Текст книги "Тени звезд"

3

23 октября 1849

Тепло словно откуда-то извне проникало в сердце Джины, словно сочилось огненным потоком сквозь открытую рану в груди и обжигало внутренности, ветвясь между ними, затекая во впадины. Тело распадалось на части от тупой боли, косыми шрамами избороздившей его. Джина слышала, как кровь стучит у нее в висках и чувствовала, как ударяется она об артерии на шее, едва не просачиваясь сквозь тонкую кожу, и это ощущение бесконечного биения внутри, затмившее любые иные чувства, сводило ее с ума. Она пыталась ощутить свое тело и пошевелиться, но каждый раз ей казалось, что от нее остались лишь сосуды, бесперебойно перекачивающие кровь, и прозрачная оболочка кожи, и постепенно тонущие в жаре органы, но не кости и плоть.

Она чувствовала, как сжимается и расширяется ее сердце, сжимается и расширяется – каждое мгновение, и каждое мгновения несет с собой ощущений беспомощной боли.

Джина ощутила капилляры в своих глаза, услышала, как трепещут ее собственные ресницы, и пятна желтого света пронзили тьму, из которой она уже потеряла надежду выбраться. Ей показалось на мгновение, что она была убита врагом, и вот ее сила обретает новый облик. Но ощущение это было ложным, и чем сильнее она пыталась вырваться из мрака, тем явственней ощущала рядом с собой жизнь Торвальда, к теплу которой примешивалось сильнейшее волнение энергии, которому Джина не могла поверить в своей агонии.

Поток воздуха свободно проник в ее легкие и с кровью вырвался обратно. Она ощутила его в своем горле так, словно оно было перерезано, так, словно ее артерии были полностью рассечены и опустошены. И в следующее же мгновение тонкая боль прошла вдоль этого пореза, плотно сшивая ровные края раны. Звуки дыхания и крови пропали – и Джина, почувствовав свое тело, смогла распахнуть глаза.

Над головой ее пересекались деревянные балки, и звук стекающей воды и запах крови заставили ее обернуться. Она увидела широкую спину Торвальда, загородившую собой окно, сквозь которое пробирался в комнату холод и бледный сапфирный свет осени. Охотник омывал окровавленные руки и не заметил ее пробуждения.

Джина попробовала пошевелиться, но тело ее сопротивлялось, не желая подчиняться. Она только могла ощущать влажную ткань под своей обнаженной спиной и то, как быстро стягиваются раны на ее теле. К ней приблизился пес и стал облизывать безжизненно свисающую с кровати руку. Торвальд поднял голову.

– Джина! – он в несколько мгновений достиг кровати. – Можешь говорить? – спросил он тихо.

– Да. – голос ее был слаб, и она с трудом различала черты его лица.

– Скоро раны затянутся. – Торвальд заметил, что ее лихорадит, и накрыл вторым одеялом, и стер капли пота с ее лба.

– Она не собиралась убивать меня. – прошептала Джина. – Она пришла одна, без ведома сестры. Ей было что-то нужно от меня, Торвальд.

– Не будем сейчас об этом. – охотник подал ей воды.

– Я зашил несколько ран, а в остальном у нас появился помощник.

– Его имя? – Джина попыталась приподняться, но мышцы совершенно ослабли, и она снова рухнула на подушку. Она ощутила, как по ее плечу медленно ползет черный металлический шар с несколькими тонкими как иглы конечностями. – Откуда это у тебя? – прошептала Джина, пытаясь придать голосу твердость, но сознание уже покидало ее. – Торвальд! – едва шевеля губами произнесла она, и голос ее заглушила тишина небытия.

Когда спустя часы или минуты тьмы Джине вновь удалось очнуться, она обнаружила, что тело ее залатано, и лишь некоторые раны осталось стянуть Торвальду вручную: медицинский механизм сделал свою часть работы. Джина взяла в руки маленький черный шар, когда тот еще едва шевелился, и он в последней судороге замер на ее ладони.

– Воин выбрался. – прошептала Джина чуть слышно.

– Да. – ответил Торвальд. – И пришел нам на помощь.

– Элигос. – это имя прозвучало подобно песне, и походило своей мелодией на звон двух столкнувшихся лезвий, столкнувшихся и зазубрившихся в то же мгновение или разбившихся на осколки. – Я чувствовала его борьбу.

– Он всегда был рядом. Помогал мне лечить тебя. Эта вещь – Торвальд указал на металлический шар в руках Джины, – была у него последней.

– Я знаю. – Джина приподнялась на локтях, всматриваясь в дрожащий полумрак у окна. – Элигос! – позвала она тихо. – Тысячелетия минули с тех пор, как я в последний раз видела твое лицо! – она протянула руку в темноту, и из мрака ей ответили прикосновением энергии столь мощной, что она прорубала собой пространство.

– Дорэль Мэй! – прозвучал голос, звучный и теплый, как прикосновение к нагретому на полуденном солнце камню.

– Я потеряла имя. – Джина ощутила, как бледная пелена затуманила ее взгляд, и словно лезвие опустилось на ее кожу. – Я потеряла все свои имена, и осталась человеком. – прошептала она, принимая выступающий из темноты облик воина. – Ты говорил, что больше не произнесешь этого имени, говорил, что оно меня погубило.

– Так или иначе, я подчиняюсь твоим приказам. – воин опустился на одно колено, сжимая в огромной ладони эбенового цвета бледную руку Джины.

Джина потянулась к Элигосу и обвила его шею, ощущая холод доспехов, сковывающих его тело.

– Я знала, что ты выберешься. Но, боюсь, я не стала лучше за эти века. – прошептала она. – Я достойна лишь твоего осуждения.

– Твои деяния всегда причиняли мне боль, но я находил в себе мудрость оправдывать их. И что бы ни случилось, я на твоей стороне. – Элигос отпустил Джину и взял ее за плечи, заглядывая ей в глаза своими непроницаемо черными глазами. Его темная как оникс кожа была матовой и гладкой, поглощающей седые лучи рассвета.

– Кто пришел с тобой? – спросила Джина.

– Немногие. Но с нами мой отряд, они готовы снова служить тебе.

– Ты знаешь, что мне удалось найти его? – Джина попыталась встать на ноги, и Элигос подал ей руку в черных доспехах.

– Я это чувствую. – он помог Джине подойти к окну.

– Но более того я чувствую, как ты исказила миры, я чувствую, как ты вывернула все наизнанку. Боюсь, что твоя сила не сможет восстановить то, что ты совершила. Боюсь, более ничто не встанет на свои места.

– Нет, Элигос. Я все сделала верно. – опершись слабыми руками на подоконник, Джина слышала, как затягиваются ее раны.

– Ты всегда в центре. – произнес воин, помогая ей удержаться на ногах. – Но в этот раз равновесие будет нарушено. Ты можешь остаться совсем одна.

– Отрайсиз не умрет.

– Ты ранила ее Деймруном. – Элигос указал на два меча, покоящихся у изголовья кровати.

– Это клинок мертвеца, и без своего хозяина в нем не так уж много силы. – Джина потерла запястья со следами браслетов на них. – Но, так или иначе, они все должны погибнуть от моей руки. Я не нарушу равновесия, уничтожив сразу троих.

– Ты рискуешь сделать врага сильнее.

– Я должна была дать ей отпор. – Джина разглядела сквозь ветви деревьев силуэты своих солдат.

– Они знают, что что-то не так. И воспользуются этим.

– Я знаю. Они разорвут нас на части, Элигос. Они желают избавиться от меня. Отнять мою силу.

– Ты рискуешь оказаться на месте абсолютной тьмы, Мэй. – Элигос коснулся пальцами ее затылка.

– Это только мой выбор. – Джина вздрогнула. – Когда я узнаю всю правду, я сделаю его снова. Я сделаю шаг во тьму и пропаду в ней, или обращусь к свету. Эта вечная борьба, Элигос, – она внутри меня. Я не могу противостоять ей.

– Время приближается. И мы должны двигаться дальше. Я прошел сквозь огонь, чтобы дать тебе шанс освободить нас.

– Как только я получу предмет, мы двинемся в путь. – Джина подняла голову и посмотрела в черные глаза воина.

– То, что ты собираешься сделать – опасно. Ты разбиваешь миры.

– Но я чувствую его возвращение. Он поможет мне найти Мэйеноса.

– Твоя одержимость повергнет все живое в хаос.

– Пустое чувство – хаос. Мы всегда будем за его пределами. Только дай мне выйти из тени и выбрать, куда идти.

– Не забывай о последней опоре. – произнес Элигос, когда Джина вернулась к кровати. – Она непостоянна, и я чувствую, что она восстанет против нас.

– Не забывай и о нашем союзнике. Он мудр достаточно, чтобы сражаться на нашей стороне.

– Это борьба тьмы со тьмой, Дорэль Мэй. И когда ты стоить в глухом сумраке, то не видишь, кто из твоих воинов поднимает против тебя оружие.

– В таком случае, слепы не только мы. – Джина села на край кровати, разминая плечи. Она не чувствовала прошедшего тысячелетия, не ощущала разрыва во времени, так, словно его и не было. Она глядела на воина, и видела века в каждом его движении – он словно рассекал время своим телом, темным, как сопротивляющееся молочно-бледному туману тяжелое плато ночного неба.

– Ты должна послушать меня, Дорэль. – Элигос заслонил свет, льющийся из окна, своей широкой спиной. – Откажись от этого знания. Ты рискуешь оставить шрам на лице Вселенной.

– Мой наставник считал, что я справлюсь.

– Я был твоим наставником, и я уверяю тебя в том, что этот путь ведет к гибели.

– Любой путь ведет к гибели, и чем раньше мы преодолеем эту петлю, тем скорее приблизимся к победе.

– Те души, что ты ищешь во мраке веков, опасны. Ты пытаешься возродить их, но что, если они откажутся подчиняться?

– Ты не можешь понять, что я ищу на самом деле. Ты считаешь, я желаю заполучить рабов? Я могла бы купить себе рабов, могла бы создать их. Но эти два существа – это все, что оставалось в моем сердце. Один за другим те, кто принял меня в свои объятия, исчезли в тысячелетнем шторме, и песок, облепивший их тела, создал выщербленные оболочки статуй, и разбил их новыми порывами, бесконечно несущимися сквозь времена. Но я любила их. С их помощью я могла завоевать миры, могла пройти от края до края галактики. Но теперь мне остается лишь искать их в бесконечном ветре, среди обломленных ветвей Древа. Я верну их своей кровью. И мы докажем, что достойны прощения. И я избавлюсь от тяжести вины. Но я должна знать правду. Я брожу в лабиринте, Элигос, – он вечен и молчалив, и бесконечное множество троп возможно пройти бесконечное множество раз. В стенах его я чувствую себя в гнетущей безопасности, душной тенью сжимающей мне виски. Но если я буду идти не одна, то отыщу выход.

– Ты будешь желать выбраться до тех пор, пока не узнаешь, что будет ждать тебя за стенами этого тихого убежища.

– Не важно! Главное – вырваться из этого круга. Ощутить в своей крови жизнь. Кто знает, быть может, выход находится в самом его сердце, в центре вечной спирали, и он – лестница, уходящая в облака. Может, он – сон. Я никогда не узнаю этого, пока не услышу голоса тех, кого я любила, рядом.

– Быть может, их окутала смерть?

– Они тут, они живы. Чувствуешь биение сердец? Это – они.

– Я только прошу тебя не проливать кровь более. Я прошу тебя, Дорэль Мэй. Элигос долго смотрел в прозрачные глаза Джины.

– Меня есть, кому остановить. – она проследила за тем, как воин покинул хижину, и осталась с Торвальдом наедине.

– Время узнать, кто твой брат на самом деле, охотник. – Джина наблюдала за тем, как тот, не находя себе места, мечется по комнате. – Принеси конверт.

– Эта вещь принадлежит не мне. – ответил Торвальд, оцепенев на мгновение.

– Джареду пока рано прикасаться к знанию. Ты сделаешь это первым. Ты должен понять, что это все – для тебя.

Торвальд не решился долго спорить, глядя на то, с каким трудом даются Джине движения и слова, достал конверт с потайной полки и протянул его в руки рыцарю.

– Сломай печать сам. – Джина наблюдала за тем, как охотник переломил двумя пальцами хрупкую бронзу. Он развернул бумагу и замер, глядя на несколько нервно выведенных букв.

– Что это значит? – он поглядел на Джину, но она молчала, заставляя его ярость подниматься от груди по венам. – Что это значит? – повторил он.

– Для каждого из нас уготована своя правда. И ты получил свою. – озноб пробрал тело Джины, и она натянула на плечи одеяло.

– Я хотел бы понимать, но я не в силах. И ты знаешь разгадку, но не желаешь говорить со мной. – он крепко сжимал в руках хрупкую бумагу, не решаясь вновь взглянуть на буквы, сдавившие его виски бессмысленной болью.

– Нет, Торвальд. Ты все разгадал, ты чувствуешь правду. Но сознание твое отказывается ее принять, ведь стоит ему на секунду ослабеть – и правда исполнится.

– Я не боюсь смерти. – голос Торвальда прозвучал глухо.

– Нет, не смерти. Выбрать свою жизнь вместо жизни брата – вот то, что тебя пугает. Ты боишься не смерти. Ты боишься, что останешься в живых.

– Что скрывается за тайнами, которыми ты управляешь? Это больше, чем жизнь, больше, чем вечность. Чего ты ищешь?

– Справедливости. – Джина сжалась от холода. – Я желаю возродить могущественное существо, которое поможет мне в этом. Однажды меня предали. Отняли все. И имена тех, кто совершил это, остались навеки скрыты под покровами бездонной пропасти, в которую опустился мой мир, и останки его затянулись льдом. Каждый, кто был мне близок, остались погибать на дне. Мой брат исчез.

– Твой брат? – Торвальд ощутил, как дрожь пробрала его тело от макушки до кончиков пальцев.

– Я чувствую его присутствие в каждой капле своей крови. Он еще здесь, в мире живых, его не поглотила Бездна. Кто скрывает от меня его жизнь и зачем? Я должна знать правду. Эта правда – в том предмете, что должен добыть для меня Джаред. Знание о том, кто меня предал. – Она опустила голову, подавляя слабые всполохи ярости внутри тела, и слушала пульс, чтобы забыть о своей ненависти.

– Я иду за тобой, Джина. – Торвальд приблизился к ней и сел у кровати. – Но я должен знать, кто ты. Теперь ты можешь сказать мне правду. Теперь, когда я чувствую свою смерть.

– Ты слышал мое имя. – Джина откинулась на подушку, закутываясь в одеяло. Она в бессилии глядела в потолок, и свет лампы отражался в ее глазах.

– Если только это твое настоящее имя. – Торвальд ощутил, как дрожь пробирает все его тело, когда он представляет жизни, ушедшие в небытие за время царствования в тысяче мирах этого существа.

Он отложил конверт в сторону, но взгляд его непременно возвращался к единственному выведенному в нем слову.

– У меня множество имен, как у богов, переходящих от одного мира к другому. У меня тысячи имен. И только три настоящих. Имя времен моего детства, имя, которым меня называют те, кто меня вырастил. – Джина вздрогнула, когда в памяти ее возникли древние буквы. – Это имя звучало, как трель, как песня, как будто духи играли на струнах света и теней его звонкие слоги. – Второе имя я получила в бегах и странствиях, когда искала от себя спасение. Им меня называли люди, когда возводили свои первые крепости в далеких мирах, и верили в могущество богов и в то, что это они даровали им жизнь. То имя было полно звуков дороги, лежащей вдали от городских стен, ветвящихся троп, ведущих между скалами, взбирающихся по холмам и струящихся по дну лощин. Я желала бы вернуться в те времена и остаться навсегда среди лесов, но меня ждала иная судьба. В тени гор я встретила путника, проведшего меня во тьму, и там, под покровами вечной ночи я получила третье имя, и им называл меня Элигос, не желая тревожить ни звонкого пения моей юности, ни полного неизведанных ароматов имени моих дорог. Он называет меня так, как чувствует. И если он сказал Дорэль Мэй – значит, я возвышаюсь во мраке, значит, я больше не юный воин и не странница, но рыцарь, несущий смерть. Я совершила много зла, Торвальд. Я хотела бы вернуться и остановиться задолго до того, как моя рука впервые пролила кровь. Но что-то во мне погибло, я как полый сосуд, я пуста. Среди тысяч и тысяч жизней я бы желала выбрать ту, что дарила мне свободу, но куда я иду теперь? Я возвращаюсь во тьму – она затягивает меня, разрывает на части. Но тьма ли я сама? Мое имя – тень. Я не была рождена тьмой, так почему же слово «свет» исчезло? Дорэль – это слово звучит как ночь, сгустившаяся и обратившаяся в вязкие чернила, с серебристым бликом, перекатывающимся подобно капле ртути на коже. Мэй – звучит как яд, как омут – таково мое звание. Ты ведь чувствуешь эти звуки – на любом языке они звучат одинаково – как острая боль, как кровь прошлого, застывающая на свежей ране.

Джина замолчала. Она закрыла глаза, и Торвальд видел, как под тонкой кожей на ее шее быстро пульсирует кровь.

– Мы идем, чтобы столкнуться с врагом. – слабым голосом произнесла Джина тогда, когда Торвальд уже было подумал, будто она уснула. – Битва состоится у холма Гластонбери в Англии – там находятся врата, через которые я множество лет назад не сумела пройти. Не пройду и на этот раз.

– Элигос сказал мне об этом.

– Моя сила вернется и, как только Джаред войдет в этот дом, мы двинемся в путь. Как только он найдет то, что однажды сам и сотворит. То, что однажды сотворил тот, чья сила теперь принадлежит ему.

– Тогда нам стоит подвести итог и нашего с тобой пути. Теперь ты знаешь, кто убил тех людей?

– Нет. – Джина болезненно прижала руки к груди. – Та ведьма, которую я победила в схватке была лишь орудием в руках настоящего врага. И чем яснее я вижу, тем мрачнее мои догадки. Тот, кто мешал Джареду возродиться мог быть ближе ко мне, чем я думаю. Люди говорят, что врага нужно держать у сердца. Быть может, я была для кого-то тем самым врагом, которого они обогрели и теперь пытаются уничтожить, не выпуская из теплых объятий.

– И что ты сделаешь с теми, кто тебя предал? – Торвальд с опасением посмотрел Джине в глаза.

– Я убью каждого, кто к этому причастен. Не только потому, что моя судьба была у них в руках, но и потому, что они столько лет мешали одному из сильнейших моих союзников восстать в обновленном теле и прийти ко мне на помощь.

Между ними на минуту воцарилось молчание, но Джина прервала его.

Есть кое-что, чего я не могу тебе объяснить, охотник. Это больше, чем слова, которыми располагает твой язык. Я не могу передать это никакими звуками, и ни одно слово не способно объяснить всей сути того, что скрывается за завесой мира. За твоим лицом. Ты можешь угадывать это, можешь видеть, но названия этому нет. И ты боишься этого, потому что чувствуешь. – Джина взяла Торвальда за руку. – Проснись. – прошептала она. – И возможно тогда ты увидишь, возможно тогда сон откроет свои тайны.

– Я не сплю. – Торвальд посмотрел ей в глаза, различая в них искры звезд.

– Есть нечто, Торвальд, доступное человеку и невероятное по своей силе. Вы называете это предчувствием – интуицией. Она безошибочно ведет людей по верному пути. Что бы они ни создавали и куда бы они ни шли, полагаясь на нее, природа создаёт этому свое верное объяснение и, куда бы ни привела в итоге избранная дорога, она окажется верной. На нее ли ты полагаешься сейчас? Она – граница грез, за которой ты отыщешь правду. Ты должен проснуться. Каков твой сон? Я не вижу его, но знаю, что ты спишь. Ты там, откуда я пытаюсь тебя возвратить. Открой глаза. – Джина легко сжала его пальцы.

– Я хочу увидеть. Но как я могу различить то, чему нет названия, то, что не поддается языку? Способны ли мои глаза, вбирающие в себя свет и придающие вещам оттенки, видеть то, что сокрыто в недоступной тьме, за покровами безмолвия, и не имеет ни формы, ни цвета – ничего в своих пустотах. Где я? Если я открою глаза, не окажется ли, что я просто слеп?

– Даже если мы слепы, это не значит, что мы теряем способность видеть. Способность различать предметы – не иллюзия ли это в самом прекрасном ее проявлении? Научись видеть по-другому, не поддавайся обману глаз. Посмотри в зеркало и различи в нем свое лицо. Вспомни свое лицо. Ты ли это?

Торвальд оглянулся и увидел в зеркале на стене свое отражение. Он смотрел в глаза самому себе, в глаза, полные света, но лишенные чистого оттенка – прозрачные глаза. И видел волосы цвета луны. Он будто видел призрака – свет проходил сквозь его тело – он почувствовал это так, что заболела кожа.

– Я не могу. – произнес он тихо, глядя, как лучи пересекаются между белыми ресницами. – Иное зрение мне недоступно.

– Скоро все встанет на свои места. – Джина почти прошептала это, и Торвальд почувствовал боль в ее голосе.

– В этих словах – смерть. – он забрал конверт и поднялся на ноги, чтобы уйти. – Я не знаю, куда ты ведешь меня и что ты делаешь со мною, Джина. Твои имена, твои вечности – это больше, чем я могу постичь. Древность сводит тебя с ума, и ты оставляешь в забвении минувшие века – вот единственное, что мне доступно. Чего стоит моя жизнь в сравнении с тем, кто ты есть? Убей меня, если так будет нужно. – он направился к двери, но замер на пороге. – Я вижу в отражении призрака. – произнес он тихо. – Он подобен мерцающему солнцу, но я вижу тьму сквозь его лучи. Я вижу тьму. – он вышел из хижины и опустился на землю у огня, что развели выбравшиеся из плена воины. Он всматривался в темноту и видел пульсирующие пятна костров, разбросанные неподалеку, но не мог сосчитать тени, что собрались вокруг каждого из них, и видел лишь тех, кто сидел рядом с ним у самого пламени.

Глаза черные, как самая всепоглощающая тьма, глядели на него, и он видел нечеловеческие лица – прекрасные и вместе с тем вызывающие ужас, но даже и сейчас не мог определить сколько воинов расположилось вокруг него – дюжина или две – больше или меньше – он не знал. Он только видел непроницаемую маску лица Элигоса, его гладкую эбеновую кожу и затянутые тьмой, едва поблескивающие в свете пламени глаза. В облике его, в самой глубине его темноты он видел светоч – словно луна на небосводе мерцал внутри него свет, мерцал подобно выбоинам звезд в небе. Свет прорывался сквозь тьму. Воин был полон света, как черный вакуум космоса полон огней. И в этом небе – в Элигосе, – охотник почувствовал сопротивление, делающее его сильнее.

Пламя вспыхнуло и соединилось с воздухом, пожирая хрупкую бумагу в руках охотника. И Торвальд долго всматривался в гладкие ленты жара, стягивающиеся в узлы рядом с его сердцем. И пламя поглотило его мысли, и в нем исчезли звуки, как исчезали они в той пелене мрака, которой окутала его разум Джина. Он уснул.