Текст книги "Тени звезд"

17

—

Путники шли на север, и с востока их фигуры подсвечивали косые лучи солнца. Мэйенос закрыл глаза, опускаясь на колени, и долго стоял так, подставив лицо небу. Он упал щекой на землю, чтобы почувствовать ее промозглое прикосновение. Мэй пропустила спутников вперед и осталась с братом. Она опустилась на землю и положила себе на колени голову брата, перебирая золотые пряди волос.

– Если бы не ты, я бы позволила умереть этому миру. – прошептала Мэй. – Лишь ради тебя я вернулась туда, где однажды потеряла собственную душу в бегстве от пламени и разрушения. И для того, чтобы ты вырвался из тьмы, тебя сковавшей, я обещала пробудить ото сна обледеневшие земли.

– Ты открыла для меня небо – я словно вижу его впервые, словно никогда до этого мне не доводилось устремлять взгляд ввысь, в бледно-голубые нити рассвета, мягкими волнами затопившие горизонт. В последний раз я чувствовал на своей коже дыхание ветра тогда, когда падал в Бездну, а тебя увлекали от меня прочь. И я помнил лишь твое лицо, бледное от ужаса.

– Я искала тебя всю жизнь. И ты не представляешь, сколько ошибок я совершила, чтобы в итоге тебя достигнуть. Я проливала кровь, но все это было не зря, и я ни о чем не жалею. Но ты не должен думать обо всем этом. Чувствуй землю под своими ногами, ощущай воздух на своей коже. Мэйенос! Я говорю с тобой и прикасаюсь к тебе, но не могу поверить в то, что все это не прекрасное видение, которому суждено развеяться едва возникнув. – она замолчала, разглядывая серые руины впереди.

– Это все, что осталось от нашего дома, Дорэль. Посмотри! – Мэйенос бросил взгляд на торчащие из земли валуны. – Здесь, на этом самом месте, у подножия Иарата, мы расстались однажды. Здесь начинался твой путь, и мой заканчивался, едва начавшись. Я вижу то мгновение, когда земля ушла у меня из-под ног и ты навсегда осталась лишь светлым видением, украденным у меня навеки. – он сел, крепко обняв сестру.

– Оставь свои воспоминания по ту сторону темницы, на изнанке нашего существования. Теперь, когда все дороги пройдены, ты должен увидеть все, что я ради тебя создала. Все живые миры принадлежат тебе, Мэйенос. Нам обоим. – Мэй указала на небо, туда, где закатывались за горизонт бледные шары планет. – там теперь есть для нас место.

– Но я чувствую пустоту в пламени пожара. Погибло нечто великое.

– Все, как и предрекали боги – Срединный Мир уничтожен, и сами великие погибли от моей руки.

– Я знал, что за тем светом, что ослепляет их лица, кроется мрак. Впервые очнувшись в своей темнице, я ощутил их присутствие – эти безликие духи, путешествующие между мирами, они знали то, что недоступно было мне. Я верил их легкому дыханию когда-то, но, оказавшись во мраке, задумался о том, сколь неслучайной была наша встреча тогда, когда это дыхание впервые коснулось моей кожи.

– Все, что они создавали – все это было оружием против нас. И после всего, даже осознав свою неизбежную гибель, они оставили шанс меня уничтожить.

– Все тысячелетия ушли у них на то, чтобы лгать тебе, но жалко и так глупо оборвались их собственные жизни, и мне не верится, что наступил конец. – от этих слов холод прошел по спине Дорэль Мэй. Ей стало вдруг совершенно не по себе в мягких лучах рассвета, и в глазах ее потемнело от слабости. Ей показалось, что земля уходит у нее из-под ног, и тьма вновь наползает со всех сторон удушающим холодом. Она крепко ухватилась за брата.

– Мы должны бежать отсюда, Мэйенос! – прошептала она. – То, что произошло на этом самом месте – я чувствую – оно меня преследует, и нам не избавиться от всего того ужаса, что однажды породило это место. Мы должны немедленно уйти!

Демоны поднялись на ноги, и Мэйенос оглянулся на полосу рассвета. Он посмотрел вслед своим спутникам, что неспеша собирались у подножия башни, и пошел вслед за ними, ожидая восходящего солнца. Он видел бледных людей, что встречали путников, и узнал в них народ самого северного королевства, тысячелетия тому назад получившего благословение бессмертных. Он знал эти лица, и, глядя на них, мог видеть сотни поколений, сменивших друг друга со времен гибели Элиндорина. Все такие же гордые, никогда не взывающие к помощи, они жили и погибали в своем вечном ожидании конца зимы.

Дорэль Мэй подвела брата к Нилу, встречающему ее у подножия Иарата. Он поклонился ей, и сотни белых голов повторили его жест, опускаясь на колени перед своим спасителем. Теплый ветер обувал их кожу и тонкие пряди волос, и вихри затихали далеко за глыбами льда.

– Вы нашли то, что искали, Райдинвен? – спросил Нил у Дорэль Мэй, и та ответила ему, не выпуская руки брата.

– Это Мэйенос, последний из бессмертных, заточенных на века в пропасти. И Тарен Нор. – она указала на рыцаря, обнажившего свое бледное лицо. Он стоял рядом с Торвальдом, а подле него возвышался страж – высокий воин с кожей бледно-фиалкового цвета и глазами черными, лишенными зрачка. Он был без шлема, и теперь можно было рассмотреть острые наросты на его лице и черепе, создающие отличный от человеческого костный рельеф.

– Откуда вы родом? – спросил Нил, удивленный обликом стража. – И как ваше имя?

– Тоурн Кирн привел меня из системы Эзру, что далеко от Древа, так далеко, что едва ли кто-то бывал в тех краях хоть единожды. И мое имя звучит непривычно для вашего слуха, потому я называю себя иначе – Схиду – разумные существа Древа предпочитают сокращать и говорить быстро, потому как сама жизнь заставляет их, выживая, обучаться скорости. Движение – ваша стихия, но жители моей планеты не привыкли спешить. Мы не знаем о кораблях, что перевозят за секунды на огромные расстояния, и мы не знаем самого понятия времени – мы живем вне его законов и определяем прошедший день лишь по заходу нашего светила. И имя моей планеты неспешно, оно произносится нараспев, долго и красочно, словно обтекая ее необъятные меридианы. Но здесь принято сокращать и ее название, потому я назову ее Негли.

– Месяц на Негли длится более одного столетия Гардоса. Время искажено на этой планете, и существа, рожденные на ней, не воспринимают его изменчивость. Потому Тоурн Кирн и выбрал тебя, Страж Схиду – он знал, что нити Эона тебе не подвластны, а сила, заключенная в одной из частиц Тарен Нора не сумеет тебя подчинить. – Мэй вышла вперед и оглянулась на Джареда, неотрывно рассматривающего ее, и заметила след ожога на его бледной коже, под подбородком. Она жестом попросила его приблизиться и представила Нилу.

– Новый облик Тарен Нора. Его новое лицо. – произнесла она. – И он так же, как и я желает проститься с нашим другом.

Нил поклонился демону и велел норнам расступиться, пропуская Дорэль Мэй и ее спутников вперед. Они прошли по толстому слою снега к пещере во льду и вслед за Мэй вошли под ледяные своды. Она привела их к свежей могиле и опустилась на колени, силой расчищая землю. Под тонким мерзлым слоем скрывалось лицо Кину. Темные волосы лежали на лбу, и светлая кожа едва румянилась, так, словно он не был мертв все эти века, но лишь спал крепким и спокойным сном. Мэй осторожно сняла повязку с его глаз и прикоснулась к холодному лбу. Лицо пророка было спокойно, и Мэй коснулась его миндалевидных век с черной линией густых ресниц.

– Теперь его сила мертва – можно быть уверенным в этом. Тоурн Кирн уничтожил последний осколок того, кто мог стать ее носителем. Но Кину был для нас не фиалом силы, но тем, кто верил в то, что после всех падений мы встанем на путь истины, изберем жизнь вместо смерти. И прав ли он был, когда говорил мне о том, что любой мой проступок возродит в нем надежду и, что бы я ни совершила, он всегда будет ждать того часа, когда я верну погибшему жизнь вместо того, чтобы отнимать ее у живого? За эту веру ты, Кину, пожертвовал собой, но я вернулась, чтобы исполнить то, чего ты так желал. – Мэй склонилась к Кину и поцеловала его в лоб. Она дождалась, пока каждый простится с ним и опустила его тело глубоко в землю.

– Подобно богам седой древности, что населяли миры до нас, Кину в своей борьбе обратится в камень и лед, в почву, из которой произойдет новая жизнь, но на которую не ступит нога смертного. – она уперлась ладонями в землю и сила ее потекла сквозь жилы планеты, вздымая и выворачивая камни, и там, где была некогда пропасть, с грохотом устремились ввысь неприступные скалы, подобные иглам, сквозь которые не проложить было тропы, не подступить к подножию. Осколки мертвого королевства вросли в скалы и навеки зависли там, у самых вершин, и все драгоценности, что не истлели со временем, остались в глубоких слоях камня и на остриях скал, подобно наконечникам копий вздымавшихся друг над другом.

– То, что было сокрыто в пропасти, ныне выше облаков. То, чего не достигали лучи солнца, теперь будет раскаляться в его пылающем свете. – произнесла Мэй. – Наш дом выше неба, Мэйенос. Ты можешь почувствовать его плоть, коснувшись камня. И в каждой частице его – жизнь Кину. И если слушать шепот ветра так, как нас учили когда-то, то можно различить голос пророка. Он взывает к нам из нового своего обличья, закованный в вечность.

Мэй выбралась наружу, поднимая глаза к острым вершинам неприступных скал, что восстали из пропасти. Она видела огонь Иарата, тлеющий у вершины, затмевающий своим сиянием дневной свет.

– Вам нужно идти в свой город, народ севера. Оставьте в тени гор портал альвов и спешите туда, где стоят промерзшие руины, чтобы заново построить свой мир. Нил – это твоя задача. Твой род ждал моего возвращения, чтобы двигаться дальше, и я говорю тебе, куда идти. В эти края вновь вернется лето, и ты увидишь то, что так мечтали увидеть твои предки, и тысячи оттенков снега перестанут быть вечным пейзажем этой земли. Сюда прилетят птицы и совьют на земле и в ветвях свои гнезда, и вечный поток жизни вернется во круги своя, обходя стороной живые скалы Кину, и вы увидите, что ваши ожидания вознаграждены.

– Но куда идти нам? – почти прошептал Торвальд. Он отрешенно глядел на отвесно вздымающиеся к небу скалы и ждал, пока солнце взойдет над их вершинами. – Я жил в тени собственного разума, Джина, и теперь, когда закат моей жизни так близок и полпути пройдено, я чувствую, как каждую мою мысль обжигает свет. Я боюсь этого света, но теперь мне от него не скрыться. И куда мне идти под открывшимся небом? Путь домой ведь так короток в сравнении с дыханием этой земли.

– Ты можешь отправиться туда, куда пожелаешь. – ответила Мэй. – Нет нужды тебе следовать за мной теперь, когда я, свергнув правителей Древа, буду отвечать за то, что совершила. Но покинешь ли ты своего брата?

– Я пойду туда, куда решите следовать вы. Но ты так и не ответила мне, куда же.

Мэй встретилась с глазами Торвальда и различила в его взгляде странное предчувствие.

– Ты прав, – произнесла она, – это не конец. Не тот конец, который мы ожидали принять, и последний наш шаг еще впереди. Нити Эона в моих руках полны, и теперь я намерена увидеть больше, чем одно предательство. Мы возвращаемся в Альвнар.

Дорэль Мэй и Мэйенос поклонились Нилу и норнам, и первыми направились к порталу. Мэй сжимала в руках сосуд с нитями Эона и ждала того мгновения, когда сможет провести Знание сквозь собственную кровь и увидеть то сокрытое, что жизнью своей защищал Тоурн Кирн. Она в последний раз оглянулась на провожающих ее людей и ощутила, как сжимается ее сердце. Она едва не повернула назад, к глядящему ей вслед Нилу, чтобы остаться в Нортандхейме, дома, но вовремя остановила себя, сознавая всю ответственность за судьбу миров, что несла теперь, после смерти Аддара.

– Ты увидишь, Мэйенос, миры, которые принадлежат нам. – она коснулась кончиками пальцев прозрачной поверхности портала, ощущая, как тот расходится под ее теплом.

– Что ты чувствуешь, Дорэль? – спросил Мэйенос тихо, повторяя движения ее рук. – Мэй молчала, не в силах вырвать из себя слова. Тарен Нор приблизился к ней и легко сжал ее плечо.

– За тонкой пеленой – наша судьба. То, чего мы ждали в разлуке и вечной борьбе. В изгнании, в плену. Ты освободила нас, Дорэль Мэй, и твой гнев прошел, и смерть от тебя отступила. Нам осталось вернуться в Гардос и объявить всему живому во Вселенной о том, что ты, свергнувшая предателей, теперь единственный правитель Девяти Миров. – Тарен подозвал Торвальда и Схиду, и все пятеро встали у портала, протянув руки к его зеркальной глади.

– Я чувствую страх. В каждой клетке воздуха. – прошептала Мэй. – Светлые силы противостоят мне, и в каждом мгновении своей жизни несут угрозу нам и целым системам. Они на пороге гибели, и я и есть та угроза, что нависла над ними. Если я сделаю шаг, то назад дороги уже не будет.

– Открой Знание, Дорэль! – произнес Мэйенос. – Сделай это до того, как мы окажемся в землях Альвов.

– Они идут за мной, Мэйенос. – прошептала она в ответ. – Чувствуешь?

– Да. – ответил он, и воздух содрогнулся по ту сторону портала, волной задевая его кожу.

Мэй сделала шаг вперед и окунулась в мерцающий зеркальный омут. Тарен Нор и Мэйенос проделали то же самое, а следом за ними, в последний раз поклонившись норнам и Нилу, вошли в портал Торвальд и Схиду.

Мэй открыла глаза и замерла в темноте у рамы портала. Она сделала шаг вперед, так, чтобы Мэйенос оставался за ее спиной, а Тарен Нор – по правую руку. Тишина, в которой они оказались, заставляла ее дрожать до самых костей. Она оглянулась и увидела позади себя пропасть: портал стоял на самом краю отвесного обрыва, далеко внизу змеилась река, и сияние ее вод едва подсвечивало холодные берега. Мэй сделала вдох, и спустя мгновение ощутила слабый укол под ребра, словно кто-то пронзил иголкой ее кожу. Она сделала шаг, но в глазах ее помутнело, а спустя секунды пространство внезапно налилось светом, и дула тысячи ружей оказались направлены на нее. Прозвучали команды, которых Мэй не могла расслышать. В ее голове гудело, и она не могла сдвинуться с места, задавая единственный вопрос самой себе – как? Как сумели они остановить потоки ее силы? Она смогла дотянуться до онемевших ребер и нащупать между ними тонкий штык, блокирующий ток крови. Схватившись за штык, она вырвала его из своего тела, и багровая струя выбилась из раны, попадая ей на ноги. Она увидела, что ее союзники так же парализованы, и она не в силах им помочь.

– Тоурн Кирн знал, какая участь ждет его при встрече с тобой, Дорэль Мэй. – услышала она голос – смутно знакомый, спокойный и низкий. – И потому оставил нам то, что он обещал оставить богам до того, как жажда нового тела овладела им.

– Прости меня, Дорэль Мэй. – раздался второй голос, проникая в разум рыцаря.

– Эмбла! – прошептала Дорэль, едва держась на ногах. – Где Абандион? Где Ладт?

– Течение твоей жизни создало вихрь, сметающий на своем пути все, что представляло угрозу твоему могуществу. Каждое существо, наделенное силой и властью и способное стать твоим соперником безжалостно уничтожалось тобой, и ты топтала каждого, Дорэль Мэй. Ты убийца, и твое возвращение ознаменовалось пролитой кровью. Эта война была твоей войной, но больше ты не причинишь нам вреда. Ты и каждый, кто был на твой стороне, должны быть уничтожены. И в то самое время, пока ты охотилась за знанием – мертвым знанием мертвой звезды, мы создавали оружие. Мэйенос должен был стать им – оружием, способным совладать с тобой, но Тоурн Кирн в своем желании завладеть его телом и силой потерял последние капли рассудка. И нам пришлось отказаться от этого, Мэй, и настоящее наше оружие – это жидкие оковы, что, попадая в кровь таких как ты, лишают их сил. Это – тот эфир, что остановит ток энергии, данной тебе при твоем пробуждении. Это – тот яд, что способен обездвижить тебя навеки. Союзники твои будут казнены, лишившись своего бессмертия, и души их будут заключены в Бездну. Ты же обратишься в каменное изваяние и до конца веков будешь пребывать во сне.

Дорэль Мэй ничего не ответила – ее губы онемели от подступающего к горлу удушья. Но она все еще сжимала в руках сосуд Знания и, пока долгая речь лилась из уст Эмблы, соединила нити Эона со своей кровью. Внезапный порыв боли дал ей сил и, вырвавшись из-под власти яда, она сделала шаг назад и, переступив раму закрытого для отступления портала, бросилась в пропасть. Она слышала выстрелы, которые могли ранить ее союзников и брата, но убить – едва ли. Но тонкие струи крови сорвались с края пропасти и коснулись ее лица в то время, как она неотвратимо падала, не в силах удержать себя. Но Знание уже сияло в ее венах, и она, забыв о своем падении, увидела то, что желала увидеть – правду, от которой содрогалась земля.

Алая агония звезды прошла сквозь ее тело и осталась в ее глазах, в ее руках, ускоряя столкновение ее тела с камнями. И вот она почувствовала, что лежит на земле. Ее взгляд устремлен ввысь, и капли крови падают ей на лицо, и каждый сосуд в ее теле полон света Эона. Она увидела тьму внутри себя, и тьма поднялась над ней и окутала ее целиком. Она стала цвета алого, как облако смерти вокруг тусклой звезды, и взвилась ввысь, окутывая собой просторы Альвнара. Дорэль могла чувствовать, как жизненные силы покидают ее, и она неизбежно растворяется в алом мерцании, как планета, поглощаемая жаром звезды, и последние отголоски ее страданий пробивают свой путь к искуплению. Она не чувствовала ветра и прохлады ночи, и воздух Альвнара, полный подобных яду сладких испарений не сжимал тисками ее грудь. Черный шлем оказался пристегнут к поясу и отражал тысячи звезд – тонких мгновений жизни, мертвых уже столетия, чья прощальная песня готова тянуться вечность. Там, среди ночных алтарей погибал Эон, нескончаемой своей агонией опаливший безжизненные планеты, что кружили вокруг него. И Мэй ощутила себя звездой, чей ореол забирает все больше жизней по мере того, как близится час его окончательной гибели. Дорэль Мэй ощущала пульс в своей голове и кровь, что била струей из раны, и кровь, что попадала на ее лицо, срываясь с края пропасти. Она видела, как ее враги спускаются за ней по скалам, но не это влекло сейчас ее разум. Распростершись на камнях, она неотрывно следила за одной из многих алых точек в небе, и ощущала, как та пульсирует, погибая. И в единое мгновение неистовая вспышка озарила космос, и Мэй почувствовала, как с болью вырывается из груди ее собственное сердце. Все ее тело содрогнулось, и последняя капля истины испарилась в ее венах. Она увидела смерть и рождение – сияние, сравнимое с творением жизни пронеслось у нее перед глазами, и она увидела себя в потоке энергии, неистово бьющем из разорвавшегося ядра Эона. Она ощутила силу, струящуюся вдоль артерий, и единым движением руки растворила в прах тех, кто пленил ее. Оказавшись между светом и тьмой, она воспарила над мирами, и кровью своей охватила каждую душу, таящую в себе угрозу ее власти. Она сделала вдох – и словно призраки испарились живые тела, и остались лишь те враги, что были сильнее оков своей плоти. И она забралась в их головы, острыми иглами пронзая их разум и вырывая боль из каждого мгновения их агонии. Она нашла Эмблу, склонившуюся над Торвальдом и единым движением разорвала ее горло, проникая в самую душу и сжигая ее в огне черного пламени. Она склонилась над охотником, различая раны от пуль в его груди и кровь в волосах, что срывалась вниз с края пропасти. Эти капли попадали ей на лицо, и она ощущала тяжесть ран и силу, с которой сопротивлялся смерти раненый. Различив глаза Торвальда, в которых угасала жизнь, Мэй ощутила единение со вспыхнувшей в небе звездой, и сила ее вырвалась и разнеслась на огромные расстояния, поглощая каждого, в чьих мыслях она оказывалась врагом. И она знала, куда привела ее тропа, прошедшая все страдания – к могуществу, достойному Единого Врага. Мэй знала, что теперь она оказалась у края истины, и в темноте своей пытаясь пересечь полосу света, чтобы столкнуться с другой тьмой, она уничтожает последние отголоски противостоящей ей жизни.

Мэйенос, придя в себя после того, как стражи его были уничтожены, бросился к Торвальду, залечивая его раны, – он не утратил дар исцеления в отличие от своей сестры, что предпочла убийство жизни. Он попытался сохранить охотнику сознание и остановить кровь, но был слишком слаб, потому как яд все еще действовал. Тарен Нор не мог помочь ему в этом деле – он мог отдать энергию ослабленному телу, но не в силах остановить ток крови, что неустанно хлестала из ран.

Но смерть не была преградой для потоков силы Мэй, и она расширилась и достигла самых потаенных уголков Древа и уничтожила каждого, кто ей противостоял. Долгая вспышка растворилась в крови, и она вновь увидела над собой небо, и среди тысячи пятен звездной пыли мерцали теплые глаза ее брата. Она протянула руки к его лицу и оказалась в его объятиях, и Тарен Нор склонился над ней, сжимая ее руку. Он что-то говорил ей, но она не могла расслышать слов и только ощущала, как кровь быстро покидает ее тело. Ее руки крепко прижали к груди, и постепенно сознание и сила стали возвращаться к ней. Она обнаружила себя в окружении своих воинов, в руках Мэйеноса.

Перед ней склонился Уэт-Ниль Ладт, и Ньерд стоял от него по правую руку, а по левую с окровавленными руками и лицом – Зул. У ног альва Мэй увидела свой в багровых подтеках шлем с возложенным у него кристаллом, отдающим мягкое алое мерцание в пустой туманный воздух. Мэй выпрямилась и оглянулась, и увидела, как воины дрожат перед ней, отступая на шаг. Она коснулась своего лица, но поняла, что дело не в ранах и крови, залившей ее кожу, а в энергии, что расходится от нее.

Она оглянулась и увидела тело Торвальда, парящее внутри прозрачной медицинской капсулы. Коснувшись стекла, она не ощутила дыхания охотника – жизнь не билась внутри его оболочки, и краска сошла с бледного лица, сосуды опустели и спали, и только раны остались на холодной коже. Она могла наблюдать, как тонкие пласты света скользят по его лицу, и оно будто сияет изнутри подобно пустому глянцу.

– Если смерть неизменно ставит точку на всех моих усилиях, то что мне делать дальше? – прошептала Мэй. Внутри нее поднимался гнев, который она не в силах была контролировать. Она стояла неподвижно, но чувствовала, как ее переполняет горькая боль, подступая к горлу. Кожей своей ощущая далекое облако, рассыпавшееся от сверхновой звезды Эона, она увидела себя выше воздуха миров Древа, и их смерть перестала иметь для нее значение. Прошлое, что с каждым мгновением все ярче сверкало в ее сознании, внезапно утонуло, захлебнувшись той силой, что сейчас творила мысли рыцаря. И Мэй почувствовала, как тело ее преображается, и как каждая частица крови обретает новую оболочку. Ее сердце словно оказалось вскрыто и вывернуто наизнанку – так сильно было чувство непреодолимой боли и гнева, смешавшиеся воедино.

– Магистр, Гардос утрачен. Я сожалею, но армии Тысячи Лун оказались многочисленнее нас. Конд Элигос вынужден был отступить.

– То, что обещал мне Эон, исполнилось. – словно не расслышав его слов произнесла Дорэль Мэй. – Звезда отдала мне свою душу, свою силу и кровь – я чувствую в своем сердце ту энергию, что она посылает мне каждое мгновение своей новой жизни. Теперь, когда свет ее погиб, и агония ее завершилась, сила, с которой она опрокинулась на бесконечность космоса неисчислима. И она принадлежит мне. Последняя надежда обрести свет себя исчерпала. Я надеялась отыскать нечто, способное научить меня пробуждать жизнь, но в своей самонадеянности я лишь открыла дорогу смерти. Ничто не меняется – и каждое новое тысячелетие кружит вокруг меня так же, как и предыдущее. И я проигрываю свои войны, но обретаю силу большую, чем могла бы потерять. Капля рассвета растаяла на моей руке. Но я добралась до своей цели, пусть потери и невосполнимы. – она оглянулась на Тарен Нора, опустившегося на колени и склонившегося у капсулы с телом Торвальда. – В конце концов, моя сила больше, чем целое небо звезд, и каждая из этих звёзд – я обещаю – будет моей. – Дорэль Мэй выпрямилась и заглянула прямо в лучезарные глаза Уэт-Ниль Ладта. – Я объявляю войну Единому Врагу.

– Ты погибнешь, Дорэль! – прошептал Ладт, побледнев от ужаса. – И каждое существо в мирах Древа погибнет!

– Я вижу, альв, как в вечном притяжении сталкиваются две звезды. И одна поглощает другую. Я докажу, что смерть имеет облик и имя. Я – эта смерть. Для каждого, кто посмеет ослушаться меня, и для того, чье звание сокрыто в веках, полных пепельных осколков, я докажу! Единый Враг будет повержен, и Миры склонятся предо мною добровольно, отдавая свои жизненные силы. – за спиной Мэй возрастали и сгущались тени, подобно тому, как чернила и кровь перетекали внутри ее оружия.

– Это то, чего ждал от тебя Тоурн Кирн. – Ладт приблизился к рыцарю, касаясь ее горячей ладони. – Легенды далеких столетий, Дорэль, так часто говорят правду. И те, что соединились в темном смешении и образовали систему Древа, разбив Нагдаад и Элну, те далекие, что предшествовали почившим богам, те, что бессмертием своим утратили свой облик и имя – Единый враг в обличье самой тьмы, – он создавал смерть на просторах наших миров до тех пор, пока старые боги не укротили его смертельного оружия. Кто знает, Мэй, куда приведет тебя путь этой борьбы. Единый Враг столь бесконечно древний, что сама вечность уступает ему, пришедший из далеких измерений – может ли он сожалеть о твоей смерти, когда ты окажешься у него в руках?

– Это мой выбор, альв. – прошептала в ответ Дорэль Мэй. – И пускай в это мгновение мы отвержены, потеряли свой путь в ветвях судьбы, но я знаю, куда иду. – она сделала вдох, ощущая в легких туманный приторный запах. – Тебя отвергли твои союзники за помощь, оказанную мне, но я обещаю защитить твою планету. Не думай, что я брошу тебя здесь, в опасной близи от потерянного нами Гардоса. Верь мне Ладт: ты непременно должен видеть яснее других, что я понимаю, куда иду.

Солнце занималось в небе, когда капсулу с телом Торвальда опустили у подножия скал, туда, где багровыми брызгами обозначалось место падения Мэй и где капли крови охотника смешались с ее кровью. Она опустила капсулу в землю, в последний раз прощаясь с бледным лицом своего союзника и друга. В последний раз сжав его руку, она с болью позволила прозрачной крышке опуститься и скрыть его лицо. Солнце осветило его кожу, оставляя на лице широкие полосы мерцающей чистоты. Тарен Нор опустился на колени и приложил ладонь к холодному стеклу, не в силах отпустить брата. Он чувствовал, как сердце его не выдерживает боли и, раненое и обескровленное, задыхается в тесной клетке ребер. От его пальцев на прозрачном стекле остались кровавые подтеки, и Мэй, склонившись над ним, обвила руками содрогающиеся плечи рыцаря.

– Там, где расступается тьма, Тарен, мы видим лишь свет, но свет тот – не более, чем бледная маска смерти, отливающая глянцевым блеском на солнце. Я видела в нем спасителя – не жертву. Но хрупкое тело смертного не выдержало ран, нанесенных могущественными существами, и я не смогла, не смогла его защитить.

– Не сумел этого сделать и я. Каждая капля моей крови страдает от того, что смерть не суждено обратить, и даже если я отступлю и вернусь в то мгновение, когда еще не поздно было уберечь нас всех от проступка, мне не вывернуть наизнанку шов судьбы, не остановить смерти, явившейся за ним. Я бессилен, и все во мне – я чувствую – все опускается под землю, растворяется в песке.

– Обратим же в жизнь останки его тепла, Тарен. – Мэй взяла рыцаря за руку, другой рукой она потянулась к брату. – Я обещала ему вечность, далекую от страданий жизни на его родной планете. – прошептала она, и гроб медленно опустился в землю, и тонкие белоснежные ростки стали подниматься от земли, и голые скалы стали крошиться, освобождая землю и давая подняться ввысь серебристым побегам. И земля, обращаясь в белоснежный прозрачный камень стала по крупицам подниматься к небу, словно дождь из стеклянных осколков. Каждая планета отдавала сейчас крупицу себя, отпуская землю свою в космос. Высоко, необозримо высоко поднялись осколки и там, где терялись последние облака, соединились в притяжении в ровный бледный шар, подобный земной Луне – такой же чистый и близкий, сияющий прямо над головой своего создателя. И океаны всколыхнулись на Альвнаре и прилили к берегам. Каждое живое существо встрепенулось и замерло, глядя в небо.

– Легенды далеких эпох рассказывают о спутнике Альвнара, что был уничтожен Единым Врагом. – произнесла Мэй, глядя в небо, освещенное белоснежным сиянием. – Я вернула вам то, что было однажды утрачено. Я обозначила смертью света рождение новой жизни как вызов тому, кого решилась победить. Из земли, что окружает могилу моего воина. Моего друга. Из земли, что ожила тогда, когда сердце его перестало биться. – она обозначила кровавым пятном дерево, что возвысилось к небу у самой могильной насыпи. – Я посвящаю тебе, Торвальд, один из тех своих поступков, что ты бы счел благородными. Я дарю тебе светлый сон. – и она опустилась лицом прямо на землю, обессилев от всего, что сотворила, и впилась пальцами в рыхлую могильную насыпь. Тело ее задрожало, и Мэйенос положил ее голову себе на колени. Тарен склонился у могилы и взял Мэй за руку. И мерцание новой луны осветило их страдания, обволакивая их обессиленные тела.

– Каждая смерть будет отомщена. – прошептала Дорэль. – Я исполню то, что обещала. – свет сомкнулся и погас – прошел день, проведенный в скорби. И от рассвета до заката, не замечая того, как нескончаемо долго длятся их страдания, демоны и альвы стояли на коленях, окружив могилу. И лишь тогда, когда свет звезд посеребрил белоснежные ветви деревьев, они оставили рощу, чтобы Дорэль Мэй, Мэйенос и Тарен Нор отдали последние слезы земле в одиночестве. И недвижимые фигуры их застыли в ночном свечении, и слабые тени, рождаемые тусклым сиянием небесной пыли, остались на светлой земле. И в единое мгновение небо закрыли тучи, и тьма стала непроницаемой до тех пор, пока тяжелые своды не побагровели, до тех пор, пока первая снежинка не сорвалась с перины облаков и не коснулась земли. И, плавно опускаясь на волосы рыцарей, хлопья снега застилали белоснежную рощу и медленно покрывали холодом неподвижно застывших воинов. И на единое мгновение Мэй показалось, что она обратилась в каменное изваяние и погибла так, как когда-то клялась умереть Тарен-Нору: «Настанет день, и мы взойдем на вершину самой высокой горы, и звездный свет осветит нас, и с первыми лучами солнца наша кожа обратится в камень. Мы застынем – две статуи на вершине мира, и снег занесет наши лица, и холодные ветра беспрестанно будут точить наши каменные останки. До скончания миров мы останемся там. Когда горы осядут и обратятся во прах, мы окажемся в земле и пробудимся. Наш сон завершится в тот самый миг, и проклятье камня оставит нас. Бесконечная жизнь наша продолжится, и мы в ней – две капли крови в сгустке багрового льда, – восстанем. Мы восстанем, потому что мы – вечны. И даже если Вселенная обратится во тьму, и последние звезды, разбросанные редкими огнями по небосводу, погаснут, мы останемся теми светилами, что буду ждать нового рождения жизни», – так говорила она однажды и готова была повторить вновь, ощущая, как немеют ее пальцы от холодного сумрака. Она не чувствовала более своего тела, так, словно оно уже обратилось в камень, и хлопья снега не таяли более на ее коже. И теплое дыхание не тревожило холодного воздуха. Переживая мгновение смерти в готовности восстать ото сна, с последними каплями света, пронзающего небосвод, сон сковал тело рыцаря, и вечность поглотила его силу, пропуская нити ее сквозь раскаленное ядро планеты.