Текст книги "Золотой песок"
Автор книги: Полина Дашкова
Жанр: Триллеры, Боевики
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)
– Что значит – чужие отпечатки?
– Дело в том, что в нашей квартире был обыск. Аккуратный, вероятно, вполне профессиональный. Ничего ценного не пропало, хотя, если вы успели заметить, рядового вора здесь многое могло бы заинтересовать.
Капитан сразу обнаружил в компьютере последний опубликованный роман Виктора Годунова «Триумфатор», разбитый на три больших файла. Нашел на твердом диске и другие, предыдущие, романы. Но ничего похожего на начало нового романа, ни набросков, ни черновиков не было. Капитан нервно взглянул на часы. У него оставалось не больше двадцати минут.
– Скажите, – обернулся он к Юрию Петровичу, – у Никиты был только один компьютер? Не было маленького, ноутбука?
– Нет. Он все собирался купить.
– А какие-нибудь блокноты, записные книжки?
– Был толстый ежедневник. Он исчез.
Капитан запустил специальную системную программу, которая позволяла напрямую прочитать содержимое секторов диска, и нашел то, что искал. Разрозненные фрагменты, бессмысленные обрывки фраз. Они сохранились случайно в разных местах. Стало быть, существовал большой блок информации, который был уничтожен, стерт из компьютерной памяти. Сделал это сам автор или кто-то еще, теперь узнать невозможно.
– Скажите, Юрий Петрович, а где Никита хранил компьютерные дискеты?
– Везде. Их было много, но не осталось ни одной.
– Еще что-нибудь пропало?
– Сын не подпускал нас к своему столу, к тому же нас полгода не было дома. Мне сложно сказать, что именно пропало, но я уверен, кто-то здорово порылся в его бумагах, и еще, в кухне отодвинут буфет от стены, под лавкой валялась сумка с продуктами из супермаркета. Я сохранил чек на всякий случай.
– Нет, я не понимаю, куда все-таки делась Зинуля? – громко произнесла Ольга Всеволодовна, входя в комнату. – Звонила утром, сказала: буду через час, а уже начало четвертого. Юра, ты не знаешь, какой там номер?
– Понятия не имею, – откликнулся Ракитин.
– Так… Что же делать? Девочка пропала…
– Простите, откуда она вам все-таки звонила? – спросил капитан. Они разговаривали в прихожей. Ему уже пора было уходить.
– Вам это имя ничего не скажет. – Ольга Всеволодовна зябко передернула плечами.
– Елагина Вероника Сергеевна, – произнес Ракитин хриплым, каким-то тусклым голосом, – бывшая невеста Никиты. Зина Резникова жила у нее в квартире. Оттуда она звонила нам, и даже была вероятность, что заедут они вместе.
– Когда это было?
– Давно. Утром.
* * *
Григорий Петрович выглядел плохо. И сразу, с порога, встретил Виктюка мрачным вопросом:
– Астахова – твоя работа?
– Твоя, – с улыбкой покачал головой Виктюк, – твоя, Гриша.
– С ума сошел? Не было на нее заказа. Что за самодеятельность?
– Это вместо спасибо? – Виктюк вздохнул и слегка нахмурился. – Ты знаешь, что к ней приходили из милиции?
– Знаю, – рявкнул Русов.
– А известно тебе, что к ней приходили дважды и после этого она ушла в тяжелый запой?
– Астахова? В запой? – ошалело заморгал Русов. – Ты, Феликс, что-то не то плетешь.
– Послушай, господин губернатор, будь любезен, выбирай выражения, – поморщился Виктюк.
– Извини.
– Да уж ладно. Так вот, Гриша, эта трезвенница, эта воительница очень не любила тебя. А что бывает, если к большому количеству информации добавить порцию крепко настоянной, многолетней ненависти? Адская смесь, бертолетова соль. Хорошо, что все это выплеснулось на мою бедную голову. На мою, а не на чью-то чужую. Ну представь, если бы вот так, спьяну, она разболталась бы не со мной, а, к примеру, с тем капитаном, который интересовался несчастным случаем?
– Подожди, Феликс, я не понял, ты ведь не был знаком с Астаховой.
– Вот и решил познакомиться. Ну так, из любопытства. Меня всегда интересуют фигуры, на которых слишком многое сходится. Астахова – главный редактор издательства «Каскад». Там печатались книги твоего Годунова. Астахова – тетушка несчастного Антона Сливко. И наконец, она же – твое давнее прикрытие в делах с Шанли. Понимаешь ли, Гриша, эти три прямые обязаны были идти параллельно и никогда не пересекаться. Мне как-то уютней жить по законам старой, классической Евклидовой геометрии.
– Что? – мотнул головой Русов. – При чем здесь геометрия?
– Гриша, ну ты же человек культурный, образованный, – засмеялся Виктюк, любуясь его растерянностью, – я имею в виду два способа восприятия пространства, две геометрии, Евклидову и Лобачевского. Согласно первой, параллельные прямые никогда не пересекаются. Это придает жизни определенную логику и соразмерность. А по Лобачевскому, все наоборот. Они берут и сходятся в какой-нибудь одной, самой неудобной точке. Вот как в случае с Астаховой.
– Да… я понял… – процедил Русов сквозь зубы и нервно закурил.
– Ну и хорошо. Молодец.
– Но все-таки Астахову я не заказывал, – произнес Русов уже чуть спокойней и жестче.
– Нет, Гриша. Ты сделал этот заказ, правда, в косвенной форме. Ты стал действовать по законам геометрии Лобачевского, у тебя пересеклись параллельные прямые, и в точке пересечения чуть не случился взрыв, который мог бы не одного тебя разнести на мелкие кусочки. Ты не нервничай, а думай. Оно всегда полезней. Астахову надо было убрать. И я это сделал хорошо, качественно. Между прочим, оплатил своими деньгами.
– Ладно, – не поднимая глаз, произнес Русов, – сколько ты хочешь?
– Вот, это уже теплее, – одобрительно кивнул Виктюк, – исполнителю я отдал двадцать. Ну а мои проценты ты знаешь.
– То есть ты хочешь двадцать пять тысяч? – тревожно уточнил Русов.
– Чтобы тебе легче было, я сразу назову всю сумму. Сто.
– Сколько?? Так, подожди, давай по порядку. – Голос Русова звучал уже совсем иначе, спокойно и твердо.
– Давай, – кивнул Виктюк, – вся комбинация с Годуновым пятьдесят. Учти, я делаю скидку. Тридцать за Астахову и двадцать за Резникову.
– Нет, стоп! – поднял руку Григорий Петрович. – Вот с Резниковой надо уточнить.
– А что уточнять? Ты же сам мне закатил истерику по телефону, требовал, чтобы я шел к тебе в квартиру, прощупывал ее. Кстати, щупать там нечего. Кожа да кости, – он усмехнулся, – сорок кило мелких неприятностей. Знаешь, такие всегда лезут не в свое дело. Примчалась в Синедольск, заморочила голову Веронике Сергеевне, потом жила в твоей квартире, продолжала капать на мозги твоей Нике. Ты думаешь, она хоть одно доброе слово ей о тебе сказала за это время? А если учесть, что она последняя, кто общался с твоим писакой, причем тогда, когда он уже владел практически всей информацией, разве можно спокойно отпустить эти сорок кило неприятностей бегать поблизости?
– Но твой придурок сделал это прямо на глазах у моей жены! – повысил голос Русов.
– Да? – Феликс Михайлович удивленно вскинул брови. – Это нехорошо. Ты считаешь, это снижает цену?
– Я считаю, что это было полным идиотизмом.
– Согласен. Жена твоя – женщина строгая. А где она, кстати?
– Не знаю!
– Вот это совсем нехорошо. Надо бы найти Веронику Сергеевну.
– Хватит, Феликс, – Русов легонько хлопнул ладонью по столу, – мне не нравится все это. Ты слишком много на себя берешь. Я, конечно, понимаю, ты у нас самый умный, самый осторожный, но всему есть предел. За Годунова я тебе действительно должен пятьдесят, и ты эту сумму получишь. Но что касается Астаховой и Резниковой, то я их не заказывал. Ты сделал это сам, по собственной инициативе. Не только для меня, но и для себя тоже. Так что о ста речи быть не может. Семьдесят. Ни цента больше. Завтра ты получишь свои деньги, и мы в расчете.
– Свои деньги я получу сегодня. Но не семьдесят, а сто, – ласково произнес Виктюк.
– Семьдесят. Прости, у меня нет времени. Завтра зайдешь за деньгами.
– Погоди, Гриша, – Виктюк тронул его руку, – не спеши. Еще два слова в память о Зое Анатольевне. Она была дама энергичная, умная, недобрая и очень тебя не любила. Но в одном оказалась права. Она предупреждала тебя, что не стоит заказывать книгу этому Годунову-Ракитину. А ты, Гриша, не послушал. – Виктюк сделал паузу, он не мог отказать себе в удовольствии молча понаблюдать, как меняется лицо его собеседника.
У Русова быстро забегали зрачки. Он густо покраснел. Лоб его покрылся испариной.
– Да ладно тебе, Гриша, – сочувственно улыбнулся Виктюк, – я ведь понимаю. Охота пуще неволи. Хочется, чтобы запечатлел тебя для потомков не какой-нибудь пошляк, а настоящий, известный писатель. К тому же у вас с ним давняя дружба, еще с юности. Но ведь ты опять подставил не только себя, но и меня, грешного, а главное, нашего с тобой общего друга, человека достойного, уважаемого, авторитетного. Я имею в виду Спелого. Одно дело, если сунулся на прииск по собственной инициативе какой-то твой давний недоброжелатель, а ты предпринял срочные разумные меры, чтобы его остановить, и совсем другое, если ты сам этого недоброжелателя туда пригласил. Очень захотелось тебе, чтобы твою сложную героическую жизнь пересказали интересно, ярко, захватывающе, а не кое-как.
– Прекрати! – заорал Григорий Петрович. – Знаешь, как это называется? Знаешь, что за такое бывает?
– Знаю, – скромно кивнул Виктюк, – за такое деньги платят. Большие деньги, Гриша. Видишь, как нехорошо получилось. Когда я придумывал и проворачивал комбинацию с долговой распиской, я был уверен, что делаю это для общей пользы, а оказалось совсем наоборот. Я сделал это во вред. Я самого себя подставил, и Спелого тоже. Очень это нехорошо, Гриша. Так меня еще никто никогда не обманывал.
– Ты не сумеешь доказать.
– Ничего, мне на слово поверят. И еще, – продолжал Феликс Михайлович, не отрывая от лица губернатора своих зеленоватых, маленьких, ласково прищуренных глазок, – я, пожалуй, попрошу Спелого помочь тебе отыскать любимую жену. Ну действительно, где она сейчас бегает? И что ей могла наболтать эта дурочка Резникова? Разве мы с тобой знаем?
– Феликс, я убью тебя, – произнес Русов очень тихо, едва шевельнув губами.
– Платить как собираешься? – спросил Виктюк со своей обычной добродушной улыбкой и взглянул на часы.
– Как всегда, – процедил Русов сквозь зубы.
– Сумма большая, – покачал головой Виктюк, – наличными я не рискну взять. Мне ведь надо в самолете назад возвращаться. Мало ли что?
– А как?! – взвился Русов. – Ты хочешь, чтобы у меня еще из-за этого голова болела? Мало того, что ты меня подставил перед моей женой и теперь она исчезла…
– Не ори, – поморщился Виктюк, – никуда она не денется. Побегает и вернется. Знаешь, ты, пожалуй, выпиши мне чеки. Пятьдесят я хотел бы получить в Москве, в «Колумбе», и пятьдесят в Швейцарии. Мне так удобней.
Банк «Колумб» был маленьким, но очень надежным, ибо принадлежал «смотрящему» Синедольского края, коронованному вору по кличке Спелый. Кстати, ему же, вору Спелому, давно принадлежал и прииск у поселка Желтый Лог. Ему, а не губернатору Русову.
Поставка людей на прииск прекратилась, то есть основные свои функции Григорий Петрович не выполнял. А все прочее, сбыт золота, официальное прикрытие – это уже так, рабочие моменты. Виктюк не сомневался, что мог бы вполне взять их на себя, да и поставку тихих старателей сумел бы обеспечить. Надо только получить благословение «смотрящего», и все будет в порядке с прииском. А губернаторы приходят и уходят.
– Какие тебе чеки? – орал Русов. – Это ведь опять подставка. Не могу я тебе выписывать чеки, особенно для «Колумба»! Бери наличные.
Они еще долго спорили. Русов орал, кипятился, Виктюк выслушивал истерику, почти ничего не возражал. Наконец с чеками во внутреннем кармане пиджака на общую сумму сто тысяч долларов и с некоторой болью в сердце он пожал своему нервному приятелю влажную руку.
– Будь здоров, Гриша. Главное, нервы береги.
Да, нервы Григорию Петровичу лучше поберечь. Его ждет впереди много тяжелого и неприятного. До визита к губернатору Виктюк успел пообщаться наедине с настоящим, а не опереточным хозяином края. «Смотрящий» Спелый поверил Феликсу Михайловичу на слово, история с глупой прихотью губернатора, с автобиографией, заказанной писателю Годунову, произвела на Спелого очень сильное впечатление. Такое сильное, что он тут же принялся названивать в Москву, связался с хорошими ребятами, с Костиком и Стасиком. Они ведь тоже были его людьми, а вовсе не губернаторскими «шестерками».
Теперь Вероника Сергеевна Елагина вряд ли вернется в Синедольск к любящему мужу. Бегать ей осталось совсем недолго.
* * *
Ника едва успела на последнюю перед двухчасовым перерывом электричку. Покупая билет, мчась к платформе, втискиваясь в хвостовой, забитый до отказа вагон, она почти не смотрела по сторонам. Не могла – из-за дикой спешки, из-за сердцебиения и слез, которые никак не хотели высыхать.
Электричка тронулась. Ника отдышалась, поправила съехавшую на затылок кепку, надвинула козырек низко, до бровей, и попыталась решить, что разумней – остаться в забитом тамбуре или пройти дальше, вперед по вагонам. В двух первых должно быть свободней, но вдруг все-таки успели выследить, вскочили в эту электричку и сейчас идут по вагонам, ищут? Хотя… она ведь в последнем, в хвостовом…
Ее притиснули к двери. До ближайшей остановки вряд ли удастся пробраться в вагон. Ну ладно. Если ее здесь найдут, останется шанс выскочить, потом она убежит, переждет, попытается сесть в другой поезд. На самый крайний случай у нее есть газовый баллончик.
Электричка набирала скорость, мелькали лица на платформе. Ни Костика со Стасиком, ни странного субъекта с запавшими глазами Ника не заметила.
Толпа в тамбуре потихоньку рассасывалась, Ника побрела вперед, оказалось, что народу не так много. Уже через три вагона стали попадаться свободные места. Ей хотелось сесть, закрыть глаза и ни о чем не думать. Она выбрала место в углу, у окошка, и тут же провалилась в странный, глубокий, почти обморочный сон. Ей не мешало, что лавка жесткая, и некуда девать голову, и рядом кто-то громко, нудно переругивается матом. Мерный ход поезда ее убаюкивал, где-то на краю сознания звучали, сливаясь со стуком колес, строчки:
…Что музыка? Всего лишь струны, рельсы,
знак равенства меж небом и землей.
И сквозь метельный пепельный бедлам
несется поезд в легком струнном ритме,
и на бока зеленые налипли
ошметки снега с гарью пополам…
Это был кусок из маленькой поэмы, которую Никита написал в двадцать лет. Они ехали в электричке сквозь ночную метель, им захотелось встретить Новый год вдвоем. Было у них что-то вроде убежища, далеко под Москвой, за Икшей, маленький домик с печкой на окраине деревни, о котором почти никто не знал. Два часа на электричке, еще часа полтора пешком, через поле, через дубовую рощу, через тихие маленькие поселки, потом, за фермой, поворот направо, мост над болотистой речкой, и наконец, деревня Еланка. Маленький домик на самом краю принадлежал Надежде Семеновне Гущиной. Давно никто туда не ездил, кроме Никиты. Это было единственное место, где они могли остаться вдвоем в те шумные, наполненные гостями, чаепитиями, ночными посиделками, годы.
Они ехали страшно долго, остановка была конечной, и всю дорогу Ника дулась на Никиту потому, что он как будто не обращал на нее внимания, отвернулся, глядел в окно. А она думала: «Зачем я ему нужна? Ему безразлично, кто рядом. Несколько случайных строк, залетевших в его голову, важнее, чем я, живая…»
Потом они долго шли по узкой тропинке через поле, проваливались в снег. У нее заиндевели ресницы, и Никита отогревал, оттаивал их губами…
… – Приготовьте билеты, пожалуйста! Девушка, проснитесь, ваш билет!
Ника с трудом открыла глаза и в первые несколько мгновений не могла сообразить, где находится. Нащупала в кармане куртки билет, протянула не глядя, и тут же, сквозь сонный туман, привиделось ей худое, как череп, лицо, запавшие глаза. Ника вздрогнула так сильно, что сумка упала с колен, она наклонилась, чтобы поднять, а когда разогнулась, едва сдержала крик.
Он сидел напротив.
– Гражданин, ваш билет?
– Я не успел, – произнес он хрипло, не отрывая глаз от Ники, – я очень спешил. Давайте я заплачу штраф.
– Да уж, придется. И еще за билет.
Он стал быстро, бестолково шарить по карманам. Руки у него сильно дрожали. Ника заметила семь круглых шрамов.
Образ из прошлого, из юности. Старый знакомый. Высокий широкоплечий парнишка в форме. В синей летческой форме. Она наконец отчетливо вспомнила, что звали его Ваня Егоров, что он учился с Гришей в одной школе, потом приехал в Москву. Бывал у Ракитиных. Она запомнила его руки и шрамы не только потому, что об этом велся разговор. Ваня Егоров взялся починить старенькую пишущую машинку Никиты, дореволюционный «Ундервуд».
Никита давно собирался выбросить «Ундервуд», он никуда не годился, шрифт был нестандартный, и если даже привести в порядок, все равно старенькая машинка не выдержала бы больших нагрузок, огромных Никитиных текстов, восьми часов работы в день.
Он купил себе новую «Олимпию», а «Ундервуд» так и остался у летчика Вани Егорова. Вероятно, он все-таки починил старую машинку. Именно на ней были напечатаны анонимные письма.
Два молодых здоровых контролера в форме стояли рядом. И еще два милиционера шли по вагону. Тяжелый, животный страх вздулся в горле, не давал вдохнуть. Нике хотелось сказать: «Это сумасшедший, он давно преследует меня, сделайте что-нибудь, уберите его отсюда», но она молчала, словно окаменев, и не могла оторвать взгляда от запавших глаз.
В них не было ни тени безумия, злобы. Только тоска. Контролеры ушли. Милиционеры прошли мимо.
– Что вам от меня нужно? Вас зовут Иван Егоров, – произнесла она, едва шевеля губами. – Вы учились в одном классе с моим мужем. Потом стали летчиком. Что вам от меня нужно?
– Здесь, в поезде, тот, кожаный, который был в метро, – сказал он, судорожно сглотнув, – вы его не видите. Он у вас за спиной, через два ряда. Не оборачивайтесь.
Ника на секунду крепко зажмурилась, тряхнула головой, потом достала пудреницу, увидела в зеркальце, через два ряда, физиономию Костика, тут же захлопнула коробочку, бросила в сумку, попыталась встать.
– Не надо. Сидите. Он пока не знает, что вы его заметили, это дает вам шанс, – он говорил едва слышно, Ника понимала его скорее по движению губ, чем на слух, – я попытаюсь отвлечь его. Вы можете выскочить на следующей остановке, но только вам придется сделать это очень быстро. Он один, второго я не заметил.
– Иван, зачем вы за мной ходили? Зачем передали анонимку через Зинулю? Ее ведь убили.
– Я знаю, – он резко, нервно передернул плечами, – в письме написана правда.
– Зачем вам?.. – повторила Ника, глядя ему в глаза.
– Простите меня. Вам я зла не хотел. И ей тоже. Так получилось.
– А чего же вы хотели? Почему я вам должна верить?
– Вы можете верить ему, – он указал глазами туда, где сидел Костик, – можете вернуться к мужу. Это ваше дело. Мне уже все равно. Я устал. Я видел, как убили Зину. Я запомнил номер машины и сегодня пойду в милицию.
– Почему вы не сделали это сразу? Объясните…
– Потом, когда-нибудь… Все, Ника, вам надо приготовиться. Я отвлеку его, но времени очень мало. – Он медленно поднялся.
– Номер! Скажите мне номер той машины!
– Черный «Форд-Фиеста» образца восемьдесят девятого года. Три шестерки МК. Но, вероятно, фальшивый, – быстро пробормотал Иван и шагнул назад по вагону, прямо на Костика.
– Станция Лобня, – произнес механический голос.
Электричка медленно подъезжала. К выходу столпилось довольно много народу. Протискиваясь сквозь толпу, она вдруг подумала, что, возможно, Костик просто задержит Ивана Егорова, и тогда все встанет на свои места. Иван действительно сошел с ума, преследует ее, а Зинулю машина сбила совершенно случайно. Пленка прокрутится назад, с легким быстрым шорохом помчится время вспять, и все вернется на круги своя.
Толпа вынесла ее на платформу. Она огляделась и тут же увидела Костика. Их разделяло несколько десятков метров. Ивана поблизости нигде не было.
* * *
Капитан Леонтьев уже второй час ходил по квартирам дома, в котором совсем недавно жила Зоя Анатольевна Астахова, показывал жильцам переснятый и увеличенный портрет рыжего толстячка с бородкой, задавал одни и те же вопросы.
Двери открывали не все. Кто-то тут же начинал звонить в районное отделение. Район был чужой, но Леонтьев заранее договорился с ребятами, и дежурный терпеливо объяснял недоверчивым жильцам, что человек, который сейчас стоит у них за дверью, действительно является капитаном милиции.
– Не знаю… – качали головами жильцы, разглядывая фотографию, – он преступник? Надо же, такое доброе лицо…
– Впервые вижу…
– А кто это?..
Капитан старался обойтись без подсказок, не называл числа и приблизительного времени, не объяснял, в связи с чем интересуется рыжим толстячком. Он понимал, что все напрасно. И все-таки Леонтьев не мог успокоиться, пока не обошел весь подъезд.
Осталась всего одна квартира. Там никто не открывал. Капитан уже собрался уходить, но тут из лифта выпорхнула девушка, высокая, тоненькая, в короткой юбочке, скользнула по нему быстрым блестящим взглядом, хлопнула густо накрашенными ресницами и стала рыться в сумочке, как раз у той двери, за которой никого не было.
– Простите, вы из этой квартиры? – спросил капитан.
– Да. А что?
Капитан представился, показал удостоверение, потом портрет рыжего и повторил в сотый раз вопрос, который успел уже набить оскомину:
– Вы никогда не видели этого человека?
Девушка с любопытством уставилась на снимок, повертела его в руках.
– Он преступник?
– Нет. Свидетель.
– Жалко. А я думала, преступник.
– Почему? Почему вы так подумали?
– Ну, так интересней. На гнома из «Белоснежки» похож. Такой сладкий дедушка. Ему бы колпак и гольфы в красную полоску.
– Так видели или нет?
– Ага, – кивнула девушка, – пару дней назад.
– В котором часу? При каких обстоятельствах?
– Около десяти вечера. Здесь, в подъезде. Он с нами вошел.
– С нами? То есть вы были не одна?
– С подругой.
– Подождите, давайте по порядку. Вы увидели его сразу возле двери подъезда или снаружи на улице?
– Снаружи. Мы подошли к подъезду, и тут он появился у двери.
– То есть стоял и ждал? Или шел по двору за вами?
– Ну, так подробно я не помню, – пожала плечами девушка, – он ведь в общем неприметный дядечка, неинтересный. Появился, и все.
– Как он был одет?
– Обычный костюм. Наверное, даже дорогой, темно-синий… – Девушка задумалась. – Знаете, я не люблю, когда кто-то входит вместе со мной, то есть кто-то чужой. Свои знают код, гостей пускают хозяева. А на этого, рыжего, я не обратила внимания. Во-первых, я была не одна, во-вторых, он очень прилично выглядит.
– Рост? Телосложение?
– Маленький, ниже меня. Думаю, не больше ста семидесяти рост. Толстый. Рыхлый такой, сдобный.
– У него было что-нибудь в руках?
– Портфель, кажется.
– Значит, вы открыли дверь по коду, а он кода не знал и вошел вместе с вами.
– Ну да, – кивнула девушка, – прошмыгнул тихонечко.
– А дальше?
– Дальше ничего не было. Мы с подругой зашли в лифт. А он нет. Стал подниматься пешком.
– Сможете опознать его, если увидите еще раз?
– А почему нет? Когда нужно? Слушайте, а он по какому делу свидетель? По убийству? Это связано с той женщиной, с третьего этажа, которая отравилась?
– Я пока не могу вам сказать, с чем это связано.
– Тайна следствия?
– Совершенно верно, – улыбнулся капитан.
– Я никогда не была на опознании, – улыбнулась в ответ девушка. – А скажите, это похоже на то, как в кино показывают? Ну, когда усаживают перед тобой нескольких людей и надо выбрать?
– Скоро сами увидите, похоже это на кино или нет, – пообещал капитан.
Сегодня из сводки происшествий по городу он узнал о том, что маленькую странную хиппарку-художницу Резникову Зинаиду Романовну сбила насмерть машина.
«Форд» черного или темно-синего цвета с места происшествия скрылся. Номерные знаки никто заметить не успел. ДТП случилось неподалеку от дома, где жили Ракитины, всего за полтора часа до того, как капитан побывал там.
Теперь он не сомневался, что очень скоро найдет рыжего симпатягу, добродушного гнома из «Белоснежки», хотя, кроме фотографии, у капитана ничего не было.
* * *
Их разделяло несколько десятков метров, и расстояние это стремительно сокращалось. Ника вдруг поняла, что сейчас вместо обычной вежливой фразы типа: «Вероника Сергеевна, вы ведете себя неразумно», она услышит выстрел. Или не услышит, потому что он будет точным и она сразу умрет.
На пистолет скорее всего навинчен глушитель. Легкий хлопок растает в станционном шуме, в гуле толпы, в грохоте подъезжающей электрички. Именно в эту электричку и запрыгнет громила Костик.
Надо спуститься с платформы, попытаться нырнуть в тесноту пристанционного вещевого рынка. Тогда ему будет сложнее целиться, сложнее уходить.
На лестнице у какой-то женщины оборвались ручки пакета, рассыпались свертки, и перед первой ступенькой движение затормозилось, образовалась небольшая, плотная, сердитая толпа, пробиться было невозможно. Ника метнулась к следующему спуску и оказалась в открытом пространстве, уже никого между нею и Костиком не было. Несколько метров пустоты. Часть людей успела схлынуть с платформы вниз, на станцию, часть в электричку, готовую тронуться.
Ника увидела, как рука его опустилась в карман куртки. За спиной была невысокая железная ограда. Перескочить одним прыжком, сигануть вниз можно, однако он все равно успеет выстрелить.
Она подумала, что лучше бы это произошло совсем неожиданно. Ничего страшней, чем несколько секунд обреченного ожидания, нельзя представить. Ноги стали ватными, крик застрял в горле. Так бывает, когда снится кошмар и невозможно проснуться, закричать, убежать. По движущейся мишени стрелять все-таки сложней, Ника из последних сил метнулась в сторону, зажмурилась, а когда открыла глаза, то увидела рядом с Костиком двух милиционеров.
– Сержант Тимофеев, – козырнул молоденький лопоухий парнишка, – документы предъявите, пожалуйста.
Только что на двух сержантов железнодорожной милиции налетел странный, худой, как смерть, лысый гражданин в летческой потертой кожанке и хрипло, тревожно затараторил в лицо:
– Вы должны задержать вон того парня. Я видел его фотографию на стенде у отделения милиции, и еще по телевизору в криминальных новостях. Это он, точно, он, опасный преступник. Я узнал его. Пожалуйста, быстрее, вдруг он убьет здесь кого-нибудь…
Последние слова были, пожалуй, лишними, но два сержанта решили действительно поспешить, увидев квадратный бритый затылок и накачанные плечи. Если вдруг окажется, что этот плечистый и правда в розыске, то обоим сержантам светят хорошие денежные премии.
– Что? – переспросил квадратный так, словно его отвлекли от какого-то очень важного занятия.
– Документы, – повторил Тимофеев.
– Сейчас…
Второй сержант бросил взгляд на правый наружный карман кожаной куртки, из которой только что выскользнула рука квадратного качка. Карман был довольно сильно оттопырен. Сержант кашлянул, чуть подаваясь вперед, и заметил рукоять пистолета.
Хорошо, что их было двое. Парень оказался здоровым, как боров. Его с трудом удалось повалить на землю, заломить руку, которая уже готова была нырнуть назад, в карман, и выхватить ствол. По платформе бежало еще двое дежурных. Задержанный сдавленно матерился, мычал и сплевывал сквозь зубы.
Когда его уводили, сержант Тимофеев мельком заметил девушку, которая стояла совсем близко, вжавшись спиной в ограду платформы. Лицо ее резко выделялось на фоне других любопытных лиц какой-то особенной, прозрачной бледностью. Огромные, невозможные глаза застыли. Она была очень испуганная и очень красивая. Наверное, впервые стала свидетельницей настоящего задержания. Раньше только в кино видела.
* * *
Партийный хозяин Синедольского края, первый секретарь крайкома Петр Иванович Русов оставил своему любимому незаконному сыну Грише хорошее наследство. Деньги, связи, квартиру в Москве, квартиру в Синедольске, но главное, он завещал ему золотой прииск на реке Молчанке, неподалеку от поселка Желтый Лог.
Прииск считался неперспективным. Речка Молчанка вымыла все золото, какое было в скальных отложениях. Последний скудный песок добывали здесь во время войны последние умирающие зеки, потом остались только холмы шлиха по берегам, спрессованные груды песка и гальки, три сгнивших барака, четыре разломанные сторожевые вышки. Проржавела, рассыпалась и смешалась с речным песком колючая проволока, речка Молчанка молча несла свои ясные ледяные воды по глухой тайге.
Однако в начале восьмидесятых в этом заброшенном диком месте случайно было найдено несколько крупных самородков. Кто и каким образом их обнаружил, а главное, куда исчез потом этот счастливец, осталось тайной. Но на стол к первому секретарю крайкома легла докладная записка о том, что в районе Желтого Лога, вероятно, есть жила в скальных отложениях.
Петр Иванович Русов решил погодить посылать эту радостную весть наверх, в Москву. Была у него такая возможность. Он выяснил, что жила действительно есть, она никуда не денется, и начать добычу можно завтра, а можно и через несколько лет. Однако получилось так, что о жиле стало известно еще одному человеку, уголовнику-рецидивисту, уроженцу Синедольска, коронованному вору Спелому.
Между вором и первым секретарем прошли переговоры, в результате было принято решение прииск пока не трогать. Оба понимали, что подходящее время еще не наступило. Может возникнуть масса проблем со сбытом, да и с добычей тоже.
Добывать золото необязательно промышленным способом. Не нужно завозить специальное оборудование, большие шумные драги. Делать это можно тихо, как в прошлом и позапрошлом веке, а именно, просеивая песок через сито. Но нужны люди, старатели. Работа тупая, тяжелая, кропотливая. Вор Спелый имел людей, но они годились только для охраны. Честные урки работать не могут.
Петр Иванович Русов долго ломал голову, где взять рабочую силу, людей, которые будут добывать золото молча, тайно, за небольшие деньги, однако ничего путного придумать не мог.
Прииск стоял, никто его не трогал, никто не знал о нем. Он был чем-то вроде долгосрочного вклада в надежном банке. А какой банк может быть надежней глухой, непроходимой тайги?
Спелый между тем сел на несколько лет. А Петр Иванович серьезно заболел и перед смертью рассказал о прииске своему незаконному сыну Грише.
– Главное – найти людей, – говорил умирающий Русов-старший, – таких, чтобы молчали и работали. Есть старательские артели, но им надо очень много платить. Это невыгодно. К тому же через них может просочиться информация. Если решишь проблему с людьми, остальное ерунда. Но смотри, никого, кроме Спелого, не проси о помощи. Жди его. Он освободится скоро. Охрану возьмет на себя.
Идея использовать людей, прошедших специальную психическую обработку, пришла Русову-младшему не сразу. Он долго наблюдал, что происходит с людьми в сектах, понял, что именно там они становятся молчаливой, нетребовательной и надежной рабочей силой, вполне пригодной для старательского труда. Однако руководители сект – вовсе не те люди, которых можно привлекать к сотрудничеству.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.