Текст книги "Поиски красавицы Нанси"

XX

—Ну-ка, посвети нам! – сказал Крильон своему конюшему. Рене по-прежнему стоял в полном оцепенении, не зная, как объяснить случившееся с ним.

– Милейший Рене, – сказал ему герцог, – вы знаете, что если я возьмусь стеречь кого-нибудь, то от меня не убежишь! Поэтому следуйте за мной добровольно: сопротивление ни к чему не приведет! Ведь я пришел к вам в лавочку со специальной целью взять вас за шиворот и отвести сюда. Но ваше горе тронуло меня, и я там, на месте, ничего не сказал вам. Все же можете не беспокоиться: пока вы будете под арестом, я постараюсь найти вашу дочь.

– Под арестом? – крикнул Рене, обретший наконец дар слова. – Но в чем же обвиняют меня?

– Ровно ни в чем, – ответил Крильон. – Смотрите на это как на мой каприз, если угодно, но я твердо решил продержать вас пару дней в созерцательном уединении. Ну-с, пожалуйста, сударь, наверх! Фангас, помоги господину Рене подняться!

Конюший подхватил парфюмера под руку и повлек наверх. В верхнем этаже Фангас толкнул одну из дверей, и Рене очутился в убого обставленной комнате, все украшение которой составляли довольно неприглядное ложе, простой деревянный стол и несколько жестких стульев.

Здесь герцог сказал Фангасу:

– Помни, что ты отвечаешь мне головой за этого человека!

– Ваша светлость может спать спокойно, – ответил конюший.

– Ну, спать-то мне, положим, некогда, – возразил герцог, – мне нужно сначала выручить дочь этого господина. Покойной ночи! – И герцог ушел, оставляя Рене наедине с Фангасом.

– Ну-с, господин Рене, – сказал конюший, – не хотите ли прилечь?

– Нет, милый мой, – ответил Рене, в голове которого зародились коварные планы, – я так беспокоюсь за участь своей несчастной дочери, что все равно всю ночь не мог бы сомкнуть глаз.

– Может быть, вы хотите кушать?

– Нет. Но пить мне очень хочется.

– Отлично. Так я сейчас принесу бутылочку хорошего вина. Ведь у самого короля нет такого вина, как у герцога!

Фангас вышел, тщательно заперев за собой дверь. Через несколько минут он вернулся с громадной глиняной флягой, горлышко которой было тщательно засмолено. Он поставил флягу на стол, откупорил и разлил вино по принесенным двум кружкам.

– Однако! – сказал Рене, попробовав вино. – Этот мускат действительно великолепен, и я сомневаюсь, чтобы у короля нашелся такой. Должно быть, герцог Крильон очень богат, если у него водится такое винцо?

– Ну, богатым его назвать нельзя, а так себе – ни шатко ни валко…

– Во всяком случае, жить ему есть с чего и, наверное, он по – царски награждает своих слуг.

– Ну, это как посмотреть! Вот я, например, уже немолод, а не скажу, чтобы моя мошна была набита чересчур туго. Хотелось бы мне накопить столько, чтобы купить себе небольшой домик с хорошим виноградником где-нибудь в Провансе, но ведь на это нужно по крайней мере тысячу пистолей.

– Разве это уж такое недостижимое желание? – прервал его Рене.

– Как для кого, – вздохнул Фангас, – а мне где взять такую уйму деньжищ?

– На то существуют добрые люди!

– Да какой же добрый человек даст мне такую большую сумму?

– А хотя бы я например!

– С какой стати вы будете одаривать меня?

– Я достаточно богат, чтобы не стесняться какой-нибудь тысячей пистолей, и если кто-нибудь услужит мне…

– А чем бы я мог услужить вам?

– Да сущими пустяками!

– Господи, да я готов сделать для вас все, что могу! Домик – с виноградником! Подумать только! Что нужно сделать для этого? Приказывайте!

– Ну, посудите сами! Ведь эта постель довольно-таки жестковата…

– Так за этим дело не станет! Я сейчас же схожу и принесу вам тюфяк. Герцог Крильон – очень добрый человек и, наверное, не рассердится на меня за то, что я сделаю ваше ложе несколько мягче.

– Но дело-то в том, что моя кровать дома… очень мягка! Зачем вам хлопотать с матрацем, когда можно устроиться гораздо проще!

– То есть отпустить вас домой?

– А хотя бы и так! Подумайте только: домик с виноградником… Если прибавить сюда еще небольшую сумму на первое обзаведение…

– Очень заманчиво, что и говорить! Жаль только одного: герцог приучил меня так слепо повиноваться ему, что мне придется презреть и домом, и виноградником, и суммой, необходимой на обзаведение. Очень жаль, что приходится упускать такой редкий случай, ну да что поделаешь? Единственное, что я могу сделать для вас, это не оставлять вас одного, чтобы вам не было слишком скучно. Если хотите, я буду рассказывать вам свои приключения.

– Благодарю вас!

– А может быть, вы предпочтете партию-другую в кости? – предложил Фангас.

– А! – сказал Рене, осененный неожиданно мелькнувшей мыслью. – Вы любите играть, господин Фангас?

– Я провансалец, – просто ответил конюший, а затем вытащил из кармана стаканчик для игральных костей, кости и кошелек, в котором было не более двенадцати пистолей, и произнес: – Тут все мое состояние; как видите, этого еще недостаточно для приобретения дома, о котором я мечтаю.

Не отвечая ничего, Рене достал из кармана свой кошелек. Сквозь стальные кольца этого туго набитого кошелька виднелись новешенькие золотые экю.

– Эге, – сказал Фангас. – А что, если я выиграю все эти желтенькие монетки? Это будет недурненьким фондом для приобретения домика, а?

– Это будет, во всяком случае, очень ловко с вашей стороны, – ответил Рене, а сам подумал: «Стоит мне выиграть у тебя твои десять-пятнадцать пистолей, и ты в моих руках!»

Фангас достал из кармана пистоль и бросил его на стол, Рене сделал то же самое.

– Приступим! – сказал Фангас, сверкающий взор которого был как бы прикован к наполненному золотом кошельку парфюмера.

В то время как Рене старался тем или иным путем склонить Фангаса на измену своему господину, герцог Крильон шел по направлению к Двору Чудес. У входа в эту главную квартиру армии воров и грабителей стоял часовой, который хотел преградить путь незнакомому пришельцу, но герцог ударил его шпагой плашмя и довольно грозно крикнул:

– Дорогу!

Часовой невольно подался в сторону, свистнув, однако, в имевшуюся у него сторожевую свистульку. Не обращая ни на что внимания, герцог спокойно пробирался вперед к большому огню, у которого беззаботно танцевали обитатели Двора Чудес.

Свисток нарушил их веселье, и добрый десяток рослых молодцов, бросившись к герцогу, моментально окружил его сплошным кольцом.

– Прочь, дурачье! Дорогу! – повелительно крикнул им герцог, сильным толчком разрывая этот живой круг. Поблизости стояла хорошенькая ночная фея; Крильон спокойно взял ее за подбородок и, не обращая внимания на злобное рычание толпы, сказал:

– А знаешь ли, ты очень недурна, милочка!

– Да кто вы такой, черт возьми? – крикнул какой-то оборванец. – Кто вы такой, чтобы сметь так нагло лезть прямо ко мне. Королю Цыганскому?

– Я Крильон, – просто ответил герцог.

Услыхав это имя, Король Цыганский сорвал с себя шляпу, и все остальные обнажили головы. В то время имя Крильона пользовалось во Франции такой же популярностью, как за шестьдесят лет до этого имя Баяра. Это имя было синонимом храбрости, честности и порядочности. Крильон уже при жизни стал легендарным героем, и его имя было полно таким обаянием, что даже этот низкий сброд не решился бы коснуться славы и гордости Франции.

Заметив произведенное им впечатление, Крильон вложил шпагу в ножны и сказал:

– Здравствуйте, ребята!

– Ваша светлость, – сказал Король Цыганский, – между нами вы в полной безопасности, и если мы можем быть чем-нибудь полезными вам, то приказывайте!

– Я хотел бы получить от вас маленькую справочку. Среди вас был воришка по имени Гаскариль – славный парень, которого повесили из-за подлеца Рене!

– Да здравствует Крильон! – неистово заорали обитатели Двора Чудес в ответ на эту фразу: ведь они дали Фаринетте клятву помочь ее мести Рене и от души ненавидели последнего.

– Так вот, – продолжал герцог, – насколько я знаю, у Гаскариля была подруга. Ее звали… звали…

– Фаринетта! – подсказал сразу десяток голосов.

– Ах так? Фаринетта? Отлично! Ну, так мне необходимо повидать ее. Где она живет?

– На улице Гран-Хюрлер, – ответил Король Цыганский. – Да вот мой адъютант. Герцог Египетский, сведет туда вашу светлость!

– Черт возьми! – ответил Крильон смеясь, – какая честь ожидает эту грязную, темную улицу: по ней будут идти два герцога сразу!

Когда Шмель взвалил на плечи бесчувственное тело Паолы, Фаринетта приказала отнести девушку к себе на квартиру. Читатель уже знает, что Фаринетта жила на чердаке дома суконщика Трепа на улице Гран-Хюрлер. Трепа был в оживленных сношениях с Двором Чудес, так как скупал там краденые вещи и при случае укрывал преследуемых полицией грабителей. Кроме того, он не брезговал всякими другими удобными случаями набить себе мошну, но делал это так искусно, что еще ни разу не попадался в лапы правосудия. Его дом был вне всяких подозрений, и потому-то Фаринетта считала свой чердак лучшим местом для содержания дочери Рене.

Все время, пока процессия двигалась к квартире Фаринетты, вдова Гаскариля наблюдала за своими сообщниками. Она заметила, что их взгляды с пламенной страстью впивались в красавицу итальянку, и услыхала, как Одышка шепнул Волчьему Сердцу, что Шмель должен считать себя очень счастливым от выпавшей ему чести держать в своих объятиях такое красивое тело.

Когда они поднялись на чердак и Шмель по приказанию Фаринетты положил бесчувственную итальянку на связку соломы, заменявшую Фаринетте кровать, вдова Гаскариля обратилась к своим мрачным сообщникам со следующими словами:

– Помните ли вы, молодцы, что вы веревкой, удавившей Гаскариля, поклялись мне беспрекословно слушаться и повиноваться мне?

– Помним! – угрюмо ответили все трое.

– А помните ли вы, что субъект, осмелившийся нарушить такую священную клятву, навсегда изгоняется со Двора Чудес и что наш покровитель – дьявол – жестоко отомстит вероломному? Помните? Ну, так скажу вам: я сразу заметила, что красота этой итальянки вскружила вам голову и вы уже готовы нарушить данную мне клятву. Вы напоминаете мне трех рослых собак, очень голодных и видящих вкусный кусок мяса. Собаки хотели бы полакомиться, но их сдерживает цепь. Эта цепь – мое требование, чтобы вы стерегли эту девушку и не причиняли ей никакого зла. И вы должны исполнить мое требование, пока я сама не разорву сдерживающей вас цепи!

– К чему было похищать ее тогда! – недовольно буркнул Волчье Сердце.

– Я сделала это по желанию очень высокопоставленной особы, которая обещала мне за это отомстить Рене. Больше я вам ничего не объясню. Помните: вы обязаны мне беспрекословным повиновением!

В этот момент Паола открыла глаза и простонала:

– Где я?

– У меня, – ответила Фаринетта.

– Но я не знаю вас!

– Зато я знаю тебя! Ты дочь Рене Флорентинца, убившего моего возлюбленного, и за это я вымещу подлость твоего отца на тебе!

– Пощадите! – крикнула Паола заливаясь слезами. – Разве я виновата, что мой отец делает зло? Ведь я сама никому зла не сделала!

– Каждый мстит как умеет и может, – ответила Фаринетта, пожимая плечами. – Но не волнуйся, сегодня тебе еще не грозит ничего! – Она остановилась, прислушиваясь к какому-то шуму, а затем, выглянув в окно, сказала: – Батюшки! Суконщик ведет сюда Герцога Египетского с каким-то чужим дворянином. В чем дело?

Вскоре лестница на чердак заскрипела, и в комнату вошел адъютант Короля Цыганского с герцогом Крильоном.

Увидав его, Паола отчаянно закричала:

– Боже мой! Ваша светлость! Спасите меня! Помогите! Крильон посмотрел на Фаринетту и ее мрачных помощников и сказал:

– Что вы хотите делать с этой девушкой?

– Она моя! – ответила Фаринетта.

– Она наша! – хором подхватили остальные.

– Вы жестоко ошибаетесь! – надменно возразил герцог Крильон.

– Позвольте, ваша светлость, – вмешался Герцог Египетский, – что это вы собираетесь делать?

– Что за вопрос? – надменно кинул ему Крильон.

– Нет, это не годится! – продолжал тот. – Если бы я знал, что вы замышляете дурное против Фаринетты, я не привел бы вас сюда. Но все равно лучше откажитесь от вашей затеи. Нас много, и мы не допустим, чтобы у Фаринетты вырвали ее законную добычу!

– Дурак! – спокойно ответил неустрашимый герцог. – Ведь меня зовут Крильон!

– Вот именно! И потому вы, ваша светлость, не будете вмешиваться в происходящее здесь! – сказал какой-то голос сзади герцога.

Крильон с удивлением оглянулся и увидал кабатчика Маликана.

– Тебе-то что нужно здесь? – удивленно спросил его герцог.

– Я явился сюда для того, чтобы убедиться, находится ли здесь Паола, – ответил кабатчик. – Это мне поручено человеком, против воли которого вы, должно быть, не пойдете, ваша светлость!

Сказав это, Маликан показал Крильону кольцо принца Генриха, и все более и более терявшийся герцог лишь изумленно развел руками, не зная, что ему сказать.

А Маликан между тем нагнулся к уху Крильона и шепнул:

– Фаринетта действует по приказанию принца. Паола является заложницей. Рене должен узнать, что, если случится что-нибудь плохое с его близкими, это отзовется на Паоле!

– Теперь понимаю! – буркнул Крильон и, не давая себе труда объяснить остальным участникам этой сцены причину такой быстрой перемены фронта, повернулся и бросился бежать с чердака так, как до сих пор бегали лишь враги от самого герцога.

Между тем Маликан сказал Паоле:

– Сударыня! Каждую ночь я буду навещать вас, пока не случится несчастья с кем-нибудь из тех, кого ненавидит ваш отец, и, до тех пор пока я буду приходить сюда, с вами не случится ничего худого!

Сказав это, Маликан ушел.

Тогда Фаринетта обратилась к Одышке, Волчьему Сердцу и Шмелю:

– В ту ночь, когда этот человек не придет сюда, я порву сдерживающую вас цепь и дочь Рене будет отдана в вашу власть!

Паола поняла, что она погибла, так как вспомнила о перчатках, отравленных ее отцом. И в то время как сообщники Фаринетты плотоядно облизывались, итальянка снова упала в обморок.

XXI

Невозможно описать тот ад, который поднялся в душе Крильона при словах Маликана. Он бежал по улицам, словно за ним гнался целый легион демонов, и думал горькую думу. Ведь он дал клятву Рене, что вырвет Паолу из рук сообщников Фаринетты. Пусть Рене – негодяй, но слово дворянина должно оставаться нерушимым, кому бы оно ни давалось – королю или палачу, все равно! Он, Крильон, еще никогда не нарушал своего слова…

Но как же быть теперь, когда слово дано, а сдержать его нельзя?

Крильона не остановило бы то, что освобождение Паолы шло против интересов принца Генриха. Действительно неустрашимый, он не побоялся бы пойти даже против самого короля. Но ведь он дал слово принцессе Маргарите постараться обезопасить принца и его близких от покушений со стороны Рене. Паола как заложница отлично гарантировала эту безопасность, и ее освобождение было бы равносильно нарушению данного принцессе слова. Так как же поступить, если в обоих случаях он все равно нарушал данное слово?

Правда, слово, данное принцессе, имело право первенства. Поэтому Крильон и отказался от намерения сдерживать слово, данное Рене. Но как пережить невозможность сдержать последнее?

В этом хаосе чувств Крильон дошел до своего дома.

На его стук вышел Фангас с лампой в руках.

– Что с вами, ваша светлость? – спросил испуганный конюший. – Вы так бледны!

– Проводи меня наверх! – хмуро сказал Крильон. Когда он вошел в комнату, служившую временной тюрьмой Флорентийца, его взорам представилось довольно необычайное зрелище. Посредине комнаты за столом сидел Рене; на стене красовались три огромные фляги вина, из которых две были совершенно пусты, а третья – наполовину. Среди фляг и кружек герцог увидал игральные кости и стакан для них. Около Рене виднелась кучка красных бобов. У места, где сидел Фангас, бобы покрывали два кошелька – его собственный и Флорентийца.

Рене был очень бледен, его потускневший взор выдавал сильгейшее опьянение.

– Что это значит? – удивленно спросил герцог.

– Да видите ли, ваша светлость, – ответил конюший, – господину Рене не хотелось спать, а захотелось утолить жажду. Вот я и подумал, что ваша милость не будет сердиться, если я угощу его стаканом вина…

– Ты называешь это «стаканом»? – сказал герцог, указывая на монументальные фляги.

– У него была очень сильная жажда!

– И у тебя тоже?

– О, я пил только для того, чтобы поддержать ему компанию!

– Допустим. Далее?

– Вашей милости известно, что господин Рене очень богат. Вот я и рассказал ему, что мне давно хочется купить себе домик с виноградником, да денег все нет. Рене и предложил мне столько денег, чтобы я мог купить себе отличное поместье где-нибудь около Авиньона!

– Однако он очень щедр, – заметил Крильон. – А что он хотел взамен?

– О, сущих пустяков: чтобы я отпустил его домой спать! Крильон расхохотался.

– А ты предпочел отказаться от дома с виноградником?

– Ну вот еще! Конечно нет. Только, не желая получать деньги даром, я предложил господину Рене сыграть со мной в кости. Ну и не повезло же ему, бедняге, надо сказать!

– Ты много выиграл?

– А вот судите сами, ванта светлость! Сначала мы начали играть очень скромно, но господин Рене – горячий игрок, и если он проигрывает, то удваивает и учетверяет ставки. В самом непродолжительном времени его кошелек перешел ко мне. Тогда я принес сотню бобов и дал их Рене. Мы условились, что каждый боб будет стоит пистоль…

– И ты все это выиграл?

– О, уже давно! Затем мы повысили стоимость боба до двух, четырех, десяти пистолей… Наконец…

– Ну, наконец?

– Теперь каждый боб стоит тысячу пистолей!

– Черт возьми! – вскрикнул герцог. – Но вы разорены, милейший Рене!

– Такое несчастье бывает раз в тысячу лет, – заметил Фангас, тогда как Рене лишь бессмысленно заморгал в ответ на слова герцога. – Ваша светлость разрешит нам продолжать?

– Как, разве тебе еще не хватает выигрыша на покупку дома?

– Нет, хватает, но я переменил решение. Я решил отправиться в Рим, повидать папу и… попросить его продать мне свой авиньонский замок, в котором он уже давно не живет!

Герцог хохотал до одышки.

– Да ну же… играть! – невнятно пробормотал пьяный Рене.

– Постой-ка! – сказал герцог, которому пришла в голову странная, но блестящая мысль. – Я буду играть за тебя, Фангас!

– О, ваша светлость, – огорченно заметил Фангас, – это изменит полосу…

– Дурак! – сказал герцог, кидая на стол свой кошелек. – Неужели герцог Крильон проиграет там, где его конюший выигрывает?

Крильон взял в руки стакан с костями и сказал Рене:

– Ставлю вам тысячу ливров!

– Идет! – ответил Рене, совершенно подпавший под власть демонов игры и вина.

– А вы, со своей стороны, поставите ту клятву, которую я дал вам недавно!

– Клятву? Какую клятву? – пробормотал Рене. – Не помню клятвы!

– Да это не важно, помните вы или нет, – нетерпеливо сказал Крильон. – Вы только играйте. Если я проиграю, вы получите тысячу ливров. Если я выиграю, я буду свободен от данного вам обещания!

– Идет! – ответил Флорентинец, после чего взял из рук герцога стакан, кинул кости и, взглянув на них, с торжеством сказал: – Семь!

– Господи! – с отчаянием крикнул Фангас. – У него никогда еще не было семи во весь вечер! Крильон пожал плечами и сказал:

– Сейчас увидишь, глупое животное! Он бросил кости в свою очередь.

– Восемь! – сказал он. – Я выиграл!

– Браво! – крикнул восхищенный Фангас.

– Хороший удар… очень хороший удар! – пробормотал Рене, положив голову на руки, и… заснул, сраженный волнением и хмелем.

Крильон встал, потянулся с довольным видом и сказал:

– Черт возьми! Я буду отлично спать в эту ночь теперь! Знаешь ли ты, Фангас, что я чуть-чуть не обесчестил себя?

Герцог взял свечу и отправился в свою комнату. Фангас взял Рене на руки и отнес его на кровать. Затем он собрал кошельки и бобы и пробормотал:

– Я с пользой провел этот вечер. Рене заплатит мне за бобы или я превращу его в отбивную котлетку!

XXII

На другое утро Крильон первым делом осведомился у Фангаса, что поделывает Рене.

– Он еще спит, – ответил конюший. – Ведь он очень много выпил вчера.

– Ну что же, тем лучше, – сказал Крильон, – легче будет стеречь его!

– Ну, этот чудак и так не убежит от нас, ваша светлость!

– Надеюсь, – ответил герцог и тотчас же направился в Лувр. Он осмотрел посты и наряды и затем поднялся к королю; последнего он застал за завтраком в обществе трех лиц: принцессы Маргариты, принца Наваррского и Пибрака.

– А вот и Крильон! – сказал король.

– Ваш слуга, государь!

– Здравствуй, Крильон. Ты завтракал?

– Нет еще, ваше величество!

– Так не хочешь ли позавтракать с нами? – предложил король.

– С большим удовольствием, государь!

– Молодец этот Крильон, – сказал Карл IX. – Он всегда готов ко всему, и за стол он так же сядет в любое время, как в любое время ринется в бой.

Крильон сел за королевский стол. Маргарита многозначительно посмотрела на герцога, и он ответил ей тоже многозначительным взглядом. Но как ни мимолетен был этот обмен многозначительными гримасками, король успел подметить их.

– Эге! – сказал он. – Кажется, у Марго имеются секреты с Крильоном!

– Возможно! – ответила принцесса улыбаясь.

– Гм! Гм! – закашлялся Крильон.

– Но ввиду того, что я – король и что от короля секретов не бывает, то…

– То ваше величество желает узнать, в чем тут дело? – спросил Крильон.

– Вот именно!

– Ну что же, – сказала принцесса, – я сама расскажу королю все.

– Рассказывай, сестричка!

– Представьте себе, государь, что, за исключением герцога Крильона, все придворные страшно боятся Рене…

– Как? – сказал король. – Так при дворе еще занимаются Флорентийцем?

– Не меньше, чем прежде, государь! – смеясь, подтвердил Генрих.

– Ну а я, – продолжала принцесса, – опасаясь, чтобы Рене опять не подложил мне палок в колеса моего супружества, поручила герцогу «изъять из обращения» господина Рене!

– Что такое? – с удивлением спросил король.

– Я попросила герцога похитить Рене и запереть его на несколько дней в верном месте, пока мое бракосочетание не состоится.

– И герцог так и сделал?

– Ну разумеется да, государь, – отозвался Крильон, запихивая себе в рот целое крыло курицы.

– Расскажи нам, как вам это удалось, – попросил король.

– А очень просто! – И герцог без утайки рассказал все, что уже известно читателям из предыдущего.

– Черт возьми! – воскликнул Генрих. – Да вы чуть-чуть не перевернули вверх дном все мои планы!

– Разве я знал, принц?

– И вы дали слово освободить Паолу из рук Фаринетты? Как же вы вывернулись из этого положения?

Крильон рассказал, как конюший Фангас обыграл Рене и как он сам, взяв партию Фангаса, отыграл назад данное им слово. Король смеялся до слез, когда узнал, что Рене проиграл Фангасу семьдесят бобов ценою в тысячу ливров каждый!

– Клянусь спасением души, господа, – сказал он, – как только Рене выйдет из-под ареста, он заплатить проигрыш!

– Гм!.. – крякнул Крильон с выражением явного недоверия.

– Он заплатит, – повторил король, – или я прикажу повесить его!

Карл IX уже столько раз грозил смертью Рене, что все присутствующие не могли удержаться от легкой улыбки. Только один Крильон не подумал комментировать королевские слова, так как в этот момент ринулся в смелую атаку на окорок дикого вепря.

Через несколько часов после этого Генрих Бурбонский входил в будуар своей матери. Королева Жанна с помощью Миетты и Нанси, которую командировала ей для этой цели принцесса Маргарита, заканчивала свой бальный туалет. Мы уже говорили, что королева Жанна была очень красива; в этот вечер ее красота достигла необычного блеска и расцвета.

– Государыня, – сказал принц, целуя матери руку, – вы так молоды и прекрасны, что вас можно принять за мою сестру!

– Льстец! – улыбнулась королева.

– Вы, кажется, уже совсем готовы? Сейчас сюда прибудет принцесса, чтобы ехать вместе с нами на королевский бал.

– А, тем лучше! – сказала королева.

В этот момент в дверь будуара тихонько постучали. Миетта подбежала к двери и удивилась, увидав своего дядю, кабатчика Маликана.

Он почтительно поклонился королеве и таинственным знаком поманил принца.

Генрих вышел с ним в другую комнату и тревожно спросил:

– В чем дело?

– Ваше высочество, вам необходимо сейчас же отправиться к Фаринетте. Дочь Рене хочет сделать вам какое-то важное сообщение.

– А какое именно? Она не сказала тебе?

– Да я и не видел ее: ко мне только что пришел нищий с паперти церкви Святого Евстафия и сказал: «Я пришел от Фаринетты. Дочь парфюмера хочет сейчас же видеть принца. Она сообщит ему очень важные вещи. Паола говорит, что терять времени нельзя, так как она уже давно добивается, чтобы дать знать принцу, но под рукой не было никого, кого можно было бы послать».

– И ты думаешь, что мне следует пойти? – спросил Генрих.

– Непременно, ваше высочество. Теперь она поняла наконец, что с ней не шутят и что, случись с кем-нибудь что-нибудь дурное, несдобровать и ей. Поэтому она, очевидно, решила выдать своего отца и разоблачить какое-нибудь преступление!

– Ты прав, я сейчас пойду к ней.

– Прикажете обождать вас? – спросил Маликан. Генрих утвердительно кивнул головой и отправился в будуар матери.

Войдя туда, он сказал:

– Государыня, я должен уйти на несколько минут по важному делу. Я встречусь с вами в Лувре.

– Хорошо, Анри, иди! – ответила королева. Принц ушел с Маликаном.

Сейчас же вслед за их уходом к Босежуру подъехала принцесса Маргарита. Она застала королеву Жанну почти совершенно готовой.

– Добрый вечер, милая принцесса! – сказала королева, целуя Маргариту в лоб. – Как здоровье вашей матушки, королевы Екатерины?

– Отлично, ваше величество! Королева ожидает вас в большом зале Лувра.

– Вы видите, что я уже совсем готова. Мне остается только надеть перчатки.

Сказав это, наваррская королева достала из комода ящичек, купленный утром у Пьетро Довери.

– Какая прелестная работа! – сказала Маргарита, рассматривая дивную резьбу и инкрустацию ящичка.

Королева взяла из ящика первую пару перчаток.

– Позволите мне надеть их вам, государыня? – спросила Маргарита.

– Охотно, милая невестушка!

Королева протянула левую руку, и принцесса с неподражаемой ловкостью принялась надевать перчатку. Королева улыбалась ловкости грациозной, милой девушки. Но в тот момент, когда перчатка была уже совсем надета, Жанна д'Альбрэ слегка вскрикнула.

– Что случилось? – испуганно спросила Маргарита.

– Ничего, не беспокойтесь, милая, – с улыбкой ответила королева Жанна. – Меня что-то укололо, но, вероятно, это мне просто показалось.

– Позвольте мне снять перчатку и осмотреть ее! – сказала Маргарита.

– О нет, не надо! Вы так старательно надевали ее, а мы будем теперь снимать! Да к тому же я не чувствую никакой боли! – и она обратилась к Миетте: – Предупреди мою свиту, крошка, что я готова! – Затем она протянула Маргарите руку, на которую была надета отравленная перчатка, и сказала: – Пойдемте, невестушка! Эту ночь я хочу танцевать так, словно опять наступила пора моей молодости!

Тем временем принц Генрих поднимался по лестнице на чердак Фаринетты. Увидав его, Паола с радостью воскликнула:

– Слава Богу! Это его высочество! О, пощадите меня, принц.

– Паола! – сказал Генрих. – Вы предали меня и Ноэ и этим заслужили свою участь! Но не беспокойтесь: до тех пор пока ваш отец не замыслит нового злодеяния, с вами не случится ничего дурного.

– Но я ужасно боюсь, что отец уже замыслил это дурное! – с отчаянием крикнула Паола. – А я-то… разве я чем виновата?

– Что такое? – вздрогнув, спросил Генрих. – Что же замыслил ваш отец?

– Он задумал отравить кого-то!

– Кого?

– Я не знаю. Сейчас я сообщу вам все, что мне известно об этом. Вчера утром отец послал Годольфина в Лувр к королеве Екатерине. Годольфин принес оттуда очень хорошенький ящичек с перчатками. Отец взял первую пару – она была светло-желтого цвета – и… отравил перчатки!

– Каков был с виду этот ящичек? – крикнул Генрих, чувствуя, как у него на голове зашевелились волосы: ведь король подарил его матери хорошенький ящик с перчатками!

– Ящик был из черного дерева с инкрустацией из слоновой кости и перламутра. По углам у него были…

Но принц не стал дослушивать конец описания: уже по началу он видел, что это был тот самый ящик, который был подарен его матери Карлом IX, и стремительно повернулся к двери.

Он хотел бежать во дворец, но Фаринетта остановила его вопросом:

– Вы ничего не прикажете мне, принц?

– Да, прикажу! – крикнул принц, объятый приступом бешенства. – Слушай, ты, дочь Рене-отравителя! Если я успею прийти вовремя, чтобы помешать умереть моей матери, которую задумал отравить твой отец, то я пощажу тебя. Но если теперь уже слишком поздно… О, тогда ты будешь отдана во власть Фариетты! Помни, – обратился он к последней, – если через два часа Маликан не вернется, она – твоя!

Сказав это, Генрих бросился, словно безумный, бежать в Лувр, приказав в то же время Маликану бежать в Босежур на тот случай, если королева Жанна еще не успела выехать на бал.

Генрих стрелой пронесся мимо часовых, в несколько прыжков взобрался по большей лестнице и вбежал в зал. Перед ним стеной стояла густая толпа придворных. Слышались какой-то испуганный шепот, какие-то заглушенные восклицания, кто-то тихо всхлипывал. Генрих силой растолкал придворных и выбежал на середину, где его глазам представилась страшная картина. Королева Жанна без чувств лежала на руках Карла IX и принцессы Маргариты.В нескольких шагах от них стояла королева Екатерина. Она была неподвижна и бледна, как статуя; только ее черные недобрые глаза горели плохо сдерживаемым, заметным торжеством.

Генрих отчаянно вскрикнул:

– Поздно! Моя мать отравлена!

Он подбежал к матери и сорвал одну за другой перчатки с ее рук.

На левой руке наваррской королевы виднелась запекшаяся капелька крови…