Текст книги "Император Николай II. Екатеринбургская Голгофа"

В Тобольске Царская Семья продолжала находиться на положении арестантов. Губернаторский дом был окружён выстроенным забором, вдоль которого постоянно патрулировали часовые. Комиссар Макаров вскоре был сменен старым революционером, народовольцем В.С. Панкратовым. Он отсидел 14 лет в Шлиссельбургской крепости за убийство полицейского, который «грубо обошёлся с его возлюбленной». Освободившись, Панкратов проживал в Петербурге, где в 1912 г. вступил в Великий Восток народов России.

Приезд Панкратова в Тобольск стал причиной ужесточения режима содержания Царской Семьи. 20 сентября 1917 г. Панкратов в письме Керенскому объяснял, что он не разрешает Царской Семье совершать загородные прогулки, гарантированные Временным правительством, так как их «при отсутствии соответствующих средств передвижения – автомобилей или карет пришлось бы делать при помощи извозчиков. Для этого потребуется целая кавалькада, так, как и для стрелков тоже понадобятся извозчики, что слишком шумно и сложно». Панкратов сказал Государю, что «двор, где он и его семья гуляют, достаточно большой, воздуху более чем нужно[447]. Помимо загородных прогулок, Панкратов отказал Императору Николаю II «допустить в качестве законоучителя к его младшей дочери священника Благовещенской церкви отца Алексея. Я ему ответил, что закон божий (написано с маленькой у Панкратова. – П. М.) может преподавать госпожа Битнер, о которой я уже сообщал министру-Председателю. Бывший царь заявил, что для него это неприемлемо. Я же со своей стороны нашел невозможным допустить священника как законоучителя, мотивируя отказ тем, что всякие посторонние лица, посещающие помещение б.[ывшего] ц. [аря] осложняют обстановку охраны»[448]. 23 сентября 1917 г. Панкратов не разрешил монахиням Иоанно-Вознесенского монастыря выпить с Царской Семьей чаю[449]. 21 октября, в праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, не пустил Царскую Семью в церковь. 26 декабря приехавшая из Петрограда баронесса С.К. Буксгевден не была допущена к Царской Семье «по капризу Панкратова».

Комиссар начал вести среди солдат «просветительные» речи, после которых солдаты стали хуже относиться к Царской Семье. А.А. Теглева вспоминала, что «это происходило из-за того, что Панкратов и Никольский “просвещали” их разговорами о политике»[450]. Если раньше Государь и Царские Дети имели с солдатами «непосредственное общение, ходили в помещение охраны, играли с солдатами в лото», то теперь «солдаты с каждым днем становились грубее»[451].

Находясь в заключении, Царь и Царица по-прежнему воспринимали солдат как своих детей, которых они любили и о которых заботились. «Во время чая – до 5 час. – пошли с Аликс в караульное помещение, – читаем мы в дневнике Государя за 24 декабря 1917 г., – и устроили ёлку для 1-го взвода 4-го полка. Посидели со стрелками, со всеми сменами до 5 ч.»[452].

Отношение к Царской Семье среди солдат определялось, как правило, длительностью их пребывания на фронте. Фронтовики и «молодые» часто конфликтовали между собой. Так, один красноармеец, не относящийся к Отряду особого назначения, подбежал к забору и обратился к солдату, несущему караул на территории «Дома Свободы»: «– Товарищ! Эй, товарищ! Покажи мне Николку Кровавого! – Ответ часового и жест винтовкой выразительный: – Я тебе не товарищ, трус, сбежал с фронта? Счастье твое, что стоишь далеко. Я бы показал тебе Николку, даже Кровавого! Здесь бывший Император, ныне полковник Николай Александрович Романов и его семья! От таких сволочей как ты, мы их и охраняем! Кого он окровавил? Кровавите вот такие, как ты. Беги мимо – застрелю!»[453]

Естественно, что революционные власти стремились в первую очередь отдалить от Царя именно старых, верных ему солдат. В январе 1918 г. большевики отправили их по домам. Уходившие солдаты потихоньку шли в кабинет к Государю, прощались с ним и лобызались. «Во время утренней прогулки, – писал Николай II в дневнике, – прощались с уходящими на родину лучшими нашими знакомыми стрелками. Они очень неохотно уезжают теперь зимой и с удовольствием остались бы до открытия навигации»[454]. Провожая этих солдат, Государь и Государыня поднялись на ледяную горку и долго смотрели им вслед. С уходом фронтовиков образовавшийся солдатский комитет, состоявший в основном из молодых солдат и дезертиров, всё больше брал власть в свои руки.

Но, несмотря на все бесчинства, солдаты не имели никаких злонамеренных целей в отношении Царской Семьи. После большевистского переворота Е.С. Кобылинский продолжал командовать отрядом, хотя никакой легитимной власти у него больше не было. Солдаты считали, что, пока Царская Семья находится в их руках, это является лучшей гарантией, что им выплатят задерживаемое жалованье. Кроме того, они не хотели зла Царской Семье. Эти обстоятельства и стали главной причиной того, что солдаты Отряда особого назначения являлись главным препятствием для большевиков в их планах по вывозу Царской Семьи из Тобольска.

___

434 Платонов О.А. История цареубийства. С. 223.

435 Мельник Т.Е. Указ. соч. С. 46.

436 † расстрелян ОГПУ в декабре 1927 г. – Примеч. авт.

437 Дитерихс М.К. Указ. соч. Т. 2. С. 313.

438 Botkin (Gleb). Op. сit. P. 156.

439 Соколов Н.А. Убийство Царской Семьи. С. 29.

440 Мельник Т.Е. Указ. соч. С. 34.

441 Телеграмма Кобылинского и Матвеева председателю ВЦИК Свердлову // ГА РФ. Ф. 601. Оп. 2. Д. 27. Л. 1.

442 Телеграмма Аванесова Кобылинскому и Матвееву // ГА РФ. Ф. 601. Оп. 2. Д. 27. Л. 2.

443 Дневники Императора Николая II. Т. 2. Ч. 2. С. 418. – В подлиннике подчеркнуто Императором Николаем II. – Примеч. авт.

444 Соколов Н.А. Убийство Царской Семьи. С. 37.

445 Там же.

446 Мельник Татьяна. Указ. соч. С. 78.

447 ГА РФ. Ф. 601. Оп. 2. Д. 20. Л. 3–4.

448 В.С. Панкратов – А.Ф. Керенскому // ГА РФ. Ф. 601. Оп. 2. Д. 20. Л. 3–4.

449 Последние дневники Императрицы Александры Федоровны. С. 90.

450 Допрос А.А. Теглевой // Российский архив. Т. 8. С. 125.

451 Волков А.А. Указ. соч. С. 79.

452 Дневники Императора Николая II. Т. 2. Ч. 2. С. 662.

453 Ордовский-Танаевский Н.А. Указ. соч. С. 469.

454 Дневники Императора Николая II. Т. 2. Ч. 2. С. 666.

Часть II
Организаторы убийства царской семьи

Глава 1
Царская Семья в сфере германских интересов

Крушение Императорской России стало для кайзеровской Германии большим и неожиданным сюрпризом. К началу 1917 г. рейх был истощён как экономически, так и в людских ресурсах. На весну-лето союзники готовили общее наступление. В таких условиях сильно ослабленная немецкая армия, не говоря уже об австро-венгерской и турецкой, несмотря на все свои боевые достоинства, не смогла бы долго противостоять давлению с запада и востока. Катастрофа Германии стала вполне возможной в конце 1917 – начале 1918 г.[455] Генерал Э. Людендорф писал, что «разгром Четверного союза в 1917 г. казался неизбежным»[456].

Внезапное падение монархии в России, разложение и дезорганизация русской армии в одночасье всё изменили. Тот же Людендорф писал, что «поспешествующая силами Антанты» Февральская революция делала обстановку на фронте благоприятной для Германии. Все выдающиеся успехи, которые достигла русская армия под водительством Императора Николая II, были обесценены Керенским и генералитетом Ставки. Победа большевиков, в руководстве которых было немало людей, так или иначе связанных с германскими спецслужбами, привела Россию к «похабному» Брестскому миру, потери обширных территорий и к выходу из войны.

В этих условиях судьба Императора Николая II и его Семьи мало заботила германские правящие круги. Руководство рейха прекрасно было осведомлено о неизменной патриотической позиции Императора Николая II и его отрицательном отношении к какому-либо соглашению с кайзером, которого считал опасным и коварным врагом.

Сам кайзер, уже находясь в изгнании, старался представить дело так, будто бы он пытался с самого начала русской революции взять Царскую Семью под свою защиту. Вильгельм II уверял, что весной 1917 г. он «отдал приказ своему канцлеру попытаться установить контакт с правительством Керенского и сообщить ему, что в случае если даже волос упадет с головы русского Императора, я возложу всю вину на него»[457].

Неизвестно как реагировал Керенский на грозные слова Вильгельма, скорее всего, никак, ибо от немцев он не зависел. Но пришедшие в октябре 1917 г. к власти большевики от немцев зависели сильно. Вильгельму II ничего не стоило отдать им прямой приказ о выдачи ему Царской Семьи. Но ни германский император, ни его министры ничего подобного не сделали. Более того, немцы отвергали любые попытки русских монархистов вмешаться в дело спасения Царской Семьи. Генерал А.А. Мосолов написал Вильгельму II письмо, которое передал через графа Вернера фон Альвенслебена, представителя кайзера при особе новоявленного гетмана Украины П.П. Скоропадского, бывшего генерал-адъютанта Императора Николая II. В письме генерал Мосолов просил германского императора «заверить Государя, что ему и его Семье будет дан свободный пропуск до Крыма, где он не будет считаться военнопленным Германии»[458]. Альвенслебен, вернувшись из Берлина, затаился и не подавал «ни одного признака жизни». Наконец, Мосолов сам пришёл к нему за ответом. Германский дипломат сообщил, что «кайзер не смог дать никакого ответа». Граф рекомендовал Мосолову обратиться к дипломатическому представителю Германии при гетмане графу Ф.А. Мумму фон Шварценштайну. Но последний «категорически отказался помогать нам», заявив, что «впредь мы не должны рассчитывать на помощь Германии», что «в данное время мнение кайзера в делах иностранной политики уже не имеет прежнего значения», и не согласился с тем, «что для Германии важен вопрос о спасении Царя»[459].

В 1918 г., уже после убийства Царской Семьи, генерал-майор М.Н. Леонтьев, бывший командир 85-го Выборгского полка, шефом которого до войны 1914 г. был Вильгельм II, в открытом письме прямо обвинял кайзера в соучастии в убийстве Царя. Леонтьев писал, что достаточно было «одного слова вашего Мирбаха, чтобы семья бывшего Царя охранялась большевиками пуще своего глаза, ибо ведь собственная жизнь для большевистских главарей тоже дорога»[460]. Генерал связывал имя Вильгельма II с «именами представителей позорнейшего периода русской истории Лениным и Троцким»[461]. Оправдываясь, Вильгельм II в изгнании писал: «На моих руках нет крови несчастного Царя»[462].

Однако эти слова являются неправдой, даже если Вильгельм II и говорил их искренно. 15 марта 1918 г. датский король Христиан Х телеграфировал Вильгельму с просьбой вмешаться в разрешение судьбы «низвергнутого Монарха и его Семьи». Кайзер ответил, что, хотя он и разделяет озабоченность короля по поводу «такой близкой ему Царской Семьи» и ему хотелось бы обеспечить ей более достойное и надежное будущее, но соображения реальной политики отодвигают соображения человеколюбия. Вильгельм II прямо заявлял, что его вмешательство невозможно, так как оно может быть истолковано как стремление восстановить на престоле Династию Романовых, что в данный момент нежелательно для Германии[463]. Кайзер предлагал датскому королю направить общее обращение скандинавских королей большевистскому правительству.

Бывший статс-секретарь рейха Готлиб фон Ягов в 1935 г. писал, что немецкая дипломатия устранилась от вопроса о судьбе Царя, и все её усилия ограничились лишь несколькими строго официальными представлениями о «принцессах германской крови». На эти запросы приходили успокоительные ответы наркома Г.В. Чичерина, и германская сторона не очень стремилась к большей определенности[464]. После убийства Царской Семьи с уст Вильгельма II не слетело ни одного обвинения в адрес большевиков. Наоборот, в своём выступлении перед рабочими завода Круппа 11 сентября 1918 г. германский император назвал большевистский режим «ультра-демократическим правительством, которое русский народ признал»[465]. Напомним, что эти слова были сказаны спустя три месяца после Екатеринбургского злодеяния.

Однако к весне 1918 г. политическая ситуация начала меняться снова не в пользу Германии. Брестский мир не принёс немцам желаемого результата. Своими действиями большевики всё больше убеждали германское руководство, что они используют Германию в своих целях. В Берлине уже не сомневались в тесных связях большевиков и немецких социал-демократов. В германской армии с каждым днём набирали силу пацифистские тенденции, чувствовался разлагающий дух большевистской пропаганды. Особенно опасались большевиков в германском военном руководстве. Там всерьёз задумались об их замене.

Наилучшим выходом для немцев стало признание Брестского мира Императором Николаем II или Великим Князем Михаилом Александровичем, содержащегося в тюремной больнице в Перми. По всей видимости, первые предложения германцев были сделаны именно ему. 25 марта 1918 г. Великого Князя неожиданно освободили и разрешили жить с личным секретарем в гостинице. Однако Великий Князь Михаил Александрович ответил категорическим отказом на германские предложения, что сыграло не последнюю роль в его мученической кончине. Что касается Государя, то в Берлине прекрасно знали непримиримую позицию его и Государыни по вопросу сепаратного мира. В письме Вырубовой от 2 (15) марта 1918 г. она писала: «Бедная родина, измучили внутри, а немцы искалечили снаружи, отдали громадный кусок, как во времена Алексея Михайловича, и без боя во время революции. Если они будут делать порядок в нашей стране, что может обиднее и унизительнее, чем быть обязанным врагу – Боже спаси. Только они не смели бы разговаривать с Папой и Мамой (т. е. с Императором и Императрицей. – П. М.)»[466].

Высокопоставленный российский дипломат Г.Н. Михайловский, который был близок к монархическим германофильским кругам, вспоминал: «Я не исключаю того, что велись весьма деликатные переговоры немцев с самим Николаем II насчет его взглядов на будущую русско-немецкую дружбу, и что ответ Царя их не вполне удовлетворил. Но это лишь предположение, фактом, во всяком случае, было то, что немцы в лице Мирбаха не согласились на монархический переворот и замену большевиков, в чьем германофильстве они не сомневались, Николаем II»[467]. Предположения Г.М. Михайловского подтверждаются воспоминаниями представителей правой эмиграции. Они утверждали, что германское руководство в 1918 г. под видом сотрудников Красного Креста посылало в Тобольск своих представителей, которые предлагали Государю подписать договор о сепаратном мире с Германией, обещая за это немедленное освобождение его и его Семьи. Однако Государь категорически отказался вступать с германцами в какие-либо соглашения[468].

Гораздо желательней для Берлина стал бы вариант с воцарением на престоле малолетнего Цесаревича Алексея. Сформированное вокруг него прогерманское правительство стало бы лучшим гарантом соблюдения в России интересов рейха. Н.А. Соколов считал, что именно так и воспринимал Государь причины его увоза из Тобольска. Царь, «считая главарей большевизма платными агентами немцев, думал, что немцы, желая создать нужный им самим порядок в России, чтобы, пользуясь её ресурсами, продолжать борьбу с союзниками, хотят дать возможность его сыну воспринять власть и путём измены перед союзниками заключить с ними соглашение»[469].

Кстати, эти устремления германцев в пользу Алексея Николаевича подтверждает Р. Вильтон: «Меры к восстановлению царской власти были приняты скоро после заключения Брест-Литовского договора; в апреле Свердлову было поручено устроить возвращение Государя и Цесаревича Алексея в Москву. Чтобы народ принял восстановление Династии, требовалось облечь таковое в торжественную обстановку. Кандидатом германцев был юный Алексей, который был бы более податлив их влиянию»[470].

Журнал «Красная Нива» в 1927 г. сообщал о германском проекте восстановления монархии в России. Его автором был генерал Макс фон Гофман. Проект предусматривал занятие германскими войсками Москвы и Петрограда, свержение большевистского правительства и возведение на престол Цесаревича при регентстве Великого Князя Павла Александровича, с «которым немецкое командование находилось в постоянных сношениях»[471].

В этот период большевики действительно активно заигрывали с Великим Князем Павлом Александровичем. Его пригласили в Смольный, где он провёл четыре дня в обществе руководителей большевистского правительства. Великого Князя «все без исключения, начиная с главы народных комиссаров Ленина, называли не иначе как “Ваше Императорское Высочество”. В распоряжении б. вел. кн. был свой штат, ему было представлено лучшее в Смольном помещение и подавалась лучшая пища. Ни о каких допросах не было и речи. В самой почтительной форме главари большевиков испрашивали у него аудиенции, причём аудиенции эти носили строго конституциональный характер и продолжались очень долго»[472].

С.П. Мельгунов писал, что «слухи о подготовляющейся реставрации были распространены повсюду в самых разнообразных кругах. <…> Даже в большевистских концепциях монархическая реставрация становилась выходом из тогдашнего критического положения, в которое попала новая власть. Мой современник, подневными записями которого я пользуюсь постоянно для характеристики настроений эпохи революции, занёс в свою летопись не сплетни, не стоустую молву, а подлинные разговоры близких Ленину людей о целесообразности в случае необходимости со стороны большевиков сдачи власти, восстановление в России монархии»[473]. Среди большевистского окружения ходили упорные слухи, что на престол «собираются посадить Алексея, а регентом Генриха Прусского»[474].

Надежда представителей русских монархических кругов на то, что большевики могут восстановить монархию, свидетельствовала об их полном непонимании происходящего. В этой связи замечательно предвидение одного из идеологов черносотенства Б.В. Никольского. Он тоже полагал, что большевики приведут Россию к своего рода монархии, но эта монархия будет «цесаризмом, т. е. таким же отрицанием монархической идеи, как революция. До настоящей же Монархии, неизбежной, благодатной и воскресной далеко, и путь наш тернист, ужасен и мучителен, а наша ночь так темна, что утра мне даже не снится»[475].

Допрошенный в Париже следователем Н.А. Соколовым А.И. Гучков показал, что в 1919 г. в Берлине он встречался с рядом лиц «принадлежащих к числу высших военных начальников Германии и, между прочим, с генералами Людендорфом, Гофманом и адмиралом Гопманом». Причём «все названные лица высказывались, что к весне 1918 года, увидев воочию характер деятельности большевиков в России, они ясно поняли опасность, угрожающую самой Германии, если большевики останутся долее у власти. Они настаивали перед своим правительством на необходимости свержения большевиков и создания в России правительства порядка, не враждебного Германии»[476].

Начинали понимать необходимость этого и в германской правящей верхушке. Вильгельм II высказал мысль, что Ленин «не сумеет выполнить условия Брестского мира. У него нет людей для управления, нет исполнителей – он стоит на краю пропасти»[477]. Однако при этом же Вильгельм II в начале лета 1918 г., то есть за полтора месяца до Екатеринбургского злодеяния, подчеркивал: «Сейчас не следует добиваться свержения большевистского правительства, а необходимо установить тесные связи с монархистами, чтобы быть подготовленными на будущее. При условии, что последние станут на платформу Брестского мирного договора, им можно оставить надежду на будущее восстановление великой России»[478]. Таким образом, русским монархистам, при условии, что они были бы готовы стать немецкими вассалами, кайзер был готов «оставить надежду». Вот и вся реальная помощь, какую германское императорское правительство было готово оказать монархической партии в России.

Но германское руководство не могло полностью исключать, что монархию могут восстановить сами русские национальные силы при помощи государств Антанты. Поэтому кайзеровскому правительству было небезразлично, в чьих руках будут находиться Император Николай II и Наследник Цесаревич. Немцы были заинтересованы в том, чтобы они находились в поле их досягаемости. Перевод Императорской Семьи в Германию в качестве почётных пленных, с одной стороны, означал окончательную победу Германии над Россией, а с другой – давал германцам возможность политических интриг и манипуляций вокруг русского Царя и его Наследника[479]. Как верно отмечал Н.А. Соколов, немцы решили вывезти из Тобольска Царскую Семью, «когда опасность их интересам стала реальной. […] Цель увоза, несомненно, носила политический характер. Поэтому-то все внимание Яковлева и было приковано к особе Государя и Наследника Цесаревича. Но она была не положительная, а отрицательная: не допустить, чтобы Государь оказался в обстановке, опасной для немцев»[480].

Германская большая игра вокруг Царской Семьи, начавшаяся весной 1918 г., отражала острую борьбу внутри политической верхушки рейха и во многом являлась следствием попытки германского верховного командования взять контроль над страной в свои руки. Генерал М.К. Дитерихс считал, что министерству иностранных дел Германии «порой совершенно не было известно о тех политических задачах, которые задумывались и приводились в жизнь командованием»[481].

Именно германские военные пытались оказать русским монархистам помощь в спасении Царской Семьи. Посредником группы монархистов в их контактах с германским командованием был «герцог Лейхтенбергский, двоюродный брат баварского кронпринца», который имел «свободный доступ к генералу Эйхгорну, начальнику оккупационных войск, и к генералу Гренеру, начальнику штаба»[482]. По словам А.А. Мосолова, «немцы оказались очень предупредительными. Открыли нам кредиты и обещали предоставить в наше распоряжение пулемёты, ружья и автомобили»[483].

К этому же времени относится еще одно важное показание П.Н. Милюкова, который утверждал, что «немцы или желали, или даже пытались реально спасти Царя и Наследника, причем я лично усматривал тогда в этом и политическое значение – их нежелание, чтобы какие-либо элементы, враждебные им, воспользовались личностью Николая Александровича и Его Сына»[484].

В апреле 1918 г. в Москву прибыл новый германский посол граф Вильгельм фон Мирбах. Н.А. Соколов не исключал возможности «со стороны немецкой власти, представленной в России в 1918 году послом Германии В. Мирбахом, попытки увоза из г. Тобольска Государя Императора путём требования, предъявленного к Я.М. Свердлову»[485]. Имеющиеся исторические источники позволяют сделать вывод о том, что Мирбах потребовал от Председателя ВЦИК Я.М. Свердлова и главы Совнаркома В.И. Ульянова (Ленина) вывезти Царскую Семью из Тобольска либо в Петроград, либо в Москву[486]. Известный «изобличитель» провокаторов Охранного отделения В.Л. Бурцев, почему-то находившийся весной-летом 1918 г. при особе германского посла[487], утверждал, что ему доподлинно известно, что «Мирбах обращался с категорическим требованием к Свердлову о привозе Государя Императора в Петроград»[488]. Мирбах довел требование Вильгельма II до Свердлова, Ленина и Чичерина: «Его Величество желает, чтобы продолжались усилия, направленные на освобождение Семьи и вывоз ее в рейх. При любых обстоятельствах немецкая принцесса и ее дети, в том числе Наследник, как неотделимый от матери, не могут быть оставлены на произвол судьбы»[489]. Иными словами, Мирбах дал понять, что германская сторона еще сможет смириться с убийством Царя, но не потерпит никакого насилия над членами его Семьи. Не этим ли объясняется, что в июле 1918 г. большевики объявили только об убийстве Императора Николая II, чья «семья эвакуирована в надежное место»? Свердлов ответил Мирбаху, что он сделает все, чтобы выполнить его требование и доставить всю Царскую Семью в Москву, но отвечать за результаты не может, «так как власть на местах не даёт возможность настаивать»[490].

Один из членов «Правого Центра» Д.Б. Нейдгарт свидетельствовал, что он неоднократно обращался к графу Мирбаху «в целях улучшения положения Царской Семьи». Он «просил Мирбаха сделать все возможное для улучшения её положения». Посол обещал оказать такое содействие и даже употребил выражение «потребую». Когда Нейдгарту стало известно, что Царская Семья вывезена из Тобольска и оказалась в Екатеринбурге, то он вновь отправился к Мирбаху и «говорил с ним об этом». На Нейдгарта произвели впечатления уверения Мирбаха, что остановка Царской Семьи в Екатеринбурге произошла помимо его воли[491]. Следователь Соколов воспринимал эти слова посла как циничный ход покровителя большевистских палачей. Однако объективные данные свидетельствуют, что немцы знали о подготовке вывоза Царской Семьи из Тобольска, но для них было полной неожиданностью, что она оказалась в Екатеринбурге.

Таким образом, можно считать практически установленным, что высокие правительственные круги кайзеровской Германии отдали тайный приказ советскому правительству вывезти Царскую Семью из Тобольска в подконтрольную им территорию, по всей вероятности через Москву.

Сразу же после разговора с Мирбахом Я. Свердлов приступил к разработке плана, целью которого было недопущение перевоза Государя в одну из столиц. Для этого Свердлов в апреле 1918 г. вызвал из Уфы комиссара В.В. Яковлева (К.А. Мячина), которому и поручил выполнение своего задания[492]. Мячин-Яковлев был знаком с большевистским главарем давно, он участвовал в его террористических отрядах во время революции 1905–1907 гг., занимаясь налетами и грабежами на банки, кассы и правительственные учреждения. Свердлов решил поместить Царскую Семью в Екатеринбурге, находившемся под контролем его ставленников. Свердлов сообщил Яковлеву, что ему предстоит ехать в Тобольск и вывезти оттуда Царскую Семью. Яковлев должен был действовать «быстро, энергично», соблюдая полную конспирацию. В выданном ему мандате ни слова не говорилось о задачах миссии отряда. На вопрос Яковлева: «Груз должен быть доставлен живым?» Свердлов резко отчеканил: «Живым»[493]. Свердлов чрезвычайно спешил с вывозом Царской Семьи, указывая, что скоро начнется распутица и придется ждать пароходного сообщения до Тюмени. Причины этой спешки понятны: в случае перевозки Царской Семьи водным путем Свердлову было бы чрезвычайно трудно объяснить причину её задержания «своеволием» уральцев. Кроме того, немцы, не доверяя большевикам, могли послать в Тобольск своих русских сторонников-монархистов, которые смогли бы опередить Яковлева. Такой отряд под командованием бывшего корнета Дегтярёва, в прошлом члена Союза Михаила Архангела, уже появлялся в Тобольске зимой 1918 г. Дегтярёвцы совместно с Отрядом особого назначения выступили против тюменского красногвардейского отряда, заставив его ретироваться из Тобольска. Дегтярёв открыто заявлял «о своём монархическом направлении, показывая даже какие-то бумаги от омских монархических организаций»[494].

Свердлов предупреждал, что о подлинной цели миссии знают лишь двое: он и Яковлев. Свердлов указывал на необходимость «большого такта, чтобы наладить хотя бы кажущиеся хорошие отношения с царским охранением и добиться их добровольного согласия увезти царскую семью в наше распоряжение»[495].

Это было вызвано тем, что охрана «Дома Свободы» ни за что не выдавала Царскую Семью ни Екатеринбургскому, ни Омскому, ни Тюменскому отрядам, прибывавшим поочерёдно в Тобольск. Вывезти Государя мог только официальный представитель советского правительства, который предъявил бы письменные обязательства по вопросам его безопасности.

Внешне Свердлов делал всё, чтобы создать впечатление, что он выполняет требование Мирбаха. 1 апреля 1918 г. состоялось заседание Президиума ВЦИК, которое постановило «немедленно перевести всех арестованных в Москву»[496]. Но уже 6 апреля 1918 г. тот же Президиум вынес другое решение: «о переводе всех арестованных» из Тобольска на Урал[497]. При этом постановление о перевозе Царя в Москву не подлежало оглашению, а о перевозе Царской Семьи в Екатеринбург были осведомлены все члены Уралсовета.

Как только Свердлов получил известие о том, что его ставленник матрос-большевик П.Д. Хохряков стал председателем тобольского Совета, он послал в Екатеринбург телеграмму с извещением: «Мы поручили перевезти Николая на Урал. Наше мнение: пока поместите его в Екатеринбурге. Решите сами, устроить его в тюрьме, или же приспособить какой-нибудь особняк. Без нашего указания из Екатеринбурга никуда его не увозите. Задача Яковлева – доставить Николая в Екат.[бург] живым и сдать его Пред. Белобородову, или Голощёкину. Яковлеву даны самые точные и подробные инструкции. Все, что необходимо сделайте»[498].

В тексте телеграммы ясно указано, что Государь должен быть доставлен в Екатеринбург живым. И.Ф. Плотников считает, что, давая вышеприведенную телеграмму, Свердлов хотел, чтобы Царь был убит по дороге уральцами, а вся ответственность при этом легла бы на Яковлева[499].

Подобные объяснения И.Ф. Плотникова нам кажутся надуманными. Несмотря на то, что Свердлов был злодеем, он не имел привычки разбрасываться верными ему людьми, а Яковлев, несомненно, был ему верен. Ни председатель Уралоблсовета А.Г. Белобородов, ни подлинный хозяин города, член президиума Уралоблсовета старый свердловский товарищ Ш.И. Голощёкин, не только не понесли никакого наказания за свою «самостоятельность», но наоборот были открыто поддержаны Свердловым.

Если бы Свердлов хотел убить Императора Николая II «по дороге», он мог бы дать об этом чёткие указания Яковлеву. Сомневаться в том, что кровавый террорист Яковлев, на совести которого были сотни человеческих жизней, испугался пролить царскую кровь – не приходится. Яковлев выполнил бы этот приказ, и никакие уральцы в этом случае ему бы не понадобились. Но Свердлов, по целому ряду причин, пока не мог привести в исполнение свои преступные намерения в отношении Царской Семьи. Пока ему нужно было сосредоточить ее в подконтрольном Екатеринбурге. Об этом свидетельствует и чёткая инструкция, переданная Яковлевым всем членам своего отряда: «Жизнь заключённых гарантируется головами всех, кто и не сумеет уберечь и всех кто сделает покушение на жизнь семьи бывшего царя или попытку увоза, перевода без распоряжения тов. Яковлева»[500].

___

455 Пронин В.М. Указ. соч. С. 8.

456 Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914–1918 годов. [А. Свечин, ред.]. М.: ГИЗ, 1924. Т. 2. С. 14.

457 Summers (Anthony), Mangold (Tom). Le dossier Romanov. Paris: Albin Michel, 1980. Р. 278.

458 Мосолов А.А., генерал. При дворе последнего Императора. СПб.: Наука, 1992. С. 246–247.