто должен был больше всего страдать, – у Царской Семьи»[415].

Круг и уровень интересов Императора Николая II можно оценить по той литературе, которую он прочёл в Тобольской и Екатеринбургской ссылке: Л.А. Кассо «История Византийской империи»; Ф.И. Успенский «Россия на Дунае»; генерал А.Н. Куропаткин «Задачи Русской армии»; Е.Н. Квашнин-Самарин «Морская идея в русской земле»; О. Иегер «Всеобщая история»; К.М. Голодников «Тобольск и его окрестности»; С.А. Нилус «Близ есть при дверях»; Дж. Р. Грен «История Великобритании»; Н.К. Шильдер «Император Павел I».

Никому не дано познать, какие душевные муки должен был переживать Император Николай II. Утешение он находил в постоянном чтении Священного Писания: «На первой недели начал читать Библию с начала»; «Так как нельзя читать всё время Библию, я начал так же…» (далее идет название книги); «Продолжал чтение Библии»; «По утрам и вечерам, как все эти дни здесь, читал соответствующие Св. Евангелия вслух в спальне»[416]. Императрица Александра Феодоровна отмечала в дневнике: «19 апреля. Н. читал Евангелие на сегодняшний день. Н. читал мне Иова. Мы все сидели вместе, а Н. и Е.С. (Боткин), сменяя друг друга, читали 12 Евангелий»; «21 апреля. Н. читал Евангелие»; «23 апреля. Н. читал нам Евангелие»; «24 апреля. Н. читал нам Евангелие»; «25 апреля. Н., как и ежедневно, читал нам Евангелие»[417].

Один молодой человек, пылкий монархист, сообщил Е.С. Боткину, что в Петрограде произошёл переворот и восстановлена монархия. Боткин ответил на это, что, конечно, это слухи, но он обязательно расскажет о них Их Величествам, которым будет приятно «услышать чаяния народа». На следующий день Е.С. Боткин поведал о том, какое впечатление произвёл его рассказ на Царскую Семью: «Государыня сказала: “Нам было известно, еще в 1916 году настроения Тобольской губернии из доклада Губернатора, Николая Александровича”. Потом обернулась к Государю: – Ведь помнишь? – Молчание. Государь, облокотившись о стол, углубился в свои мысли. – Да, помню, – наконец, сказал он. – Да, да, да, Николай Александрович вернётся, но не скоро, и не как губернатор, а глубоким старцем. Монахом. Империя будет, но нас всех не будет. И как всё это верно! – Встал и медленно начал ходить. Я понял, что пора их покинуть»[418]. Когда через десятки лет ставший архимандритом, бывший губернатор Тобольска, глубокий 90-летний старик приехал в Тобольск в составе православной духовной делегации, то, пораженный свершившимся, он воскликнул: «Государь стал провидцем!»[419]

Именно в те дни Государь оставил для России свое духовное завещание, переданное его старшей дочерью Великой Княжной Ольгой Николаевной: «Отец просил передать всем тем, кто Ему остался предан, и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за Него, так как Он всех простил и за всех молится, и чтобы не мстили за себя, и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет еще сильнее, но не что зло победит зло, а только любовь»[420].

Захват власти большевиками Государь воспринял как продолжение развала страны. По этому поводу он записал в дневнике 17 ноября 1917 г.: «Тошно читать описания в газетах того, что произошло две недели тому назад в Петрограде и в Москве. Гораздо хуже и позорнее Смутного времени»[421]. Сообщения с фронта, которого уже трудно было называть таковым, становились все страшнее. Заключение большевистским режимом перемирия с немцами вызвало у Николая II глубокое возмущение. 18 ноября 1917 г. он отмечает в дневнике: «Как у этих подлецов большевиков хватило нахальства исполнить их заветную мечту предложить неприятелю заключить мир, не спрашивая мнения народа, и в то время, что противником занята большая полоса страны?»[422] Из этих строк видно, что Государь прекрасно понимал, кто пришел к власти в октябре – ноябре 1917 г. и какие свои «заветные мечты» несут они несчастной России. Но, даже зная это, в силу благородства своей души, Государь не мог до конца представить всю злодейскую сущность лениных и троцких, представить до конца, насколько они игнорировали интересы русского народа.

1 февраля 1918 г. большевики ввели в России так называемый «новый стиль». По этому поводу Николай II записал в дневнике: «Получено распоряжение изменить стиль и подравняться под иностранный, считая с 1 февраля, т. е. сегодня уже выходит 14 февраля. Недоразумениям и путаницам не будет конца»[423]. События войны взывали в душе Государя мучительный стон: «Срок перемирия истёк, а на фронте, кажется, у нас ничего нет, армия демобилизована, орудия и припасы брошены на произвол судьбы и наступающего неприятеля! Позор и ужас!»[424]

Прошел год со дня псковских событий. По времени годовщина почти совпала с началом переговоров большевиков с германским командованием о заключении позорного мира. Год тому назад русская армия стояла на пороге победы. Николай II записал в своем дневнике 2 (15) марта: «Вспоминаются эти дни в прошлом году в Пскове и в поезде! Сколько еще времени будет наша несчастная Родина терзаема и раздираема внешними и внутренними врагами? Кажется, иногда, что дольше терпеть нет сил, даже не знаешь на что надеяться, чего желать? А всё-таки никто как Бог! Да будет Воля Его Святая!»[425] Те же мысли 9 (22) марта: «А сегодня годовщина моего приезда в Царское Село и заключения с семьёй в Александровском дворце. Невольно вспоминаешь тяжелый год! А что еще ожидает нас всех впереди: Всё в руце Божией! На Него только все упование наше»[426]. В этих строках и предвидение грядущего мученичества, и полная покорность Божьему Промыслу.

С приходом к власти большевиков материальное положение Царской Семьи значительно ухудшилось. По приказу Ленина вся Семья была переведена на солдатский паёк. Большевиками было резко ограничено число прислуги, большую часть которой пришлось уволить. Для того чтобы уволенные не остались без средств к существованию, Государыня решила в течение трёх месяцев из своих личных средств выплачивать им жалованье[427].

Повар И.М. Харитонов ходил к зажиточным людям Тобольска и просил для Царской Семьи продукты в долг. «Свершились позорнейшие для чести русского народа события: ходили по городу Тобольску и выпрашивали деньги у частных лиц на содержание Царской Семьи, – писали очевидцы. – Один из купцов дал денег под вексель, к великому бесчестью всех буржуазно-интеллигентных слоев русского общества, столь легко отказавшихся от святых исторических идеалов – прийти бескорыстно на помощь своему Императору»[428]. Е.С. Кобылинский показывал на следствии: «Деньги уходили, а пополнений мы не получали. Пришлось жить в кредит. Наконец, повар Харитонов стал мне говорить, что больше “не верят”, что скоро и отпускать в кредит больше не будут»[429]. Но были и другие тоболяки, о них Государь писал в своем дневнике: «В последние дни мы начали получать масло, кофе, печенье к чаю и варения от разных добрых людей, узнавших о сокращении у нас расходов на продовольствие. Так трогательно!»[430]

К концу 1917 г. Царская Семья обжилась в Тобольске. Ей нравился его сибирский здоровый климат. 4 (17) октября 1917 г. Государь записал в своем дневнике: «Было теплее, чем бывало иногда в Крыму в этот день. Ай да Тобольск!»[431]

В целом физическое здоровье Царской Семьи в Тобольске улучшилось. Государь, привыкший к активному, спортивному образу жизни, и в Тобольске продолжал заниматься физическими упражнениями. Он устроил себе в саду висячий турник. Однако моральные страдания сказались на внешнем облике Государя: он сильно поседел, лицо ещё больше покрылось морщинами. Государыня также изменилась: она сильно похудела и сделалась «совсем седая», как писала она А.А. Вырубовой. Император и Императрица часто страдали зубами, в связи с чем им требовалась стоматологическая помощь. Единственным профессиональным стоматологом в Тобольске была еврейка М.Л. Рендль, которая часто лечила зубы Узникам «Дома Свободы» и солдатам Отряда особого назначения. Под влиянием революционной пропаганды она была настроена крайне негативно к Государю. Однако после общения с ним Рендль была настолько очарована, что открыто говорила об этом В.С. Панкратову и Е.С. Кобылинскому.

Великие Княжны и Наследник повзрослели. К концу тобольского заточения Великие Княжны заболели лёгкой формой краснухи, которой они заразились от Коли Деревенко, сына доктора В.Н. Деревенко. 30 марта у Цесаревича Алексея Николаевича случился тяжёлый приступ гемофилии – кровоизлияние в паху. Император Николай II занёс в свой дневник, что Цесаревич «ночь совсем не спал и днём сильно страдал бедный»[432]. 2 (15) апреля П. Жильяр записал в свой дневник: «Алексей Николаевич очень страдал вчера и сегодня. Это один из его сильных припадков гемофилии»[433]. Наследник обессилел, лежал целыми днями в постели. В этот тяжёлый для Царской Семьи момент в Тобольск приехал комиссар Яковлев.

___

371 † убит большевиками 10 июля 1918 г. в Екатеринбурге. – Примеч. авт.

372 † убит большевиками 10 июля 1918 г. в Екатеринбурге. – Примеч. авт.

373 † убита большевиками 3 сентября 1918 г. в Перми. – Примеч. авт.

374 † убит большевиками 4 (17) июля 1918 г. в Ипатьевском доме. – Примеч. авт.

375 † убита большевиками 3 сентября 1918 г. в Перми. – Примеч. авт.

376 † убита большевиками 4 (17) июля 1918 г. в Ипатьевском доме. – Примеч. авт.

377 † убит большевиками 6 июля 1918 г. в Екатеринбурге. – Примеч. авт.

378 † убит большевиками 6 июля 1918 г. в Екатеринбурге. – Примеч. авт.

379 † убит большевиками 4 (17) июля 1918 г. в Ипатьевском доме. – Примеч. авт.

380 † убит большевиками 4 (17) июля 1918 г. в Ипатьевском доме. – Примеч. авт.

381 † расстрелян по постановлению военного трибунала 17 июля 1942 г. – Примеч. авт.

382 фамилия неизвестна. – Примеч. авт.

383 Письма Святых Царственных Мучеников из заточения. С. 86; Жук Ю. Претерпевшие до конца. Судьбы царских слуг, оставшихся верными долгу и присяге. СПб.: Изд-во: БХВ-Петербург, 2013. 624 с.; О реабилитации Императора Николая II и его семьи // Православие. ru // http://www.pravoslavie.ru/4501.html

384 † расстреляна по постановлению судебной тройки УНКВД МО 27 сентября 1937 г. – Примеч. авт.

385 Письма Святых Царственных Мучеников из заточения. С. 86.

386 Дневники Императора Николая II. Т. 2. Ч. 2. С. 647.

387 Волков А.А. Указ. соч. С. 76.

388 Дневники Императора Николая II. Т. 2. Ч. 2. С. 647.

389 Там же. С. 326.

390 Письма Царственных Мучеников из заточения. С. 89.

391 Alexandrov (V.). Op. cit. P. 147.

392 Ордовский-Танаевский Н.А. Воспоминания (жизнеописание мое). – Simbach-am-Caracas. М. – СПб., 1948–1993. С. 395.

393 Гибель Царской Семьи. Материалы следствия. С. 60–61.

394 Волков А.А. Указ. соч. С. 77.

395 Письма Царской Семьи из заточения. С. 60.

396 Допрос свидетеля Е.С. Кобылинского // Гибель Царской Семьи. Материалы следствия. С. 29.

397 Российский архив. Т. 8. С. 107.

398 Из устных воспоминаний Е.И. Харитоновой (Мультатули). – Примеч. авт.

399 Допрос свидетеля С. Гиббса // Российский архив. Т. 8. С. 139.

400 Волков А.А. Указ. соч. С. 78.

401 Так до революции в России называли современный обед. – Примеч. авт.

402 Допрос свидетельницы Е.Н. Эрсберг // Российский архив. Т. 8. С. 138.

403 Последние дневники Императрицы Александры Федоровны Романовой. Февраль 1917 г. – июль 1918 г. / Под ред. В.А. Козлова и В.М. Хрусталева. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1999. 341 с. С. 326.

404 Дневники Императора Николая II. Т. 2. Ч. 2. С. 549, 650, 651.

405 Панкратов В.С. С царём в Тобольске. Из воспоминаний. Л.: Предприятие «Сказ» при Ленингр. отд-нии Дет. фонда, 1990. 61 с. С. 14.

406 Панкратов В.С. Указ. соч. С. 14.

407 В годы хрущёвских гонений храм был взорван. – Примеч. авт.

408 Дневники Императора Николая II. Т. 2. Ч. 2. С. 652.

409 Письмо неизвестного лица Николаю II // ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 2281. Л. 1.

410 Botkin (G.). Op. cit. Р. 153.

411 Дневники Императора Николая II. Т. 2. Ч. 2. С. 336–337.

412 Botkin (G.). Op. cit. Р. 153.

413 Письма Святых Царственных Мучеников из заточения. С. 169

414 Там же. С. 152.

415 Мельник Татьяна. Указ. соч. С. 81.

416 Дневники Императора Николая II. Т. 2. Ч. 2. С. 414, 421, 422.

417 Последние дневники Императрицы Александры Федоровны. С. 198–214.

418 Ордовский-Танаевский Н.А. Воспоминания (жизнеописание мое). Simbach-am-Caracas. М. – СПб., 1948–1993. С. 468–469.

419 Ордовский-Танаевский Н.А. Указ. соч. С. 468.

420 Православная жизнь, Orthodox life: Ежемес. Прил. к журналу «Православная Русь». Jordanville (NY), июль 1968. № 7. С. 3–4.

421 Дневники Императора Николая II. Т. 2. Ч. 2. С. 340.

422 Там же.

423 Там же. С. 409.

424 Там же. С. 410.

425 Там же. С. 413.

426 Там же. С. 415.

427 Мельник Т. Указ. соч. С. 87.

428 В. и Л. Убийство Императора Николая II и его Семьи. Заживо погребенные: (Алапаевское убийство Великих Князей). Харбин: Рассвет, 1920. С. 19.

429 Соколов Н.А. Убийство Царской Семьи. С. 37.

430 Дневники Императора Николая II. Т. 2. Ч. 2. С. 412.

431 Там же. С. 335.

432 Дневники Императора Николая II. Т. 2. Ч. 2. С. 672–673.

433 Жильяр П. Указ. соч. С. 240.

Охрана Царской Семьи в Тобольске

В Тобольской ссылке Царскую Семью охраняло 330 солдат 1-го, 2-го и 4-го Гвардейских полков под командованием семи офицеров. Воинское подразделение носило наименование Отряда особого назначения. Такое же будет носить Ипатьевский дом в Екатеринбурге и охранявший его отряд. Это «совпадение» лишний раз свидетельствует о том, что у Временного правительства и большевиков в отношении Царской Семьи были общие цели. Многие из солдат охраны имели Георгиевские кресты[434]. Большинство солдат относилось к Царской Семье сочувственно «к Их Величествам, некоторые мучились своей виной перед ними, называли себя клятвопреступниками и старались мелкими услугами, как, например, подношением просфор, и цветов Их Величествам, как-нибудь выразить свои чувства»[435]. Командовал охраной полковник Лейб-гвардии Петроградского полка Евгений Степанович Кобылинский[436]. Офицерами отряда были капитан Ф.В. Аксюта, поручик А.В. Малышев, подпоручик Н.А. Мундель, подпоручик А.Ф. Каршин, прапорщик И.Т. Зима, прапорщик А.В. Меснянкин и другие[437].

Е.С. Кобылинский был дальний потомок Андрея Кобылы – предка Романовых[438]. В его руках была сосредоточена вся полнота власти, местным властям он не подчинялся. «Первое время, – писал следователь Н.А. Соколов, – приблизительно месяца 1 ½, было едва ли не лучшим в заключении Семьи. Жизнь сразу вошла в спокойное, ровное русло»[439]. Безусловно, что главной причиной этого спокойствия было умелое руководство отрядом полковника Кобылинского. Т.Е. Мельник (Боткина) писала о нем: «Люди правого направления возмущались поступком Кобылинского, удивляясь, как гвардейский полковник старого времени мог взять на себя должность “тюремщика” при Царской Семье. Между тем никто из них не подумал, какую пользу может принести верный человек на таком посту, никто не оценил великого и благородного поступка Кобылинского по достоинству […] Евгений Степанович Кобылинский сделал для Царской Семьи всё, что мог, и не его вина, если недальновидные монархисты-организаторы не смогли даже в этом разобраться и не обратились к единственному человеку, который имел полную возможность организовать освобождение Царской Семьи и ждал только какой-нибудь помощи извне»[440].

В тяжелых условиях Е.С. Кобылинский сумел до конца сохранить контроль над ситуацией, и можно с уверенностью сказать, что пока Царская Семья была под его охраной, с ней не случилось бы ничего плохого. Все это стоило полковнику тяжёлых моральных переживаний. После прихода к власти большевиков Кобылинский упал духом. Это случилось после того, как солдатский комитет постановил обязать Императора Николая II, Наследника Цесаревича и всех офицеров снять погоны. Кобылинский и председатель солдатского комитета П.С. Матвеев отправили во ВЦИК телеграмму, в которой просили санкционировать снятие погон «с бывшего императора и бывшего наследника»[441]. Через день в «Дом Свободы» пришёл ответ из Москвы, подписанный заместителем Свердлова В.А. Аванесовым, в котором указывалось, что «бывшие император и наследник находятся на положении арестованных, и постановление отряда снять с них погоны Центральный Исполнительный Комитет находит правильным»[442]. Снятие погон стало тяжким оскорблением для Государя, который 8 апреля 1918 г., вопреки своей обычной выдержке, записал в дневник, что «этого свинства я им не забуду!»[443].

Морально сломленный Кобылинский пошёл к Государю и заявил ему: «Ваше Величество, власть ускользает из моих рук. С нас сняли погоны. Я не могу больше Вам быть полезным. Если вы мне разрешите, я хочу уйти. Нервы у меня совершенно растрепались. Я больше не могу»[444]. В ответ Государь обнял Кобылинского и сказал: «Евгений Степанович, от себя от жены и детей, я Вас прошу остаться. Вы видите, что мы все терпим. Надо и Вам потерпеть”. Потом он обнял меня, и мы поцеловались. Я остался и решил терпеть»[445]. Это поведение Кобылинского вызывало уважение старых солдат[446]. «Я отдал Царю самое дорогое, что было у меня – свою честь», – сказал позже полковник. На этом фоне особой трагедией Кобылинского стало то обстоятельство, что именно ему было суждено попасться в расставленную большевистскую ловушку и добровольно передать Царскую Семью в руки свердловского ставленника комиссара Яковлева, который доставил её на верную гибель в Екатеринбург.