Текст книги "Поиски красавицы Нанси"

IX

Когда королева Жанна отпустила принца Генриха и Ноэ, молодые люди направились через зал к выходу.

– Однако, – спросил Ноэ, рассеянно следовавший за Генрихом, – куда же, собственно, мы идем? Ведь нам приготовили комнаты здесь!

– Велика важность! – ответил принц. – Надо подышать свежим воздухом!

– Уж не собираетесь ли вы дышать этим воздухом в… Лувре? – спросил Ноэ улыбаясь. – Может быть, вы боитесь, что принцесса Маргарита никак не может заснуть, и хотите рассказать ей сказочку?

– Нет, – ответил принц, – я и не думаю об этом!

– Как? – удивленно воскликнул Ноэ. – Разве вы больше не любите принцессу?

– Как тебе сказать?.. Люблю, пожалуй, но в последние дни моя любовь стала более… рассудительной! Помнишь, что я говорил тебе когда-то о графине де Граммон и сказках моей бабки Маргариты Наваррской?

– А, помню и понимаю теперь! Вам уже не нужно соблюдать тайну, беречься, прятаться, и ваша любовь… – Ноэ сделал многозначительный знак рукой. – Зато, – продолжал он, – я знаю также, куда ваше высочество намеревается направить свои августейшие стопы! Наверное, улица Претр-Сен-Жермен и в особенности дом кондитера Жоделя привлекают вас в данный момент!

– Ты прав! Пойдем! Ты постоишь на часах, пока я займусь приятными разговорами!

Принц взял Ноэ под руку, и молодые люди направились к дому кондитера Жоделя.

Их путь лежал мимо кабачка Маликана, и, когда они проходили около запертых дверей кабачка, Ноэ мечтательно взглянул на них и глубоко вздохнул.

– Чего ты вздыхаешь? – спросил Генрих,

– Я подумал, что Маликан ужасный остолоп!

– Что такое? – удивленно спросил Генрих. – Ты ругаешь человека, который так искренне предан нам?

– Не «нам», а только вам!

– Полно, Ноэ, и тебе тоже!

– Ну, это, так сказать, «рикошетом».

– Да что он сделал тебе?

– Ничего.

– За что же ты ругаешь его?

– За то, что с его стороны крайне дурно быть дядей Миетты!

– Это дурно, по-твоему?

– А еще бы! У Миетты такие маленькие ножки, такие крошечные ручки, она так хороша и изящна, что могла бы свободно быть девушкой из аристократической семьи!

– Но ты и так любишь ее!

– Да, но будь у нее хоть малейшая родословная, я сейчас же сделал бы ее графиней де Ноэ!

– Ну так пусть это не стесняет тебя, дружище Амори! Как только я стану наваррским королем, я засыплю Маликана патентами на всяческие титулы!

– Для меня такая аристократия слишком свежа, принц! – ответил Ноэ, пожимая плечами.

Он снова вздохнул и молчаливо пошел далее. У начала улицы Претр принц оставил Ноэ стоять на страже, а сам пошел далее, к дому Жоделя. Казалось, что в этом доме все спало: ни луча, ни искорки света не виднелось оттуда.

«Гм… когда кондитеры спят, влюбленные бодрствуют!» – подумал принц и принялся напевать вполголоса одну из модных тогда песенок.

Пропев куплета два, он замолчал и прислушался. Через минуту после этого одно из окон нижнего этажа чуть-чуть приоткрылось. Генрих подошел ближе и совсем тихим голосом пропел третий куплет. Тогда окно открылось совсем.

– Это вы… Анри? – спросил чей-то взволнованный голос.

– Это я, дорогая моя Сарра! – ответил принц и подошел совсем близко, так что рука Сарры могла коснуться его руки.

– С вами ничего не случилось? – дрожащим голосом спросила красотка-еврейка.

– Ровно ничего. Но почему вдруг этот вопрос, милочка?

– Но ведь так поздно… Прежде вы приходили раньше…

– Что же делать? Сегодня приехала моя мать!

– Королева Жанна? – вскрикнула Сарра. – Значит, мы спасены теперь.

– Конечно спасены, особенно после того, как вам нечего бояться Рене!

– Но вы?

– О, что касается меня, то ведь я имею клятвенное обещание королевы. А потом…

– А потом, – грустно сказала Сарра, – вы женитесь на принцессе Маргарите!

– Сарра, дорогая моя Сарра, не говорите мне о Маргарите! Я люблю только вас одну!

– Нет, – ответила красотка-еврейка, – не меня следует вам любить!

– Полно!

– Дорогой принц, надо любить женщину, в руках которой ваша судьба! Надо любить ту, которая может приблизить вас к французскому трону!

– Сарра!

– Вы великодушны, милый принц, вы храбры, благородны, и я твердо верю, что вы будете королем, и великим королем к тому же. Ну а у королей свои обязанности: они не располагают собой, не смеют отдаваться лишь сердечным влечениям! А тут еще вдобавок у вас имеется полное влечение к вашей будущей жене, так к чему же…

– Но уверяю вас, дорогая Сарра, что я люблю только вас одну!

– Ну, хорошо, допустим, что вы любите нас обеих сразу… Все равно! Повторяю вам: вы должны любить лишь ее, и я, во всяком случае, сумею добиться, чтобы вы забыли меня…

– Никогда!

– Но так нужно, Анри!

– А, так нужно? Ну так я говорю вам, что, если вы станете избегать меня, я выйду из материнского повиновения, расстрою свой брак с принцессой и…

– И… ничего не добьетесь, принц! Не добьетесь потому, что я люблю вас! Если бы я не любила вас, я могла бы пожертвовать мгновенной страсти всем остальным. Но… я лучше скроюсь навсегда в монастырь… Вы этого хотите, Анри?

– Сарра!

– Но если вы согласитесь, чтобы я была лишь вашим другом, только другом и больше ничем, тогда я никуда не уеду, Анри!

Генрих только собирался было ответить Сарре, как вдруг с улицы – с противоположной тому концу стороны, где дежурил Ноэ, – послышался шум шагов быстро бегущего человека.

– До свидания… до завтра! – сказал принц.

– До свидания… до завтра! – повторила Сарра, поспешно захлопывая окно.

В этот момент принц увидел женщину, которая быстро бежала по улице, размахивая кинжалом. Думая, что это вырвавшаяся на волю сумасшедшая, Генрих Наваррский изловчился схватить ее за руку и, остановив бегущую, спросил:

– Что с вами?

– Пустите! – крикнула женщина, сопровождая свои слова нервным смехом. – Пустите! Я убила его!

– Кого? – спросил принц.

– Да его… Рене Флорентийца! – ответила женщина среди взрывов радостного смеха.

– Ноэ! Сюда! Ко мне! – крикнул принц, не выпуская женщины.

Ноэ прибежал.

– Ну да, ну да! – повторила женщина. – Я убила Рене Флорентийца минут пять тому назад, и, если вы честные люди, вы должны радоваться этому! Бежим посмотрим! – И она, схватив молодых людей за руки, бегом потащила их к Лувру.

На углу у фонаря не было никого, но на белом камне виднелись свежие капельки крови.

Х

Увидев эти кровяные пятна, принц и Ноэ внимательно посмотрели на нищую. Это была очень красивая девушка, поражавшая крупными формами. Она была почти мужского роста, но ее тело псе же отличалось пропорциональностью и гибкостью.

– Вот видишь, милая, – сказал Генрих, – ты его просто поцарапала, и он пошел своей дорогой!

– Вот это-то я никак не могу понять, – растерянно сказала нищая. – Ведь я ударила его изо всех сил и чувствовала, как клинок въедался в мясо… Да вот, смотрите! – И девушка показала молодым людям кинжал, клинок которого был еще залит свежей кровью.

– Но за что же ты его так? А? – спросил принц.

– Вы, должно быть, не знаете, кто я такая? – горделиво спросила девушка в ответ. – Я Фаринетта!

– Но это не объясняет нам…

– Ну конечно! – перебила его нищая. – Я забыла, что вы знатные господа, которые не могут знать то, что известно всякому во Дворе Чудес! Ну, так я скажу вам яснее: я вдова Гаскариля!

– Гаскариля! – в один голос вскрикнули принц и Ноэ, сразу вспомнив имя подставного убийцы Самуила Лорьо.

– Да, – горделиво подтвердила Фаринетта, – Гаскариля – акробата, Гаскариля-карманщика, Гаскариля-адъютанта Короля Цыганского, царствующего над пародом Двора Чудес! И вы понимаете теперь, почему я ненавижу Рене и почему я поклялась убить его!

– Позволь, – сказал принц. – Я понимаю, что ты должна оплакивать Гаскариля и хочешь мстить за его смерть. Но почему же ты считаешь виновным Рене?

– А, так вы не знаете, как это было? Ну так пойдемте вот туда, к мосту, и я все расскажу вам!

Фаринетта снова взяла молодых людей за руки и повела их к ближайшему мосту Шанж.

Там, присев на балюстраду, она принялась рассказывать:

– Гаскариль был отчаянным смельчаком, а потому нередко попадался в лапы полиции. Когда он попался в последний раз, весь Двор Чудес был уверен, что моему миленькому опять удастся выпутаться. Но вот нас поразила страшная весть: главный судья приговорил Гаскариля к повешению и казнь должна скоро состояться. Меня эта весть почти убила, но товарищи принялись надо мной смеяться. Они уверяли, что Гаскариль малый не промах и сумеет посмеяться даже над приговором главного судьи. Их уверения успокоили меня, и я даже принялась по просьбе Короля Цыганского танцевать у костра с Герцогом Египетским. И вдруг во Двор входит разбитый параличом Фильер, бросает костыли, присаживается у огня и говорит: «Там, у ворот, тебя ждет какой – то судья. Он говорит, что пришел от Гаскариля». Сначала я даже верить не хотела, но потом все-таки пошла к воротам. Уж очень мне казалось странным, что судья рискнет прийти в такое место, как Двор Чудес! Оказалось, что это пришел сам президент Ренодэн. Показывая мне сережку Гаскариля, он сказал: «Красавица! Гаскариль может спастись, если сделает так, как советую ему я. Но он сомневается, колеблется и хочет посоветоваться с тобой. Как это ни трудно, но я устрою вам свидание. Пойдем со мной!» «Но как? Почему? В чем дело?» – крикнула я с радостью и недоумением; я боялась, не вижу ли я всего этого во сне, так как уж очень необычно и странно было это появление судьи с вестью о возможном спасении моего дружка и притом в тот самый момент, когда мы с Королем Цыганским как раз говорили об этом! «По дороге я объясню тебе все, – ответил судья, – а сейчас нельзя терять ни одной минуты! Пойдем!» Действительно, по дороге Ренодэн подробно и добросовестно объяснил мне, что Гаскарилю предлагают взять на себя вину негодяя Рене, что за эту услугу мы с Гаскарилем получим по кругленькой сумме, а кроме того, королева прикажет Кабошу повесить моего дружка лишь для вида. Но Гаскариль колеблется принять это предложение: он боится, чтобы я, Фаринетта, не устроилась с кем-нибудь другим на выхлопотанные им для меня деньги. «Как он только мог подумать это! – крикнула я. – – Ведь я люблю его и не изменю ему ни живому, ни мертвому! Но вот что он вам не верит, в этом он совершенно прав! Мы не привыкли к щедрости и великодушию судей!» «Глупенькая! – , ответил мне Ренодэн. – При чем здесь моя щедрость или великодушие? Неужели ты не понимаешь, что мне самому нет никакого дела до мессира Рене, и если я взялся за переговоры с Гаскарилем, то лишь во исполнение приказания высоких особ? Обещания даю не я; я лишь передаю их! Так что при чем здесь я?» «А! – сказала я. – Значит, вы даже не можете ручаться…» «Я могу ручаться только за самого себя, – перебил он меня. – Поэтому, я ручаюсь тебе, что королева выразила мне согласие помиловать Гаскариля, и Рене будет известно, кто выручил его. Ты знаешь, каким влиянием пользуется Рене у королевы. Неужели ты думаешь, что он не сделает такого пустяка для спасения жизни человеку, которому он обязан своей жизнью?» «Ну, от Рене трудно ждать благодарности! – заметила я. – Это такое чудовище, каких не найдется среди самых отчаянных головорезов Двора Чудес». «В этом ты права», – холодно сказал судья. «Значит, и вы сомневаетесь?» – крикнула я. «Я не сомневаюсь лишь в одном, – ответил Ренодэн, – и вот в чем: если Гаскариль не возьмет на себя убийства на Медвежьей улице, он во всяком случае будет повешен, если же возьмет, ты во всяком случае получишь деньги, а Гаскариль, может быть, и не будет повешен. Пойми: будет смешно, если я, незначительный судья, стану ручаться за верность слова такой высокой особы, как королева. Ее сан сам должен служить ручательством. Если же я искренне советую Гаскарилю взять на себя вину Рене, то потому, что вижу в этом единственный шанс к спасению. Вот и все! Однако мы пришли. Помни: я привел тебя для очной ставки с Гаскарилем по делу об ограблении суконщика Пистоле на улице Святого Николая. Подробности никто не будет спрашивать». Ренодэн ввел меня в маленькую комнатку, где я имела возможность пораздумать над его словами. Должна признаться, что его доказательства произвели на меня большое впечатление. Конечно, очень возможно, что Гаскариля обманут; но ведь ему все равно не отвертеться от виселицы, а если он откажется взять на себя вину, то его уж наверное повесят – из безопасности, чтобы он не болтал, и в отместку. Да и трудно поверить, чтобы высокие особы оказались такими вероломными предателями! Словом, когда Гаскариль вошел ко мне в комнатку, я сделала все, чтобы убедить его согласиться на предложение Ренодэна. Я поклялась ему, что останусь верной ему и что, если его обманут, мы – все население Двора Чудес – отомстим за него! Вернувшись на Двор Чудес, я рассказала товарищам обо всем, что произошло. Они были очень рады принесенному мною известию и заявили, что не допускают возможности обмана. Это окончательно уничтожило во мне всякие сомнения, и мы очень весело провели этот вечер в танцах и пиршестве. На другой день после этого я мирно разговаривала с Королем Цыганским; вдруг вбежал, задыхаясь, герцог Египетский и крикнул: «Ребята! Гаскариля повели вешать! Пойдем скорее! Вот-то будет потеха! Гаскариль – парень веселый и, наверное, доставит нам этой комедией несколько веселых минут!» Мы побежали на Гревскую площадь и попали туда как раз в тот момент, когда Кабош надевал Гаскарилю петлю на шею. Я невольно закрыла глаза, когда палач столкнул его с помоста и Гаскариль принялся извиваться в воздухе. Однако мои товарищи смеялись и уверяли, что Гаскариль отлично разыгрывает роль повешенного. Каков же был наш ужас, когда через час веревку с неподвижно висевшим Гаскарилем опустили на землю и мы убедились, что мой несчастный дружок был повешен самым настоящим образом. Я в отчаянии бросилась к Ренодэну. Он встретил меня с совершенно спокойным лицом; но каковы же были его испуг, изумление, гнев, когда он узнал, что обещание не было сдержано!

– Мерзавец! – буркнул Ноэ, но принц сейчас же дернул его за рукав: не в их интересах было разоблачать Ренодэна и тем ослаблять ненависть Фаринетты к Рене – ненависть, которая могла быть крупнейшим козырем в их игре!

– И тогда он прямо сказал мне, что это дело рук Рене! – продолжала Фаринетта. – Ведь до признания Гаскариля палачу ничего не говорили. А вдруг Гаскариль в последнюю минуту раздумает? Поэтому сам Рене должен был сказать Кабошу от имени королевы, чтобы Гаскариля пощадили. Он не сделал этого! И я в присутствии всего Двора Чудес поклялась, что жестоко отомщу негодяю Рене за смерть своего возлюбленного, а товарищи поклялись помогать моей мести каждый раз, когда я этого потребую. Но я хотела собственноручно наказать мерзавца. И вот…

– И вот это тебе не удалось! – сказал принц. – Очевидно, рана этого Флорентийца оказалась неопасной, и он спокойно отправился к себе домой!

– А! – зарычала Фаринетта. – Ну, так я пойду туда и там прикончу его!

Но принц схватил ее за руку и, удержав на месте, сказал ей:

– Послушай, красавица! Мы оба тоже жаждем отомстить Рене, так как и нам он тоже причинил много зла. Поэтому я хочу удержать тебя от поступка, который не может быть удачным. В дом к Рене ты не попадешь, а если и подстережешь его вторично, то теперь он уже знает тебя и сумеет принять свои меры. И ты не только не отомстишь ему, но еще сама пострадаешь ни за грош! Нет, милая, откажись от кинжала; это слишком грубое и недостаточное оружие в данном случае!

– А вы придумали что-нибудь лучшее? – злорадно спросила Фаринетта.

– Может быть, – ответил принц, – и если ты согласишься повиноваться мне…

Фаринетта внимательно посмотрела на принца, после чего сказала с наивным обожанием:

– Вы красивы и молоды, ну а красивые молодые люди редко бывают лицемерными. А вы не лжете мне?

– Клянусь, нет! – ответил принц.

– Ну что же, – после недолгого колебания сказала нищая, – я готова поверить вам и сделаю все, что вы прикажете мне!

– Вот и отлично! – воскликнул принц. – А теперь пойдем за нами: мы постараемся подсмотреть сквозь щелочку ставен лавочки Рене, не там ли он!

Они отправились к мосту Святого Михаила и еще издали увидали, что сквозь ставни виднеется свет. Подойдя к самой лавочке и заглянув в щелку, они увидели, что Рене, бледный как смерть, лежит на кровати Годольфина, а Паола старательно промывает ему рану, нанесенную Фаринеттой.

– Что это за женщина? – спросила Фаринетта.

– Это его дочь Паола, – ответил Генрих.

– А! Теперь я знаю… – сдержанным шепотом прорычала нищая, – теперь я знаю, чем больнее всего отомстить этому негодяю!

XI

Ударяя Рене кинжалом, Фаринетта в ярости размахнулась с такой силой, что Флорентинец рухнул как пласт на землю. Он пролежал некоторое время недвижимо, не понимая, что, собственно, случилось с ним и как могла женщина решиться нанести ему удар кинжалом. Уж не приснилось ли ему все это? Но кровь, бежавшая из раны, доказывала реальность всего происшедшего, и тогда Рене вдруг почувствовал безумный страх – страх умереть, словно собака, на улице. Он собрал все свои силы, встал и, пошатываясь, направился домой. Не раз случалось ему падать, но он снова вставал и упорно шел все дальше и дальше. Так добрался он до моста Святого Михаила. У дверей своей лавочки он лишился чувств и успел только крикнуть, падая на землю. На этот крик выбежали Паола и Годольфин; они подняли Рене и внесли его в лавочку.

Через несколько минут парфюмер пришел в себя.

– Боже мой, отец! – воскликнула тогда Паола. – Что случилось?

– Какая-то незнакомая женщина ударила меня кинжалом, когда я подавал ей милостыню! – ответил Рене.

– Женщина? – пробормотала Паола. – Как это странно!

Рене приказал зажечь две свечки и подать ему стальное зеркало, висевшее в лавочке над конторкой. С помощью этого зеркала он исследовал свою рану и затем сказал: – Кинжал скользнул вбок; порезаны только верхние покровы, но ни один важный сосуд не задет. Поди в мою лабораторию, – обратился он к Годольфину, – и принеси с этажерки бутылку с жидкостью темно – зеленого цвета, а ты, Паола, найди корпию и приготовь перевязку!

Паола промыла рану отца, наложила сверху корпию, смоченную принесенным Годольфином составом, перевязала руку, и Рене немного забылся. Его забытье перешло в сон, и, когда он снова открыл веки, был уже полный день.

Паола и Годольфин сидели у его изголовья.

– Как ты себя чувствуешь, папочка? – ласково спросила дочь. – Не переменить ли перевязки?

– Перемени! – ответил Рене.

Паола сняла перевязку и промыла рану с опытностью присяжного хирурга.

– Так! – сказал парфюмер, снова осмотрев рану в поданное ему зеркало. – Кровь остановилась, и рана скоро зарубцуется. Вообще я отделался настолько легко, что могу сегодня же отправиться в Лувр!

– Неужели ты опять уйдешь? – с досадой сказала Паола.

– А ты этого не хочешь? Почему?

– Во-первых, я боюсь, как бы рана опять не открылась; во-вторых, я уже давно жду случая поговорить с тобой… по секрету! – договорила она, кидая взгляд на Годольфина.

– Ну что же! – ответил парфюмер. – Годольфин, отправляйся в Лувр и добейся свидания с королевой Екатериной. Ты скажешь ей, что я прошу дать тебе коробку для перчаток, которую она получила недавно от своего племянника, герцога Медичи.

Годольфин вышел.

Тогда Рене сказал:

– Теперь говори, дочка!

Паола уселась около кровати и сказала:

– Помнишь ли, папочка, как ты нашел меня на площади Сен – Жермен-дЮксерруа в ужасном состоянии? Ты обещал тогда отомстить за меня, но… до сих пор не сдержал обещания.

– Я сдержу это обещание скорее, чем ты думаешь, – сказал Рене, – но для этого ты должна поступить так, как я скажу!

– Говори, отец!

– Я должен предупредить тебя: то, что я скажу сейчас, может показаться тебе чудовищным, невозможным, но поверь, что так нужно для торжества мести.

– Говори, отец, я готова на все!

– Ну так слушай! Сегодня же вечером ты вернешься в Шайльо, в тот самый дом, куда укрыл тебя твой Ноэ. Вернувшись туда, ты напишешь ему или дашь знать на словах, чтобы он приехал, и тогда упадешь ему на грудь, сказав: «Амори! Спаси меня от моего отца! Я люблю тебя!» Ноэ будет тронут твоим раскаянием и любовью, а так как ты изобразишь перед ним преследуемую женщину, то он постарается освободить тебя от моей тирании и поместит тебя в более безопасное место, чем Шайльо. Ну а какое место покажется ему безопаснее, чем отель Босежур, где живет ныне королева Жанна?

– Ну, и что же затем? – спросила Паола.

В этот момент послышался шум шагов Годольфина.

– Я доскажу тебе потом, дочь моя! – сказал Рене и обратился к входившему Годольфину с вопросом: – Ну, принес? Отлично! Теперь одень меня!

Годольфин одел Рене.

Парфюмер встал без особых страданий и обратился к дочери и своему помощнику:

– Теперь идите со мной в лабораторию! Опираясь на плечо Паолы и поддерживаемый под руку Годольфином, Рене поднялся в лабораторию.

Там он уселся в кресло и сказал Годольфину:

– Возьми вот ту склянку и брось ее на пол!

– Но ведь она разобьется!

– Вот это именно мне и нужно!

Годольфин стукнул склянку об пол, и она разбилась в мельчайшие дребезги. Тогда Рене открыл коробку с перчатками и достал оттуда первую попавшуюся ему пару. Годольфин принес ему клей и кисточку, Рене взял кисть, макнул ее в клей и затем опустил в стеклянные осколки. Затем он ввел кисточку во внутренность одной из перчаток и сказал Паоле:

– А теперь достань вон оттуда с полки маленькую стеклянную коробочку… вот эту самую! Отлично! Теперь осторожно возьми ложечкой немного порошка, содержащегося в ней, и насыпь его в перчатку! Вы оба должны стать моими соучастниками!

– Вашими соучастниками? – вскрикнул Годольфин.

– Да! Осколки стекла приклеются к перчатке и расцарапают руку при надевании. Таким образом порошок, представляющий собой очень тонкий яд, войдет в кровь!

Рене сопровождал свои слова веселой улыбкой, а молодые люди с изумлением переглянулись, мысленно спрашивая себя, кто та женщина, которую Рене хочет отравить.