Текст книги "Останься со мной!"

ГЛАВА ШЕСТАЯ

– Боже правый, Мак, меня не было всего два дня, и посмотри, что ты уже натворил!

Сара оторвалась от посуды и увидела, как открылась сетчатая дверь и на кухню вошла какая-то женщина. Она была высокой и стройной, а прямые белокурые волосы доходили ей почти до пояса. На ее загорелом лице скандинавского типа выделялись смеющиеся голубые, удивительно лучистые глаза. В потертых джинсах, черной рабочей рубашке, вышитой на кокетке, с длинными серебряными серьгами с бирюзой, она казалась пышущей здоровьем и удивительно женственной.

– Либби! – Мак улыбнулся соседке, сидя за столом, где лежали бумаги, с которыми он работал. – Ну как прошло собрание?

– Было невыносимо скучно, хотя отцу все очень понравилось.

Она держала дверь открытой, чтобы впустить своих стариков, которые с трудом преодолевали ступеньки крыльца. Старушка была пухленькой, розовощекой, с седыми пушистыми волосами, которые разлетались в разные стороны. Она несла на противне золотистого цвета пирог. Старик был тощим как жердь и лысым как бильярдный шар. Он нес кастрюльку с лазаньей, держа ее прихватками.

– Доброе утро, Карл, Эдит. Надеюсь, это пирог с клубникой и ревенем?

– Конечно, – обиженно выдохнула старушка. Она, тяжело дыша, направилась к столу и, подойдя, опустилась на стул. – За сорок лет я вызнала, какое твое любимое блюдо.

– Ты здорово балуешь меня, Эдит. Карл, – Мак повысил голос, – как там было в Чейеннах?

Старик поставил кастрюльку в центр стола, выдвинул стул и потянулся за газетой, которую Мак отложил в сторону.

– Слишком много народу и много шума.

– Отец во время поездки даже не включал слуховой аппарат, – сказала Либби, снисходительно улыбнувшись.

– И ничего, кстати, не пропустил мимо ушей. Ты скоро поправишься? – спросил он Мака с грубоватой заботой.

– Думаю, да, – ответил Мак.

Карл кивнул, выудил очки для чтения из нагрудного кармана комбинезона и раскрыл газету на странице с кроссвордом.

– Могу предложить желающим чашечку кофе. Все повернули головы в сторону Сары, которая стояла на другом конце кухни.

– Вы, наверное, Сара. – Либби отошла от двери и направилась к ней, протягивая руку для рукопожатия. – Вчера вечером я встретила Сьюзи. Она сказала, что заправляла машину и мальчики рассказали ей, как вы им помогаете.

– Сара Шепперд, это Либби Тодд и ее родители, Карл и Эдит Свенсоны, – представил их друг другу Мак. – Они живут тут рядом, у дороги.

– Рада познакомиться с вами, – сказала Сара.

– К сожалению, мы не могли вернуться раньше. Мы решили провести день в Чейеннах и сделать кое-какие покупки. Вернулись вчера поздно вечером. Встретила Сьюзи, когда пошла за молоком, и она мне обо всех рассказала. А теперь покажи свою ногу.

Мак с шумом отодвинул стул и выставил ногу. Либби нагнулась над гипсом и притворно сощурилась.

– Ну, так это просто ерунда! По рассказам Сьюзи, я подумала, что ты весь забинтован с головы до ног, только одни глаза и остались.

– Ты же знаешь, как Сьюзи любит сочинять небылицы.

Либби уперлась руками в бока и скептически посмотрела на Мака.

– Сьюзи сказала, что ты был тяжелым больным, и я думаю, что она не преувеличивала. Сара, он хорошо себя ведет?

Сара поставила на поднос еще три кофейные чашки и полный кофейник.

– Он слишком много работает, – сказала она, стараясь не выказывать своих эмоций.

– Я рада, что вы согласились помочь им немного. Сколько вы сможете пробыть здесь? – поинтересовалась Либби.

Сара вздрогнула и подняла голову:

– Ох, не очень долго. Я...

Мак заговорил одновременно с ней:

– Она не может, ей надо ехать, хм...

Сара посмотрела на него, но, увидев такой же испуг, какой был и в ее душе, отвела глаза.

Они избегали смотреть друг на друга. Итак, она не единственный человек, кто осознал, что вчера вечером играл с огнем. После поцелуя – этого бесконечного поцелуя, когда их губы, казалось, слились навечно, а ее рука так нежно ласкала его затылок и Сара дрожала, как школьница в день первого свидания, – они отпрянули друг от друга будто ошпаренные кипятком... Этот поцелуй, его глубина не только ошеломила, но и испугала их обоих. Сара не сомневалась, что, если бы не больная нога, он встал бы и ушел с этаким любезным и снисходительным видом. Она сделала это за него, пробормотав «спокойной ночи» и скрывшись в своей комнате, где лежала потом, уставившись в темноту, не в силах уснуть. Утром они усердно избегали упоминаний об этих минутах жаркой близости, и Сара была благодарна Либби, что та своим разговором разрядила обстановку, которая становилась все напряженнее с каждой минутой.

Либби выпрямилась, перевела взгляд с одного на другую, и ее брови поползли вверх при виде их замешательства. Сара продолжала изучать узор на мексиканской плитке, заметив, что Мак также не собирается развивать эту мысль. В конце концов Либби осторожно начала:

– Мак, тебе все-таки необходима помощь. Если Сара не может остаться... я с удовольствием буду приходить днем, – сказала Либби, но маленькие морщинки, появившиеся на лбу, противоречили ее теплой улыбке. – И пришлю Ребекку на утро. Ей понравится. Вы знаете, что моя дочь уже давно влюблена в Якоба? Я слышала, как она разговаривала с... Ох, нет, Мак, – прервала себя Либби, и морщинки еще резче обозначились у нее на лбу. – А как же выжигать клейма? Как ты собираешься это делать?

– Да, знаю, – хладнокровно ответил Мак, – я уже думал об этом.

– Конечно, все будут помогать друг другу в эти выходные. – Либби буквально рухнула в кресло и с тревогой воззрилась на Мака. – Помни, в следующие выходные – танцы, и держу пари, никто не будет работать. Потом мы обещали помочь Ридам на следующей неделе, да и своей работы полно. Если мы не примемся за дело сейчас, то телята сильно подрастут, и мы не сможем с ними справиться.

– Знаю, знаю, утихомирься, Либ. – Мак задумчиво почесал подбородок, а потом покачал головой. – Сейчас или никогда. Дождь и слякоть в мае немного задержали нас. В эти же выходные возьмемся за работу.

– Но ты же не сможешь клеймить телят в гипсе, – запротестовала Либби.

Сара налила себе еще чашечку кофе, прислушиваясь к их разговору. Из детства она смутно помнила, как однажды ее родители помогали соседу клеймить животных, и знала, что надо сбить ревущее животное с ног и, держа голову вниз, выжечь на нем клеймо. Если в этом заключалась работа Мака, то он, конечно, едва ли справится.

Мак вынужден был согласиться.

– Якоб целый год помогал мне во всем, попробуем доверить эту работу ему. Я думаю, наступило время попробовать. Я буду держать животных на веревке.

– Двенадцать часов в седле? В гипсе, да? Ты что!

– Черт побери, Либби, а что еще прикажешь делать?

– Вы умеете ездить верхом? – повернулась Либби к Саре.

– Ну, я...

– Мы закончим все за выходные, если поторопимся, то есть в воскресенье поздно вечером. Вы не могли бы как-нибудь перестроить свои планы и остаться здесь еще на пару деньков?

– Либби, перестань. Не можем же мы вымаливать...

– Я могу. – Его соседка не обращала внимания на Мака и ждала, что ответит ей Сара.

– Право, у меня нет ни с кем никаких договоренностей. – Сара помедлила, засомневавшись. – Но я никогда не сталкивалась с этой работой раньше. Не знаю, буду ли я хорошим помощником.

– Нам просто нужна лишняя пара рук, – уверила ее Либби. – Ты можешь проводить вакцинацию, это просто быстрый поверхностный укол. Или подносить раскаленные щипцы. Не беспокойся, мы найдем, с чем ты сможешь справиться.

Сара заколебалась. Либби казалась такой добросердечной и скромной, и, вне всякого сомнения, Маку нужна была помощь. Но вчерашний вечер показал, насколько опасной может стать ее задержка. Она была убеждена, что это сильное взаимное влечение можно было преодолеть – в их возрасте люди уже не могут находиться во власти гормонов, – но теперь уверенность уже не была такой прочной. Сара все время ощущала присутствие Мака, ее взгляд постоянно останавливался на его губах. При виде этих упругих, слегка припухших губ всю ее охватывал такой трепет, какой, как ей казалось, она уже никогда не сможет испытывать.

Как раз в этот момент Мак поймал ее взгляд. Он упрямо выпятил подбородок, крепко сжал губы, как ребенок, который отказывается принимать лекарство. Он не просил ее остаться – напротив, усиленно делал вид, что не нуждается в ее помощи. И Сара чувствовала, что тает перед лицом этой несокрушимой, глупой и упрямой мужской гордости. Ну что за ковбой! Зейн мог бы гордиться таким героем. Казалось, что именно она и Либби должны заставить его понять, что его гордость только противоречит здравому смыслу. Ведь в качестве помощников у них остаются только двое мальчишек-подростков, да и то настолько измотанных работой, что, добираясь до постели, они ни о чем, кроме сна, и думать не могут. Это был всего лишь поцелуй, и Сара знала, ей нечего бояться, что он перерастет в нечто большее. Нет, здесь ничто не привлекало ее настолько, чтобы она не смогла с легкостью все бросить, когда придет время это сделать.

– Я с удовольствием останусь и помогу вам, – сказала Сара. – Несколько дней так или иначе не расстроят моих планов.

– Отлично! – Либби хлопнула себя по бокам. Мак не улыбался. Его взгляд был прикован к лицу Сары.

– Спасибо, – сказал он. – Очень признателен тебе за это. – Но жар в его глазах говорил, что это больше, чем признательность, и в ответ у нее приятно заныло под ложечкой, как бы подтверждая, что с ее стороны это больше, чем просто дружеская помощь. Она только надеялась, что не совершила большой ошибки.

– Думаю, нам пора возвращаться домой, – сказала Либби, отодвинув от себя чашку кофе и вставая. – Если я выпущу Ребекку из поля зрения хотя бы на минуту, она непременно опять перекрасится, или сделает татуировку, или проколет еще какую-нибудь часть тела. Не вставай, – сказала она Маку, когда он потянулся за костылями, – мы сами дойдем, не провожай нас.

Ожидая родителей, Либби подошла к Маку и взяла со стола ручку, которая лежала на стопке бумаг.

– Не говори, что я первая, – сказала она, наклонившись и уставившись на гипс. – Я думала, ребята его уже весь изрисовали. – Широким росчерком она нацарапала свое имя на шероховатой поверхности, затем протянула ручку Саре. – Увидимся в пятницу, – сказала она ей. – Вот повеселимся! Ничего не может быть лучше, чем провести уик-энд в борьбе со стадом в двести голов.

После того как были сказаны все слова прощания и сетчатая дверь захлопнулась в последний раз, Сара подошла к столу, с трудом приходя в себя от напора Либби. Мак сидел, выставив перед собой ногу, где на грязноватом гипсе красовалась размашистая и смелая подпись Либби.

– Теперь твоя очередь? – спросил он, подняв ногу и положив ее на стул, стоящий рядом.

Сара сама не знала, отчего смутилась, когда склонилась к его ноге и стала нерешительно писать свое имя, выводя ровные и аккуратные буквы со старанием школьника, который пишет на доске перед всем классом. На фоне размашистого почерка Либби ее роспись казалась неразборчивой и какой-то неровной.

– Гм... – Мак осмотрел гипс с обеих сторон. – Все-таки чего-то еще не хватает, как ты думаешь?

Чуть заметно улыбнувшись, она пририсовала к своему имени игрушечный грузовик с огромным фургоном. Затем добавила поврежденный ботинок, попавший под переднее колесо, а его носок сделала длинным, как слоновый хобот.

– Ладно, хватит, – смеясь, запротестовал Мак. – Я все еще оплакиваю свой ботинок.

Она взглянула на него и улыбнулась, глядя ему в глаза, но улыбка ее застыла, когда Сара поняла, насколько они в этот момент близки друг другу, совсем как в прошлый вечер. И она потянулась к нему, мечтая завладеть его губами, как он это сделал вчера, однако в следующее мгновение резко выпрямилась и отскочила от Мака.

На миг ему показалось, что стон, который он услышал, вырвался у него, а не у Сары. Но тут же увидел, как Сара начала массировать ноги и попку.

– Извини, – сказала она, скорчив гримаску. – Я давно не садилась на лошадь. – Она собрала со стола пустые чашки и понесла к посудомоечной машине.

Мак наблюдал, как Сара одной рукой лениво потирала сзади шорты, а другой развешивала чашки на крючки. Его глаза следили за ее пальцами, и он поймал себя на том, что сжимает руки в кулаки, чтобы не повторять движения за ней, воображая, что это он касается, и сжимает, и...

На этот раз застонал он. Боже, целую неделю в доме наедине с ней! Он не представлял, как проведет следующую ночь, зная, что Сара спит совсем рядом, через коридор. Единственное, что помогло ему пережить прошлую ночь, так это то, что она должна была уехать на следующий день и ему больше не пришлось бы испытывать мучений. Тот поцелуй послужил мощным предупреждением для них обоих, показал, что Саре надо все бросить и бежать в горы, пуститься наутек, оставив позади весь штат Вайоминг. Маку надо было быть понапористее и остановить Либби, но каждое движение Сары отвлекало его. Он наблюдал за игрой мышц на ее обнаженной руке, когда она протирала плиту, ныряя пальцами в желобки вокруг конфорок и обводя их по кругу мокрой тряпкой. «Стоп! – приказал он себе. – Ничего эротического в мытье плиты нет. Если бы не гипс, – подумал он с досадой, – то я наверняка носился бы сейчас за ней по кухне, как какой-нибудь богатый фермер за служанкой».

– Может, хватит, а? – проворчал Мак. – Чертова плита уже так сверкает, что глазам больно. Ты делаешь больше, чем от тебя требовалось. Сара не повернула головы.

– Не могу себя изменить. – Она сказала это беспечным тоном, в котором, однако, слышалась рассудительность, продолжая полоскать тряпку и вытирать уже чистую стойку.

– Не можешь себя изменить? – Он нахмурился. – Ты говоришь так, словно одержима этой уборкой.

Она пожала плечами.

– Одержимость, бремя ненужных обязательств, стремление к совершенствованию – существует множество разных названий.

В замешательстве он уставился на нее.

– Ты это серьезно?

– Боюсь, что да. – Она улыбнулась, как бы извиняясь за сказанное. – Все должно быть сделано правильно – или почти так, – тогда я смогу расслабиться.

Он сильнее нахмурился, продолжая настаивать:

– Ты имеешь в виду, что все должно быть чистым?

– Это не просто чистота, это нечто большее. – Нетерпеливым жестом Сара поправила ленту на лбу и бросила тряпку в раковину. – Так должно быть... – Она заколебалась, и Мак понял, что она даже не заметила, как автоматически снова взяла тряпку, сложила ее, а затем аккуратно развесила на кране. – Все должно быть правильно. Мама клялась, что я родилась такой. Когда я только начинала ходить, требовалось по пятнадцать минут надевать на меня ботинки по утрам. Она еще рассказывала, что, если не натягивала носок до конца – так, чтобы шов упирался в пальцы, – я начинала пронзительно орать. Ей приходилось стягивать носок и надевать снова, пока не получалось как надо... – Сара горько рассмеялась. – Я сводила ее с ума.

Мак поскреб рукой подбородок, с трудом представляя себе эту сцену.

– Но ведь должна же быть для этого хоть какая-то причина? Ведь не было же...

Сара покачала головой, не дав ему закончить вопрос:

– Не было ни трудного детства, ни внутриутробных повреждений, ни плохих отношений с родителями, ни деспотичных родственников. – Ее голос приобрел напевное звучание, когда она перечисляла все эти психологические термины. – Грег часами расспрашивал меня об этом, пытаясь найти хоть какое-то темное пятно в моем прошлом. Но меня сильно раздражает, когда приходится играть роль жертвы или вешать на кого-то свою вину. Сколько себя помню, я всегда видела все либо черным, либо белым, правильным или неправильным, хорошим или плохим. Я сама веду себя именно так, и меня это ничуть не беспокоит. Это совершенно не мешает моему образу жизни.

– Не мешает, когда живешь как коммивояжер.

– Я не живу как коммиявояжер.

Мак уставился на нее как громом пораженный, внезапно осознав всю важность своего бесцеремонного замечания. Теперь он все понял. С момента их встречи его точило чувство какой-то недосказанности между ними, а теперь он нашел объяснение ее странным и, казалось, не имеющим под собой почвы путешествиям.

– Вот оно что, понял! – Он торжествующе хлопнул рукой по столу. – Вот почему ты все продала и снялась с насиженного места! Чтобы не менять своих норм поведения, ты сузила свой мирок до какого-то количества действий, которые надо совершать правильно. Вместо того чтобы избавиться от одержимости, ты избавилась от вещей, которыми была одержима. – Он начал загибать пальцы: – Дома нет, имущества нет, беспорядочных связей нет...

– Ну что ж, доктор Уоллас, благодарю за этот блестящий анализ, – зло прервала его Сара.

Ее надменный тон заставил Мака быть более осторожным в выражении своих эмоций.

– Эй, я не хотел тебя обидеть, но неужели ты не понимаешь... – извиняющимся тоном начал он.

– Мне не нужно, чтобы ты догонял меня там, где отстал Грег.

– Я только хотел...

– Я прекрасно понимаю, почему делаю то, что делаю. Когда у тебя всего три пары обуви, их всегда легко привести в порядок. – Сара улыбнулась ему нежно и в то же время насмешливо. – А теперь, когда мы проанализировали мое поведение и установили, что я полнейшая психопатка, давай поговорим о тебе.

– Обо мне? – Мак засмеялся, но что-то во взгляде Сары заставило его почувствовать неловкость. – Я совершенно нормален. Отличные дети, отличное ранчо, отличная жизнь...

– Неужели? – Сара как-то по-мужски фыркнула. – Ну, давай посмотрим, а как насчет... Ронды?

Мак дернулся так резко, что его нога в гипсе, которая все еще лежала на стуле, соскользнула на пол.

– Проклятье! О! Проклятье!

Сара только взглянула на него, подняв брови, но Мак понял, что она отомщена.

– Вот то, что я называю реакцией коленного рефлекса, – сказала она. – В чем дело? Я затронула больную тему? Маленькие неприятности в райских кущах?

– Ну ладно, я вижу, к чему ты клонишь. – Ему хотелось прекратить этот разговор прямо сейчас. – Никто не любит, когда его рассматривают под микроскопом, поэтому я продолжаю и признаю: возможно, я тяжело пережил развод. Так вот. Но мы сэкономили тысячи долларов на лечении и обошлись без программы в двенадцать этапов.

Однако Сара, казалось, не собиралась так легко сдаваться.

– Ну хорошо. Мак, ради Бога, ты в разводе уже пять лет. В этой местности подходящих женихов раз-два и обчелся. Вокруг тебя должны были увиваться женщины, но ты по-прежнему живешь один, и одно только имя твоей бывшей жены моментально выводит тебя из себя. – Сара решилась взглянуть на него. – Здесь мы явно имеем дело с остаточными проявлениями гнева.

В ее голосе Мак распознал авторитетные нотки ее бывшего мужа, ставившего диагноз, и понял, насколько он ненавидит его, хотя никогда и в глаза не видел.

– Ничего остаточного тут нет. Очень тяжело быть выбитым из колеи, вот и все. – Он выдавил улыбку. – Звучит, как в западной песенке в стиле кантри, а?

– Множество жен покидает своих мужей, Мак, и мужья переносят это. – Сара подошла к Маку, отодвинула стул и, опершись локтями на стол, стала внимательно смотреть на него. – И что теперь?

– Ничего. Это для меня больной вопрос. Мужчине тяжело признаться, что он не смог содержать женщину. – Ну вот, наконец-то он это произнес. Может быть, теперь она оставит его в покое. Но не тут-то было, ее глаза из серых стали стальными, и он понял, что это только начало.

– Содержать женщину?

– Понимаю, звучит старомодно...

– Попахивает неравенством прав.

– Ну и пусть. Но правда такова: она оставила меня.

– А не ты. Ты говорил, что Ронда ушла, потому что устала от работы на ранчо, оттого, что живет в глуши...

Мак криво усмехнулся:

– Это она так говорила. – Потом он выругался про себя, увидев, что Сара выпрямилась и насторожилась, как гончая, сделавшая стойку при виде добычи.

– Значит, за этим крылось нечто большее? – спросила она. – В каком-то смысле я понимаю ее. Жизнь на ранчо тяжела, даже когда вырастешь в таких условиях.

Мак чуть не рассмеялся. Он-то слишком хорошо понимал Ронду. На самом деле он не так уж и винил ее. Монотонная работа, долгие зимние вечера, одиночество – это может осточертеть любой женщине. Он поверил всем причинам, которые она называла, прежде чем уйти, кроме одной – его самого. Кого она действительно хотела бросить, кем она была сыта по горло, так только им. Только им.

– Как я уже говорила, – продолжала Сара, – это случалось во все времена со многими мужчинами.

– Но только не со мной, – резко ответил он.

– Не с тобой? – Голос Сары звучал зло. – Вот как проявляет себя исковерканный эгоизм. Тебя послушать, так все как в этих жалостливых песенках в стиле кантри.

Мак потянулся за костылями, лежащими под столом.

– Давай не будем больше об этом, Сара, – сказал он, вдруг почувствовав себя смертельно уставшим. Его лодыжка заныла, когда он поднялся на ноги. – Это было слишком давно.

Сара втянулась в рабочий ритм ранчо без видимых усилий: она готовила еду, убиралась, помогала ребятам на бензозаправке, а чаще всего каталась верхом. Иногда с кем-то из мальчишек она ездила проверять стадо или привозила телятам соль, а иногда просто каталась для собственного удовольствия. Мчась галопом по рытвинам и ухабам обширных пастбищ, она с удивлением обнаружила тот же радостный и пьянящий покой, какой находила в своих скитаниях. Она и не подозревала, что можно найти такую свободу где-либо еще кроме большой дороги. Иногда ей хотелось понять, возможно ли бежать, оставаясь на одном месте. Если бы только было можно глубоко дышать, когда тебя окружают стены фермерского дома. Если бы только было возможно любить того, кто от тебя ничего бы не требовал.

Давящее присутствие Мака не способствовало приведению ее путаных мыслей в порядок. Однажды днем, когда Сара возвращалась с верховой прогулки, он встретил ее, выходя из конюшни, как раз вовремя, чтобы ухватиться за поводья, остановить гарцующую, взмыленную кобылу и дать Саре возможность спешиться.

– Спасибо, – сказала она.

– Хорошо покаталась?

– Великолепно. – Она соскользнула с седла и повернулась к нему, но он оказался так близко, что Сара отпрянула назад. Каблук у нее подвернулся, и она оступилась. Мак протянул руку, чтобы поддержать ее, но костыль выскользнул у него из-под мышки и шлепнулся, ударив в бок разгоряченную кобылу. В испуге вскинув голову, лошадь выдернула вожжи из рук Мака. Потеряв равновесие, он зашатался и с широко раскрытыми от испуга глазами, такими же, как у кобылы, с шумом приземлился в пыль на пятую точку. – О Боже, ты в порядке? – Сара опустилась на колени рядом с Маком, пытаясь скрыть улыбку при виде того, что пострадало только его самолюбие. Она протянула ему руку. – Мак, ты не должен пытаться помогать мне, не то сам убьешься когда-нибудь.

– Ты права. Каждый раз, когда я это делаю, я приземляюсь на задницу. – Он ухмыльнулся. – Ты опасная женщина, Сара Шепперд.

Их взгляды встретились и задержались друг на друге, ее губы дрогнули в улыбке. Его синие глаза потемнели, и Сара почувствовала, как ее сердце чуть не выпрыгнуло в ответ. Мгновение затянулось и, казалось, не хочет кончаться, и все ранчо свернулось в то небольшое пространство, которое отделяло ее тело от его.

– Чертовски опасная, – выдохнул Мак. Он взял ее за руку, притянул к себе и нашел губами ее губы.

Сара все еще тяжело дышала после бешеной скачки, а сейчас ей, казалось, вообще не хватает воздуха. Сердце застучало у нее в груди, когда он развернул ее и усадил себе на колени, а ее голова уютно устроилась у него на плече. Ей даже не приходило в голову, что ее губы могут не раскрыться навстречу его поцелую. Напротив, Сара подняла руки и притянула ближе его голову, смутно сознавая, что сбросила с него шляпу. Она перебирала пальцами пряди его волос. Ощущение его губ и языка было словно продолжением верховой прогулки, таким же стихийным и земным. Его бедра под ней двигались в таком же чувственном и примитивном ритме. Застонав, он опустил ее на землю и склонился над ней, и твердая земля совсем не казалась ей жесткой.

Ощущать тяжесть его тела казалось ей нормальным. И запах лошади, пота и пыли. Ей хотелось испытывать грубое, мощное первобытное чувство, хотелось, чтобы горячее солнце ласкало своим теплом ее обнаженную кожу, чтобы пыль проникала в поры, а песок забивался в волосы.

Когда Мак расстегнул пуговицы на ее рубашке и Сара предстала обнаженной перед его взглядом, таким же горящим, как солнце, это тоже показалось ей нормальным. Саре хотелось двигаться с ним в одном ритме, встречая сопротивление его сильных и гибких мускулов, как несколькими мгновениями раньше в седле. Ей хотелось крепко обхватить его ногами и держать так до тех пор, пока она не получит новые сладостные ощущения. Смогла бы она бежать, оставаясь на одном месте? – спрашивала она себя. Ясно, что она могла бы летать, но только до тех пор, пока Мак держит ее в своих объятиях.

– Прекрати! – рявкнул Мак, и Сара в смущении открыла глаза, когда горячее лошадиное дыхание обожгло ей лицо. – Ну-ну, девочка, иди отсюда. – Мак приподнялся на локте и оттолкнул любопытную кобылу, которая подошла и ткнулась мордой ему в шею. Но она продолжала стоять над ними с волочившимися по земле поводьями.

Мак со стоном неохотно перекатился через Сару и сел. Теперь, когда он уже не загораживал солнце, оно светило ей прямо в лицо, и Сара сощурилась. Она с трудом села. Вместе с ярким светом к ней вернулось и здравомыслие – она быстро застегнула пуговицы на рубашке и заправила ее в джинсы.

Мак поднял шляпу с земли и опять шлепнул кобылу:

– Уходи!

Лошадь неохотно отступила назад на пару шагов, потом остановилась, не желая двигаться с места, и с упреком в глазах посмотрела на Мака. Сара затряслась от смеха:

– Она ревнует.

С трудом поднявшись на ноги, она взяла костыли и протянула руку Маку. Он отряхнул шляпу от пыли, хлопнув ею несколько раз о джинсы, и нахлобучил ее на голову, и только потом взял Сару за руку, позволяя ей помочь ему. В первое мгновение Сара качнулась под тяжестью его веса, но потом нашла более устойчивое положение для ног, и Мак легко поднялся.

– Вот так хорошо, – тихо проговорил он, – смотри не урони меня. На мне быстро появляются синяки.

В пятницу восход был сияющим и безоблачным, что предвещало жаркий день. К семи часам в доме было уже полно народу. Либби с семьей прибыли первыми. Либби и Карл пошли на конюшню, чтобы помочь Маку нагрузить машины всем необходимым. Ее дочь Ребекка, девочка с ангельским личиком, с необычной голубой прядкой в белокурых волосах и множеством сережек в одном ухе, ходила по пятам за Якобом, не скрывая своего обожания. Эдит хозяйничала на кухне: она достала из кладовки огромные кастрюли, а затем принялась тушить огромные куски мяса. К тому времени, когда прибыли Риды – худощавый мужчина с густыми черными усами и его неразговорчивый сын с едва показавшимся пухом над верхней губой, – все уже готовы были отправиться в путь.

Остаток дня пролетел в горячей суматохе, сопровождавшейся тяжелыми сельскими запахами. Либби и Мак, которые приладили к стремени хитроумное устройство для загипсованной ноги, по очереди подтягивали на веревках упирающихся животных и тащили их к Якобу и Риду-младшему, а те, в свою очередь, валили их на бок. Майкл то и дело оттягивал кожу на ребрах теленка, чтобы ввести вакцину от «черной ножки». Саре поручили подносить Карлу Свенсону горячие щипцы от бочки, где они разогревались на газовой горелке, и она носилась с ними взад-вперед. Отец Либби, чья лысая голова была защищена от солнца сомнительного вида соломенной шляпой, брал у нее раскаленные щипцы и выжигал клеймо, причем возникал такой сильный запах паленой шкуры, что все чуть не задыхались. Нож то и дело поблескивал в его узловатой руке, когда он умело кастрировал теленка, а затем двумя быстрыми ударами книзу удалял роговые наросты. Когда Якоб убирал колено с шеи оглушенного животного, оно, с трудом сознавая, что свободно, стояло и встряхивало головой, обрызгивая всех капельками крови, сочившейся там, где порез был сделан глубже обычного.

Под ногами людей и скота грязь перемешалась с навозом и мочой. К полудню, когда подъехала Эдит на грузовике, нагруженном бифштексами, хлебом с маслом, яблочным пирогом и холодным чаем со льдом, глаза у Сары были красными и слезились, а живот прилип к спине.

Суббота и воскресенье пролетели в таком же изнуряющем ритме. Только поздним воскресным вечером они наконец распрягли последнюю лошадь, положили продукты на хранение, повесили щипцы на крючки в конюшне и последний большой котелок запихнули на полку в кладовке. Все собрались на кухне, взрослые попадали на стулья с ледяным пивом в руках, вытянув перед собой ноги. Гипс Мака приобрел серый налет, который почти скрыл все надписи. Подростки сидели на полу, скрестив ноги, пыль покрывала их с головы до пят таким густым слоем, что голубой прядки в волосах Ребекки практически не стало видно.

– Я рада, что в следующие выходные мы будем отдыхать, – сказала Либби, прикладывая ко лбу прохладную банку с водой. – Я с нетерпением жду танцев.

– Я тоже, – сказала Ребекка, покосившись на Якоба.

– Представляю, как эта толстушка Сьюзи будет наверстывать, – добавил отец Либби со смешком, – я слышал, как она рассказывала, что заказывает спирт по каталогу медобслуживания, который получает больница.

– Ах, какой аромат! Не запах ли это «а-ля паленая шкура», который витает над этим праздничным сборищем? – Голова с твидовой водительской кепкой, лихо заломленной набекрень, появилась за сетчатой дверью.

– Сайрес! Это Сайрес! – Майкл вскочил на ноги и бросился к двери, чтобы распахнуть ее. – Что ты здесь делаешь? Сейчас же не август?

– Я услышал зов предков, мой мальчик, и не смог ему противиться. Здравствуйте, здравствуйте все. – Сайрес. Беннингтон перешагнул через порог. Его худое удлиненное лицо расплылось в улыбке. На нем были ботинки на резиновой подошве со шнуровкой, коричневые вельветовые штаны и твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях. Трубка с сильно изжеванным кончиком торчала из нагрудного кармана пиджака. Профессор сорвал кепку с головы, покрытой седыми и уже начинающими редеть волосами, и приветствовал усталых людей со свойственной ему эмоциональностью.

Когда он заметил Сару, взгромоздившуюся на стойку, его зеленоватые глаза засверкали еще сильнее.

– Сара, крошка моя! Извини, что не обнял тебя в твоем родном штате, но я так рад видеть, что ты до сих пор здесь. – Он осторожно прижался к ней щекой. – Я чрезвычайно рад! Не говори, что Маку и его семье удалось побороть твою любовь к путешествиям.

– Только на одно мгновение. – Она улыбнулась этому колоритному человеку, который был так не похож на ее мужа и который был ей таким близким другом. – Честно говоря, ты очень удачно выбрал время. Комната для гостей ждет тебя. Завтра утром я непременно уеду.