Текст книги "Здравый смысл, или Идеи естественные противопоставленные идеям сверхъестественным"

§81

«Если действия людей необходимы, если люди не свободны, по какому праву наказывает общество злодеев, разоряющих его? Разве справедливо наказывать существа, которые не могли действовать иначе, чем это случилось?»

Если злодеи действовали по необходимости, в силу их природной злобы, общество, наказывая их, действовало со своей стороны также по необходимости, из желания самосохранения. Определенные предметы по необходимости вызывают в нас чувство страдания, из-за чего наша натура заставляет нас ненавидеть эти предметы и побуждает нас к их устранению. Тигр, подстегиваемый голодом, кидается на человека, желая пожрать его; но человек не может не бояться тигра и по необходимости ищет способа для его истребления.

§82

«Если все необходимо, значит заблуждения, мнения и представления людей неизбежны, а в этом случае – как или для чего нужно домогаться изменения их?»

Человеческие заблуждения являются необходимым следствием невежества, упрямства, легковерия, неопытности, беспечности, несмышленности, так же как умоисступление или летаргия являются необходимым следствием некоторых болезней. Истина, опыт, рассуждение, разум являются лекарствами, способными лечить невежество, фанатизм и безумие, так же как кровопускание способно унять умоисступление. Но вы спросите: почему истина не производит такого следствия на большое количество больных голов? Потому, что есть болезни, не поддающиеся никакому лечению; что невозможно лечить упрямых больных, сопротивляющихся приему прописанных им лекарств; что заинтересованность одних и глупость других необходимо противопоставляются принятию истины.

Причина производит свое следствие лишь тогда, если она не прерывается в своем действии другой, более сильной причиной, ослабляющей действие первой либо делающей ее бесполезной. Абсолютно невозможно заставить принять лучшие доказательства людей; сильно заинтересованных в заблуждениях, предубежденных в пользе их заблуждений, активно сопротивляющихся необходимости рассуждать, – но крайне необходимо, чтобы истина вывела из заблуждения честные натуры, которые добросовестно ищут ее. Истина – причина, она необходимо должна породить следствие, если только ее воздействие не будет перехвачено причинами, которые прервали бы следствия.

§83

«Отнять у человека его свободную волю, – говорят нам, – значит сделать из него машину, автомат; без свободы для него не станут существовать ни заслуги, ни добродетели». Что называется заслугой у человека? Это образ действий, который делает его уважаемым в глазах других существ из его породы. Что такое добродетель? Это наклонность делать добро другим. Что же представляется столь презренным в машинах, либо автоматах, способных производить желательные следствия? Марк Аврелий составлял крайне полезную Пружину в обширной машине Римской империи. По какому же праву машина станет презирать машину, части которой облегчают ее собственную работу? Хорошие люди – это части машины, которые способствуют обществу в его стремлении к добру; злые люди – это плохо прилаженные части, нарушающие порядок, продвижение и гармонию общества. Если для собственного своего блага общество ценит и награждает добрых, оно ненавидит, презирает и изымает злых, как бесполезные либо попросту вредные части.

§84

Мир – это необходимая деятельная сила; все существа, составляющие его, связаны одни с другими и могут действовать лишь по совершенно определенным законам, ибо они все двигаются благодаря одним и тем же причинам и одарены одними и теми же свойствами. Удовлетворяют ли их свои свойства? Если бы это было не так, люди по необходимости действовали бы иначе.

Сам бог, если на минутку допустить его существование, может быть рассматриваем лишь как свободная деятельная сила; если бы бог существовал, его образ действий необходимо должен был бы вытекать из присущих его натуре свойств; ничто не могло бы изменить либо остановить его желания. Если так поставить вопрос, то ни наши действия, ни наши молитвы, ни наши жертвоприношения не могли бы остановить либо изменить его неизменный путь и его непреложные намерения; отсюда мы вынуждены заключить, что всякая религия была бы совершенно бесполезна.

§85

Если бы богословы не впадали в постоянные противоречия друг с другом, они поняли бы, что согласно их же гипотезам человек не может ни одной минуты считаться свободным. Разве богословие не предполагает постоянную зависимость человека от своего бога? Можно ли быть свободным, когда не можешь ни существовать, ни длить свое существование без бога и когда перестаешь и вовсе существовать по прихоти высшей воли? Если бог извлек человека из небытия, если сохранение человеческого существования есть продолжающееся творчество, если бог ни на минуту не может упустить из виду свое создание, если все, что случается с последним, «есть следствие божественной воли, если человек сам по себе ничего не может сделать, если все случайности, испытываемые человеком, являются следствием божественных установлений, если он не может совершить никакого добра без благодати всевышнего, – то как можно утверждать, что человек в продолжение хотя бы одной минуты наслаждается свободой? Если бы бог оберег человека в тот момент, когда последний грешил, как мог бы согрешить человек? Следовательно, если бог сохранил человека, он заставил существовать последнего для того, чтобы грешить.

§86

Божество непрерывно сравнивают с королем, большая часть подданных которого настроена революционно, и утверждают, что оно вправе награждать тех из подданных, которые остались верны ему, и наказывать тех, кто бунтует против него. Это сравнение несправедливо ни в одной своей части. Бог управляет машиной, все части которой он создал; все эти части действуют лишь в зависимости от того, как их создал бог; следовательно, если эти части не способствуют гармонии всей машины, которую предполагал план ее создателя, это отнюдь не служит к его чести. Бог – это король-творец, который создал сам себе всех своих подданных, который сформировал их по своему доброму желанию, воле которого никто не мог противодействовать при этом. Если в таком случае бог в своей империи имеет мятежных подданных, значит он поставил своей целью иметь мятежных подданных. Если человеческие грехи нарушают мировой порядок, значит, бог хотел, чтобы этот порядок нарушался.

Никто не смеет сомневаться в божественной справедливости; тем не менее при управлении справедливого бога мы находим лишь несправедливость и насилие. Сила решает судьбы народов; малое количество людей безвозбранно наслаждается покоем, благами, свободой, жизнью всех остальных. Все беспорядочно в мире, управляемом богом, о котором говорят, что ему больше всего на свете не нравится беспорядок.

§87

Хотя люди неустанно восхищаются мудростью, благостью, справедливостью, добрым порядком провидения, в действительности они никогда не бывают удовлетворены. Разве молитвы, которые они постоянно возносят к небесам, не показывают нам, что возносящие их никогда не бывают удовлетворены божественным порядком? Молиться богу о ниспослании блага, – значит не доверять его неусыпным заботам; молиться богу о предотвращении либо уничтожении зла – значит пытаться препятствовать суду его справедливости; молить о божьей помощи в несчастьи – значит обращаться к самому создателю этих несчастий, чтобы доказать ему, будто из любви к нам он должен был бы подправить свой план, который абсолютно не соответствует нашим интересам.

Оптимисты, то есть те, кто находят, что в мире все хорошо, и беспрестанно кричат нам, что мы живем в лучшем из возможных миро в, – если только они удовлетворены, никогда не могли были бы попасть в потусторонний мир, где люди будут более счастливы. Разве возможен лучший мир, чем лучший из возможных миров?

Некоторые богословы объявили оптимистов безбожниками, ибо их учение подразумевает, что бог не может сотворить лучший мир, чем тот, где мы живем, а это, по мнению докторов богословия, означает ограничение божественного могущества, то есть оскорбление божества. Ho разве эти богословы не видят, что гораздо меньшим оскорблением для бога было бы утверждение, будто он создал лучшее из возможного для него, создавая мир, чем упрек в том, что, имея возможность создавать лучший мир, он имел жестокость создать очень плохой? Если оптимист своей системой наносит ущерб божественному могуществу, богослов, объявляющий первого безбожником, сам – безбожник, оскорбляющий божественную благость под предлогом защиты интересов всемогущества божества.

§88

Когда мы сетуем на беды, ареной коих является наш мир, нам указывают на другой мир, говорят, что там бог исправит все несправедливости и скорби, которые он на время допустил здесь. Однако, если бог усыпил на столь продолжительное время свою божественную справедливость, если он мог разрешить существование зла во все время существования нашего реального земного мира, какая может быть у нас уверенность, что во время существования другого мира божественная справедливость также не закроет себе глаза на несчастья его обитателей?

Нас утешают в горестях, говоря, что бог терпелив и что справедливость его, хотя частенько довольно медлительная, все же достоверна. Разве не видят, что терпение не приличествует существу справедливому, неизменяемому и всемогущему? Разве может бог терпеть несправедливость хотя бы одно мгновение? Медлить с преодолением зла, когда знаешь о его существовании, значит расписаться то ли в слабости, то ли в неуверенности, то ли в бездарности. Терпеть зло, которому можно помешать, значит согласиться, чтобы зло совершилось.

§89

Я слышу голоса массы докторов богословия, кричащих мне со всех сторон, что бог бесконечно справедлив, но что его справедливость не такова, как людская справедливость. Каково происхождение либо какова природа этой божественной справедливости? Какое представление могу я составить себе о его справедливости, которая так часто походит на человеческую несправедливость? Не являются ли смешением наших представлений о справедливости и несправедливости, разговоры о том, что справедливость по-божьи является несправедливостью с точки зрения его созданий? Как можно взять за образец существо, божественные совершенства которого прямо противоположны человеческим совершенствам?

«Бог, – говорите вы, – является единовластным распорядителем наших существований; его высшее могущество, которое не может быть ничем ограничено, дает ему право делать с произведением его рук все, что ему понравится; земляной же червь, каким является человек, не имеет права даже роптать на него».

Этот высокомерный тон явно заимствован из языка, которым имеют обыкновение говорить служители тиранов, когда эти последние разговаривают с теми, кто страдает от их насилия; это не может быть следовательно языком служителей бога, справедливость коего превозносят; этот язык не подобает также существу рассуждающему. Служители справедливого бога! Я скажу вам, что и величайшее могущество не дарует вашему богу право быть несправедливым даже по отношению к самому презренному из своих созданий. Деспот – не бог. Бог, присвоивший себе право творить зло, – тиран; тиран не является образцом для людей и должен казаться в глазах последних крайне мерзким.

Не странно ли, что для того, чтобы оправдать божество, его представляют самым несправедливым из существ? Но лишь только начинают жаловаться на его образ действий, как нас заставляют замолчать ссылкой на то, что бог – господин; это означает, что бог, будучи более сильным, никогда не подчиняется общепринятым правилам. Но право сильного есть насилие над всеми правами; оно может быть правом лишь в глазах дикого завоевателя, который в упоении своей яростью воображает себе, будто может сделать все, что ему понравится, с побежденными им бедняками. Это варварское право может казаться законным лишь рабам, настолько слепым, что они могут поверить, будто все дозволено тирану, сопротивляться которому они чувствуют себя не в состоянии.

В моменты величайших бедствий, в силу смехотворно-странного противоречия верующие часто восклицают: наш господин – бог благостный. Итак, непоследовательные мыслители, вы добросовестно утверждаете, что благостный бог насылает на вас чуму, что благостный бог дарует вам войну; что благостный бог является причиной неурожая, – одним словом, что благостный бог, не теряя своей благости, по своему желанию и праву причиняет вам величайшие из бедствий, какие вы можете испытать? Перестаньте по крайней мере называть благостным вашего бога, поскольку он причиняет вам зло; не говорите же, что он справедлив, а скажите, что он сильнее вас и что вы не в состоянии отражать удары, наносимые вам его прихотью.

Бог, – говорите вы, – наказывает нас для вящего нашего блага. Но какое реальное благо может получить народ, истребляемый эпидемией, вырезываемый на войне, развращаемый примерами своих испорченных правителей, беспощадно подавляемый железным скипетром безжалостных тиранов, побиваемый бичом скверного управления, которое часто в продолжение веков дает чувствовать народам последствия деятельности разрушителей? Глаза веры, должно быть, странные глаза, если с их помощью можно увидеть преимущества в наиболее страшных бедствиях и наиболее длительных несчастьях, в пороках, в безумиях, которыми так жестоко поражен человеческий род.

§90

Какие странные представления о божественной справедливости могут иметь христиане, которым велят верить, что их бог для того, чтобы помириться с человеческим родом, повинным неизвестно каким образом в грехе своих отцов, умертвил своего собственного сына, невинного и неспособного грешить? Что сказали бы нам о короле, подданные которого восстали бы против него и который для того, чтобы смягчить себя самого, не нашел бы иного способа, как умертвить своего наследника, совершенно непричастного к восстанию народа? Это было сделано, – скажет христианин, – для блага его подданных, неспособных удовлетворить божественной справедливости, ради удовлетворения которой бог разрешил жестокую смерть своего сына. Но доброта отца к посторонним не дает ему права быть несправедливым и варваром в отношении к собственному сыну. Все качества, приписываемые богословами своему богу, на каждом шагу уничтожают друг друга; существование одного из этих совершенств неизменно происходит лишь за счет другого.

А разве еврей имеет более разумные понятия о божественной справедливости, чем христианин? Некий король своей гордостью возбудил против себя гнев небесный; Иегова напустил чуму на свой невинный народ; семьдесят тысяч подданных были уничтожены для искупления ошибки монарха, которого благость божья решила пощадить.

§91

Несмотря на преступления, которыми все религии находят удовольствие чернить божество, люди не могут решиться обвинить последнее в несправедливости; они боятся, как бы, подобно тиранам нашего мира, он не был оскорблен истиной и не удвоил тяжесть бедствий и тирании, давящих их. Они слушают лишь своих священников, говорящих им, что бог – нежный отец; что бог – справедливый монарх, забота которого в этом мире – утверждение любви, послушания и уважения своих подданных; что он предоставил людям свободу действий для того, чтобы доставить им случай заслужить его милости и заслужить вечное блаженство, которое им никто не обязан давать. По каким признакам могли бы люди узнать нежность отца, произведшего на свет большую часть своих детей для того, чтобы они влачили на земле трудную, беспокойную и полную горечи жизнь? Может ли быть более пагубный подарок, чем эта мнимая свобода, которая, как говорят, позволяет человеку злоупотреблять ею и благодаря этому подвергаться вечным мукам!

§92

Вызвав к жизни смертных, в какие жестокие и опасные игры стало играть с ними божество! Брошенные в мир без их согласия на то, обладающие темпераментом, хозяином коего они не являются, воодушевленные страстями и желаниями, нераздельными с их натурой, подверженные соблазнам, с которыми они не могут бороться, увлекаемые событиями, которых они не могут ни предвидеть, ни предупредить, несчастные люди обязаны влачить существование, могущее навлечь на них ужасные как по силе, так и по продолжительности муки.

Путешественников уверяют, что в одной из стран Азии царствует султан, преисполненный фантазиями и крайне требовательный к исполнению его причуд. Благодаря странной мании этот повелитель проводит свое время, сидя за столом, на котором расставлены три игральные кости и рожок для костей. Один из краев стола завален грудой золота, возбуждая жадность царедворцев и людей, которые окружают султана. Султан же, зная слабость своих подданных, говорит им почти буквально следующее:

– Рабы! Я желаю вам добра. Моя доброта побуждает меня обогатить вас и сделать всех счастливыми. Вы видите эти сокровища? Хорошо! Они для вас; старайтесь выиграть их; пусть каждый берет по очереди в руки рожок и кости; кто будет иметь счастье выбросить шесть очков, станет хозяином сокровищ! Но, предупреждаю вас, те, кому не выпадет счастье выбросить требующееся количество очков, будут навсегда заключены в темный подвал, где мое правосудие станет подогревать их на медленном огне.

Слушая эти речи монарха, присутствующие смущенно поглядывают друг на Друга; никто не хочет попытать счастья при столь опасном риске.

– Как, говорит тогда возмущенный султан, никто хочет взяться за игру? О! Это не входит в мои расчеты. Моя слава требует, чтобы играли. Следовательно, вы будете играть, прошу играть. Повинуйтесь без возражений.

Нужно еще заметить, что кости деспота сделаны таким образом, что на сто тысяч игр может выпасть только один выигрыш, таким образом великодушный монарх имеет удовольствие видеть свои тюрьмы переполненными, а богатства – редко уносимыми. Смертные! Этот султан – ваш бог; эти сокровища – небо; его темница – ад; вы же держите игральные кости.

§93

Нам каждый раз повторяют, что мы обязаны провидению бесконечной признательностью за те бесчисленные благодеяния, которыми оно осыпает нас. Нам особенно расхваливают счастье существовать на свете. Но, увы! Много ли смертных действительно удовлетворены своим существованием? Если жизнь приносит нам радости, то со сколькими горестями смешаны они! Но разве не достаточно бывает одной только жгучей печали, чтобы отравить жизнь самую безмятежную и счастливую. Много ли найдется людей, которые если бы это зависело от них, захотели бы снова начать тяжелую жизнь, на которую без их желания обрекла их судьба?

Вы говорите, что земное существование само по себе уже является громадным благодеянием. Но разве это существование не расстраивается печалями, страхами и болезнями, часто ужасными и крайне незаслуженными? Разве это существование, угрожаемое со всех сторон, не может прерваться каждый момент? Кто, прожив в течение некоторого времени, не увидел себя лишенным дорогой жены, любимого дитяти, друга-утешителя, потеря коих беспрестанно будоражит его мысль? Крайне мало найдется смертных, которые не принуждены были бы испить чашу несчастий, мало найдется и таких, которые не мечтали бы частенько о конце. Наконец ведь не от нас зависит существовать либо не существовать. Разве птица так уж сильно обязана птицелову за то, что он поймал ее в сеть и заключил в клетку, чтобы съесть ее после того, как позабавился ею?

§94

Невзирая на немощи, горести и несчастия, которые человек принужден вынести в этом мире, несмотря на опасности, которые его напуганное воображение рисует ему в другом мире, он однако настолько глуп, чтобы верить в любовь к нему его бога, чувствовать себя объектом забот и единственной целью всех трудов последнего. Он воображает, что вся вселенная создана для него; он надменно называет себя царем природы и ставит себя куда выше всех остальных животных. Бедный смертный! Чем можешь ты обосновать свои надменные домогания?

Ты говоришь, что заслужил это благодаря твоей душе, разуму, которым ты располагаешь, высоким способностям, позволяющим тебе осуществлять неограниченную власть над существами, которые окружают тебя. Но, слабый повелитель мира, уверен ли ты хоть на мгновение в продолжительности твоей власти? Разве мельчайших атомов материи, которую ты презираешь, недостаточно для того, чтобы свергнуть тебя с твоего трона и лишить тебя жизни? Наконец разве царь животного мира не закончит тем, что должен будет стать пищей червей?

Ты говоришь нам о своей душе! Но ты знаешь, что такое душа? Разве ты не видишь, что эта душа есть не что иное, как совокупность твоих органов, от функционирования которых зависит жизнь? Разве можешь ты отрицать существование души у других животных, которые живут, мыслят, могут иметь суждения, сравнивают, ищут удовольствий, избегают подобно тебе страданий, органы коих часто долговечнее твоих? Ты хвалишься своими умственными способностями, но эти способности, которыми ты так гордишься, разве делают тебя счастливее прочих созданий? Часто ли ты применяешь тот разум, который ты славишь, но прислушиваться к голосу коего запрещает тебе религия? Разве звери, которыми ты гнушаешься потому, что они либо слабее, либо тупее тебя, также подвержены скорби, умственным заботам, тысяче суетных страстей, тысяче воображаемых недостатков, добычей коих постоянно является твое сердце? Разве они, как ты, страдают за прошлое, страшатся будущего? Ограниченные лишь восприятием настоящего, они разве не довольствуются тем, что ты назовешь инстинктом, а я – разумом, для самосохранения, самозащиты и удовлетворения всех своих потребностей? Разве этот инстинкт, о котором ты говоришь с презрением, не служит животным часто лучше, чем тебе твои изумительные способности? Разве их незлобивое невежество не выгоднее для них, чем экстравагантные размышления и бесплодные искания, которые делают тебя несчастным и из-за которых ты вынужден идти на разные дела, вплоть до уничтожения существ твоего собственного благородного рода? Наконец, разве эти животные имеют, подобно такому большому количеству смертных, расстроенное воображение, заставляющее бояться не только смерти, но и вечных мук, которые, как они думают, последуют на том свете?

Август, узнав, что иудейский царь Ирод умертвил своих сыновей, воскликнул: гораздо лучше быть свиньей Ирода, чем его сыном. Можно то же сказать о человеке; это излюбленное дитя провидения подвергается гораздо большему риску, чем все прочие животные; испытав много страданий в этом мире, разве он не находится в опасности быть обреченным на вечные страдания также и на том свете?