Текст книги "Луций Анней Сенека. Его жизнь и философская деятельность"

ГЛАВА VI

Новые друзья. – Марция. – Павлин. – Вторая жена Сенеки, Помпея Паулина. – Анней Серен. – Фобий Рустик. – Луцилий. – Императрица Агриппина. – Интимные философские вечера

Придворная жизнь и административная деятельность Сенеки столкнула его со множеством весьма разнообразных людей. С некоторыми он сошелся ближе, и они стали его друзьями. Во всех этих друзьях Сенеки, при всем разнообразии их характеров и общественных положений, была одна общая черта – живой интерес к литературе и философии. Все они были или сами писателями, или ревностными поклонниками литературы. В число таких образованных друзей Сенеки, составлявших его любимое общество, входили и женщины. Такова была, например, Марция, дочь Кремуция Корда, известная нам по трогательному посланию, которое философ написал ей в утешение по поводу смерти ее сына. Отец этой замечательной женщины жил и писал при Тиберии. Он написал историю последнего периода Римской республики, в которой вполне выразил свой радикальный образ мыслей, называя Брута и Кассия последними римлянами. По распоряжению Тиберия сочинения эти были сожжены рукой палача, а сам Кремуций Корд, преследуемый клевретами Тибериева любимца Сеяна, чтобы не стать их жертвой, уморил себя голодом. Его дочь, Марция, все время находилась при отце и ободряла его, а значительную часть сочинений Кремуция Корда ей удалось сохранить и издать их снова при Калигуле. Жизнь этой либеральной женщины была рядом тяжелых сердечных утрат, переносимых ею с редкой твердостью. Послание Сенеки к Марции полно возвышенных мыслей и прекрасных утешительных выражений. Смерть представляется философу неизбежным следствием жизни и даже утешением в ее горестях. “Видя столько матерей, огорченных поведением или судьбою своих детей при их жизни, как можешь ты сокрушаться, зная, что твой сын избежал превратностей своего века”, – замечает философ.

Недовольство и неудовлетворенность своей придворной и общественной деятельностью постоянно слышится у Сенеки. В другом своем послании – к Павлину, озаглавленном “О краткости жизни” и написанном в первый же год после возвращения из ссылки, философ называет жизнью только то время, которое люди посвящают занятиям философией и самосовершенствованию. Все же административные, общественные и иные обязанности он считает бесплодной тратой времени. Жизнь наша не коротка сама по себе, но мы тратим ее попусту – вот общая мысль трактата Сенеки. Все часы, проведенные на пирах, в домашних дрязгах, в ссорах, на службе, теряются; напротив, кто занимается мудростью, тот не только не теряет настоящего, но приобретает и прошедшее; к своим годам он прибавляет целые столетия.

Павлин, которому посвящен трактат “О краткости жизни”, ведал продовольственными магазинами в Риме. Он считался одним из ревностнейших и честнейших чиновников. По словам Сенеки, он заботился об общественном благе как о своем, но при употреблении его помнил, что оно чужое. Это было редкостью в то время, когда злоупотребления, взяточничество, вымогательство и растраты были самыми обычными явлениями. В доме этого Павлина Сенека познакомился и со второй своей женой, Помпеей Паулиной, которая приходилась первому, по одним источникам, дочерью, по другим – сестрой. Сенеке в то время было за пятьдесят лет. Однако его ученость, опытность, утонченность манер и вкусов делали его очень приятным в обществе. Он охотно проводил время среди дам. Неудивительно поэтому, что молодая умная Паулина могла искренне привязаться к философу, бывшему вдвое старше ее, и выйти за него замуж. Со своей стороны, Сенека очень гордился своей женой. Она нравилась ему и своей красотой, и тем, что происходила из хорошего дома; но главным образом он ценил в ней интеллигентность, доброту и приветливость. Философ и его молодая жена жили, что называется, душа в душу, в полном согласии и любви. Сенека трогательно описывает, как она заботилась о его здоровье, когда он, заболев лихорадкой, все же хотел во время ее приступа уехать из Рима в свое Номентанское поместье. “Я бежал в Номентанское поместье, – писал Сенека Луцилию, – бежал от города и от начинавшейся у меня лихорадки. Я велел закладывать экипаж, несмотря на увещания Паулины. Врач сказал, что у меня начинается лихорадка, что это он узнает по неправильности моего пульса. Тогда я поспешил уехать, вспомнив, что мой брат Галлион точно так же, захворав в Ахаии лихорадкой, немедленно отплыл оттуда, говоря, что это не его болезнь, но страны. Я сказал это и Паулине, которая заботится о моем здоровье. И я, так как мне известно, что ее благосостояние связано с моим, начинаю заботиться о себе, чтобы заботиться о ней, и хотя мои лета давали бы мне право пренебрегать многим, однако я не пользуюсь этим преимуществом своего возраста, ибо я всегда помню, что в отношении жены я должен быть еще молодым и заботиться о себе. И так как я не могу добиться от нее, чтобы она в своей любви ко мне была благоразумнее, то я сам стал более внимателен к себе. Надо уступать таким побуждениям, и хотя условия таковы, что умереть было бы приятнее, надо стараться жить ради своих близких. Ведь доблестный муж должен жить не пока ему приятно, но до тех пор, пока это нужно. Жалок тот, кто неспособен настолько любить жену или друга, чтобы остаться ради них жить, несмотря на желание смерти… Я полагаю поэтому, что следует заботиться о себе и в старости, если знаешь, что твоя жизнь дорога, приятна и желательна кому-либо. Эти мелкие и несносные заботы заключают, однако, в себе и приятную сторону: ведь утешительно быть столь дорогим для своей жены, что ради этого быть дороже и себе самому. Таким-то образом Паулина заставляет меня бояться и заботиться не только о ней, но и о себе самом”.

Позднее мы встретимся с еще более трогательными доказательствами взаимной любви и нравственной связи между Сенекой и его женой.

Из остальных друзей Сенеки упомянем здесь об Аннее Серене, занимавшем должность префекта городской стражи. Анней Серен был веселым человеком, участвовал во многих пиршествах и забавах Нерона в лучшие его времена, пока эти пиры еще не принимали характера дебошей, но веселость не мешала Серену быть почитателем философии. Сенека посвящал ему некоторые из своих сочинений. Вообще Сенека из тогдашней римской молодежи был наиболее привязан к Аннею Серену, и когда тот безвременно умер, отравившись вместе со всеми собеседниками за обедом ядовитыми грибами, философ неутешно и неумеренно оплакивал своего друга. Горе Сенеки было так глубоко, что впоследствии он сам сознавался, что философ должен бы быть умереннее и спокойнее.

Из старых своих друзей Сенека возобновил знакомство с Фабием Рустиком, другом своего отца. Фабий Рустик составил летопись событий во времена императоров, начав ее на том месте, на котором остановился отец Сенеки. Этой летописью впоследствии пользовались как материалом для своей истории Тацит и Светоний.

Вероятно, в это же время познакомился Сенека и с Луцилием, римским всадником, который благодаря личным заслугам вскоре был назначен прокуратором Сицилии. Луцилий тоже отличался любовью к литературе и философии, о которой свидетельствует как переписка его с Сенекой, в которой много писем посвящено разным вопросам нравственной философии, так и его дидактическое стихотворение “Этна”. Сенека очень любил Луцилия. Письма его к другу написаны необыкновенно задушевным, ласковым тоном, хотя в них слышится голос авторитетного наставника, обращенный к нежно любимому ученику. Впрочем, по возрасту Сенека и Луцилий были почти ровесники.

Наконец, в числе неизменных друзей Сенеки в последние годы царствования Клавдия следует считать саму императрицу Агриппину. Сенека был ее ближайшим советником и другом, и они постоянно совещались о воспитании Нерона. Злые языки говорили даже о любовной связи между Сенекой и императрицей. Эти слухи вряд ли имели под собой какое-нибудь фактическое основание; но, во всяком случае, они доказывают, что и пятидесятилетний Сенека мог быть интересен и привлекателен для женщин. Вместе с тем, они могут служить хорошей иллюстрацией нравов того времени, когда не могли допустить, что мужчина и женщина могут наедине рассуждать о вопросах отвлеченных, не предаваясь попутно и чувственным развлечениям. Несомненно только, что факт связи между Сенекой и Агриппиной ничем не подтвержден, и даже напротив, во всех таких поступках, в которых императрице нужна была преданность превыше чести, она не пользовалась услугами философа.

Жизнь Сенеки в последние годы царствования Клавдия и первые годы правления Нерона проходила хотя и на виду у всех, однако уединенно. Он избегал толпы, почти не посещал театр и гладиаторские бои, вошедшие тогда в моду, весьма тяготился официальными приемами и каждой свободной минутой пользовался для того, чтобы обратиться к своим любимым научным занятиям. Если припомнить, что все сочинения философа писались “в часы досуга”, урывками между уроками Нерону, официальными приемами и исполнением преторских обязанностей, то можно только удивляться, когда он успевал следить за всеми выходящими в свет книгами и писать столько глубокомысленнейших трактатов.

Сенека избегал шумных пиров с характерным для императорского Рима обжорством. Он не любил роскоши, и хотя жил роскошно, но не придавал обстановке особого значения. По его прекрасному выражению, он ел на серебряной посуде с таким же равнодушием, как будто она была глиняной.

Любимым отдыхом Сенеки от трудов было, когда по вечерам к нему собирались его друзья, и они вместе занимались чтением какого-либо философского сочинения, вроде трактатов Социона, Фабиана, Секстия. После чтения подымались споры и прения по разным отвлеченным метафизическим вопросам, возникавшие вследствие прочитанного. На этих интимных вечерах, кроме Луцилия, бывали многие знакомые Сенеки – Либералис, престарелый поэт Ауфидий Басс, Флакк и многие другие, о ком упоминается в переписке Сенеки с Луцилием.

Жизнь философа вообще была полна интеллектуальных интересов, и фигура его резко выделяется на общем фоне развратников и кутил, составлявших значительную часть тогдашних высших классов. Несомненно, что вкусы Сенеки лежали вне двора и общественной жизни, и его удерживало на посту только сознание своей важности, своей незаменимости и желание общественного блага.

ГЛАВА VII

Смерть Клавдия. – “Апоколокинтозис”. – Начало царствования Нерона. – Борьба с Агриппиной. – Роман Нерона и Актеи. – Богатства Сенеки

13 октября 54 года умер Клавдий, и на престол вступил не достигший еще семнадцатилетнего возраста Нерон. Эта перемена имела громадное значение в жизни Сенеки. Из профессора риторики он превратился в полновластного министра, так как сам император, по молодости своей, не мог самостоятельно заниматься делами управления, и первыми шагами Нерона пришлось руководить Сенеке.

Первыми действиями молодого императора было воздаяние установленных почестей покойному Клавдию. Клавдий был причислен к сонму богов; Агриппина была назначена жрицей нового божества, а Нерон произнес торжественную погребальную речь, написанную Сенекой. Речь эта, несмотря на обычный стиль и такт Сенеки, по справедливости считавшегося лучшим оратором того времени, произвела на слушателей не совсем благоприятное впечатление. Пока Нерон говорил о благородстве происхождения Клавдия, о доблестях его предков, его личных наклонностях к научным занятиям, о мире и благоденствии, которыми пользовались провинции в его царствование, внимание слушателей поддерживалось, но когда Нерон перешел к восхвалению справедливости и государственной мудрости Клавдия, никто не мог удержаться от смеха.

Гораздо большим успехом увенчалась, так сказать, подпольная сатира Сенеки против Клавдия, пародировавшая апофеоз этого ничтожного императора. В ней Сенека излил свои истинные чувства – всю свою злобу против Клавдия, которая за последние дни обострилась еще и обязанностью принимать участие в обожествлении императора, несмотря на то, что Сенеке был глубоко противен даже самый обычный апофеоз смертных, но сильных мира сего.

Сенека имел и личные причины ненавидеть Клавдия – за свою ссылку, за те унижения, которые приходилось переносить при его дворе; но, помимо личных отношений, он считал Клавдия за ничтожного и жалкого развратника. Клавдий был от природы ограничен, к концу же своей жизни – как раз к тому времени, как его избрали в императоры, – совсем выжил из ума. При дворе Калигулы Клавдий был мишенью грубых и оскорбительных насмешек императора. Ставши сам кесарем, Клавдий жил в постоянной тревоге, боясь заговоров, и поэтому был жесток с окружающими. Он был притом так забывчив, что нередко приглашал к своему столу лиц, которых весьма незадолго перед тем казнил. Казнив свою жену Мессалину, он вскоре стал выказывать знаки недоумения по поводу ее отсутствия на супружеском ложе. Когда однажды к Клавдию пришли представители одной провинции с жалобой на своего наместника, он понял, будто они благодарят императора за удачный выбор для них правителя, и продлил срок его проконсульства еще на два года. Клавдий имел слабость лично выслушивать тяжущихся на форуме, и при этом часто выносил приговор, забыв выслушать защитника. Кроме того, Клавдий был крайне вспыльчив и смешон во гневе. Все эти черты покойного императора нашли точное воспроизведение в сатире Сенеки.

Сатира написана в смешанной форме – в стихах, прерывавшихся прозой, и, по мнению критиков, представляет из себя лучший образец легкого политического памфлета. Дион Кассий сообщает, что она была озаглавлена “Апоколокинтозис”. Слово это есть пародия на слово “апофеоз”. Как это последнее означает обращение в бога, так первое значит превращение в тыкву, – растение, служившее у древних символом глупости (как у нас пробка). Однако в дошедших до нас списках сатира нигде так не называется, равным образом в ней не упоминается об обращении императора в тыкву. Содержание сатиры состоит в том, что Клавдий после смерти[5]5
  Замечательно, что автор “Апоколокинтозиса” не знает об отравлении Клавдия грибами, и император в сатире умирает от лихорадки.


[Закрыть] попадает в царство мертвых, где заявляет претензию на божеский сан; в претензии этой, однако, ему отказывают, по предложению Августа, и передают Клавдия в руки одного из адских судей, Эака. Эак, по свойственному ему беспристрастию, осуждает Клавдия, не выслушав его оправданий, как это при жизни делал и сам император. Клавдия приговаривают вечно исполнять одну и ту же бесполезную работу, а именно – так как он был любителем игры в кости, вечно бросать кости из дырявой чашки. Наказание это, однако, не было приведено в исполнение, так как, едва Клавдий принялся за это занятие, явился Калигула и потребовал его себе как своего беглого раба. Претензия Калигулы была уважена, но он подарил Клавдия, за негодностью, письмоводителю адского суда Менандру – в помощники при судопроизводстве. На этом сатира обрывается. Весь интерес ее сосредоточивается в частных намеках на лица и события в Риме, теперь без комментария не понятных.

Похоронив Клавдия, Нерон, или, точнее, Сенека, обратился к общественным делам. Прежде всего, Нероном была произнесена в сенате речь, в которой излагалась программа нового царствования. Нерон обещал устранить те законы, которые возбуждали особое недовольство в народе. Он обещал не быть единоличным судьею в процессах, не судить обвинителя с обвиненным в тиши своего дворца, предоставляя решающее слово немногим приближенным. Двор Нерона будет недоступен продажности и интригам, и его личные дела будут отделены от общественных. Сенат вступит в свои прежние права, провинции будут входить в сенат через своих проконсулов; сам же Нерон будет стоять во главе войска.

Благодаря Сенеке и Бурру обещания Нерона в первые годы царствования выполнялись, и очень многие законы прошли помимо императора через сенат: так, был установлен закон, запрещавший взимать плату с тяжущихся за ведение процесса, было отменено постановление, принуждавшее избранных в квесторы давать гладиаторские игры, – в этом последнем законе можно усмотреть влияние самого Сенеки, и т. п. Когда Нерон был избран консулом вместе с Луцием Антистием и, по требованию сената, Антистий должен был принести присягу в верности императору, Нерон, памятуя, что консулы только соправители, равные друг другу, освободил своего сотоварища от присяги. В Риме по случаю этого поступка заговорили о возвращении к золотым временам республики…

Однако, хотя все эти поступки совершались под именем Нерона, ни для кого не могло быть секретом, что за ними кроется Сенека. И в самом деле, когда в Армении вспыхнул мятеж, в Риме встревожились, опасаясь, что император по молодости лет не сумеет справиться с ним; но упоминание о Сенеке и Бурре заставляло успокаиваться умы граждан. Предчувствуя в Нероне кровожадность, Сенека обращал особое внимание на развитие в императоре наклонности к милосердию. Он успел в этом настолько, что, подписывая первый смертный приговор в свое царствование, Нерон воскликнул: “О, если бы я не умел писать!” В восклицании этом есть, однако, доля лицемерия. Тем не менее, Сенека подхватил его и в начале второго года царствования Нерона посвятил ему трактат “О милосердии”, в котором необыкновенно превозносил кроткий нрав Нерона и красноречиво доказывал ему хорошие стороны милосердия, приводя в пример Августа, достигшего расцвета славы и безопасности именно в конце своей жизни, когда стал снисходительнее обращаться со своими врагами, чем многих привлек на свою сторону. Этот трактат Сенеки, хотя и написанный по правилам стоической философии, отличается необыкновенной простотой и популярностью изложения: очевидно, философ применялся к возрасту и к пониманию своего ученика. Но, кроме теоретических советов быть милосердным, Сенека старался и практически приучать Нерона к этой добродетели, заставляя молодого императора произносить в сенате речи в пользу граждан, невинно пострадавших при Клавдии. Так, по настоянию Нерона, был возвращен Платон Латерат, обвиненный в связи с Мессалиной и лишенный сенаторского звания.

Если Сенеке и не удалось сделать Нерона милосердным навсегда, хорошо уже и то, что он был милосерден хоть когда-либо. Во всяком случае, благодаря Сенеке первые годы правления Нерона были так хороши, что впоследствии император Траян говаривал, что редкий правитель превзошел доблестями Нерона в первые пять лет его царствования.

К несчастью, Сенеке с самых первых шагов приходилось бороться с Агриппиной, которая во всех мерах республиканского характера видела умаление своих почестей. Ей хотелось самой царствовать именем Нерона, но допустить ее до этого, при ее мелком властолюбии, было бы весьма рискованно. Оттого одной из первых задач придворной деятельности Сенеки было устранение Агриппины. Это было нелегко, так как она пользовалась большим влиянием на сына. Нерон называл ее лучшею из матерей. Она присутствовала за занавесью при заседаниях сената, происходивших во дворце. Наконец Агриппина обладала значительною дозой нахальства и делала попытки стать даже выше императора, пользуясь его юношеской застенчивостью.

Первое столкновение Сенеки с Агриппиной произошло при приеме армянских послов, просивших аудиенции у Нерона. Агриппина хотела сама принять их, но Нерон, по знаку Сенеки, пошел к ней навстречу. Таким образом, под видом любезности к матери он не допустил ее к почестям императрицы.

Следующее столкновение Сенеки с Агриппиной произошло по поводу Актеи. Как известно, Нерон был женат на дочери Клавдия – Октавии; но брак этот был ему не по сердцу, и при страстности темперамента Нерона можно было ожидать больших неудобств, в случае если бы его любовь обратилась к какой-нибудь честолюбивой придворной даме. Поэтому Сенека и Бурр вздохнули с облегчением, когда выбор Нерона пал на скромную и бесцветную вольноотпущенницу, неспособную играть никакой политической роли и сверх того благоговевшую перед умом и добродетелью Сенеки. Напротив, Агриппина пришла в ярость, узнав о сердечной склонности сына. Тем не менее, Сенека, надеясь, что связь с Актеей предохранит Нерона от более опасных увлечений, покровительствовал ей. Друг Сенеки, Анней Серен, принял на себя исключительную роль притвориться влюбленным в Актею и взять на себя грех императора. Все поведение Сенеки в этой истории достойно удивления. Вмешаться в такое щекотливое дело, рискуя самому потерять репутацию, – на это может быть способен только человек, обладающий широким нравственным мировоззрением.

Но Агриппина не могла успокоиться. В гневе она стала грозить, что возбудит народное восстание против императора в пользу Британника, законного наследника Клавдия. Когда эта угроза дошла до Нерона, он приказал отравить Британника, а Агриппина впала в немилость. Ее личный враг, тетка Нерона – Домиция Силана – с помощью наемных доносчиков обвинила Агриппину в желании возвести на престол Рубеллия Плавта. Донос был сделан во время пира и привел Нерона в ярость. В гневе хотел он без суда убить Агриппину и лишить звания начальника стражи Бурра как пользовавшегося ее покровительством. Но вследствие убеждений Сенеки Нерон отменил свои приказания и послал философа допросить свою мать. Агриппина вела себя на допросе с редким достоинством. “Я не удивляюсь, – сказала она между прочим, – что материнские чувства неведомы Силане: у нее не было детей. Мать не может изменять своим детям так, как это низкое создание изменяло своим любовникам… Если Домиция своим доносом хотела только выказать заботливость о моем сыне, я ей очень благодарна; но это всего лишь комедия, измышленная ею в обществе любовников. Благодаря мне Нерон был усыновлен Клавдием, облечен консульскою властью, получил престол; а эта женщина, что делала она для моего сына? Задавала пиры в Байях! И чего ради стала бы я заводить смуту, поднимать войска, нанимать убийц, – разве я буду царствовать? Кто бы ни был на престоле: Плавт, или кто другой, – всегда будут у меня враги, чтобы обвинять меня – не в словах, вырвавшихся в минуту гнева, в минуту безумия оскорбленного чувства, но в преступлениях, в которых может оправдать только сыновняя любовь”.

Эта речь произвела сильное впечатление на Нерона. Он примирился с матерью, и этот их мир был гораздо опаснее прежней дружбы… Чувственность Нерона достигла в это время таких размеров, что для того, чтобы погасить ее, он в компании придворных развратников производил дебоши на римских улицах.

Удаление Агриппины от двора было апогеем силы и значения Сенеки, после чего его влияние на императора начинает быстро уменьшаться и падать. К этому времени Сенека достиг высших гражданских почестей: в 57 году от Р. X. он был консулом. Богатства его также значительно возросли благодаря щедрым подаркам Нерона. Состояние его в это время оценивалось крупной суммой в триста миллионов сестерциев (около 13,25 млн. золотых рублей). Одних драгоценных треножников у него было несколько сот. Это огромное состояние требовало для управления значительной траты времени, тем более, что Сенека не оставлял своего имущества мертвым капиталом. Деньги его пускались в разные обороты в провинциях, преимущественно в Британии; в обширных же своих поместьях Сенека развел виноградники. Он управлял своими имениями отчасти через доверенных лиц, отчасти же непосредственно, так как сам был прекрасным знатоком виноградарного искусства.