Текст книги "Золотой песок"

– Простите, Вероника Сергеевна, вы телефон в машине оставили, а тут как раз Григорий Петрович, очень хочет с вами поговорить.

– Ника, солнышко, – услышала она немного возбужденный голос мужа, – извини, что отрываю тебя. Митюша звонил.

– Что-нибудь случилось? – испугалась Ника. Сын довольно редко баловал их звонками из Швейцарии.

– Нет, все нормально. Просто соскучился. У него скоро начинаются годовые экзамены. Я тут подумал, может, тебе слетать к ребенку? Поживешь в каком-нибудь тихом отеле неподалеку от школы, сама отдохнешь, с сыном пообщаешься. Там сейчас хорошо, красиво, погуляешь по цветущим альпийским лугам.

– Ладно, Гришенька. Я подумаю. Спасибо, что позвонил.

– Передавай привет Пете Лукьянову. Скажи, я его отлично помню.

– Хорошо, передам. Целую тебя.

Она захлопнула крышку телефона и протянула охраннику.

– Вероника Сергеевна, вы лучше оставьте у себя. Вы ведь еще долго будете сидеть. – Он покосился на нетронутую остывшую еду, которой был уставлен стол. – Мало ли кто позвонит.

– Хорошо, Костя, – кивнула Ника, убирая телефон в сумку, – я оставлю. Спасибо.

Пока фигура охранника не исчезла за дверью ресторана, они молчали, Петя сосредоточенно ковырял вилкой большую креветку, пытаясь разломить ее пополам.

– Тебе привет от моего мужа, – сказала Ника, закуривая.

– Да? Когда ты успела ему сообщить о нашей встрече?

– Мы говорили по телефону по дороге.

– Если честно, мне твой Гришаня никогда не был симпатичен, – задумчиво произнес Петя и отправил в рот половинку креветки.

– Ты его видел не больше двух раз. На нашей свадьбе и потом, когда он приходил со мной на встречу выпускников лет пять тому назад. Кстати, он просил передать, что отлично тебя помнит.

По лицу Лукьянова пробежала тень. Глаза его застыли на миг. Он опять как бы отгородился от мира за дымчатыми стеклами своих очков.

– Думаю, нет необходимости просить тебя, чтобы ты не пересказывала ему наш разговор? Еще раз прости, но я действительно здорово рискую. – Он дернул краешком губ, изображая подобие улыбки.

– Разумеется, Петюня. Не только ему, вообще никому.

Когда они наконец доели остывшие креветки, выпили по чашке кофе и вышли из ресторана, уже начало смеркаться. Небо расчистилось, стоял ясный тихий вечер.

– Вероника Сергеевна! – Охранник, увидев их, выскочил из машины как ошпаренный.

– Что же ты так дергаешься, Костик? – покачала головой Ника. – Сиди, отдыхай. Мы немного погуляем по бульвару. Я подойду к машине минут через сорок.

– Ну, жизнь у тебя, – вздохнул Петя, – не надоедает такая забота?

– Это только началось. Раньше такого не было. Супруге губернатора по статусу положена охрана, – усмехнулась Ника, – но вообще довольно противно.

– По статусу? Первый раз слышу… Ну ладно, я в этих вещах ничего не понимаю. Значит, что касается твоего Никиты… – Петя заговорил очень тихо и быстро. Нике пришлось взять его под руку и идти совсем близко. – Самое главное я тебе уже сказал. Это заказное убийство. Кто и почему заказал, понятия не имею. Труп прошел по документам как невостребованный и был кремирован в срочном порядке. Формально все чисто. Ну, почти чисто.

– Ну как же чисто, если без согласия родственников кремировали? И что значит – в срочном порядке? Это же страшное нарушение. Родители прилетают завтра, для них это будет дополнительным ударом, и я уверена, они так не оставят это дело. Они православные и ни за что бы не согласились на кремацию.

– Перед ними извинятся, посетуют на халатность персонала, на нехватку кадров и невозможность обеспечить морг ответственными, непьющими санитарами. Им скажут: «Простите, произошла ошибка. Если бы вы были в Москве, но никого из близких родственников не оказалось рядом. В течение трех дней тело не востребовали, а холодильников мало». Усталый бестолковый регистратор, пьяный санитар, бумажная путаница, общее разгильдяйство. Нет виноватых. И это обычная практика. Практика сокрытия заказных убийств, выполненных с инсценировкой.

– Петя, а ты не преувеличиваешь? Возможно, там и правда было обычное разгильдяйство?

– Возможно, – кивнул Петя, – но только не в том морге, куда доставили труп Никиты. Там организация работы и подбор кадров на самом высоком уровне. Хотя со стороны поглядеть – обычный постсоветский бардак. Помнишь, пару лет назад было громкое дело с бандой квартирных аферистов-убийц?

– Да, что-то такое слышала. Обхаживали одиноких пьянчуг, стариков, инвалидов, добивались генеральной доверенности и отправляли на тот свет. Кажется, там было задействовано несколько врачей. Они клофелином снабжали. Но ведь их всех посадили. И при чем здесь морг?

– Посадили, но не всех. Там были работники морга, которые по ошибке, из-за путаницы в документах, из-за проблемы с местами в холодильниках кремировали тела жертв до вскрытия. В свидетельствах о смерти значилась или острая сердечная недостаточность, или кровоизлияние в мозг. А при вскрытии, разумеется, могло быть обнаружено отравление. Вот и сгорали тела. Это продолжается до сих пор. Но главные заказчики случайных кремаций теперь не квартирные махинаторы, вернее, не только они.

– Подожди, я не понимаю. Большинство заказных убийств в наше время происходит без всяких инсценировок. Просто стреляет снайпер или взрывается машина. Причины смерти никаких сомнений не вызывают, а исполнителей и заказчиков никогда не находят. Ведь известно, что у заказных убийств самый низкий процент раскрываемости, – возразила Ника.

– Но согласись, бывают ситуации, когда необходима инсценировка несчастного случая. Ведь, как правило, при заказных убийствах довольно легко выявить круг заинтересованных лиц. Разумеется, доказать виновность конкретного лица значительно сложнее. Но попасть в число подозреваемых весьма неприятно. Особенно, если ты не бандитский авторитет, а добропорядочный высокопоставленный чиновник. Это удар по репутации, повод для нехороших слухов и назойливых журналистских расследований, наконец, лишний козырь в руках недоброжелателей и конкурентов. Если есть возможность организовать несчастный случай, в котором невозможно усмотреть никакого криминала, – почему нет? Это, конечно, дороже и хлопотней, зато безопасней.

– Ты считаешь, с Никитой все произошло именно так?

– Я мог бы поверить, что писатель Годунов погиб в результате неосторожного обращения с неисправной электропроводкой либо задохнулся при пожаре. Я мог бы поверить в это, если бы его труп попал в другой морг, если бы не кремировали его по ошибке. Ведь опознание не могло считаться полным. От лица там ничего не осталось. Да, были обнаружены документы, да, на трупе имелись вещи, принадлежавшие Никите. По телефону ты сказала, это был нательный золотой крест. Но для полной идентификации необходима была дополнительная экспертиза.

– Да, конечно, – кивнула Ника.

– Ты не слушаешь меня? Ты мне не веришь?! – Петя резко остановился, снял очки и уставился на Нику сверху вниз растерянными светло-серыми глазами.

– Ну что ты, я очень внимательно слушаю и верю каждому твоему слову, – успокоила его Ника.

На нее вдруг навалилось тяжелое, вязкое безразличие. Она представила деловитых лощеных санитаров морга, которым кто-то такой же деловитый и лощеный заплатил деньги, чтобы они аккуратно уничтожили изуродованное, обугленное тело Никиты Ракитина, все, что осталось от ее первой и, в общем, единственной любви. На фоне этого кошмара все прочее теряло смысл, рассыпалось прахом. Можно рыть носом землю в поисках расчетливых злодеев, можно не пощадить собственной жизни, выйти на след, вычислить, разоблачить, доказать. И что изменится? Керамическая урна с горсткой пепла так и останется керамической урной.

– Я понимаю тебя, – тихо проговорил Петя, – ты думаешь сейчас о том, что его уже не вернешь. Поиск злодеев, месть и прочие красоты шекспировских трагедий не убавят боли. Я не буду тебе больше ничего рассказывать. У тебя все хорошо в жизни. Муж, сын, много денег, заботливая охрана. И не стоит тебе заниматься частным сыском. Сунешься – никакая охрана не защитит. Ты не успеешь сделать ни единого шага в этом направлении. Остановят.

Глава 18

– То есть как – кремировали?! – Юрий Петрович Ракитин глядел в круглое благообразное лицо сотрудницы морга и чувствовал, что еще секунда – и он кинется на эту кудрявую улыбающуюся стерву с кулаками.

– Тише, Юрочка, тише… – Ольга Всеволодовна прикоснулась ледяными пальцами к руке мужа.

– Место в холодильнике оплачивается по установленному тарифу. Если покойник идет через фирму ритуальных услуг, они перечисляют нам деньги. Если поступает через милицию или «Скорую», мы храним только при наличии специальных указаний прокуратуры. Если таковых нет, мы связываемся с родственниками и обговариваем с ними условия и сроки хранения тела. Вы, насколько мне известно, были за границей. А кроме вас, близких родственников у покойного не оказалось. Я еще раз повторяю, мы приносим свои извинения. Виновные будут наказаны. Вы можете получить урну в Николо-Архангельском крематории.

– Какая урна? Где тело?

– Я вам объясняю, тело гражданина Ракитина Никиты Юрьевича, шестидесятого года рождения, кремировано.

– Да этого быть не может! Проверьте по документам, вы все перепутали! Ни в одной стране мира нет такого варварства, чтобы без согласия родственников кремировали.

– В документах черным по белому написано. Я уже несколько раз все проверила. Администрация приносит вам официальные извинения.

– На кой черт мне ваши извинения? Как это могло произойти? Как? Вы понимаете, что говорите? Где ваше начальство?! Что за бардак у вас здесь творится? Я буду жаловаться!

Юрий Петрович не кричал. Три дня назад у него сели голосовые связки. Он мог говорить только хриплым шепотом.

Когда ему позвонили из Москвы и сообщили, что его единственный сын Никита погиб, сгорел при пожаре, он не поверил.

– Этого не может быть, – сказал он спокойно и холодно.

– Юрий Петрович, я сама видела, – плакала в телефонной трубке Галина, бывшая жена Никиты.

– Что ты видела? Ты же сама сказала, там черная корка вместо лица. И почему он оказался в чужой квартире?

– Он у Зины Резниковой жил. Вы помните ее? Я уж не знаю почему, но он попросился к ней пожить… Я, как увидела крестик, сразу поняла – он это, Никитка. Мне ли не узнать? И документы его…

Галя Ракитина плакала навзрыд на другом полушарии, в тысячах километров от Вашингтона, от красивого дома в богатом пригороде американской столицы. Но слышно было так, словно она сидела здесь, в уютной полутемной спальне.

Юрий Петрович старался говорить как можно тише, чтобы не разбудить жену. Оля приняла снотворное. В последнее время она трудно засыпала.

– Мы завтра вылетаем, я разберусь. Этого быть не может. Я уверен, это идиотское недоразумение.

Несмотря на такую уверенность, стоило Юрию Петровичу положить трубку, у него закололо сердце. Закололо сильно и требовательно. Он вылез из постели, прошлепал босиком в гостиную, распахнул стеклянную дверь, выходившую в небольшой дворик. В темноте покачивались розовые кусты. Мирно стрекотали кузнечики, высоко в чистом звездном небе сияла полная луна. Монотонно и печально пела какая-то одинокая ночная птица.

– Да что за чушь, в самом деле, – сердито пробормотал Юрий Петрович, – какой-то обгоревший труп в какой-то чужой квартире. При чем здесь мой сын? Мы ведь говорили по телефону всего две недели назад. У него был усталый голос. Он сказал, что, вероятно, скоро пойдет в посольство оформлять визу и наконец прилетит к нам вместе с Машенькой. Мы полгода не видели сына и внучку. При чем здесь какой-то труп в чужой квартире?

Юрий Петрович бросил под язык шарик нитроглицерина, уселся в кресло-качалку, прикрыл глаза. Нельзя пускать в себя этот ужас. Пока ничего не известно. Во-первых, должны позвонить из каких-то официальных инстанций. Из прокуратуры, из МВД. Во-вторых, сам Никита должен позвонить послезавтра и сказать, на какое число он заказал билеты. Две недели назад была такая договоренность.

– Юра, что случилось? Почему ты не спишь? Почему сидишь в темноте?

Ольга Всеволодовна стояла в дверном проеме, прислонившись к косяку. Длинные седые волосы рассыпались по полным плечам. Он не видел в темноте ее лица, только силуэт, но по голосу понял: она почувствовала что-то.

– Кажется, был телефонный звонок? Или мне приснилось? – Она включила торшер, села на кушетку напротив Юрия Петровича. – Это из Москвы звонили? С кем ты разговаривал?

– Понимаешь, Оленька, – произнес он мягким шепотом, встал с кресла и пересел к ней на кушетку, – тут такая дурацкая история… Ты только не волнуйся. Я не хотел тебя будить. Уверен, это чушь, недоразумение.

– Юра, не тяни, не надо никаких предисловий. Ты же знаешь, я от этого только еще больше волнуюсь.

Юрий Петрович поморщился от приторной нитроглицериновой горечи и быстро произнес:

– Только что звонила Галина. Она сказала, что нашли обгоревший труп, в какой-то чужой квартире, то есть не в чужой, а у Зины Резниковой. Помнишь эту девочку, художницу? И будто бы это наш Никита. Полная чушь. – Он нервно усмехнулся. – Галя всегда была истеричкой и паникершей. По-моему, ее уже пора лечить.

– Зину Резникову я отлично помню, – спокойно ответила Ольга Всеволодовна. – Но при чем здесь Зина и ее квартира? Никита должен вылететь к нам первого июня, вместе с Машенькой. У девочки кончаются занятия в школе, и они сразу вылетают. Какой труп? При чем здесь труп? – Она сняла телефонную трубку, набрала московский код, потом их домашний номер. Юрий Петрович вместе с ней молча слушал протяжные гудки.

– Нет дома, – сообщила Ольга Всеволодовна и нажала на рычаг, – ну конечно, в Москве сейчас одиннадцать утра. Он уже ушел. Юра, где у тебя записан телефон Галины?

Юрий Петрович прошел в свой кабинет и вернулся с толстой телефонной книжкой.

В квартире бывшей Никитиной жены трубку взяли через минуту.

– Машенька! – закричала Ольга Всеволодовна. – Где мама? Она нам только что звонила.

– Ее нет. Она звонила не из дома. – У девочки был странный, глухой голос, без всякой интонации.

– Деточка, почему ты не в школе? Ты не заболела?

– Бабушка, ты уже знаешь? Мама тебе рассказала?

– Что именно, Машенька? Что вы с папой прилетаете первого июня? Конечно, знаю…

– Почему? Ну почему я? Не могу…

– Что ты говоришь, деточка?

– Я не могу тебе это сказать, бабушка, я не могу, пусть кто-нибудь другой… – забормотала девочка, словно у нее начался лихорадочный бред.

Юрий Петрович сел рядом с женой, и ему было слышно каждое слово. Он взял трубку из рук Ольги Всеволодовны.

– Машенька, здравствуй, послушай меня. Это неправда – про папу.

– Дед, вы что, уже знаете? – Она немного успокоилась. Это уже был живой разумный голосок, а не паническое бормотание.

– Ты сейчас одна? Что ты делаешь?

– Ничего. Я ничего не могу делать. Вы с бабушкой скоро прилетите в Москву?

– Да, Машенька. Очень скоро. Мы прилетим и выясним, что там случилось на самом деле.

– Все говорят, это был папа. Мама рыдает по нему, как по покойнику. А я не верю. Я не видела его мертвым и никогда не поверю.

– Ну и правильно, Машенька. Конечно, это ошибка, и скоро все разъяснится.

– Дед, поговори со мной еще капельку. Ты честное слово думаешь, это ошибка?

– Честное слово.

– Я сказала маме, а она вопит: его убили, его убили!

– Полный бред. Кто убил? За что?

– Мама говорит – это она во всем виновата. Понимаешь, она вляпалась в какую-то историю, написала расписку, будто взяла большую сумму денег, ее за это должны были устроить на работу. А потом оказалось, что это были бандиты. Они стали требовать деньги, угрожали. Но мама-то на самом деле никаких денег не брала, только расписку дала. По телефону звонили, один раз даже пришли домой. Машина стояла у школы, они говорили, что, если мама пойдет в милицию, они меня изнасилуют и убьют у нее на глазах.

– О господи, Машенька, тебе все это мама рассказывала? Или эти люди сами так при тебе говорили? Откуда ты знаешь?..

– Подожди, дед, не перебивай. Мама, конечно, мне не рассказывала. И эти люди мне ничего не говорили. Они только ехали очень медленно вдоль тротуара, когда я шла из школы. Совсем близко. И смотрели на меня из окошка.

– Может, это была случайность? Откуда ты знаешь, что они так серьезно угрожали?

– Я подслушивала, когда мама с папой разговаривали на кухне. Она пришла к папе и попросила помочь. Но это такая огромная сумма… Я не знаю сколько, но это больше, чем папин гонорар за последнюю книгу. Раза в четыре больше. А частями они не согласны. Только все сразу. Даже если бы мама продала квартиру и папа отдал бы весь свой гонорар, все равно не хватило бы. В общем, папа ничего не обещал, а потом, через несколько дней, вроде бы достал деньги. Сразу всю сумму. И они от нас отстали. А теперь такое…

– Когда это было, Машенька?

– Давно. В конце февраля. Дед, ты только никому не рассказывай. Мама ужасно боится. Я, наверное, зря все это говорю по телефону…

Юрий Петрович, замерев, слушал внучку и не заметил, что Ольга Всеволодовна глядит на него совершенно стеклянными глазами и сидит неподвижно, как изваяние, аккуратно сложив руки на коленях.

– Оля, – сказал он, закончив разговор с внучкой и положив трубку, – мы завтра вылетаем в Москву. Нет. Уже сегодня. Оля, ты слышишь меня?

Он прикоснулся к ее плечу, провел ладонью по щеке. Она продолжала глядеть в одну точку стеклянными глазами.

– Оля! Ну ответь мне что-нибудь! – Он легонько потряс ее за плечи. Она, как кукла, упала на кушетку. Длинные седые пряди закрыли лицо. Сквозь них все так же, в одну точку, глядели остекленевшие глаза.

Прибывший через десять минут врач «скорой» сообщил, что это называется «психогенный шок», гипокиническая реакция. Ничего серьезного, но необходима серия инъекций и полный покой в течение двух-трех дней.

– Если нет возможности ликвидировать травмирующий фактор – а в вашей ситуации такой возможности нет, – объяснял врач, – то возникает опасность суицидальной попытки. Больная только кажется совершенно бессильной и неподвижной, но, оставшись в одиночестве, без присмотра, может попытаться наложить на себя руки. Советую вам поместить вашу жену в клинику.

Юрий Петрович от клиники отказался. Попросил Джой, помощницу по хозяйству, пожить у них несколько дней. Позвонил в университет, объяснил ситуацию, выслушал слова искреннего соболезнования.

– Ночью на ваше имя пришел факс из Москвы. Текст написан по-русски, – сообщила секретарша музыкальной кафедры, – сейчас я позову кого-нибудь с кафедры словистики, чтобы вам прочитали. Мне уже перевели, но своими словами не хочу пересказывать.

Через три минуты профессор-словист Джереми Вуд прочитал ему без всякого акцента:

– "Уважаемый Юрий Петрович! С прискорбием сообщаем, что десятого мая сего года ваш сын Ракитин Никита Юрьевич погиб в результате несчастного случая.

Старший следователь прокуратуры Юго-Восточного административного округа Коновалов Г. К. Одиннадцатое мая девяносто восьмого года, печать районной прокуратуры, подпись, номера телефонов и факса".

– Это ошибка, – прошептал Юрий Петрович, – этого не может быть.

– Что, простите? – переспросил Джереми. – Вы не могли бы говорить чуть громче? Я вас совершенно не слышу.

Но Юрий Петрович не мог говорить громче. У него сел голос. И все последующие дни он только хрипло шептал, общаясь с людьми.

Ольга Всеволодовна пришла в себя на четвертый день. Он так и не сказал ей про факс из прокуратуры.

В самолете были русские газеты. Юрий Петрович, перелистывая одну за другой, внезапно наткнулся на портрет своего сына. На последней странице ежедневной молодежной газеты в сводке происшествий сообщалось, что в ночь с десятого на одиннадцатое мая в Средне-Загорском переулке произошел пожар. Погиб известный писатель, автор детективных романов Виктор Годунов. Сотрудники милиции утверждают, что смерть Годунова явилась результатом несчастного случая. В квартире была неисправна электропроводка.

Юрий Петрович покосился на жену и быстро убрал газету подальше.

В Шереметьеве-2 их встречал старый приятель, сосед по дому, Илья Яковлевич Берштейн на своем «жигуленке».

– Я не видел Никитку очень давно, – сообщил он, – но как-то ночью, вскоре после майских праздников, я слышал над головой странные звуки. Мне показалось, мебель двигали. И еще были шаги. Беготня. Потом все стихло. А минут через двадцать – опять шаги, но уже другие. Как будто несколько человек. Я тогда не придал этому значения, а вот теперь вспоминаю, и, мне кажется, здесь есть над чем подумать. Однако милиция квартиру не навещала, никаких вопросов соседям не задавали. Такое впечатление, что все уверовали в несчастный случай. И никто не возьмет на себя труд хотя бы поинтересоваться: а почему, собственно, он удрал из своей квартиры?

– Удрал? – переспросила Ольга Всеволодовна.

– Именно, – кивнул сосед, – его ведь нашли на какой-то глухой окраине, в грязном общежитии. Насколько я знаю Никиту – а я знаю его с рождения, – он ни за что по доброй воле, в здравом уме не переберется из родного дома в чужую конуру. Он домосед, ему нужен комфорт и привычная обстановка, особенно сейчас, когда так много пишет. И компьютер у него стационарный. Он ведь жить не может в последнее время без своего компьютера. Если только успел прикупить еще и ноутбук…

Юрий Петрович с благодарностью отметил, что Илья говорит о сыне в настоящем времени, как о живом.

В квартире был относительный порядок. Никаких следов взлома, обыска, борьбы, во всяком случае, на первый взгляд. Юрий Петрович бросил чемодан и тут же стал звонить в прокуратуру. Там любезно сообщили, что тело его сына в данный момент находится в морге при двадцать второй больнице, продиктовали адрес.

Илья взялся подвезти их туда. Они не стали переодеваться, пить чай, отправились сразу. И уже через сорок минут узнали, что тело кремировано. Скандалить с рыжекудрой хладнокровной ведьмой, сотрудницей морга, не было ни сил, ни смысла.

– Вы должны получить под расписку вещи и ценности, – сказала она и, сняв телефонную трубку, быстро произнесла какой-то номерной код. Через несколько минут появился мрачный верзила в зеленом халате и молча положил на стол крошечный пластиковый мешочек с рыжей клеенчатой биркой.

Внутри лежал старинный золотой крестик и обрывок тонкой золотой цепочки. Крестик бы погнут и как будто оплавлен. Но сохранилось крошечное распятие, тисненые буквы «Спаси и сохрани» и инициалы «С. С.».

Крестик когда-то принадлежал Сергею Соковнину, который приходился Никите двоюродным прадедушкой. Не узнать эту вещь было невозможно. Никита никогда не снимал крест, из-за этого родителей даже пару раз вызывали в школу. Предмет религиозного культа заметил на груди ребенка бдительный учитель физкультуры.

Ольга Всеволодовна сжала крестик в кулаке. Юрий Петрович расписался там, где указал фиолетовый отманикюренный ноготь рыжей ведьмы. И в голове у него мелькнуло, что еще одна вещь, с которой Никита не расставался, должна была уцелеть при пожаре. Он хотел спросить, но передумал.

* * *

Наркотическое вещество, обнаруженное в банке из-под растворимого кофе, относилось к новому поколению синтетических препаратов. Называлось оно псилобицин и на территории России встречалось довольно редко.

В отделе по борьбе с наркотиками Леонтьеву сказали, что массового распространения этот самый псилобицин пока не имеет, а потому никаких специальных сведений, касающихся источников распространения, нет.

Как многие синтетические наркотики, псилобицин действует быстро и грубо. Привыкание почти моментальное, достаточно одной, максимум двух доз. Через неделю регулярного приема развивается слабоумие. В мозгу и в центральной нервной системе происходят необратимые изменения. Смерть может наступить в любой момент от малейшей передозировки.

Псилобицин хорошо растворяется в воде, еще лучше в спирте. Доза, равная десяти миллиграммам, может быть использована как быстродействующий яд, относящийся к группе так называемых функциональных, то есть поражающих преимущественно центральную нервную систему.

– Сто грамм псилобицина – это примерно тысяча долларов, – сказала капитану Леонтьеву эксперт из отдела по борьбе с наркотиками.

"То есть одна пятая гонорара, который получает сегодня недорогой киллер, – уточнил про себя капитан. – Конечно, с киллерами обычно расплачиваются живой валютой. Но всякое бывает. А если убийца одноразовый, к тому же сидит на игле, то вполне разумно вручить ему такой вот скромный аванс. Однако если он и правда одноразовый, то его, вероятно, уже нет на свете. То есть искать Антосика просто не имеет смысла?

Но, с другой стороны, серьезный профессиональный убийца не стал бы селиться в соседнем подъезде, а если бы и поселился на некоторое время, то уж точно не стал бы там держать оружие и наркотики. Впрочем, если учесть, что на самом деле никаких твердых законов и правил в этой работе не существует и в конечном счете большинство наемных убийц остаются самоучками, то вся логическая цепочка рассыпается".

Он понял, почему так взвинчен. Впервые за его недолгий оперативный век ему пришлось всерьез заниматься совершенно латентным убийством, жертвой коего стал не бандит и даже не бандитствующий бизнесмен, а самый что ни на есть мирный, безобидный, очень талантливый человек.

Людей мирных и безобидных редко убивают таким изощренным способом, с инсценировкой. Для этого существует специальная порода киллеров, немногочисленная и дорогая. Их называют натуралистами. Они умеют убивать так, что смерть выглядит естественной и невозможно отыскать никаких признаков насилия. Их услуги стоят очень дорого…

Леонтьев так глубоко задумался, что чуть не проехал нужную станцию, выскочил в закрывающиеся двери и сразу почему-то побежал, хотя вовсе не опаздывал. Галина Ивановна Ракитина, бывшая жена Никиты Юрьевича, ждала его у себя дома к половине пятого, а было только четыре. В тихом переулке он сбавил шаг, заставил себя успокоиться и сосредоточиться на предстоящем разговоре.

Дверь открыла высокая, довольно полная брюнетка. Крупный, ярко накрашенный рот, выпуклые влажные глаза.

– Его убили, – сообщила она, громко и даже торжественно, едва капитан переступил порог, – я это знаю совершенно точно.

– Почему вы так думаете? – спросил Леонтьев, снял плащ и повесил на вешалку.

– Тут нечего думать. Проходите. Присаживайтесь. Я вам сейчас все расскажу.

В квартире была идеальная, стерильная чистота. Ни пылинки. Было похоже, что здесь совсем недавно прошел евроремонт, мебели мало, но вся новая, не то чтобы дорогая, однако качественная, удобная, натуральное дерево. Капитан автоматически отметил про себя, что бывшая жена известного писателя, женщина одинокая и безработная, отнюдь не бедствует. Ну и ладно, ну и дай ей бог.

– Тапочки наденьте, пожалуйста, – спохватилась хозяйка, когда он шагнул на лаковый светлый пол гостиной.

– Да, конечно, простите. – Капитан вернулся в прихожую, снял ботинки, сунул ноги в мягкие тапки. Их было пар десять, не меньше, в специальном войлочном мешке, который висел в прихожей.

«Как в музее», – подумал капитан, усаживаясь в бархатное пестрое кресло у журнального столика.

– Курить у нас нельзя, – предупредила хозяйка, хотя он и не собирался, сигарет не доставал.

Она уселась напротив, окинула его холодным оценивающим взглядом, потом глубоко вздохнула, и лицо ее вдруг приобрело весьма печальное, даже жалобное выражение. В больших выпуклых глазах блеснули слезы.

– Это такое горе… – прошептала она, – вы знаете, мы давно разведены, но оставались очень близкими людьми.

– Да, понимаю, – кивнул капитан. – Скажите, Галина Ивановна, когда вы видели Никиту Юрьевича в последний раз?

– Я очень прошу меня не перебивать, – быстрым, одышливым шепотом произнесла она и подняла полную руку, как будто защищаясь, – сначала я все вам расскажу, что мне известно, а потом вы будете задавать вопросы. Мне так удобней.

– Пожалуйста, – кивнул капитан, – я вас слушаю.

– Я профессиональный психолог, знаю два языка, английский и французский, но не могу найти работу, – начала она, и в голосе ее теперь звучало нарочитое спокойствие, отдающее внутренней тихой истерикой. – В наше кошмарное время профессионалы никому не нужны. А у меня ребенок. У вас есть дети?

– Нет.

– Но вы все равно меня понимаете. Так вот. Я долго мучилась, пытаясь найти приличную работу, по специальности. Каждый раз неудачно. И вот три месяца назад мне предложили наконец вариант, который показался вполне приличным, а главное, надежным и долговременным. Организовывалась фирма, то есть не фирма, акционерное общество с ограниченной ответственностью. Торговля недвижимостью. Им, разумеется, был необходим психолог. В принципе психолог всем необходим, но не все это понимают. Кстати, тот факт, что они это понимали, вызвал у меня большое доверие. Мне предложили не просто должность. Мне предложили стать одним из совладельцев, то есть сразу приобрести часть акций, причем на очень выгодных условиях. Разумеется, у меня не было необходимой суммы, и быть не могло. Но возник вариант, который показался мне приемлемым. – Она говорила монотонно и как будто спокойно, но, казалось, в любой момент может разрыдаться.

– Простите, Галина Ивановна, – осторожно перебил ее капитан. – Я все-таки хотел спросить вас, когда вы в последний раз видели Никиту Юрьевича?

– Не надо меня сбивать! – Истерика почти вырвалась наружу, в голосе прозвучали визгливые неприятные нотки. – Разве вы не понимаете, как мне сейчас тяжело? Я места себе не нахожу, у меня такая травма. Прошу вас, дайте мне все рассказать. А потом уж задавайте ваши вопросы.

– Хорошо, – кивнул капитан, – если вам будет легче… Я вас слушаю, Галина Ивановна.

– Так вот, мне предложили очень выгодный вариант. Суть заключалась в том, что вместо денег я просто пишу расписку, будто они взяты мною в долг у некой другой фирмы, и эта расписка является как бы моим взносом за часть акций. Мне объяснили, что на самом деле это чистая формальность для каких-то там официальных инстанций. А расписка представляла собой просто листок бумаги, даже нотариус ничего не заверял. Причем люди, которые мне это предложили, внушали доверие. Я все-таки профессиональный психолог и уж как-нибудь в людях разбираюсь.

– А можно конкретней? Что за люди? Где и как вы с ними познакомились? Фамилии, телефоны?

– Они позвонили мне сами. Мои данные есть в компьютере фирмы по трудоустройству.

– То есть никто вам этих людей не рекомендовал?

– Ну, знаете, если ждать рекомендаций, до старости просидишь без работы, – она возмущенно передернула полными плечами, – в наше время надо хвататься за каждую возможность. Нельзя зевать и ждать каких-то там рекомендаций.