Текст книги "Здравый смысл, или Идеи естественные противопоставленные идеям сверхъестественным"

§161

Последователи Христа непрочь были бы, чтобы мы смотрели как на чудо на основание их религии, выказывающей себя во всем прямо противоположной природе, противостоящей всем сердечным наклонностям, враждебной чувственным удовольствиям. Но суровость какого-либо учения делает его более чудодейственным лишь в глазах простонародья. Та же наклонность, которая заставляет почитать непонятные тайны божественными и сверхъестественными, заставляет восхищаться как божественной и сверхъестественной – моралью, непригодной в практической жизни и превосходящей человеческие возможности.

Восхищаться какой-либо моралью и применять ее на практике – две совершенно различные вещи. Все христиане не перестают восхищаться и превозносить евангельскую мораль, но на практике она применяется лишь крохотной кучкой святых, которыми восхищаются остальные люди; эти же последние сами отказываются подражать образу действий святых под тем предлогом, что для этого у них недостает сил либо божьей благодати.

Вся вселенная более либо менее заражена религиозной моралью, основанной на мысли, что для того, чтобы быть угодным божеству, крайне необходимо сделаться несчастным на земле. В разных частях земного шара мы видим кающихся, отшельников, факиров, фанатиков, которые, кажется, глубоко изучили средства истязания в честь существа, доброту которого все прославляют! Религия в сущности своей является врагом человеческой радости и благосостояния. Блаженны нищие, блаженны плачущие, блаженны страждущие, несчастье тем, у кого изобилие и радость. Таковы редкостные открытия, провозглашаемые христианством!

§162

Что представляет собой святой во всех религиях? Это человек, который молится, постится, истязает себя, покидает мир, человек который, как сыч, радуется лишь одиночеству, отказывает себе во всех удовольствиях, пугается всякого предмета, могущего отвлечь его хотя бы на миг от фанатических размышлений. Добродетельно ли это? Хорошо ли для самого себя и полезно ли для других существо подобного рода? Не рассыпется ли общество, и не впадут ли люди в состояние дикости, если каждый будет так безумен, чтобы хотеть стать святым?

Совершенно очевидно, что буквальное и суровое применение на практике божественной морали христиан неизбежно вызовет развал наций. Христианин, который пожелал бы стремиться к совершенству, принужден был бы устранить из своего ума все то, что может отвратить от неба – его настоящего отечества; он Должен видеть на земле лишь соблазны, ловушки и возможности погубить себя. Он должен бояться науки, вредоносной для веры, он должен избегать промышленности, как средства стяжания богатств, чрезвычайно опасных в деле спасения; он должен отказаться от чинов и почестей, как средств, способных вызвать у него гордость и отвлечь от заботы о своей душе. Одним словом, возвышенная мораль Христа, не будь она практически неприменимой, разорвала бы все общественные связи.

Святой в миру не более полезен, чем святой в пустыне, святой приносит с собой в мир мрачный, недовольный и часто неугомонный нрав; рвение обязывает его иногда, в согласии с совестью, потрясать общество мыслями либо мечтами, которые тщеславие заставляет его принять за вдохновение свыше. Анналы всех религий полны записями о беспокойных святых, о несговорчивых святых, о бунтующих святых, прославившихся опустошениями, которые во имя вящей славы божьей они причинили в мире. Если святые, живущие в уединении, бесполезны, то святые, живущие в миру, иногда бывают очень опасны.

Суетное желание играть роль, желание прославиться в глазах неразумного народа путем причудливого образа действий обычно образует отличительные черты характера великих святых. Гордость убеждает их в том, что они – выдающиеся люди, сильно возвышающиеся над обычной человеческой натурой, значительно более совершенные, чем другие, любимцы, на которых бог смотрит с гораздо большей приязнью, чем на остальных смертных. Униженность святого обычно является гордостью, гораздо более сконцентрированной, чем гордость обычных людей. Лишь смешное тщеславие может склонить человека к постоянной войне со своей собственной природой.

§163

Мораль, противоречащая человеческой природе, ни в коем случае не создана для человека. Но, скажете вы, природа человека развращена. В чем состоит этот разврат, на котором вы настаиваете? В том ли, что у человека имеются страсти? Но разве страсти не являются сущностью человека? Разве не должен он искать, желать, любить все то, что будет либо, как он думает, может быть полезно для его счастья? Разве не должен он бояться либо избегать того, что кажется ему неприятным или гибельным для себя? Зажгите эти страсти во имя полезных вещей; свяжите благополучие человека с этими самыми вещами; отвратите его чувствительными и понятными мотивами от того, что может повредить то ли ему, то ли другим, и вы сделаете его разумным и добродетельным существом. Человек без страстей был бы одинаково безразличен к низости и добродетели.

Священные доктора! Вы повторяете нам ежесекундно, что человеческая природа испорчена; вы кричите нам, что всякая плоть портит свой путь, вы говорите нам, что природа дает нам лишь наклонности к беспутству. В таком случае вы обвиняете вашего бога в том, что он не мог либо не хотел, чтобы эта природа сохранила свои первоначальные совершенства. Если природа развратилась, почему же бог не исправил этого? Христианин тотчас начнет уверять меня, что человеческая природа исправлена; что смерть его бога восстановила ее в неприкосновенности. Как, – возражу ему я, – вы утверждаете, что человеческая природа, невзирая на смерть бога, все еще развращена? Следовательно ваш бог умер зря? Куда делись всемогущество и победа бога над дьяволом, если верно, что последний сохранил еще власть над миром, которым, по-вашему же, он всегда обладал?

Смерть, по христианскому богословию, есть оплата грехов. Это мнение соответствует мнению некоторых варварских и диких наций, воображающих, что смерть человека всегда является сверхъестественным следствием божьего гнева. Христиане верят, будто Христос освободил их от грехов, в то время как они могут видеть, что приверженцы их религии, как и других, умирают.

Говорить, что Иисус Христос освободил нас от грехов, разве не все равно, что сказать, будто судья оправдал виновного, в то время как мы видим этого преступника, посылаемого на казнь?

§164

Если, закрыв глаза на все то, что происходит в мире, вы захотели бы положиться на приверженцев христианской религии, то подумали ли бы вы, что явление их божественного спасителя произвело самую необычайную революцию и самое совершенное преобразование в человеческих нравах?

«Мессия, – как говорил Паскаль, – должен был сам произвести на свет великий, избранный народ, святой и особенный; должен был сам руководить им, питать, ввести в страну покоя и святости, возвратить его богу святым; сделать из этого народа храм божий; спасти его от гнева божьего, освободить от необходимости грешить; дать этому народу законы; вписать эти законы в сердце народное; защищать его перед богом; раздавить голову демона и так далее» («Мысли Паскаля», XV).

Этот великий человек забыл показать нам тот народ, над которым его божественный мессия проделал те изумительные действия, о которых Паскаль говорит так напыщенно. Казалось бы, что до настоящего времени такого народа совсем не существовало на земле.

Как только начнешь анализировать нравы христианских наций и выслушаешь жалобы их священников, то вынужден будешь сделать вывод, что их бог, Иисус Христос, проповедовал бесплодно, умер, не имея успеха, что его всемогущие желания еще находят в людях сопротивление, над которым этот бог либо не может, либо не хочет торжествовать. Мораль этого божественного учителя, которой его ученики так сильно восхищаются и так слабо проводят на практике, выполнялась в течение века полудюжиной темных святых, фанатиков и неведомых монахов, которые одни только будут иметь счастье блистать при дворе небесном; все же остальные смертные, хотя и искупленные кровью этого бога, станут добычей вечного огня.

§165

Когда человеку приходит охота грешить, он не очень-то думает о своем боге. Больше того, сколько бы грехов ни совершил человек, он всегда льстит себя надеждой, что бог смягчит для него жестокость своих приговоров. Ни один смертный не верит всерьез, что его поведение может осудить его на адские муки. Хотя он боится страшного бога, который заставляет его дрожать, все же всякий раз, когда он бывает сильно искушен, то поддается и видит лишь бога милосердного, представление о коем успокаивает его. Плохо ли он делает? Он надеется, что время исправиться еще не ушло, и обещает себе когда-нибудь покаяться.

В религиозной аптеке имеются вернейшие средства для успокоения совести, – священники во всех странах обладают секретом, как обезоружить гнев небесный. Однако если верно, что божество умилостивляется молитвами, просьбами, жертвоприношениями, покаяниями, то нельзя говорить, что религия обуздывает человеческое беспутство; человечество будет сначала грешить, а затем искать средства для умилостивления бога. Каждая религия, которая очищает и обещает отпущение грехов, если и удерживает кого-либо, то огромное количество людей она воодушевляет на то, чтобы делать зло.

Несмотря на свою неизменность, бог во всех религиях мира является настоящим протеем. Священники представляют его то вооруженным суровостью, то полным милосердия и ласковости, то жестоким, безжалостным, то позволяющим себя легко смягчить покаянием и слезами грешников. Следовательно люди видят бога с той стороны, которая больше всего подходит к их сегодняшним интересам. Всегда свирепый, бог оттолкнул бы от себя своих поклонников либо вселил бы в них отчаяние. Людям нужен бог, гневающийся и умилостивляющийся; если его гнев ужасает несколько трусливых душ, то милость его успокаивает смелых злодеев, которые к тому же считают, что рано или поздно они найдут средства помириться с ним. Если божий суд страшен нескольким робким ханжам, которые в силу своего темперамента и привычки не способны уже к совершению зла, то сокровищница милосердия божьего успокаивает величайших преступников, которые позволяют себе надеяться, что они могут соучаствовать в ней вместе со всеми остальными людьми.

§166

Люди в большинстве случаев редко думают о боге или, во всяком случае, не очень заняты этой мыслью. Представление о боге так мало определенно, оно так печально, что может надолго задержаться лишь в воображении нескольких мечтателей, грустных и меланхоличных, которые отнюдь не составляют большинства жителей этого мира. Простолюдин ничего не понимает в представлении о боге; слабые мозги человека из народа становятся в тупик, лишь только он захочет подумать об этом. Деловой человек думает только о своих делах, придворный – о затеянных им интригах, светские люди, женщины, молодежь – о своих удовольствиях: развлечения быстро стирают из их памяти утомительные понятия о религии. Гордецы, скупцы, скандалисты заботливо отстраняют от себя умовоззрения, слишком слабые для того, чтобы противостоять различным их страстям.

Кому же внушает страх представление о боге? Некоторым расслабленным, печальным и разочаровавшимся в этом мире людям; некоторым людям, у которых страсти уже умерли, то ли под влиянием возраста, то ли болезней, то ли ударов судьбы. Религия обуздывает лишь тех, кого темперамент либо действительность уже образумили. Боязнь бога мешает грешить лишь тем, кто этого либо не хочет больше, либо кто не в состоянии уже грешить.

Сказать людям, что божество наказывает преступления в этом мире, значит предвосхитить факт, которому опыт противоречит на каждом шагу. Ничтожнейшие из людей являются обычно судьями мира, и им фортуна дарит свои милости. Отсылать нас в другой мир, чтобы мы убедились в суде божьем, все равно, что отсылать нас к догадкам, чтобы при их помощи разрушить факты, в коих нельзя усомниться.

§167

Никто не думает о будущей жизни, когда он сильно увлечен предметами, встречаемыми ими здесь в земной жизни. В глазах страстного любовника присутствие его возлюбленной гасит адское пламя, а ее очарование затмевает все райские удовольствия. Женщина! Ты говоришь, что бросаешь своего возлюбленного ради своего бога! Это значит, что твой возлюбленный больше уже не является таковым в твоих глазах либо что твой возлюбленный бросил тебя и теперь необходимо заполнить пустоту, образовавшуюся в твоем сердце.

Нет ничего более обычного, чем видеть людей гордых, извращенных, развратных и безнравственных, исповедующих некую религию, а зачастую выказывающих даже усердие в интересах этой религии; если они этого еще не делают, то надеются делать когда-нибудь; они оставляют себе религию про запас в качестве снадобья, которое рано или поздно должно будет успокоить их в том зле, которое они еще только намереваются сделать. Кроме того партия святош и священников очень многочисленна, очень действенна, очень могущественна, и совсем не удивительно, что плуты и мошенники ищут ее помощи для достижения своих целей. На это нам ответят, без сомнения, что много честных людей преданы религии искренно и бескорыстно. Но разве прямота сердца всегда сопровождается светом мысли?

Нам указывают большое количество ученых, гениев, которые были привязаны к религии. Это доказывает лишь, что гении могут обладать предрассудками, могут быть малодушными, могут иметь воображение, увлекающее их и мешающее хладнокровно анализировать вещи. Религиозность Паскаля доказывает лишь, что и гений может иметь пункт помешательства и быть слабым, как ребенок, чтобы слушаться голоса предрассудков. Паскаль сам сказал нам, что ум может быть сильным и в то же время узким; обширным и в то же время слабым («Мысли Паскаля», XXXI).

А выше он же сказал: можно обладать здравым смыслом, но не по отношению ко всем вещам, ибо есть люди, обладающие здравомыслием в одних вещах, которые ослеплены, когда подходят к другим вещам.

§168

Что такое добродетель с точки зрения богословия? Это, – говорят нам, – согласование человеческих действий с волей божьей. Но что такое бог? Это существо, которое никто не способен понимать и которое поэтому каждый изменяет на свой лад. А что такое воля божья? Это – то, что люди, видевшие бога либо которым бог внушил свою волю, передали нам о божьей воле. Кто же те, кто видел бога? Это либо фанатики, либо мошенники, либо гордецы, словам которых не очень-то следует верить.

Основывать мораль на боге, которого каждый человек рисует себе по-разному, которого каждый творит на свой лад, которого каждый приукрашивает согласно собственному темпераменту и собственным интересам, это, очевидно, значит основывать мораль на прихоти и воображении людей; это значит основывать ее на фантазиях какой-либо секты, группы, партии, думающих, что они имеют преимущество поклоняться истинному богу, чего лишены все прочие.

Устанавливать мораль либо человеческие обязанности на воле божьей – значит основывать ее на воле, мечтах, интересах тех, кто говорит от имени бога без боязни быть когда бы то ни было опровергнутыми. Во всех религиях одним только священникам дано право различать, что нравится и что не нравится богу; можно быть всегда уверенными, что они различают то, что нравится либо не нравится самим священникам.

Догматы, церемонии, мораль и добродетели, предписываемые всеми религиями мира, были явно рассчитаны на то, чтобы расширить власть либо увеличить выгоды основателей и служителей этих религий. Догматы темны, непонятны, страшны и по этому самому способны возбудить воображение и сделать простонародье более послушным воле тех, кто хочет властвовать над ним. Церемонии и обряды доставляют богатство и уважение священникам. Мораль и религиозные добродетели состоят в покорной вере, мешающей рассуждать, в униженной набожности, которая дает уверенность священникам в подчинении их рабов, в горячем усердии к интересам религии, иными словами к интересам этих самых священников. Все религиозные добродетели, совершенно очевидно, служат лишь пользе служителей религии.

§169

Когда упрекают богословов в бесплодии их богословских добродетелей, эти ученые мужи напыщенно превозносят милосердие, нежную любовь к ближнему, которую христианство сделало существенной обязанностью своих последователей. Но, увы, что получится из этого мнимого милосердия, когда мы начнем анализировать поведение служителей господа? Спросите их, должны ли они любить своего ближнего либо делать ему добро, если он нечестивец, еретик, неверующий, то есть если этот ближний думает не так, как они. Спросите их, следует ли терпеть мнения, противоположные воззрениям той религии, которую они исповедуют. Спросите их, может ли государь оказать снисхождение тем, кто впал в заблуждения. Их милосердие тотчас же исчезнет, и господствующее духовенство скажет вам, что государь носит меч лишь для того, чтобы поддерживать интересы всевышнего; оно скажет вам, что из любви к ближнему этого последнего нужно преследовать, сажать в тюрьмы, изгонять, сжигать. Вы отыщете терпимость лишь у нескольких священников, которые и сами преследуемы, но которые отбросят в сторону христианское милосердие, когда, они, в свою очередь, смогут преследовать других.

Христианская религия, на заре своей проповедуемая нищими и обездоленными, усиленно советовала давать милостыню, называя это милосердием; религия Магомета также делает милостыню неизбежной вещью. Ничто, без сомнения, так не соответствует духу человечности, как помогать несчастным, одевать голых, протягивать руку помощи тем, кто находится в нужде. Но не было ли бы разве более человечным и милосердным предупредить нужду и помешать увеличению количества бедных? Если бы религия вместо того, чтобы обожествлять государей, учила бы их уважать собственность подданных, быть справедливыми, пользоваться лишь своими законными правами, то не видно было бы в их государствах такого большого количества нищих. Алчное, несправедливое, тираническое правительство умножает нужду; тяжесть налогов порождает упадок духа, лень, бедность, которые в свою очередь дают расцвести воровству, убийствам и другим преступлениям всякого рода. Если бы государи обладали большей человечностью, милосердием, справедливостью, то их государства не были бы населены столькими несчастными, что становится невозможным помочь их бедам.

Христианские и магометанские государства имеют много больниц, просторных и богато содержимых, требующих от нас восхищения набожным милосердием королей и султанов, построивших эти больницы. Но разве не было бы более человечным хорошо управлять народами, доставлять им достаток, развивать и поощрять промышленность и торговлю, дать им уверенность, что именно они будут пользоваться плодами своих трудов, чем давить их под ярмом деспотизма, разорять бессмысленными войнами, доводить их до нищеты, чтобы удовлетворять самих себя невоздержной роскошью и затем строить пышные дворцы, которые могут вместить лишь очень маленькое количество тех, кого они обездолили? Религия своими добродетелями лишь обманывала людей; вместо того, чтобы предупредить зло, она всегда применяла в борьбе с последним лишь бессильные помочь снадобья.

Служители неба всегда могли извлекать выгоду из бедствий других людей; общественное бедствие было, так сказать, их стихией; они повсюду соглашались управлять имуществом бедняков, раздавать милостыню, хранить благотворительные средства. Этим они расширяли и поддерживали во все времена свою власть над несчастными, которые обычно составляют самую большую, самую беспокойную, самую мятежную часть общества. Следовательно величайшие беды превращаются в источник прибыли слуг господних!

Христианские священники говорят нам, что имущество, коим они обладают, это – имущество бедных, и утверждают под этой маркой, что их имущество священно. Вследствие этого государи и народы торопились сосредоточить в их руках земли, доходы и сокровища. Под предлогом раздачи милостыни наши духовные проводники стали крайне богатыми и используют на глазах обедневших наций эти богатства, которые были предназначены только для несчастных; эти последние, далекие от того, чтобы роптать, аплодируют святой щедрости, обогащающей одну лишь церковь, но очень редко способствующей облегчению участи бедняков.

По основам христианства бедность сама по себе является добродетелью, и эту-то добродетель государи и священники велят крайне строго соблюдать своим рабам. Под влиянием этих идей большое количество набожных христиан отказалось по собственной воле от губительных земных богатств, роздало свое имение нищим и удалилось в пустыни, чтобы жить там в добровольной бедности. Но скоро этот энтузиазм, это сверхъестественное желание бедности должно было уступить природе. Наследники бедняков-добровольцев начали продавать набожным людям молитвы и их могущественное заступничество перед лицом божества; они стали богатыми и сильными; таким образом монахи, отшельники стали жить в праздности и под предлогом раздачи милостыни стали нагло пожирать достояние бедняков.

Нищете духа религия всегда придавала наибольшее значение. Основная добродетель всех религий, то есть полезная ее служителям, это – вера. Она состоит из безграничного легковерия, позволяющего верить без проверки всему тому, что толкуют о божестве те, кто заинтересован, чтобы верили. При помощи этой чудесной добродетели священники становятся судьями и справедливости, и несправедливости, и добра, и зла; им очень легко заставлять делать преступления, когда у них является нужда в преступлениях для достижения их собственных целей. Эта предполагаемая вера была источником самых больших преступлений, когда-либо совершенных на земле.