Текст книги "Пока ещё жив"

23

Покупать коллекционные вещи – дело непростое, нужно уметь правильно выбирать время. Анна Галишия, как и другие истинные коллекционеры, прекрасно это знала.

Она сидела в позолоченном, обтянутом белым велюром кресле, точной копии кресла Геи в ее апартаментах на авеню Сентрал-Парк-Уэст, фотографию которых поместил журнал «Хэлло!». Кресло по заказу изготовила одна мебельная фирма в Брайтоне, и теперь Анна сидела в нем точь-в-точь в той же позе, что и Гея, с незажженной сигаретой между указательным и средним пальцами опущенной безвольно руки. Иногда она представляла себя сидящей в Дакота-Билдинг перед окном с видом на Центральный парк. В том самом здании, возле которого застрелили Джона Леннона.

В звездах, умерших насильственной смертью, было что-то особенное, волнующее и притягательное.

Она затянулась воображаемой сигаретой, потом стряхнула воображаемый пепел в эмалированную пепельницу с изображением Геи. Это время, субботнее утро, Анна любила больше всего, ведь впереди еще весь уик-энд. Целых два дня, полностью посвященные кумиру! А на следующей неделе – о боже, она едва сдерживала волнение! – Гея будет здесь, в Брайтоне!

Местная газета, «Аргус» – она лежала сейчас раскрытая перед Анной, – поместила фотографию невзрачного домика в Уайтхоуке, где родилась Гея. Только тогда ее звали, конечно, не так. Тогда она была Анной Мамбай. Но, криво усмехнулась Анна, разве не все они меняли свои имена?

Она осторожно сняла с колен ноутбук, переставила его на пол, сделала глоток кофе – Гея спасает эксплуатируемых, – сваренного из зерен средней обжарки, поднялась и подошла к серебристому воздушному шарику с розовыми буквами, складывающимися в надпись: Тур Геи: сердечные тайны. Обошедшийся в шестьдесят фунтов, шарик свисал с потолка, покачиваясь на шнурке. Выглядел он немного съежившимся. Анна подтянула его пониже, любовно подкачала гелием из специально хранившегося для этой цели баллончика и отпустила.

Она снова села, вдыхая наполнявшие комнату запахи: картона, бумаги, винила, лака и едва ощутимый аромат «Полуденного романа», духов Геи, которые распыляла ежедневно. Потом подняла ноутбук и вернулась на аукционную страницу eBay.

На этот раз борьба шла за бутылку «пино нуар», произведенного из экологически чистого винограда, выращенного на собственном винограднике Геи в долине Напа. Как и все другие ее товары, бутылка была помечена помещенным на этикетке логотипом крошечной скрытной лисички, лисички-подружки, и снабжена личным автографом звезды. Все деньги, вырученные на этом благотворительном аукционе, уходили на содержание школы в Кении. Еще одно доказательство благородства и доброты Геи Лафайет. Вино выставил на продажу некий британский поклонник Геи, победивший Анну на первом аукционе три года назад. Другая поклонница звезды по секрету предупредила Анну на чат-форуме, что недавно этот коллекционер потерял работу и ему срочно требуются наличные.

Именно этого вина в коллекции Анны и не хватало, что серьезно ослабляло ее позиции. Во всем мире насчитывалось двенадцать бутылок с автографом Геи на этикетке. Деньги у Анны были, так что она могла побить самую высокую ставку и потому чувствовала себя всесильной. Сегодня ее не превзойдет никто! «Пусть только попробуют», – с мрачной усмешкой подумала Анна.

Когда они встретятся на следующей неделе, она обязательно расскажет Гее об этой бутылке. Может быть, даже прихватит бутылку с собой и попросит Гею проставить на этикетке дату.

До конца аукциона оставалось двадцать восемь минут. На экране выскочило очередное предложение – 375 фунтов! На целую сотню больше, чем в прошлый раз. Борьба разгоралась.

Но кто бы ни участвовал в торгах, сегодня у них не было ни малейшего шанса против Анны. Сегодня она была в особенном настроении, которое называла настроением глубокого кармана и которое почти наверняка гарантировало победу. Лишь один раз, в прошлом году, кому-то удалось взять над ней верх. Только один раз. Ха!

Все ее знакомые коллекционеры жили в предвкушении нового фильма с участием их кумира. «Королевская любовница». На фанатских сайтах только о нем и говорили. Если картина станет хитом – а все указывало, что так оно и будет, – то ценность ее коллекции взлетит до неба!

Впрочем, продавать Анна не собиралась. Она всегда только покупала и не намеревалась менять стратегию. Ее раздражало, когда люди начинали тупо играть против нее. Они как будто претендовали на то, что по праву принадлежало ей одной. Анна смотрела на новую ставку, и ее душила злость.

Вы еще не знаете, с кем связались.

24

После разговора с Томом Мартинсоном Рой Грейс отправился в Льюис, точнее, в свой любимый цветочный магазин «Риверсайд флорист». Хозяйка, Николь Хьюз, готовила букет для клиента, и он сначала подождал, пока она закончит, а потом попросил большой букет для Клио – порадовать после работы.

Наблюдая за Николь, Грейс заметил, что она прихрамывает.

– Надеюсь, кому-то досталось сильнее, – пошутил он.

– Ха-ха! Черта с два! Коленка. Побаливает изрядно, но вы же пришли не мои жалобы слушать!

Выйдя из магазинчика, он положил букет в багажник и, прежде чем поспешить в Брайтон, на встречу с Гленном Брэнсоном, еще раз взглянул на фотографию, которую Клио прислала на его «блэкберри». На слова, процарапанные на капоте ее машины.

«ПОЛИЦЕЙСКАЯ ШЛЮХА. ТВОЙ РЕБЕНОК СЛЕДУЮЩИЙ».

Сомнений относительно автора этого послания не было. С таким же успехом Эмис Смолбоун мог оставить свой автограф. И конечно, как и тогда, в случае с теми словами на лужайке перед домом, он сделал это не сам. Такой человек, как Смолбоун, руки марал нечасто, разве что удовольствия ради издеваясь над жертвой – отрезая пальцы, уши или гениталии.

Но в чем смысл послания? Грейс задумался.

Если бы Смолбоун хотел отыграться на Клио, он организовал бы нападение и не мелочился. Подумать о безопасности Клио, конечно, надо, но сейчас, решил Грейс, непосредственной угрозы ей лично нет. Надпись на машине – это скорее вызов, уничижительный жест. Эмис Смолбоун дает знать, что вышел из тюрьмы, и напоминает, что ничего не забыл. Типичное для подонка поведение – нарушить правила освобождения, поиграть на нервах у властей, посмотреть, что они готовы терпеть и что можно себе позволить.

Ладно, он еще пожалеет, пообещал Грейс.

* * *

Заведение Грешама Блейка скромно располагалось на углу Черч и Бонд-стрит, неподалеку от дома Клио. Грейс не раз проходил мимо него, с любопытством поглядывая на выставленные в витрине пестрые предметы мужского гардероба, но внутрь не заходил никогда – эти вещи не только были ему не по карману, но и предполагали совсем иной стиль жизни. Интерес к одежде проявился у него относительно недавно, с подачи Гленна Брэнсона, изводившего насмешками и призывавшего предпринять меры, чтобы выглядеть моложе и круче. Как и большинство детективов, он предпочитал носить строгие деловые костюмы, потому что, работая в полиции, никогда не знаешь, где окажешься или с кем встретишься в течение дня.

Без нескольких минут одиннадцать Грейс оставил машину на многоуровневой стоянке возле Черч-стрит – цены здесь каждый раз вызывали у него не лучшие чувства – и, подойдя к тротуару, увидел Гленна Брэнсона, стоявшего у витрины с телефоном у уха. Вид он имел такой, словно ему принадлежало все заведение. День выдался теплый и солнечный, и тротуары заполнили толпы гуляющих. Чуть выше по улице пролетела, завывая сиреной и пугая мигалкой, полицейская машина, но горожане настолько привыкли и к одному и к другому, что лишь несколько человек повернули голову.

– Какие новости? – первым делом спросил Грейс, когда сержант закончил разговор, а звук сирены стих вдалеке.

Брэнсон сунул телефон в карман.

– Пока ничего особенного. – Он взглянул на часы. – Вскрытие начнется в полдень. Ты пойдешь?

– Подумал, что оставлю тебе такое удовольствие. Если, конечно, не возражаешь. У меня, видишь ли, кишка тонка.

Брэнсон застонал:

– Да, вот уж где ужас.

Грейс усмехнулся, хотя настроение и не располагало к шуткам. Мысли постоянно соскакивали на новость об освобождении Эмиса Смолбоуна и неприятность с машиной Клио.

– Да, еще кое-что, шеф. У матери Беллы, похоже, случился приступ. Ее увезли в больницу, и я отпустил Беллу.

Грейс кивнул. Обычно он не допускал, чтобы личное как-то мешало расследованию, тем более в критически важные первые дни, но для Беллы Мой мать была всем. В свои тридцать с лишним Белла жила в одном доме с прикованной к кровати женщиной, не имея, насколько знал Грейс, никакой личной жизни.

– Жаль, – сказал он.

– Белла очень расстроилась.

Брэнсон вошел в ателье первым, Грейс последовал за ним. На полках лежали рубашки, в углу высились коробки с обувью, на витринах демонстрировались запонки для манжет. Туфли тонули в толстом ковре, в воздухе висел густой, терпкий аромат мужского одеколона. Брэнсон представился стоявшему за прилавком молодому человеку с фигурной стрижкой, перебрал свисавшие с полки галстуки и повернулся к Грейсу:

– Тебе бы, старичок, несколько таких не помешали. Твои галстуки – тряпки. И новый костюмчик здесь определенно можно подобрать. – Он показал на яркий голубой пиджак в мелкую белую полоску, в который был одет стоявший рядом манекен. – Вот этот точно придал бы тебе солидности. Выглядел бы настоящим шефом.

Грейс с сомнением посмотрел на костюм – слишком кричащий, на его вкус. Когда Гленн в прошлый раз вытащил его «приодеться», он ухитрился потратить около двух с половиной тысяч фунтов. Больше на уговоры друга он не соблазнится, тем более учитывая предстоящие расходы на ребенка.

Между тем внимание сержанта уже привлек белый пиджак.

– И вот этот тебе тоже пойдет. Помнишь тот фильм Алека Гиннеса, «Человек в белом костюме»?

Ответить Грейс не успел – в помещение, спустившись по короткой лестнице, вошел мужчина лет тридцати пяти с приятным, но встревоженным лицом и взъерошенными волосами, придававшими ему неряшливый вид. На нем был твидовый пиджак, слишком теплый для солнечного летнего дня, свободная рубашка и спущенный наполовину галстук. На лбу у него поблескивали капельки пота.

– Здравствуйте, джентльмены. Я – Райан Фэрриер.

– Гленн Брэнсон, мы с вами сегодня разговаривали. – Сержант протянул руку и, поздоровавшись с портным, добавил: – Мой шеф, суперинтендент Грейс.

Грейс тоже пожал Фэрриеру руку, после чего все трое поднялись по узким, неровным ступенькам в комнату, заставленную рядами стоек с висящими на них костюмами, как готовыми, так и незаконченными, с торчащими нитками. В углу стояло высокое антикварное зеркало. Здесь пахло свежей тканью и лаком. Фэрриер провел гостей дальше, в комнату еще меньше и тоже заставленную стойками с пиджаками и брюками. Кроме зеркала, тут была и тесная, завешенная шторой примерочная. В своем темно-синем, купленном в незапамятные времена на распродаже у «Маркса & Спенсера» костюме, Грейс сразу почувствовал себя неловко.

– Итак, джентльмены, чем могу помочь? – спросил портной, поворачиваясь к ним и складывая руки на груди.

К своему глубочайшему стыду, Грейс заметил, с каким неодобрением Фэрриер прошелся взглядом по его одежде. Сам он никогда бы не отличил дешевый костюм от дорогого, но опытному мастеру, несомненно, хватило пары секунд, чтобы обнаружить характерные признаки.

Брэнсон достал из кармана пластиковый пакетик для вещественных улик и показал портному:

– Эти клочки ткани обнаружены в непосредственной близости от трупа, который нам нужно идентифицировать. Может быть, вы сможете что-то сказать?

– Их можно достать оттуда?

– Боюсь, что нет. – Брэнсон протянул ему пакет. – Извините, отдать в химчистку еще не успели.

Фэрриер неловко усмехнулся, как будто не зная, шутит полицейский или нет, и внимательно осмотрел содержимое.

– Костюмная ткань. Что-то вроде твида.

– Имея в распоряжении вот это, возможно ли определить, какой портной работал с материалом? – спросил Грейс.

Райан Фэрриер еще осмотрел обрывки ткани и нахмурился.

– Образцы слишком малы. Если вам нужно установить, кто пошил этот костюм или пиджак, рассчитывайте на сам материал. Это твид, очень высокого качества, плотный, тяжелый.

– Зимний материал?

– Скорее всего. Он значительно плотнее того, из которого пошит мой пиджак. Из такого твида шьют одежду для занятий на свежем воздухе, может быть для классической охоты. Хотя цвет не самый подходящий. Слишком, я бы сказал, смелый. Чтобы такой надеть, надо быть немного хвастуном.

«Плотная ткань… Можно предположить, – подумал Грейс, – что убийство случилось в холодное время года, скорее всего зимой».

– На мой взгляд, – добавил Фэрриер, – это твид от «Дормей». Могу уточнить у них в понедельник. Вы не могли бы оставить мне небольшой срез?

– Извините, нет, – покачал головой Грейс. – Слишком велика опасность загрязнения образца. Но мы можем оставить вам фотографии.

– А скольких портных может обеспечивать тканью такая компания, как «Дормей»? – поинтересовался Брэнсон.

Фэрриер задумался лишь на секунду.

– Сколько? Да сколько угодно! Сотни. Может быть, тысячи. Их материалы берут все самые лучшие портные – прекрасное качество, хотя и цены, конечно, высоки. Как я уже сказал, этот материал довольно пестрый, так что носить такую одежду рискнет не каждый. Думаю, у «Дормей» есть список покупателей именно этой ткани.

– Спасибо, вы очень нам помогли. – Сержант повернулся к Грейсу: – Хотя, конечно, вещь не обязательно изначально принадлежала жертве. Наш парень мог купить ее в магазине секонд-хенд. В Брайтоне их немало.

Фэрриер принял оскорбленный вид:

– Не думаю, что найдется много таких, кто, заплатив за костюм из дормейской ткани, отдаст его потом или продаст. Качественные вещи приобретают на всю жизнь.

В данном случае до самой смерти, едва не добавил Грейс.

25

Он сидел в полутьме, в тесном, продавленном кресле, слушая непрерывный, негромкий, но назойливый гул моторов, ощущая всем телом дрожь корпуса, когда самолет попадал в зону турбулентности. Большинство пассажиров спали. Спал и его сосед, придурок, выдувший четыре мерзкие коки с виски и теперь регулярно, через каждые несколько минут, начинавший громко храпеть.

В самолете храпеть нельзя. И дети в самолете не должны плакать. Тех, что плачут, следует смывать в туалете. У него руки чесались натянуть соседу на голову пластиковый пакет. В темноте никто бы и не увидел.

Но злость приходилось сдерживать.

Поэтому на коленях у него лежала открытая книга – «Управляйте вашим внутренним гневом».

Проблема заключалась в том, что само чтение книги вызывало злость. Написал ее какой-то шарахнутый психолог. Разве психологи в чем-то разбираются? Да они же сами все чокнутые.

«Глава 5. Составьте свой личный план действий (разработка Лорейн Белл)

Составьте свой собственный план по управлению и снижению гнева и постоянно носите его с собой».

Носить с собой? Где? В чем? В портфеле? В чемодане? В миске на голове? Привязать к мошонке?

«Отмечайте, когда именно вы более всего склонны к гневу. Например, после напряженного рабочего дня или употребления алкоголя».

Или после того, как жизнь в очередной раз насрет на тебя с большой высоты?

Он чувствовал, как в нем снова начинает подниматься злость. Сосед снова захрапел, громко, как цепная пила. Он ткнул его в бок, сильно, по-настоящему, и, повернувшись, процедил:

– Заткнись на хрен, ты понял?

Сосед сонно моргнул, не понимая, в чем дело.

Он поднял руку со скрюченными пальцами.

– Захрапишь еще раз – язык вырву.

Секунду-другую сосед смотрел на него так, будто хотел что-то сказать, но потом передумал, похоже поняв, что это не пустая угроза. Глаза его беспокойно забегали. После недолгого колебания он расстегнул пояс, поднялся и пошел по проходу.

Он вернулся к книге.

«Я знаю, когда начинаю злиться, потому что отслеживаю ранние предупреждающие знаки. Такие, например, как ощущение дрожи, сжатые кулаки».

Да, его уже трясло, и пальцы уже сжались в кулаки. В том-то и дело, что мог бы не только вырвать храпуну язык, но и получил бы от этого удовольствие, как те люди, что в давние времена вырывали языки раскаленными щипцами. Придурок это заслужил. Люди не имеют права так храпеть.

«Когда я злюсь, я думаю или говорю себе так…»

Дальше шли пустые строчки, которые следовало заполнить. Но он ничего заполнять не собирался, потому что и так знал, какие мысли приходят в голову.

«Причины, по которым я хотел бы измениться:

Последствия несдержанности?

Потому что я плохо чувствую себя потом?

Потому что я нездоров, и злость не помогает выздоровлению?»

Он захлопнул книжку, чувствуя в себе гнев. Если гнев вырвется, унять его будет уже невозможно, останется только ждать, пока он уймется сам. Гнев походил на змей, дремлющих ядовитых змей, которые проснулись, развернули кольца и уже готовятся к броску.

В том-то и дело, что ему нравилось это чувство.

Гнев освобождал. Гнев придавал сил.

Слишком многие слушали слова того придурка Матфея: «Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую».

Вот так. Без дураков.

Он пообещал прочитать книжку и заполнить все пробелы. Таким было одно из предложений доктора. Постараться перефокусировать свой гнев во что-то позитивное. Ха! В чем тут смысл? Да, он делал в прошлом плохие вещи, но во всем были виноваты змеи. Не он виноват, что люди будят змей.

И эти змеи бодрствовали уже несколько дней.

26

Что облегчает полиции работу, размышлял Рой Грейс, так это предсказуемость некоторых преступников. Злоумышленники старой школы привязаны к определенной территории и не способны расстаться с привычками, например с выпивкой.

Но, как и все в жизни, ничто не стоит на месте, и прежние мошенники, с которыми опытные полицейские могли завязать своего рода доверительные отношения за кружкой пива в пабе и у которых вытягивали порой ценную информацию, вымирали как динозавры. На смену им приходило новое поколение, более жадное, вульгарное, злобное и куда менее склонное к общению.

Нужный осколок уходящей эпохи Грейс нашел в четвертом пабе, куда вошел незадолго до полудня. Терри Биглоу сидел сгорбившись в мрачноватом пустом зале, изучая расписание скачек. На столе перед ним стоял наполовину пустой стакан в полпинты. Рядом привалилась к стене палка. Никого больше в зале не было, если не считать бритоголового, в татуировках крепыша за стойкой, который, за неимением более увлекательного занятия, протирал стаканы.

Как и Эмис Смолбоун, Биглоу был наследником одной из самых больших в городе криминальных семей. На протяжении трех первых послевоенных десятилетий Биглоу заправляли в Брайтоне наравне со Смолбоунами: крышевали бизнес, контролировали значительную часть наркоторговли, отмывали деньги через сеть магазинов по продаже антикварной мебели и ювелирных украшений. В те дни связываться с Биглоу рискнул бы далеко не каждый, смельчаку же могли запросто попортить карточку – бритвой или кислотой. Когда-то он слыл модником и любил хорошо и дорого одеваться, но та пора миновала – и уже давно.

Последний раз Рой Грейс видел его несколько месяцев назад, и тогда Биглоу сказал, что заболел. Произошедшая с ним за это время перемена поразила суперинтендента. Сухое, кожа да кости, лицо, неухоженные, торчащие клоками волосы, содержавшиеся когда-то в безупречном виде, потрепанный коричневый костюм и кремовая рубашка – без галстука, застегнутая на все, до самого верха, пуговицы. Одежда сидела мешковато, словно старик уменьшился на три размера.

Биглоу уставился на подошедшего к столику Грейса глазами испуганного грызуна, потом тонкие, влажные губы расщепились в невеселой улыбке.

– Инспектор Грейс, рад видеть! – Голос у него был слабый, дрожащий, с присвистом, как будто сам акт речи давался ему с трудом и отнимал слишком много сил. Лежавшие на столе руки исхудали до такой степени, что напоминали птичьи лапки. Браслет золотых часов болтался на тонком запястье.

– Вообще-то, Терри, детектив-суперинтендент, – поправил старого знакомца Грейс, опускаясь на стул напротив.

От Биглоу исходил неприятный запах, словно он спал одетый.

– Да, вы же пошли на повышение. Теперь вспомнил, вы же сами мне и говорили. Поздравляю. – Он нахмурился. – Или я уже поздравлял?

Грейс кивнул:

– Да, в прошлый раз. – Он кивком указал на стакан. – Могу угостить?

– Пить-то мне не полагается. Больной. Вы и сами видите, инспектор… извините, детектив-суперинтендент. Заработал рак. Держусь на лекарствах, а с ними пить не положено. Да только какая теперь разница, верно? – Он посмотрел Грейсу в глаза, словно надеясь услышать слова поддержки от старого противника.

Как реагировать? Грейс не знал. Если бы предложили пари, он не дал бы Биглоу больше нескольких недель, в лучшем случае пары месяцев.

– Медицина, как говорят, наука неточная. Что и как, этого никто не знает. – Он улыбнулся.

Биглоу не ответил, только смотрел. «Боится», – подумал Грейс. А ведь он и вправду боится.

А ведь когда заправлял половиной города, не боялся, так, Терри? О чем будешь думать в последние секунды? О тех, чью жизнь поломал наркотиками? О ни в чем не повинных владельцах магазинов, чьи заведения поджигал, потому что они отказывались платить за «крышу»? О беспомощных стариках, у которых твои молодчики отбирали самое ценное? Как ты будешь чувствовать себя, отправляясь на встречу с Творцом со всем этим?

– Так чем могу помочь, мистер Грейс? – просипел Биглоу. – Вы ж сюда не ради доброго пива пришли и не за приятной компанией.

Задавая вопрос, Грейс внимательно следил за глазами собеседника.

– Слышал, Эмис Смолбоун вышел?

Биглоу отреагировал не сразу.

– Так, значит, вышел? – прохрипел он наконец. – Долгонько его тут не было. Оно и к лучшему, я так скажу.

Грейс знал, что эти двое никогда теплых чувств друг к другу не питали.