Текст книги "Здравый смысл, или Идеи естественные противопоставленные идеям сверхъестественным"

§150

Священники выказывали себя всегда основоположниками деспотизма и врагами общественной свободы; их ремесло требует униженных и покорных рабов, у которых никогда не хватит смелости рассуждать. При неограниченной монархии нужно лишь управлять умом слабого и тупого государя, для того чтобы стать повелителем народов. Вместо того, чтобы вести народы к спасению их душ, священники всегда вели их к порабощению.

В благодарность за сверхъестественные права, которые религия выдумала для самых скверных государей, последние обычно объединяются со священниками, которые, будучи уверены во власти над мыслями самого государя, используют это для того, чтобы связать руки народам и держать их в ярме. Но тщетно тиран, укрывшись под эгидой религии, льстит себя надеждой, что он укроется от всех ударов судьбы; мнение – слабая защита, когда народы приходят в отчаяние. Сверх того священник является другом тирана постольку, поскольку ему выгодна тирания. Он проповедует бунт и разрушает идолы, им же самим созданные, когда находит, что они более не соответствуют интересам неба, – как он говорит, когда ему это выгодно и когда это соответствует исключительно его личным интересам.

Нам говорят, что государи, без сомнения, зная о всех выгодах, приносимых им религией, очень заинтересованы в поддержке ее всеми своими силами. Раз религиозные воззрения полезны тиранам, то совершенно ясно, что они невыгодны тем, кто правит всегда при помощи законов разума и справедливости. Оказывается ли в этих случаях в преимуществе тирания? Действительно ли заинтересованы государи в том, чтобы быть тиранами? Разве не лишена тирания истинного могущества – любви народа, какой бы то ни было прочности? Разве каждый разумный государь не видит, что деспот – это безумец, вредящий самому себе? Разве не должен каждый просвещенный государь остерегаться льстецов, которые стремятся усыпить его на краю пропасти, которую они отверзают перед его ногами?

§151

Если лести священнослужителей удается развратить государей и сделать из них тиранов, то тираны, со своей стороны, обязательно развращают и вельмож, и народы. Когда управляет властитель несправедливый, бездушный, не имеющий никаких добродетелей, не знающий никакого другого закона кроме своей прихоти, нация обязательно должна развратиться. Разве этот властелин станет терпеть рядом с собой честных, просвещенных, добродетельных людей? Нет, ему нужны лишь льстецы, поддакиватели, подражатели, рабы, низкие и раболепные души, которые могут приспособиться к его вкусам; его двор распространяет заразу порока в низших сословиях. В государстве, глава которого развращен, все мало-помалу должно развратиться. Уже давно говорят, что государи приказывают делать все, что делают они сами.

Религия, далекая от того, чтобы быть уздой для государей, позволяет им впадать без боязни и угрызений совести в заблуждения, столь же пагубные для них самих, как и для наций, которыми они управляют. Обман какого бы то ни было человека никогда не проходит безнаказанно. Скажите государю, что он – бог, он тотчас же поверит, что у него нет ни к кому никаких обязанностей. Лишь бы только его боялись, тогда он не станет заботиться о том, чтобы его любили; он не станет признавать ни правил, ни связей со своими подданными, ни обязанностей в отношении этих последних. Скажите этому государю, что он должен отчитываться в своих действиях лишь перед самим богом – и тотчас же он станет действовать так, как будто бы он действительно не должен ни перед кем отчитываться.

§152

Просвещенный государь понимает свои настоящие интересы; он знает, что его интересы связаны с интересами народа, коим он правит, он знает, что государь, управляющий лишь жалкими рабами, не может быть ни великим, ни могущественным, ни любимым, ни уважаемым; он знает, что справедливость, благодеяния, бдительность дадут ему гораздо больше прав над людьми, чем сказочные права, якобы сошедшие с неба, он чувствует, что религия полезна только для священников, но бесполезна обществу, которое она часто приводит в потрясение, что ее нужно сдерживать с целью помешать ей вредить. Наконец этот государь знает, что для того, чтобы царствовать со славой, необходимо создать хорошие законы, самому показать пример добродетели и не основывать свое могущество на лжи и призраках.

§153

Служители религии старательно сделали из своего бога страшного, прихотливого и изменчивого тирана; он должен быть таким, чтобы приспособиться к их интересам, способным меняться. Бог, если бы он был справедливым и добрым без примеси прихоти и разврата, бог, который постоянно обладал бы качествами честного человека либо кроткого государя, никогда бы не подошел своим служителям. Священникам полезно, чтобы перед их богом дрожали, потому что в этом случае станут обращаться к ним за средствами успокоения от этих страхов.

Ни один человек не бывает героем в глазах своего лакея. Поэтому неудивительно, что бог, одетый своими священниками таким образом, чтобы причинять страх другим, редко внушает страх им самим и в очень малой степени влияет на их собственный образ действий. Поэтому мы видим, что священники во всех странах ведут себя очень свободно; под тем предлогом, что этого требует слава божья, они повсюду истребляют нации, унижают души, сводят на нет промышленность, сеют раздор. Честолюбие и алчность во все времена были господствующими страстями духовенства, повсюду священник ставит себя выше государей и законов: повсюду он занимается исключительно тем, чего требуют его надменность, корыстолюбие, деспотический и мстительный характер; повсюду он подменяет искуплениями, жертвоприношениями, церемониями и таинственными обрядами, одним словом – прибыльными для него церемониями, общественно-полезные добродетели.

Дух захватывает, и разум стынет при виде смешных обрядов и жалких средств, изобретенных служителями божьими в разных странах для того, чтобы очистить души и сделать небо милостивым к народам. Здесь отрезают кусочек крайней плоти у ребенка, для того чтобы он этим заслужил божье благоволение; там ему выливают воду на голову, чтобы омыть его от грехов, которые он никак еще не мог совершить; то ему велят погрузиться в реку, вода которой обладает силой смыть всяческие скверны; то ему запрещают определенные кушанья, употребление которых не замедлит вызвать гнев небес; в других странах предписывают грешнику периодически приходить к священнику, который частенько бывает еще большим грешником, и признаваться в своих грехах и так далее, и т. п.

§154

Что сказали бы мы о шарлатанах, которые, выходя каждый день на базарную площадь, стали бы нам превозносить качество своих снадобий, говорили бы, что действие этих снадобий бесспорно лечит болезнь, в то время как мы находили бы у самих лекарей те же немощи, которые они лечат у других? Большое ли доверие будем мы иметь к рецептам этих шарлатанов, кричащих изо всех сил: принимайте наши лекарства, они действуют наверняка, они вылечивают всех, кроме нас самих? Что бы подумали мы, увидев, что эти самые шарлатаны всю свою жизнь жалуются, что их лекарства не производят никогда никакого действия на больных, принимающих эти лекарства? Наконец какое представление получили бы мы об уме простолюдина, который, несмотря на все эти откровенные признания, не переставал бы очень дорого платить за лекарства, бесполезность коих доказывается решительно всем? Священники подобны алхимикам, отважно заявляющим, что они обладают секретом делать золото, в то время как у них едва ли найдется одежда, чтобы прикрыть их наготу.

Служители религии беспрерывно декламируют об испорченности века и громко жалуются на то, что их уроки дают малые результаты, в то самое время как они уверяют нас, что религия – это лекарство от всех болезней, настоящая панацея против всех бедствий человеческого рода. Эти священники сами серьезно больны, но люди, несмотря на это, продолжают посещать их лавочки и верить их божественным противоядиям, которые, по их собственному признанию, не вылечивают никого!

§155

Религия, особенно у современных народов, завладев моралью, совершенно затемнила ее принципы. Она сделала людей антиобщественными в силу исполняемых ими обязанностей; она заставила их сделаться бесчеловечными ко всем инакомыслящим. Богословские споры, одинаково непонятные для обеих партий, ожесточившихся друг против друга, потрясали империи, вызывали революции, губили государей, опустошали всю Европу; эти презренные раздоры не могли потухнуть даже тогда, когда их заливали реками крови.

После исчезновения язычества народы возвели в религиозный принцип стремление каждый раз приходить в бешенство, как только они увидят появление некоего воззрения, которое кажется их священниками противным святому учению. Последователи религии, которая проповедует, казалось бы, лишь милость, согласие и мир, показывали себя более свирепыми, чем людоеды либо дикари всякий раз, когда доктора богословия подстрекали их к истреблению братьев. Нет такого преступления, которого не свершили бы люди, желая угодить божеству либо умилостивить его гнев.

Представление о страшном боге, которого рисуют в своем воображении деспотом, обязательно должно сделать злыми его подданных. Страх порождает рабов, а рабы трусливы, низкопоклонны, жестоки и считают, что им все разрешено, когда они хотят либо заслужить благоволение, либо избегнуть гнева своего господина, которого они боятся. Лишь свобода мысли может дать людям величие души и человечность. Понятие же о боге-тиране может сделать из них только рабов, мерзких, гнусных, вздорных и нетерпимых.

Всякая религия, предполагающая быстро раздражающегося, ревнивого, мстительного, обидчивого в отношении своих прав и этикета бога, такого ничтожного, что он может оскорбляться высказываемым о нем мнением, такого несправедливого, чтобы требовать от всех одинаковых понятий о его сущности, – такая религия обязательно должна быть несправедливой, антиобщественной, кровожадной. Поклонники подобного бога не хотят поверить, что они, не совершая преступления, могут перестать ненавидеть либо хотя бы уничтожать всех тех, на кого им указывают как на противников их бога; они думают, что жить в добром согласии с бунтующим – значило бы вызвать неприязнь их небесного монарха. Разве любить то, что бог ненавидит, не значит самому подвергнуться его неумолимой ненависти?

Гнусные гонители и вы, мракобесы-людоеды! Разве вы не чувствуете постоянно безумие и несправедливость вашего нетерпимого характера? Разве вы не видите, что человек не является властелином своих религиозных воззрений, своего легковерия либо неверия, как не является властелином языка, которому научился с детства и коего не может изменить? Разве сказать человеку, чтобы он стал мыслить так же, как и вы, не то же самое, что пожелать, чтобы иностранец выражался так же, как и вы? Разве наказывать человека за заблуждение – это не значит наказывать человека за то, что он воспитан не так, как вы?

Если я не верю в бога, то разве можно изгнать из моих мозгов доводы, поколебавшие мою веру? Если бог дал человеку свободу осуждать себя на адские мучения, зачем же вы мешаете ему? Разве вы благоразумнее либо мудрее бога, за попранные права которого хотите мстить?

§156

Нет ни одного верующего человека, который, в зависимости от своего темперамента, либо не ненавидел бы, либо не презирал бы, либо не жалел бы последователей всякой другой секты. Господствующая религия (которая всегда является религией государя и армии) всегда дает чувствовать свое превосходство крайне жестокими и несправедливыми способами более слабым сектам. Истинной терпимости нет еще на земле; повсюду поклоняются ревнивому богу, причем каждая нация считает, что этот бог является лишь ее другом с исключением из этой дружбы всех остальных наций.

Всякий народ хвалится, что лишь он один поклоняется истинному богу, всеобъемлющему богу, царю всей природы. Но когда начинаешь анализировать этого царя мира, то убеждаешься, что каждое общество, каждая секта, каждая религиозная партия либо группка делает из этого столь могущественного бога плохого государя, заботы и блага которого распространяются лишь на малое число подданных, которые одни лишь претендуют на право пользования его милостями, ни в коем случае не раздаваемых им никому другому.

Основатели религий и священники, которые их поддерживают, видимо намереваются отделить свои нации, путем своих учений, от всех остальных наций; они хотят по определенным признакам отделять свое собственное стадо; они дали поклонникам богов, враждебных другим богам, свои верования, догматы и церемонии; они уверяют повсюду, что другие религии нечестивы и отвратительны. С помощью такого недостойного обмана эти честолюбивые мошенники полностью овладели умами своих последователей, сделали последних антиобщественными и заставили их смотреть как на отверженных на тех, чьи верования и представления не сходятся с их собственными. Вот как религия добилась ожесточения сердец и навсегда изгнала из них ту привязанность, которую человек Должен чувствовать к себе подобным. Чувства общественности, мягкости, человечности – эти первые добродетели всякой морали – совершенно несовместимы с религиозными предрассудками.

§157

Всякая национальная религия создана с целью сделать человека тщеславным, антиобщественным и злым; первым шагом к человечности является разрешение мирно исповедывать верования и мнения, которые подходят ему. Но такое поведение не может нравиться служителям религии, которые хотят иметь право тиранить людей за все до их мыслей включительно.

Слепые набожные государи! Вы ненавидите, преследуете, казните еретиков потому, что уверены, будто эти несчастные не нравятся богу. Но разве не говорите вы, что ваш бог полон благости? Как же вы надеетесь понравиться ему своими варварскими поступками, которые он необходимо должен осудить? Кроме того, кто говорит вам, какие воззрения не нравятся вашему богу? Священники. Но кто гарантирует вам, что ваши священники сами никогда не ошибаются и не хотят ввести вас в заблуждение? Те же священники. Государи! Слушая лишь опасные слова ваших священников, вы совершаете самые жестокие и очевидные преступления, желая угодить божеству.

§158

«Никогда, – говорит Паскаль, – не делают зло так объемлюще и весело, как в том случае, когда его делают из ложного принципа» («Мысли Паскаля», XXXVIII). Нет ничего более опасного, чем религия, которая ослабляет узду дикости народа и оправдывает в его глазах самые черные преступления; народ не чувствует себя больше ограниченным в своей жестокости, поскольку он верит, что эта жестокость дозволена его богом, и поскольку ему говорят, что всякое деяние, сделанное во имя интересов бога, становится дозволенным.

Дело касается религии? Следовательно самые цивилизованные народы могут превратиться в настоящих дикарей и считать, что им все позволено. Они выказывают себя более жестокими, когда им кажется, что они будут приятнее богу, дело коего, как они воображают, не может быть поддержано без достаточного пыла.

Все религии мира допускают бесчисленные преступления. Иудеи, опьяненные обещаниями своего бога, присвоили себе право истреблять целые нации. Основываясь на предсказаниях своих богов, римляне, настоящие разбойники, завоевали и разгромили мир. Арабы, воодушевленные их божественным пророком, пошли с железом и огнем на христиан и идолопоклонников. Христиане под предлогом распространения их святой религии сотню раз заливали кровью восточное и западное полушария.

Во всех событиях, благоприятствующих их собственным интересам, называемых ими всегда делом божьим, священники показывают нам всегда перст божий. По этому принципу набожные люди имеют счастье видеть перст божий в восстаниях, в резне, в цареубийствах, в преступлениях, в проституции, в гнусностях, и если только эти вещи способствуют успехам религии, то не упускают случая сказать, что бог пользуется всеми средствами для Достижения своих целей.

Есть ли что-либо, более способное уничтожить всякое представление о морали в человеческих умах, чем уверение, что бог, столь могущественный и совершенный, частенько бывает принужден пользоваться преступлением для достижения своих намерений?

§159

Когда жалуются на те ужасы и беды, которые религия столько раз порождала на земле, нам тотчас же отвечают, что эти эксцессы не присущи религии и что они являются печальными следствиями человеческих страстей. Однако мне хочется спросить: кто же спустил с цепи эти страсти? Ясно, что религия; религиозное усердие делает людей бесчеловечными и оправдывает наибольшие подлости. Не доказывают ли эти беспорядки, что религия, вместо того чтобы сдерживать человеческие страсти, лишь закрывает их покрывалом, освящающим их, и что ничто не могло бы быть полезней, чем сдернуть это священное покрывало, которому люди столь часто дают ужасное употребление. От скольких ужасов избавилось бы общество, если бы злых людей лишили этого покрова, столь удобного, чтобы волновать общество!

Вместо того, чтобы поддерживать мир среди людей, священники стали для них фуриями, сеющими раздор. Ссылаясь на свою совесть, они утверждают, что получили от неба право быть вздорными, наглыми и мятежными! Не считают ли себя служители господа обиженными, и не утверждают ли они, что величие божье оскорблено всякий раз, когда государи имеют намерение мешать либо вредить им? Священники напоминают ту сварливую женщину, которая кричит: «к черту! подохни! убей тебя бог!» как только муж протянет свои руки, чтобы защититься от ее ударов.

§160

Невзирая на кровавые трагедии, частенько разыгрываемые религией в этом мире, нам непрестанно повторяют, что мораль немыслима без религии. Если бы мы судили о богословских воззрениях по вызываемым ими следствиям, мы были бы вправе заранее сказать, что всякая мораль совершенно не совместима с религиозными воззрениями людей.

Нам говорят беспрестанно: подражайте богу. О! Хорошенькая мораль была бы у нас, если бы мы стали подражать богу! Каков бог, которому мы должны подражать? Бог ли это деистов? Но как же этот бог может служить для нас постоянным образцом доброты? Если он создатель всего, значит он одинаково создал и добро, и зло, которые мы видим в нашем мире; если он создатель порядка, значит он создал и беспорядок, который не должен был бы иметь места без его разрешения. Если он создает, то он и разрушает; если он вызывает к жизни, то он и умерщвляет; если он жалует изобилие, богатство, процветание, мир, то он допускает либо ниспосылает лишения, нищенство, несчастия, войны. Как можно взять за образец беспрестанные благодеяния бога деизма, то есть естественной религии, благоприятное расположение коего к нам разрушается каждое мгновение воем тем, что происходит на наших глазах? Для морали нужна менее зыбкая база, чем пример бога, образ действий которого меняется и которого можно объявить добрым, лишь решительно закрывая глаза на зло, которое он каждое мгновение делает сам либо допускает делать в этом мире.

Станем ли мы подражать Юпитеру, очень доброму, очень великому богу языческой древности? Подражать такому богу – значит взять за образец мятежного сына, отнявшего трон у своего отца и изуродовавшего последнего. Это значит подражать скандалисту, прелюбодею, кровосмесителю, беспутнику, образ действий которого заставит покраснеть всякого здравомыслящего смертного. До чего бы дошли люди при язычестве, если бы они, вслед за Платоном, вообразили себе, что добродетель состоит в подражании богам!

Следует ли подражать богу иудеев? Разве мы найдем в Иегове образец нашего поведения? Это – в действительности дикий бог, действительно созданный для тупого, жестокого и безнравственного народа; это бог всегда гневающийся, внушающий месть, не знающий жалости, требующий резни, грабежа, антиобщественности; одним словом – это бог, образ действий которого не, может служить образцом для честного человека и может найти подражателя лишь в атамане разбойничьей шайки.

Станем мы подражать, стало быть, Иисусу, богу христиан? Может ли этот бог, умерший во имя того, чтобы умилостивить неумолимый гнев своего отца, явить нам пример, которому должны следовать люди? Увы! Мы видим в нем бога, вернее сказать, фанатика, мизантропа, который, погрузившись сам в нищету и проповедуя отверженным, будет учить их быть бедняками, бить и удушать свою плоть, ненавидеть радость, искать страдания, презирать самих себя; скажет им, чтобы они бросили отцов, матерей, родственников, друзей, чтобы следовать за ним. Прекрасная мораль, скажем мы вам! Она несомненно восхитительна; она имеет право называться божественной, потому что она не годится для людей. Но не создана ли эта столь возвышенная мораль для того, чтобы сделать добродетель ненавистной? По этой столь прославленной морали человеко-бога христиан его ученики являются в этом низменном мире истинными Танталами, мучимыми жаждой, которую им никогда не разрешается утолить. Не дает ли нам подобная мораль чудовищного представления о творце природы? Если, как утверждают, он создал все для того, чтобы этим пользовались его создания, то что за причуда запретить им пользование теми благами, которые он создал для них? Разве не является тогда удовлетворение, которого люди беспрестанно жаждут, ловушкой, расставленной богом, чтобы поймать врасплох человеческую слабость?