Текст книги "От нашествия варваров до эпохи Возрождения. Жизнь и труд в средневековой Европе"

Земельные владения дворян иногда были крупными поместьями, но гораздо чаще, то есть у дворян второго разряда, которых было намного больше, поместья были среднего размера или малые. А вот поместья королей и церкви, наоборот, почти все можно отнести к разряду крупных, хотя они редко находились все в одной местности, а обычно были разбросаны по всей стране. Дворяне первого разряда могли владеть большим числом усадеб или поместий. Так, в Англии поместья одного знатного барона состояли из 793 ферм или земельных наделов, разбросанных по двадцати графствам. В Италии некоторые знатнейшие аристократы имели по 11 тысяч крестьянских хозяйств, а об одном аристократе XI в. известно, что он имел 90 тысяч гектаров земли. Другие держали от 500 до 600 крестьянских хозяйств, и даже римские папы в одном округе имели группу поместий, занимавшую 78 541 гектар. Но лишь меньшинство дворян было так сильно своими обширными землями, а большинству приходилось довольствоваться менее крупными владениями, хотя даже они благодаря тому, что земля была дешевле, чем сейчас, были крупнее сегодняшних средних и мелких имений. В Дофине, например, в фиеф входило от трех до двенадцати крестьянских хозяйств. В Англии существовали фиефы, состоявшие из трех или четырех усадеб, или из земель трех или четырех деревень. В те времена, когда большие поместья постепенно делились на части из-за пожалования их земли в качестве феодов и ее отчуждения различными путями, малые и средние феоды делились на части в результате деления или смены владельца. Средние и малые поместья рассыпались на бесчисленное множество маленьких владений, среди которых в Пуату и Сентонже были «имения», состоявшие всего из пятой части одного крестьянского хозяйства. В Королевстве обеих Сицилии нередко встречались четверть, пятая часть или седьмая часть рыцарского поместья. В Нидерландах далеко не редкостью были деревенские дворяне, которые сами шли за плугом, жили как крестьяне и отличались от них только буйством и свирепостью.

Тем не менее некоторые поместья и теперь имели все характерные признаки крупных имений предыдущей эпохи. Их лучше всего сравнить с плантациями, возникшими в XVIII и XIX вв. на новооткрытых землях или в колониях или с обширными поместьями русских аристократов перед отменой крепостного права. В середине Средних веков держатели этих больших поместий – князья, епископы, монастыри и верхний слой аристократии – делили их на группы, которые в разных странах назывались по-разному. Такими были немецкий fronhof, английский manor, эльзасский cologne, французский praedium или terra fiscalis, в названии которой сохранилась память о временах Каролингов, когда группа усадеб называлась fisc, и итальянский curtis, который соответствовал французскому фиску или massa. Прежняя villa больше не существовала, и это слово обозначало только более или менее обширную территорию. У каждой группы земель был свой центр – одна из резиденций господина, замок. Часто этот замок был всего лишь грубой постройкой из необработанных камней, окруженной земляной оградой, как укрепленный крестьянский дом, но в крупных поместьях знатнейших феодалов замок был внушительной группой зданий, центром которой был донжон, где жили господин со своей семьей и его сторонники – военные и гражданские люди. Замок сменил виллу в роли господского дома. Первоначально его строили из дерева, потом из камня и с течением времени укрепляли с все большим искусством. Он был одновременно крепостью и экономическим центром поместья. В нем находились погреба и амбары с продовольствием и иными припасами на случай несчастья и скот в хлевах. На территории замка иногда находились сады, теснившиеся под стенами или даже внутри стен, технические постройки, например прессы для выжимания винограда и печи, а также хозяйственные службы. Подобным же образом выглядели и крупные аббатства, которые были также укреплены и снабжены башнями, но часто имели внутри стен огромные хранилища для зерна, амбары и хлевы. В них сохранялась прежняя система хозяйственного управления, которое осуществляли специализированные службы (ministeria) под контролем землевладельца или аббата. Крупные светские феодалы поручали организацию таких служб высокопоставленным чиновникам – главному управляющему, коменданту, камергеру и дворецкому. Иногда – например, в Нидерландах – такие феодалы даже имели целую армию чиновников-нотариусов, которые передавали их приказы. В каждом крупном земледельческом центре обычно были более низкие по рангу служащие господина или аббата – управляющие имениями, мэры, écoutêtes (так в некоторых областях Нидерландов назывались судьи. – Пер.), бейлифы (управляющие делами или имением. – Пер.), gastaldes, провосты (полицейские начальники) или судьи, которые руководили работами. Иногда им помогал в этом штат специалистов – лесников, охотников, старших свинопасов, старших конюхов и прочих старшин различных сельских работ. Они руководили обработкой земель имения, собирали произведенную в нем продукцию в центральных зданиях и занимались общей организацией всего хозяйства в поместье.

Земля каждого крупного поместья, не считая феоды, отрезанные от него для вассалов, состояла из двух неравных частей – господской земли и наделов свободных и крепостных крестьян. В первую часть входили все земли, которые господин возделывал сам. В некоторых западных странах это, как правило, была треть обрабатываемой земли. Иногда господская земля достигала размера 130 и даже 140 гектаров, и ее пахали большими упряжками из восьми быков. Господин возделывал ее с помощью барщины – трудовых повинностей, которые его арендаторы – и свободные, и крепостные – были обязаны бесплатно выполнять для него. В эту господскую часть земли поместья могли также входить частные виноградники, луга, рыбные пруды и леса, но, как правило, это были необработанные земли, пастбища, вересковые пустоши и леса, на которые господин имел право собственности. Она оставалась неделимой, и господин на определенных условиях позволял своим подданным пользоваться ею.

Средневековые феодалы были плохими администраторами, и мало кто из них был способен сам вести хозяйство на своей земле. В то же время они были расточительными и недальновидными. Например, чтобы повысить свои доходы и выжать все, что можно, из земли, которая могла из-за этого стать бесплодной, феодалы – что вполне естественно – старались увеличить количество арендаторов, в качестве платы за аренду господин получал с них больше денег и продуктов, чем мог бы иметь, если бы возделывал свою часть земли сам. Поэтому все сильнее проявлялась тенденция к членению крупных имений на маленькие фермы, которые господин отдавал в аренду крестьянам-держателям. Во Франции и на севере Испании такие фермы назывались manses, bordes, condamines, cabanes, quintanes, meix, colonges, casaux, в Германии hufen и colonicae, в Италии massae, massoilzie, casalini или corticelli. В отличие от вассала, получавшего от четырех до восьми таких ферм, держатель обычно получал только одну, но с экономической точки зрения его услуги и вносимые им платы были более важным доходом. Именно поэтому, как правило, две трети земель усадьбы, особенно в Англии и Италии, обрабатывались свободными или крепостными держателями в виде наделов.

Таким образом, каждое большое имение представляло собой отдельный самодостаточный организм, способный обеспечить потребности одного феодала-землевладельца. Феодал вел жизнь воина и главы государства. Его общественная роль «наследственного жандарма», которая позволяла ему вести в значительной степени паразитическое существование, оставалась возможной лишь благодаря тому, что он владел землей и раздавал ее в качестве феодов и наделов. Феоды давали ему военную силу, а наделы экономическую. В конечном счете феодальная система опиралась на порядок, который в обмен на защиту, часто иллюзорную, отдавал трудящиеся слои общества на милость его праздным слоям, а землю не тем, кто ее обрабатывал, а тем, кто сумел ее захватить.

ГЛАВА 2
Экономический и общественный порядок в сельских областях Запада в раннефеодальную эпоху

Рядом с меньшинством, которое владело землей, существовали миллионы людей, не имевших никаких прав собственности: именно в таком положении оказалась огромная масса сельского населения Запада. Почти непреодолимая преграда отделяла их от сословия землевладельцев. Все крестьяне в большей или меньшей степени были зависимыми людьми (hörigen, как говорили в Германии), все они считались просто орудиями для эксплуатации имения-виллы (villa), потому и назывались вилланами, все считались ничего не стоящими с общественной точки зрения, их уважали только за их экономическую ценность.

Однако не все крестьяне относились к одной и той же категории. Среди них были свободные и полусвободные земледельцы, которые отличались от крепостных и последних рабов. По одну сторону были, если пользоваться французскими терминами, свободные вилланы (villains francs), а по другую крепостные вилланы (villains serfs). Это деление в различных вариантах существовало на всем Западе, кроме Англии, где после нормандского завоевания все вилланы стали одинаково крепостными. Но в Германии свободным вилланам соответствовали свободные земледельцы, называвшиеся freien landsassen, freie hintersassen, и полусвободные крестьяне, вероятно потомки вольноотпущенников-lites предыдущей эпохи (halb freien, meier). В Эльзасе такие же крестьяне – держатели наделов, которые получали землю в аренду и назывались censitaires от названия своей арендной платы cens, упоминаются также и под названием coloni (landsiedeln). Они по своему положению немного похожи на нидерландских laeten, испанских villanos, pecheros и juniores и итальянских coloni sedentes, meinentes и fictaiuoli. Во Франции они составляли очень многочисленное сословие крестьян-земледельцев и назывались roturiers (ruptuarii). Обычно их объединяли с крепостными под общим названием вилланы (villain rustici, pagesii, nativi) или подданные (homines de potestate, hommes de paeste), но их отличали от крепостных, добавляя слово franc, то есть «свободный». Отличительными признаками свободного виллана были, во-первых, личная свобода и, во вторых, наличие у него договора на аренду предоставленной ему земли. В принципе он был таким же свободным человеком, как дворянин, но на деле его свобода была сильно ограничена. Некоторые вилланы, например кастильские juniores, сохранили право менять место проживания, но большинство не имели права покинуть свой надел без разрешения господина. Вилланы не имели ни одного из тех политических прав, которые отличали дворянство от других сословий и возвышали его над ними. Только в очень редких, исключительных случаях кто-то из вилланов получал во владение феод или был посвящен в рыцари. С точки зрения высших сословий между крестьянином-арендатором, даже если он был свободным человеком, и дворянином-землевладельцем не было ничего общего. К свободным и крепостным крестьянам они относились с одинаковым презрением. На практике свободный виллан был почти так же прочно, как крепостной, прикреплен к тому общественному положению, в которое Судьбе было угодно его поставить.

Но все же земля свободного виллана была на одну ступень выше в общественной иерархии, чем земля виллана-крепостного. У свободного было преимущество – договор, которого никогда не имели крепостные. Надел свободного был отделен четкой границей от феода, но не менее четкая граница отделяла его от надела крепостного виллана. Как и феод, надел свободного виллана был у своего хозяина только в пользовании, а настоящим его собственником оставался господин. Некоторые земли – например, в Германии – предоставлялись в полную собственность и без обязанности нести военную службу. Обычно свободные вилланы возделывали свои наделы согласно подлинным или мнимым договорам, носившим разные названия – baux à cens, précaires, mainfermes, champarts и comptants, условия которых могли сильно различаться в разных случаях. Иногда земля предоставлялась на определенное число лет или пожизненно, иногда в наследственную аренду. Иногда виллан по договору становился почти полным собственником своей земли: такой была в Лангедоке постоянная аренда, называвшаяся locatairie perpétuelle, в Лимузенской марке métairie perpétuelle, в Бюже, Савойе и Дофине albergement, на севере Франции и в Бельгии mainferme, в Ниверне и Оверни bordelage, а в Нормандии – феодальная ферма (flefferme). И наконец, существовали арендные договоры, которые связывали владельца и фермера более тесной связью – обеспечивали фермеру не фиксированную арендную плату – cens, а меняющуюся долю (champarf) от годовой продукции хозяйства виллана. Когда владелец поместья приглашал на свою землю крестьян, готовых расчистить ее от леса, он заключал с ними нечто вроде договора об аренде, которая в этом случае называлась hostise; как и в случае champart, он устанавливал для себя меняющуюся арендную плату (cens) за предоставленную землю или дом. Все разновидности вилланских арендных договоров можно объединить в две большие категории. Некоторые из них – précaires, emphythéoses, fieffermes, censives, comptants – гарантировали землевладельцу фиксированную арендную плату и истинное владение землей. Другие – champ arts и hostises – обеспечивали ему определенную часть дохода, как современная испольщина (métayage).

Свободные крестьяне, которые возделывали эти земли, не были обязаны за это оказывать их владельцу почет или нести для него сторожевую службу, но должны были выплачивать ему часть своего дохода в виде фиксированной или меняющейся арендной платы, которая обычно в первом случае называлась cens (по-немецки zins, по-испански pecho, по-итальянски fitto), а во втором champart. Они не были землевладельцами в строгом смысле этого слова: в большинстве случаев земля была у них в бессрочном пользовании; если пользоваться средневековой терминологией, они имели собственность на пользование, но не полную или прямую собственность. В некоторых краях – например, в Эльзасе – крестьянин получал прибыль от улучшений в обработке земли (jus palae, что значит «право лопаты»), если считалось, что их осуществил именно он. Во Франции complanteur совместно с собственником владел землей, на которой разбил свои посадки. Первоначально земля виллана была только пожизненно арендуемым неотчуждаемым наделом, но вскоре договоры и обычаи превратили крестьянской надел в такое же наследственное владение, как дворянский феод. Виллан был настоящим собственником своей земли, несмотря на повинности, которыми был обременен. Большинство свободных вилланов Запада могли передать наделы своим детям как настоящее наследство, заплатив только налог, который во Франции назывался double cens, relief rachat, mortaille, в Испании luctuosa, в Нидерландах и Германии mortuarium, besthaupt или vinicopium. Этот сбор платили наследники, когда вступали во владение наследством. Землю свободного виллана можно было и отчуждать, уплатив за это другие налоги (lods et ventes). Виллан имел право делить ее на любое число частей и обрабатывать как желал, если не был обязан платить champart со своего урожая. В большинстве случаев ему был выгоден фиксированный размер налогов, которые можно было собирать только в установленное время; они состояли в основном из продуктов, выращенных на его земле, и расходы по их сбору господин брал на себя. Дополнительные денежные сборы были малыми. Отдав господину арендную плату деньгами (cens, oublies) или натурой (champarts, agriers, terrages), виллан оставался законным владельцем оставшейся части своего дохода.

Среди вилланов были даже арендаторы с большими привилегиями. Такими были свободные вилланы-censitaires монастырей и церквей, которых называли laeten, cerocensuales, homines ecclesiastici, homes de sainteur в Германии и Франции и abadengos в Испании. Такими же были censitaires правителей, например испанские realengos. Основная масса сельских жителей завидовала им. Их арендная плата была меньше, и оттого, что в нее входил воск для церковных свечей, эти арендаторы получили название cerocensuales (на латыни это значит «облагаемые восковым налогом». – Пер.) Они выполняли мало полевых работ, при вступлении в брак платили только легкие налоги и были не только свободны от требований светского господина, но и лучше защищены от войны и голода. Но большинство свободных вилланов, хотя и носили звание свободных людей и были свободны от предписаний договора и обычая, не имели ни права носить оружие для самозащиты, ни, как правило, возможности поменять место проживания или сменить господина. Они были отрезаны от политической жизни общества, потому не имели по-настоящему действенных гарантий против угнетения. Господин не обладал «полным правом пользования» такими вилланами – это признал в XIII в. знаменитый юрист Пьер де Фонтен. Но ничто, кроме совести господина, не гарантировало виллану, что тот не будет злоупотреблять своими правами сеньора. В спорах между господином и вилланом единственным судьей был Бог. Если феодал по своему произволу брал дополнительные налоги со свободного крестьянина, это было только моральным проступком – нарушением заповеди «не укради», которое губило душу господина. Но что эта угроза значила по сравнению с требованиями себялюбия или алчности? Против произвола феодалов не было никакого средства. Поэтому случалось, что свободный виллан, несмотря на обычай, часто был обязан выполнять для господина те или иные работы, платить ему налог натурой, монопольные сборы, пошлины – все множество грабительских поборов, которые в то время называли вымогательством, maltotes, дурными обычаями, и вынужден был терпеть огромное число злоупотреблений, которые время в конце концов узаконивало и которые еще больше увеличивали обязанности свободного арендатора.

Свобода виллана была полурабством, но все же она была гораздо лучше крепостной зависимости. Именно крепостные в X, XI и даже XII в. преобладали среди основной массы трудового населения Запада. Правда, в это сословие крепостных были объединены прежние категории – hotes, вольноотпущенники, coloni, colliberti, личные и домашние рабы. Весь человеческий капитал, которым французские феодалы могли распоряжаться при эксплуатации господской земли в своих поместьях, состоял из этих hommes de corps – крепостных мужчин и женщин, с которых сеньор мог когда угодно взимать налог и осуществлять над ними «право мертвой руки» (mainmorte) (то есть лишать их права распоряжаться своим имуществом. – Пер.). Их называли иногда questaux, иногда «люди, чье тело – феод господина» (hommes liges du corps), податные люди (hommes de capitation), поскольку они платили подушную подать, или местные уроженцы (nativi). В англо-нормандской Англии в Книге Судного дня были объединены в одну категорию, подобную французскому и нормандскому крепостному сословию, 109 тысяч вилланов, имевших пару быков и от 13 до 15 акров земли, 90 тысяч коттеров и бордаров – крестьян без пахотной упряжки, имевших только хижину и около 5 акров земли, и 25 тысяч рабов, трудившихся в сельском хозяйстве. Эти англо-нормандские вилланы, низведенные до положения крепостных, с XI по XIII в. составляли более трех четвертей населения Англии. В Германии было много таких же по положению в обществе крестьян, которые назывались leibeigenen, eigenleute, несвободные (unfreien), слуги (knechte, servi, hominess proprii), поскольку были собственностью других людей. В Нидерландах они получили название hagastalds, что значит «данники», а в Испании были известны под многими названиями – solariegos в Кастилии и Наварре, collazos в Наварре, villanos de parada в Арагоне, pageses de remensa (крестьяне, прикрепленные к земле) в Каталонии. В Италии девять десятых сельского населения составляли земледельцы из этого сословия; здесь они назывались подданными (vassali homines, homines) либо как в древности – aldions, coloni или censiles.

Как бы ни назывались крепостные, их сословие везде пополнялось одними и теми же способами: в него попадали дети, родившиеся у крепостных, свободные люди, вступившие в брак с крепостными, те, кто просто жил на земле, предназначенной для крепостных, а также пленные, захваченные во время войн между феодалами, и те, кто был зачислен в крепостные по приговору суда. Случалось даже, что люди дарили крепостных или отдавали своих детей в качестве крепостных церкви или монастырю. Более того, бывало, что человек сам предлагал себя в крепостные, надев на шею веревку и прикрепив ко лбу мелкую монету. Так возник целый разряд крепостных, которые назывались oblates – «принесенные в дар». Насилие, нищета, благочестие – все увеличивало число крепостных, и на рубеже XII в. часто бывало так, что огромные массы людей могли получить дом, клочок земли и хлеб насущный, только согласившись стать крепостными или униженно попросив об этом, даже если не родились в крепостном состоянии.

Однако у крепостной зависимости были разные уровни, и существовала целая иерархия крепостных. В самом низу этой иерархической лестницы находились домашние крепостные (vernaculi) или ремесленники (operarii), которых в Англии называли просто вилланами. Они мало отличались от прежних рабов – не имели собственного дома, а вырастали и потом жили в доме своего господина и выполнялинаименее почетные работы в доме. Постоянно находясь в господской усадьбе, они все время терпели оскорбления и незаслуженные обиды. Эти домашние слуги, с которыми жестоко обращались и избивали за малейшую провинность, были чем-то вроде пролетариата среди крепостных – эксплуатируемые озлобленные люди, которые, как античные рабы, надеялись только на побег из ненавистной тюрьмы, где их держали в неволе. Но на вершине той же лестницы были привилегированные крепостные крестьяне, например colliberts в восточных провинциях Франции, в Иль-де-Франс и Ниверне. Их семьи нельзя было разлучать, и к ним, вероятно, не применялись formariage[3]3
  Налог, который крепостной крестьянин или крепостная крестьянка платили, вступая в брак с человеком из поместья другого господина. См. об этом далее.


[Закрыть] и право мертвой руки (mainmorte). Самыми счастливыми были королевские и церковные крепостные, которые жили в имениях правителей либо на землях обычного или монашествующего духовенства и имели все юридические права. Их труднее было отдать другому господину, продать или обменять, и они были обеспечены в материальном отношении. Им было гарантировано благополучие, которого не было у обычных крепостных.

Основная масса крестьянства – обычные крепостные – находилась посередине между бесправными людьми внизу и привилегированными наверху. Они несли те же повинности и находились в одинаковом положении.

Единственным отличием такого крепостного от раба было то, что обычай или закон признавал крепостного юридическим лицом. Кроме того, поселившись на выделенном ему наделе, крепостной мог иметь дом, семью и даже движимое имущество, и как раз таким было положение большинства крепостных. Но они ни в коем случае не могли свободно распоряжаться собой. Они считались необходимой частью сельскохозяйственного капитала – его экономическим обеспечением. Утрата семьи крепостных была для господина таким же убытком, как утрата части его скота, – возможно, большим убытком. Поэтому крепостным людям-скотам было запрещено покидать землю, которую они возделывали, под страхом наказания. Куда бы они ни бежали, их могли схватить и вернуть на прежнее место проживания; это право господина называлось suite или parée. Крепостного можно было завещать, продать или обменять вместе с землей, на которой он жил. Он не имел права являться в суд или давать показания в суде, в особенности по делам, касавшимся свободных людей. Крепостным был закрыт доступ в духовное сословие. В Англии их не допускали в присяжные. Лишь в редких случаях крепостному удавалось получить разрешение покинуть имение при условии, что он по-прежнему будет платить налоги и сборы, взимаемые лично с него, или же уйти со своего надела и взять с собой часть имущества, которое он смог накопить.

Еще одним, не менее суровым, ограничением свободы крепостных был запрет на вступление в брак с кем-либо не из поместья его господина, порожденный опасением, что дети от таких браков не будут принадлежать господину. Для такого брака крепостному крестьянину или крепостной крестьянке нужно было получить разрешение господина и, под страхом наказания и конфискации имущества, уплатить сбор, называвшийся formariage. Существовали определенные правила, по которым господин мужа и господин жены делили между собой крепостную семью. И наконец, ни один крепостной не имел права собственности. Аренда надела крепостным в корне отличалась от аренды надела свободным вилланом. Во втором из этих случаев земля предоставлялась на основе нерасторжимого договора, а в первом – на основании одного лишь желания господина и по соглашению, которое всегда могло быть расторгнуто. Для свободного крестьянина условия аренды и взимаемые с него платежи были фиксированы, для крепостного господин мог их изменять по своему желанию, то есть ухудшать условия и увеличивать платежи, когда хотел. Арендованный надел свободного виллана становился наследуемым и отчуждаемым, как настоящая собственность, но надел крепостного никогда не считался его собственностью даже в смысле пользования. В принципе такой надел не наследовался и не отчуждался, то есть крепостной не мог распорядиться им – обменять, продать или завещать. Ради того, чтобы земля была хорошо возделана, господа все же разрешали крепостному передавать по наследству надел, который он обрабатывал, поскольку такой крестьянин лучше трудился. Но крепостной мог передать надел только своему прямому наследнику, а тот должен был заплатить налог – выкуп за право мертвой руки (mainmorte), которым была обременена эта земля. Этот налог был словно нестираемый знак принадлежности человека к крепостному сословию, и потому крепостного называли mainmortable – «подлежащий праву мертвой руки».

И наконец, на крепостном крестьянине лежало еще одно бремя, от которого закон избавлял свободного виллана: крепостной раз в год платил подушную подать (capitalis census) – налог, взимавшийся с него лично. Этот налог был мал (во Франции он был равен всего 4 английским пенсам), но он был видимым внешним знаком принадлежности к самому подневольному слою общества, как раньше оброк в России. Крепостной платил еще один знак подчиненности – взимавшийся также с него лично сбор, называвшийся taille. Этот сбор назывался также queste, tolte, налог по требованию, вынужденный заем, и размер его зависел от воли господина, который таким путем мог по своему капризу распоряжаться всем движимым имуществом крепостного – единственной собственностью, которую крепостной мог иметь. Первоначально то, что этот налог уплачен, отмечалось примитивным способом – надрезом на деревянной табличке-бирке, разделенной на две половины. Одну половину брал себе сборщик, другую – плательщик налога. (Вероятно, отсюда и возникло название taille: это слово по-французски может значить и «резание», и «бирка». – Пер.). И наконец, господин мог в любое время и при любых обстоятельствах вызвать к себе крепостного для работы на себя. Крепостной был обязан во время таких барщинных работ – по-французски они назывались corvées (corporis angariae, operae), – которые делились на обычные и сверхурочные (perangariae), обрабатывать господскую часть земли, перевозить на телеге продукцию господского хозяйства, участвовать во всех полевых и строительных работах, которые проводил его господин. Крепостного могли направить на работы по ремонту замка, заставить конвоировать преступников, чинить дороги и мосты или участвовать в обороне крепости. Теоретически он сам, его труд и плоды его труда целиком принадлежали господину. Таковы были повинности, лежавшие только на крепостном крестьянине.

Но существовали и многие другие повинности, по которым с него требовали больше, чем с других подлежавших этим же повинностям вилланов. Эти платежи, которые иногда выплачивались деньгами, но в большинстве случаев натурой, назывались champ arts, complants или пошлинами, состояли из зерна, вина, скота, домашней птицы, воска, подарков в определенные дни года (salutes) и сборов за пользование неразделенными землями господского владения. Крепостной так же, как виллан, должен был признавать баналитеты (то есть монопольные права) господина на печь, мельницу и пресс для выжимания сока из винограда. Часто он был вынужден признавать исключительное право господина охотиться и иметь голубятню, а также исключительное право господина продавать свои виноград и вино раньше всех (оно называлось banvin). Вилланы и крепостные были обязаны служить своему господину, словно главе независимого государства, военную службу или платить вместо нее налоги. Они должны были вносить дополнительные налоги, называвшиеся «помощь», по случаю посвящения в рыцари или свадьбы детей господина, для его выкупа из плена или для возмещения расходов, которые он понес во время Крестового похода. Точно так же они были должны обеспечивать его жилищем, едой и другими нужными вещами (prise) и содержать его и его спутников (procuration). Еще крепостные платили господину за право пользоваться дорогами и за право бывать на рынках, на ярмарках и в портах. Если у феодального сеньора были свои полиция и суды, они также находили предлоги для штрафов и конфискаций. Имущие слои общества, за исключением духовенства и правителей, не знали здоровых методов управления экономикой и не понимали, что для них лучший способ повысить доход со своих земель – защитить крестьянина, который создает этот доход. Для них и еще больше для их грубых и алчных служащих – мэров, провостов, бейлифов, амманов, из которых многие получили свои должности по наследству, – масса сельских жителей, которых можно было эксплуатировать как угодно, была только стадом двуногих скотов. На этих скотах, по мнению служащих, можно было пахать, пока они не надорвутся, только ради сиюминутных интересов.

Не делалось никаких попыток усовершенствовать производственные процессы в крестьянском хозяйстве. Феодалы не были знакомы с научным ведением сельского хозяйства и презирали земледельческий труд. Им не приходило на ум поощрять крестьянина за лучший результат или помочь ему получить с земли больший урожай. Вилланы, предоставленные самим себе, без руководства, совета и поддержки, без капитала, имевшие слишком мало скота и несовершенные орудия труда (иногда только лопату, заступ и деревянный плуг), продолжали обрабатывать свои наделы затратными методами экстенсивного земледелия. Они не понимали, что такое севооборот, не знали, что можно восстановить плодородие земли, засеяв ее корнеплодами или травами, слишком экономно расходовали на удобрение навоз. Они слишком усердно следовали обычаю оставлять землю под паром и сжигать сорняки. В первые два столетия этого феодального периода освоение новых сельскохозяйственных земель шло медленно. Большая часть земель Запада по-прежнему была занята вересковыми пустошами, болотами и лесами. Зерновые культуры, виноградники и технические культуры занимали лишь ее малую часть. В хлевах по-прежнему стоял главным образом мелкий скот, и пастбищ по-прежнему было больше, чем лугов (которые выкашивали, заготавливая сено). Вилланы, запертые в тесных границах поместья, где для них не было достаточно сильных побудительных причин, чтобы повышать продуктивность своего хозяйства, производили лишь самое нужное для своего господина и самое необходимое для выживания своей семьи.