Текст книги "Тени звезд"

14

30—31 октября 10 426 год по летоисчислению Гардоса

Клонившийся к западу день был полон возрастающей тревоги, и лишь шелест травы успокаивал путника. Он шел сквозь высокие травы, и аромат их обволакивал его сознание и томил сердце и разум сильнее удушливого мрака, подкрадывающегося со всех сторон и сжимающего его в тиски. Молодой мир открывался его взору, и он помнил его одинокие просторы, пустые и молчаливые – лишь тонкие крылья насекомых мелькали в пучках света мягкого и обволакивающего подобно тонкой теплой пене прибоя. И путник шел вперед, не чувствуя этого света, и с каждым шагом конечности его холодели. Ему некуда было податься, он не помнил, что случилось с ним, откуда появился он, как встал на ноги после падения, унесшего его в небытие, как очутился здесь, куда идет теперь. Казалось, путь его начался от пропасти, от самой глубокой бездны, и взор его постоянно возвращался назад, к обрыву, дна которого не достигали лучи солнца, и лишь жуткие порождения мрака ведали, что твориться там, откуда нет возврата. Разбитая власть, осколки великих жизней и последние отголоски ужаса – все давно сгнило, все давно превратилось в землю, если только, конечно, достигло дна, а не зависло в пространстве бездны вечно и безутешно страдать, не в силах изменить свою горькую участь. Но он не был там, он не достиг смерти.

Кровь, что была у него на руках оставалась на побегах травы, на коре юных деревьев, на крыльях бабочек, что, не страшась умирающего, опускались прямо на его иссохшие пальцы, обтянутые бело-голубой кожей, непривычные к свету, чувствительные к нему. Глаза его были бледны и обращены в пустоту. Он не знал, жив ли он или уже погиб, но раз погиб, то как имеет силы ощущать? Нужна ли ему помощь, пища или кров он не знал. Он не помнил собственного имени и того, какой носит облик. Он знал лишь, что волосы его цвета золота, темного, насыщенного золота, потому как длинные густые и тяжелые пряди падали ему на лицо, и он часто убирал их с глаз, хотя и не знал, зачем, ведь они никак не мешали ему видеть, потому как видел он так мутно, что едва ли понимал, что за странные силуэты вырисовываются на фоне горизонта. Он ощущал духоту в воздухе. С каждой минутой она становилась все более сдавленной и все сильнее сжимала его еле бьющееся сердце. Истощенная, тонкая, его фигура согнулась, и пальцы касались коленей. Лохмотья, в которые он был одет, были в крови. Драгоценная ткань, ткань, неподвластная времени была создана и зачарована назад тому тысячелетия, и истерлась лишь благодаря терзаниям палачей в горящих камерах под землею. Сукно впитывало солнечный свет и едва мерцало в осторожных лучах, придавая странному путнику образ божества.

Наконец, он наткнулся на ручей. Упав на колени, измученный путник припал губами к воде, и тогда, когда хрустальная влага коснулась его горла, сознание его прояснилось.

– Хьелгам Имрил, – произнес путник на родном языке, который единственно помнил сейчас, и удивился тому, как звонко звучал его голос в тишине молодого мира.

Он поднял глаза к небу, и взор его узрел молодые белоснежные облака и парящих под ними птиц. Он услышал тихий шепот ручья: он пел, пел, как во времена давно прошедшие, которые, казалось, уже никогда не вернутся.

Удушливый мрак отступил от сердца, но путник ощутил, что зло все еще близко. Откуда бежал он – так и оставалось для него загадкой. Но чувства его обострились, и теперь он знал, что делать, где прятаться, но не представлял только, где искать спасения. Быть может, он сейчас в том далеком прошлом миров, где нет еще и не может быть людей. Смутные образы всплыли в его памяти. Что-то исполненное добра и света предстало перед ним. Человек или альв, странное существо, отличное от всего иного, но близкое ему – вот его образ, и он пытается поймать его и удержать в себе. Но фигура ускользает, уносится куда-то, в холод, в свет, оставляя ему мрак и жар полыхающего пламени, но кричит и обещает вернуться, чтобы спасти. Сердце его сжалось. Он не помнил ничего, кроме родного языка и двух имен, что сохранились в его сердце и памяти словно бы лишь для того, чтобы он смог воззвать к ним тогда, когда надежда вновь обретет очертания. И вот, настал тот день. Настал тот час, когда он выбрался из мрака. Чьей волею покинул он то странное место, где пребывал будто бы в небытие? Он не знал этого, да и чем могло сейчас помочь ему это знание? Он желал встретить по дороге путника. Единственного путника, который смог бы разделить с ним хлеб, но что за путники могут быть здесь, в этом пустом мире, в мире молчаливом и глухом? Быть может, альвы бродят тут, взращивая деревья, успокаивая реки, быть может, боги…

– Мэйенос! – нежным звуком вдруг это слово затронуло его слух. Он вспомнил имя. Этим именем называли его когда-то. Он задрожал, готовый лишиться чувств от своего счастья, но секунда истекла, и он ощутил, как светлый мир ускользает от его взора. Он почувствовал холод в каждой клетке своего тела и открыл глаза.

Мира не было вокруг него, и солнце не касалось его бледной кожи. Он был один внутри холодного камня, внутри прозрачного кристального гроба, в области между мирами, где нет места ни живым, ни мертвым. Но теперь он чувствовал новую энергию, разливающуюся по артериям ледяных камней, и попытался в который раз безуспешно вырваться из своих молчаливых оков, но они были все так же крепки, как и тысячелетия тому назад, если, конечно, время для него шло так же точно, как идет оно для тех, кто дышит и живет. Он попытался снова исчезнуть в беззаветных снах, чтобы только не чувствовать себя запертым в несуществовании, но сознание не уступало ему. В далеких глубинах своего существа пленник почувствовал, как миры содрогаются и что-то разрывает его клетку, и все существующие реальности сталкиваются в страшном хаосе. Быть может, так он ощущал свое грядущее спасение. Он почувствовал вдруг каждой каплей крови, почувствовал собственной кожей, как могущественная сила рвется к нему, и сознание его сделало отчаянный рывок навстречу этой силе, и мгновение вырвало из разума каплю битвы. Мэйенос почувствовал, как снежный вихрь задевает его тело, и увидел впервые за долгие века своего заточения мерцающие в метели, залитые застывающей кровью, глаза своей сестры. Он увидел ее – она окружила себя тьмою, и смерть шла за ней, сокрушая миры. И тогда новая энергия, нарастающая где-то в глубине каменной клетки, восстала с новой силой. Нечто великое пробуждалось сейчас, и Мэйенос видел, как чернильная материя растекается в глубине пустых камер его темницы. Он думал, что один в этой тюрьме, но нечто невидимое до сих пор нашло в себе силы пошевелиться и обрести очертания черного пламени. Оно билось о прозрачный камень, но не могло разорвать его леденящую оболочку. И Мэйенос чувствовал его силу, языками энергии, пронзающими стены клетки. Она разделилась и обрела человеческие очертания, и замерла в единое мгновение, словно окаменев.

Мэйенос ощутил пустоту внутри себя, вбирающую частицу силы нового существа, заключенного между мирами. Он замер в своей каменной клетке, и руки его с осадненными костяшками пальцев и сломанными окровавленными ногтями в бессилии впились в холодный кристалл. Он попытался закричать, но крик его не мог преодолеть преграды, и воздух стал холодом сгущаться вокруг него.

Последняя связь с сестрой и миром была утрачена, и он не мог преодолеть своей слабости сейчас, и погибал, утопая в густом воздухе своей камеры. Его немногословный страж, до последних пор лишь недвижимо наблюдавший за его агонией, внезапно восстал и мигом вырвался на поверхность, прочь из несуществования, оставляя пленника между двумя заледеневшими фигурами в каменных клетках.

Мэйенос опустился на колени и стал ждать. Он чувствовал, как рушится мир, но эта темница не поддавалась всеобщему хаосу. Он был так далеко от жизни, что лишь сила, не привязанная к пространствам, имела власть войти в эту обитель. И сейчас, как никогда прежде, сила эта казалась близкой, и два новых холодных пленника, пробудившихся и вырывающихся, разделивших пополам темную мощь, приближали час его освобождения. Мэйенос прошептал имя сестры в надежде, что она его услышит, и в глубине своего сердца почувствовал боль ее прикосновения. И словно яд прошел по его венам горячими иглами. Он увидел и прошептал ее новое имя – Дорэль Мэй – и призраки в каменных клетках содрогнулись и открыли глаза.

– Кто вы такие? – бессильно прошептал Мэйенос. – Я чувствую ее в вашей крови.

Но вместо призраков с ним заговорил возникший рядом страж, тот самый страж, что нефритовым изваянием созерцал его мучения и посылал ему спасительные сны. Он возвратился из мира живых, чтобы вновь запереть себя в клетке небытия рядом с непознаваемыми темными сущностями.

– Она идет за тобой, бессмертный. С пустой оболочкой Тарен Нора она следует верным путем, уничтожая миры, как и было предсказано. Здесь, в несуществовании пройдет битва.

– Чья битва? – Мэйенос оставил кровавые отпечатки на камне.

– За силу Тарен Нора, которая готова войти в оболочку.

– И тогда ты позволишь мне уйти?

– Явившись за тобой, они освободят и меня, бессмертный, потому как не я твой враг. Я лишь подчиняюсь воле сильнейшего. – страж снова исчез, и Мэйенос остался один в своем хрустальном гробу, и кровь его медленно стекала по прозрачному камню, и он замерзал в вечном мучении, изнывая от особенной боли в последние минуты своего вечного заточения.

Он поднял глаза кверху: там, где роились светлые духи, в водовороте непримиримых и отверженных душ, он ощущал свое спасение. Он не был призраком: его душа не покидала тела, и бессмертная оболочка была все той же, что и тысячелетия тому назад. И, в ожидании спасения, он сомкнул отекшие веки и прижал ладони к прозрачному камню. Он слушал, как дрожит Вселенная и знал, что именно сейчас ее сотрясает. Границы рушились. Границы уже были сожжены, и все, что только успело, уже вырвалось на поверхность. И Мэйенос снова увидел тьму, зовущую его в свои объятия, и он готов был кинуться в нее в то же мгновение, потому как в этом ночном вихре ясными летними звездами сияли глаза его единственной сестры.

15

10 426 год по летоисчислению Гардоса.

3 456 по летоисчислению Альвнара

Свет дня преследовал Безликого Рыцаря, пронзая насквозь его тело. Он чувствовал полумертвые электрические лучи, что просвечивали сквозь пустые ребра, и теплый свет звезд, проходящий сквозь время и остывающий в ледяном вакууме космоса; и раны далеких светил на полотне вечной ночи Вселенной напоминали ему загадки, давно потерявшие ответ. Он видел в них движение, но начало его и конец были размыты бесконечностью времен. В глазах рыцаря двоилось: он наблюдал за вращающейся пылью, таившей в себе мириады огненных шаров способных своим теплом создавать жизнь на холодных осколках космического камня, и ему не переставало казаться, что за каждым подобным солнцем, за каждым облаком пыли он видит такое же точно его отражение. Он словно глядел в зеркало, обращенное к другому такому же зеркалу. Вселенная представлялась ему тысячью одинаковых граней, способных сложиться в единую суть, но пойди что-то не так в одной из этих граней, как все, абсолютно все переменится и в других. Он видел мир. Имел ли лицо этот мир или был лишь копией другого такого же? Разбиваясь вдребезги, не обрекал ли он на смерть своего далекого двойника? Рыцарь осознал, что не чувствует своего тела, и едва ли нуждается в нем. Но он все же был и оставался сейчас живой оболочкой, готовой вместить в себя чужую истину. И он отчаянно пытался вспомнить себя до того, как погибнет. Но видеть свое лицо по-прежнему не желал.

Дорэль Мэй приблизилась к нему, неподвижно глядящему в бездну космоса.

– Они используют моего брата, как оружие, рыцарь. – прошептала она. – Тысячелетия истекли с тех пор, как они отняли его у меня, но я чувствую, что только сейчас им удалось приблизиться к своей цели. Если мы опоздаем, мне придется отдать свою жизнь, чтобы спасти своего брата или убить его своими руками, чтобы спастись самой.

– Они не смогли. – ответил ей рыцарь шепотом, касаясь пальцами стекла. – Они разделили его, они его обманули, но замысел их был обречен.

– В твоей крови связь с Эоном. – Дорэль Мэй ощутила, что дрожит, но не подала виду, и следила теперь за тем, как рыцарь водит пальцами по стеклу.

– Я вижу так много. – произнес он, выждав долгое мгновение.

– Что с частицей Тарен Нора? Что с его памятью? Где он и когда ты сможешь принять его в свое тело?

– После сражения. – Дорэль Мэй почувствовала на себе взгляд рыцаря. – Его сущность разделилась на две части. Как и все во Вселенной.

– Ты должен вырвать и вобрать в себя оба осколка.

– И вырвать и сохранить память своей оболочки. – добавил он тихо.

– Ты знаешь то, что знал он? Чувствуешь то, что он чувствовал? – Дорэль Мэй наблюдала за тем, как стремительно приближается светлая планета альвов.

– Все это есть во мне. Где-то в глубинах моей пустоты. Но для того, чтобы сохранить это, я должен оставить все там, куда не просачивается тьма.

– Главное – проведи нас, безликий воин. Я верю тебе, потому как видела тебя рядом всю свою жизнь. – Мэй отвернулась, чтобы возвратиться к командованию, но рыцарь остановил ее.

– Я чувствую его. – прошептал он.

– Кого именно?

– Мэйеноса. – Мэй ощутила, как дрожат пальцы рыцаря, сжимающие ее руку.

– Он появляется и исчезает, каждый раз в новом теле, Мэй. Они ведут его сознание отдельно от тела, чтобы, в конце концов, отделить от него его силу и соединить ее с разумом лишившегося оболочки существа. В тело Мэйеноса пытается ворваться великий разум, но жалкий в сравнении с силой твоего брата. Но сейчас, запертый словно в гробнице, он не способен им противостоять.

– Кто-то желает соединить свою силу с силой Мэйеноса в его оболочке? – Мэй едва верила собственным словам.

– И чтобы ты ему не помешала отправляет его сознание в иные тела. Но есть некто и на нашей стороне. Твоему брату помогает его страж, возвращая его обратно, в тело. Пока лишенный оболочки правитель дожидается своего часа.

– Тоурн Кирн… – прошептала Мэй, но быстро взяла себя в руки. – Значит, нам нужна связь со стражем, рыцарь. – она повернулась к нему спиной, содрогаясь от гнева.

Предательство учителя казалось ей ниже даже, чем задуманное в минуту ее рождения предательство мнимого спасителя – Аддара.

– Сдержи свой гнев, магистр Мэй. – безликий рыцарь положил руку на ее плечо, напоминая своим прикосновением о том, чье тело сейчас было им – пустой оболочкой. – Я вижу, как твой путь уходит в невероятные глубины миров, чтобы подняться над небесами.

– Зрение обманывает тебя, рыцарь, – ответила ему Дорэль Мэй. – но если нет, то это значит, что зло, которым мне суждено стать, опустится градом демонов на обетованные земли Вселенной. Куда бы я ни пошла, что бы я ни совершила, конец моего пути растворяется в черной дымке. Я не вижу, что будет дальше, и ты тоже не можешь этого видеть, но чувства сильнее зрения. Что ты чувствуешь в той темноте? Там, где сходятся и исчезают ленты тысячи моих путей в гранях вечного лабиринта. Что ты чувствуешь?

– Воссоединение. Не зря они встречаются там – эти дороги. Они смешаются во мраке и станут единой тропой. Все возвратится на свои места, и более тебе не придется бороться с собою на перекрестках, потому как ты всегда будешь знать, куда тебе идти.

– Ты чувствуешь путь. – Дорэль Мэй обернулась так, словно рассчитывала увидеть позади себя чистое бледное лицо, а не черную маску. – Но я ощущаю лишь смерть. Я ощущаю, что мое время пришло. И когда я исполню то, что мне суждено исполнить, когда страхи богов себя оправдают, я буду вынуждена уйти.

– Смерть – не твоя участь. – ответил Безликий рыцарь. – В тебе соединяются звезды, магистр Мэй.

– Я просто хотела спасти своего брата. И я всегда желала, чтобы жизнь продолжалась, и война не касалась наших миров. Но, как оказалось, во мне всегда была частица разрушения. Но я почти у цели. Видишь? Мы приближаемся к обители альвов, и скоро я узнаю, где мне искать Мэйеноса. Я уже ощущаю его взгляд. Его глаза были цвета золота, рыцарь. Как осенние холмы в солнечном свете.

– Но в Альвнаре к нему прохода нет.

– И мы идем туда, чтобы узнать, где он. – Дорэль Мэй оставила рыцаря одного и вызвала к себе Ньерда.

– Нам нужно связаться с советом Альвнара.

– Что мне говорить им? – спросил воин.

– Ничего, просто заставь их явится.

– Вы что-то узнали, магистр?

– Да, Ньерд, и, если я права, совет альвов в великой опасности. Собственно, как и мы сами.

– Возможно, ваша тактика в таком случае не верна. Возможно, нам рано жертвовать всем сейчас.

– Нет, сейчас самое время. Мы избавимся от совета альвов и выясним, в ком скрывается наш враг. Он нашел способ подчинить себе одну из их оболочек. Один из альвов в совете давно уже не тот, кем он когда-то был.

– Они бы это непременно почувствовали.

– Наш враг умнее, чем нам кажется, Ньерд, и я даже не уверена, что считаю врагом того, кто является им на самом деле. Но если я права, ждать опасно, и если мы не сумеем заставить альвов поверить нам, то позже сами попадем в ловушку.

– Я понимаю вас, магистр, и немедля свяжусь с советом.

– Я отправлюсь с тобой. – Дорэль Мэй последовала за Ньердом в отдельную каюту судна. – Мне нужно, чтобы я видела, что произойдет после того, как они подумают, что остались в одиночестве. Возможно ли устроить это? – спросила Мэй.

– Я попытаюсь оставить для вас запись их действий, магистр. Успеха я вам обещать не смею, но есть вероятность того, что они не заметят нашего вмешательства.

– Сделай все возможное, Ньерд, потому как от этого зависит наш следующий шаг.

Ньерд разместил на полу куб и связался с советом, немедленно передавая изображение. Перед Мэй вновь предстали альвы, свысока глядящие на нее, но на этот раз лица их были не столь спокойны. Она внимательно заглянула в глаза каждому в надежде ощутить ложную энергию, но холодные голограммы не могли передать сути живых существ.

– Один из вас лжет. – произнесла она. – Один из вас давно уже не тот, за кого выдает себя. – Она внимательно наблюдала за Уэт-Ниль Ладтом и не могла не отметить его беспричастного самообладания. – Один из вас – слабая и временная оболочка того, кто держит в плену моего брата.

– Мы бы почувствовали присутствие чужака! – отозвался кто-то из совета.

– Имею право питать сомнения на этот счет. Откройте глаза! Тот, кто пытается обмануть всех нас, когда-то был в рядах альвов. Он знает, как лгать тем, чье могущество и превосходство неоспоримы. – Дорэль Мэй велела Ньерду разорвать связь, после чего они вместе стали ожидать последствий своих действий. И тогда, когда про прошествии некоторого времени, Ньерд показал рыцарю запись случившегося после их разговора с альвами, Мэй не была удивлена тем, что увидела: один из молодых альвов, пришедших на смену погибшим членам совета, немедля выхватил оружие и вырвал им силу и души из тех, кто до последнего мгновения не видел опасности в его лице.

– Зачем ему менять оболочку? – спросил Ньерд. – Этот альв молод и силен – отличное тело для врага.

– Это тело уже не выдерживает его силы и скоро распадется на части. Мой брат нужен ему, чтобы закрепить свое могущество.

– Кто же в оболочке?

– Тоурн Кирн, я полагаю. Мой великий учитель обозначил себя моим великим врагом. Я предположила это в ту минуту, когда ты сообщил о возможном его обмане. Но зря он решился противостоять мне сейчас, когда я более не слабая изгнанница.

– Что заставляет их всех идти против вас, магистр?

– Это страх, воин. Чувствуешь? Страх в каждом глотке воздуха. – она ощутила волнение в энергии пространства. – Свяжи меня с выжившими! – приказала она Ньерду, и тот немедля вывел текущую голограмму. Но теперь уже альвы не встречали Дорэль Мэй взглядами свысока: все они были мертвы, и только старейший из них – Уэт-Ниль Ладт – еще находился в сознании.

– Вели снять щиты, и я спасу тебя от смерти! – Мэй склонилась к умирающему альву. – Разреши кораблям пойти на посадку. – альв слабо кивнул, и Мэй услышала, как ее команда оживилась, увидев, по-видимому, что теперь они могут спокойно войти в атмосферу. – Я отправляю к тебе врачей, Ладт. Оставайся на том же месте, скоро я лично навещу тебя. – она бегло оглядела трупы остальных членов совета. – Кто же был убийцей? – спросила она тихо, но альв уже лишился последних сил.

– Распоряжусь отправить к ним капсулы. – Ньерд быстро связался с медицинским отделением.

– И отдайте приказ от имени Ладта перекрыть любые выходы из укрытия Совета. Если, конечно, стены способны сейчас остановиться нашего врага. На всякий случай прикажите задержать сына главы совета. Если, конечно, это будет возможно. Я почти уверена, что тот, кого мы видели в роли убийцы, никто иной как Зул Ладт. Самим нам нужно спешить, иначе Кирн просто сменит тело, бросив пустую оболочку молодого альва умирать. – Дорэль Мэй оставила Ньерда и приблизилась к капитану корабля. Это был один из гардоссцев, добровольно пришедших под ее командование и не дававший повода ему не доверять.

– Капитан Ранз, мы не будем останавливаться на базе, ведите корабль к планете. Мы должны совершить посадку у убежища Совета Альвов. Ньерд передаст вам координаты.

Капитан повиновался приказу, и вскоре корабль уже входил в атмосферу, направляясь к главному городу Альвнара на центральном материке Зельд. Дорэль Мэй наблюдала за тем, как стремительно приближаются цветущие земли и узнала легкую голубую дымку вечно окутывающую город Ан, в котором выросли когда-то многие из будущих ее воинов. Она не желала терять его – загадку среди аквамариновых облаков, где дышать становилось больно от странного ароматного воздуха, непривычно обжигающего ее легкие.

Крупный перешеек, соединявший прежде материк с островом Уэс, нынче полностью ушел под воду, и леса в центре материка заметно поредели от паутины разрастающихся городов, но обнаружить столицу в переплетениях лунных нитей и мерцающих капель было не сложно: огромная, симметричная и слаженная сеть без единого разлома в сложной структуре, вилась вверх и разрасталась в стороны, образовывая круг с четкими границами, которые по мере роста огромного города отодвигались все дальше от его горящего центра. Дорэль Мэй бывала в этой светлой обители, но мир за ее стенами казался ей величественней кристальных и каменных залов. Она вдохнула в последний раз перед тем, как погрузиться с головой в молочно-голубой туман тенистого леса, и тогда, когда она закрыла глаза на мгновение, защелкивая на голове свой шлем, корабль мягко опустился на платформу у самых дверей убежища.