Текст книги "От нашествия варваров до эпохи Возрождения. Жизнь и труд в средневековой Европе"

Буржуа тоже стремились войти в число дворян-землевладельцев. Это удавалось легко: они тратили значительную часть капитала, приобретенного в торговых или промышленных предприятиях, на покупку отчужденных дворянами имений или приобретали невозделанную землю и начинали ее расчищать. С этого времени начался медленный переход земли в сельских местностях в руки среднего класса. Кроме того, и масса сельского населения впервые получила пользу от движения за освоение новых земель и свое собственное освобождение: крестьяне добились для себя права собственности или почти собственности на тот земельный капитал, который им до этого было суждено только заставлять плодоносить, трудясь ради чужой выгоды.

Так происходило событие первостепенной важности, которое, по сути дела, изменило структуру западного общества и всего человеческого общества: земледельческие сословия, то есть девять десятых населения Запада, получили доступ к свободе и более обеспеченной жизни. Впервые в мировой истории крестьянские массы сумели так же, как массы городских тружеников, добиться признания общественной ценности ручного труда и труженика-земледельца.

Их освобождение произошло отчасти благодаря уравнительным традициям христианской религии и римского законодательства. Иногда вилланов даже освобождали «во имя Христа, Который выкупил всех людей из ига рабства», как сказано в одной хартии 1233 г., или «ради спасения души» отпускавшего их на волю господина, как сказано во многих актах. Часто бывало и так, что короли и юристы провозглашали неотчуждаемое право человека на свободу, основанное на природном равенстве людей. Так сделали французские короли из династии Капетингов – Людовик VII в 1170 г. и Людовик Х в 1315 г. и так же высказался знаменитый законовед Бомануар. Но эти возвышенные побуждения, как правило, влияли лишь на небольшое число просвещенных правителей или использовались как не вполне удачное прикрытие для более земных причин. На самом деле движение в пользу освобождения крестьян приобрело такую неудержимую мощь в силу целого ряда потребностей экономики и общества.

Появление денежного богатства представляло серьезную угрозу для экономического господства состояний, основанных на владении землей. Чтобы сохранить и увеличить стоимость своей земли и доходы с нее, землевладельцам было нужно в первую очередь удержать на ней крестьян, увеличить объем их трудовой службы, не дать крепостным уходить в города, привлечь новых поселенцев и, наконец, обеспечить крестьянский труд тем вознаграждением и тем гарантиями, в которых ему раньше было отказано. Текст некоторых хартий содержит почти открытое признание этого. В одной из них сказано, что цель освобождения крестьян – «увеличение числа» земледельцев. Во многих других говорится, что свобода предоставляется им «для выгоды (ad utilitatem) владельцев и для улучшения поместий (ad emendationem villarum)».

Часто срочная и настоятельная нужда в деньгах заставляла феодала освобождать вилланов. Господин продавал им их свободу за серебряные монеты, которые получал либо все сразу, либо в виде ежегодной арендной платы, чтобы расплатиться с кредиторами, чтобы иметь средства на собственную роскошную жизнь и на рискованные военные предприятия или чтобы обеспечить себе постоянный доход без всяких хлопот. Например, в Шампани (1248), в Тулузском округе, в районе Альби (1298) и даже в поместьях королей из династий Капетингов и Плантагенетов обязательное освобождение крепостных было финансовой мерой и приносило больше пользы феодалам, нежели арендаторам.

Политические соображения тоже способствовали движению за освобождение крестьян. Короли в XII в. обычно были против освобождения крестьян в королевских имениях, они очень охотно помогали стать свободными крестьянам из поместий, принадлежавших феодальным сеньорам или церкви, чтобы ослабить власть своих соперников-феодалов. Церковь сначала отнеслась к идее освобождения крестьян весьма враждебно, так же как раньше к освобождению ремесленников, поскольку ближайшим результатом превращения крестьян в свободных людей было уменьшение ее доходов. Но позже, когда стало заметно, что крестьянская свобода представляет собой мощный рычаг для освоения или улучшения земель в ее собственных огромных поместьях, она постепенно перешла к поддержке этой идеи. Городская буржуазия поддерживала освобождение сельских жителей всей своей силой, и коммуны решительно высказывались в пользу крестьян против своих постоянных противников – дворян и духовенства. Первое, что делали городские буржуа после собственной победы, особенно в Италии, – провозглашали свободу сельских арендаторов на основании прав человека, принадлежащих ему неотъемлемо, несмотря на «обман или насилие», на которых основано крепостное право, и сами играли ведущую роль в этом освобождении. Наконец даже землевладельцы осознали, что для сохранения своего господства в обществе им надо использовать это неудержимое движение в собственных интересах, то есть превратить предоставление свободы сельским труженикам в новый источник прямой или косвенной выгоды. Это был верный путь, это был новый способ вернуть себе власть, которую им уже не помогали удержать ни традиция, ни знатное происхождение, ее должен был возвратить почет, который мог им дать богатство.

В любом случае сопротивляться вскоре стало невозможно или опасно, поскольку с XII в. во всех сельских местностях Запада начались народные волнения. Крестьяне твердо решили быть свободными и для этого не останавливались ни перед какими жертвами, не поддавались ни на какие хитрости и принудительные меры. Иногда они предлагали своим нуждающимся в деньгах господам большие суммы денег и за накопленные в течение многих лет сбережения покупали себе хартию об освобождении. Иногда они незаконно присваивали себе привилегии духовенства, чтобы уйти из-под юрисдикции светских феодалов. Иногда крестьяне крали или сжигали грамоты, согласно которым сеньоры были их господами, или с помощью бесчисленного множества уловок оспаривали истинность прав своего феодала. Но еще чаще они напоминали о привилегиях, которые имели согласно обычаям; угрожали покинуть землю господина и уйти в соседний город или в королевские поместья, где крестьяне были свободны. И наконец, они так же, как буржуа и ремесленники, пускали в ход непобедимое оружие – объединялись в союзы. Эти объединения назывались сельские союзы, братства, confréries или conjurations. Их члены давали торжественную клятву. Они боролись против светских или церковных феодалов – своих господ и, чтобы вырвать у них свободу, устраивали настоящие крестьянские бунты, во время которых сжигали господские замки и жестоко расправлялись со своими угнетателями. Во всех западных странах, от Королевства обеих Сицилии до Германии, в тот период произошло много таких мятежей, но летописцы обычно считали ниже своего достоинства упоминать о них в хрониках. Однако они сообщили потомству о тех мятежах, которые произошли во владениях церкви. В Кастилии было восстание в Саагуне, в области Руссильон – в Арле, в Париже – восстание против капитула собора Парижской Богоматери; то же самое случилось в аббатствах Корби, Святого Мартина Турского, Сен-Дени и Везле, а также в епископствах Суасонском и Ланском. Этого достаточно, чтобы увидеть, что крестьянин так же, как городской простолюдин – roturier, мог силой завоевать себе независимость, преодолев слепое сопротивление тех, кто отказывался ее дать.

Это движение началось в XI в. с ряда соглашений, во многих случаях заключенных индивидуально, которые четко определяли обязанности виллана и облегчали их выполнение. Затем оно приняло более широкий масштаб: появились коллективные соглашения, в которых участвовали большие группы сельских жителей. В XII и XIII вв. такие договоры стали нормой. Типичные хартии, или обычаи, стали применяться в качестве образцов. Так, соглашения, заключенные жителями Лорриса в области Гатине, Бомона в Аргонне, послужили примером для порядка 600 деревень и поселков во Франции и Люксембурге, соглашение, подписанное в Бретейле (Бретёйе), стало образцом в Нормандии и Англии, соглашение из Флюме – во Французской Швейцарии, из Фрайбурга – в Германии, из Монса – в Нидерландах, а соглашения из Сантьяго и Логроньо – в Испании. К долгосрочным видам аренды, которые назывались baux emphytéotiques, наследственной арендой фермы или baux à comptant и предоставлением hostise, то есть «гостевого приглашения» для освоения земли, которое давало индивидуальным земледельцам особые преимущества при аренде надела, добавились общие свободы, признанные в fueros, законах, обычаях или хартиях и предоставленные тысячам поселенцев на заново освоенных землях. Эти люди объединялись и создавали поселки, которые стали называться «новыми» или «свободными» городами – villes neuves, villes franches, sauvetés, bastides, salvetats, bourgs neufs, bourgs francs. Их можно обнаружить на всем Западе под этими или подобными им названиями.

В этих городках, имевших официально установленную ограду и защищенных рвами с водой или прочными стенами, под охраной своих церквей и креста, символизировавшего Божье перемирие, крестьяне находили убежище для своей новорожденной свободы. Основная часть Италии, в первую очередь Тоскана и Ломбардия, а также Кастилия, Наварра, баскские провинции, Западная Франция, Нидерланды и немецкий Рейнланд были первыми областями, где сельское население получило привилегии и где с XII или XIII в. освобождение шло особенно быстро. Восточная и Центральная Франция, Королевство обеих Сицилии, Арагон и Каталония, а также Восточная Голландия, Северная и Центральная Германия и Англия шли вслед за ними, но медленнее. Но в общем основная часть сельского населения Запада почти завершила свое освобождение к середине XIV в.

Между условиями, на которых жителям разных мест предоставили эту свободу, была большая разница. Где-то свобода была очень большой, где-то она была ограничена со всех сторон. Иногда уступки были сделаны все сразу, иногда по частям. Но в общем освобождение давало крестьянам драгоценные для них гарантии, как бы они ни были получены – en bloc (по-французски это значит «целиком». – Пер.) или по частям.

Первым полезным последствием этих новых законов была личная свобода. Крестьянин отныне мог распоряжаться собой. Теперь законы и обычаи признавали, что человек родился свободным и должен оставаться свободным, что он не может быть ничьей собственностью. Хартии «новых городов» даже шли по этому пути так далеко, что объявляли личность виллана неприкосновенной. Право господина на принуждение исчезло или было ограничено. Была провозглашена свобода выбора места жительства, и господин больше не мог насильно привести обратно крестьянина, ушедшего из его поместья, если этот крестьянин заранее уведомил его об этом, отдал ему часть своего движимого имущества и нашел себе замену или уплатил особый налог. Ограничения на вступление в брак либо были отменены, либо преодолевались путем уплаты особых сборов или заключения договоров между господами (traites d'entrecours). Виллан был признан юридическим лицом; он мог подать иск в суд и был так же, как его жена и дети, защищен законом от жестокого обращения. Крестьянам было дано право завещать свое движимое и недвижимое имущество; а там, где сохранилось право мертвой руки (mainmorte), его иногда успешно обходили с помощью ряда юридических хитростей, как в Оверни и Ниверне, но чаще это право покупали, а затем отменяли или заменяли легким денежным налогом – например, в Нидерландах такой налог был равен 12 пенсам. Таким же образом были отменены самые неприятные права господина в области наследования – например, право на «лучшую движимость», которое в Германии, Англии и Нидерландах позволяло господину завладеть половиной крестьянского наследства. Почти везде вилланы теперь могли свободно отчуждать, обменивать, продавать или завещать любое свое имущество.

Закон защищал собственность освобожденных крестьян. Он часто запрещал конфискацию или захват их земледельческих орудий, скота, урожая или предметов домашней обстановки. Как правило, отменялись все несправедливые налоги, которые назывались «вымогательством» или «дурными обычаями», а также все налоги, связанные с крепостным состоянием, и в первую очередь – подушная подать. Иногда за них уплачивали выкупной сбор, а иногда нет.

Другие платежи – сборы натурой, которые были разновидностью арендной платы, cens, champ arts, terrages, в некоторых случаях были частично выкуплены, но чаще их размер фиксировали или их преобразовывали в денежные арендные платежи. В этом случае они становились легче для крестьян по мере того, как росли их доходы с земли, а деньги обесценивались. Десятины, принудительные дары и пошлины стали фиксированными или же были преобразованы или ограничены. Произвольная барщина (corvée) в одних случаях была отменена, в других ее смягчили или заменили денежными налогами. Чаще всего было ограничено количество рабочих дней и продолжительность рабочего дня вилланов, трудившихся на барщине, и оговорены условия их работы. В Бове крестьяне, от которых господин имел право требовать работу на барщине (corvée), должны были трудиться на него три дня в году на пашне и еще один день в году на других работах; правда, этот случай был исключением. Во многих местностях господин должен был кормить работавших на него крестьян за свой счет. Талья, иначе queste, то есть земельный налог, размер которого был произвольным, была в одних случаях отменена, а в других заменена фиксированным подушным налогом или «налогом с очага», который был пропорционален богатству крестьянина и взимался согласно постоянной и не слишком высокой ставке. Дополнительная «налоговая помощь» крестьян господам была уменьшена, отменена, превращена в фиксированный платеж или ограничена определенными условиями. То же произошло и с монополиями феодальных сеньоров, когда-то так вредившими экономической свободе крестьян.

Сельское население стран Запада получило коммерческие привилегии и право свободно торговать на своих ярмарках и рынках. Крестьяне получили гарантии, что при определении размера и веса предметов будет использоваться только одна, установленная правилами, система мер и весов, а в некоторых случаях добились и применения одной системы денежных единиц. В Центральной Франции они добились права на охоту, ловлю рыбы и свободное пользование кроличьими садками. Они добились признания своих предписанных обычаем преимущественных прав на общие земли, а иногда даже получали разрешение считать своей собственностью земли, которые расчистили для себя от леса. Разорительные для крестьян привилегии, которыми обладал их господин в силу своих суверенных прав, – например, его право пользоваться их гостеприимством (gîte, albergue), его право требовать от них еду и нужные вещи (prise) и их обязанность содержать его и его спутников (procuration) – были заменены единовременными выплатами или ограничены. Были уменьшены военные обязанности вилланов по обороне мест, где они жили, и крестьянам было разрешено заменить их единовременным платежом или денежными рентами. То же произошло с полицейской службой, которую они были обязаны нести во владениях своего сеньора и которая называлась sauvement.

В дополнение к этим гражданским и экономическим свободам сельские жители завоевали административные и политические привилегии, защищавшие их от произвола феодального суда, его денежных требований и его чиновников. Часто крестьяне заявляли, что будут подчиняться только одному суду – такому, в котором дела будут рассматриваться на месте присяжными из числа людей их сословия или их старшин (boni homines, notarii) согласно установленным правилам. Эта процедура защищала крестьян от произвольных арестов, конфискаций и чрезмерных поборов. Они получили право быть отпущенными на поруки, укрыться в святом месте, обращаться в вышестоящие суды и жаловаться в суд на самого господина. Иногда, особенно в новых деревнях и поселках, возникших на недавно освоенных землях, крестьяне вмешивались в выбор чиновников своего сеньора – бейлифов, провостов или подестатов. Но чаще всего они ограничивались тем, что добивались подписания хартии о признании за ними права собираться на деревенские и окружные собрания для обсуждения своих дел и назначения своих должностных лиц – prud'hommes, мэров, провостов, консулов, судей, jurats, инспекторов (veedores), которых крестьяне наделяли теми или иными полицейскими и судейскими полномочиями, поверенных, которым была поручена защита крестьян в судах, низших служителей, стражников, лесничих, деревенских старост, рядовых лесников, на которых лежала обязанность обеспечивать соблюдение местных законов, носивших название bans. Сельские общины имели свое имущество, свои общинные земли, свои церкви и больницы. Они участвовали в управлении приходами. Иногда они достигали еще более высокого положения – получали полные политические права. Так было в некоторых областях Северной Франции и Фландрии, в долинах Альп и Пиренеев, и там эти общины объединялись в настоящие коммуны (universitates) и даже в союзы (такими, например, были hermandades в Северной Испании) или в конфедерации, такие как объединение лесных кантонов Швейцарии (1291–1350).

Это освобождение крестьян, которое избавило от неволи гораздо больше людей, чем освобождение городов, было одним из величайших событий в истории. Оно дало огромным массам деревенского населения ценнейшие привилегии, которых оно никогда не имело раньше. Впервые для жителей сельской местности была торжественно провозглашена и стала существовать на деле личная свобода и свобода заключать договор. Крестьяне завоевали значительную часть свободы распоряжаться своим трудом. У крестьянина теперь было законное место в обществе, где его признали ценным человеком; а почувствовав себя независимыми, крестьяне вскоре ощутили и свою силу. Деревенские массы перестали быть покорными стадами и стали группами людей, гордых своей свободой и полных решимости заставить всех уважать их права. В истории крестьянства началась новая эпоха, и условия жизни сельских жителей стали лучше, чем были когда-либо раньше.

ГЛАВА 10
Организационная структура и положение сельских слоев общества на Западе с XII по XIV в.

В сельских округах Запада так же, как в городах, освобождение народа и освоение новых земель привело к образованию новых слоев общества и стало причиной возникновения общественных классов, отличавшихся от тех, которые были характерны для предыдущей эпохи. Стали возникать различия между свободными крестьянами-землевладельцами, censitaires, арендаторами, которые платили налоги и не были владельцами своей земли, хотя пользовались частью прав владельца и их можно назвать «полусобственниками», и помощниками и организаторами обработки земель. Наряду с крепостным правом и даже рабством – пережитками прежнего социально-экономического строя – возник класс наемных сельскохозяйственных рабочих.

Верхушка крестьянской массы стала настоящей буржуазией, сельским «третьим сословием». Эти деревенские буржуа добились полного права собственности на свою землю и даже покупали на свои сбережения земли у дворян. Они проталкивали своих детей в ряды духовенства и на административные посты у правителей государств и у крупных феодалов. Очень скоро они добились и богатства, и уважения. Именно к этому слою крестьянства принадлежали те мелкие землевладельцы в Германии, которые назывались «крестьяне – владельцы феодов» (lehnbauern), а также многочисленные в южных немецких областях крестьяне, освобожденные от уплаты (cens, freizinsen, parleute), и поселенцы-первопроходцы на расчищенных от леса землях, которые стали наследственными владельцами своих земель (erbpachter). Они часто объединялись в одну группу населения с чиновничеством, с деревенскими дворянами (knechte) и даже с сословием рыцарей (ritterstand). Такая же элита существовала в Нидерландах. Во Франции и Фландрии некоторые из таких привилегированных крестьян сумели проникнуть в ряды дворянства, как бывший крепостной Сен-Бенуа-сюр-Луар, который в XII в. стал одним из самых известных рыцарей в Бургундии.

Но чаще всего они были родоначальниками духовных лиц, чиновников и городских буржуа, деревенскими «петухами по походке», которые, как сказано в одной тогдашней сатире, имели «пастбища, и земли, и большое имущество». В Испании, особенно в Руссильоне, если кто-то из них исполнял должность управляющего или судьи у своего сеньора, то ездил на коне, как дворяне, и ел пшеничный хлеб. В Англии мелкие землевладельцы-крестьяне – среди которых были и потомки тех, кто в прежнюю эпоху получил землю в обмен на услуги по ее обработке, и новые свободные собственники – присягали на верность непосредственно королю, заседали в судах присяжных и в судах своего графства, приближаясь по своему положению к мелкопоместным дворянам, которые вели такую же трудовую жизнь, как они. «Крестьянин так близко подошел к придворному, что царапает большим пальцем ноги его пятку» – эту английскую поговорку сохранил для нас Шекспир. Образование и развитие этого среднего класса мелких землевладельцев-крестьян, обеспеченных или даже богатых, было характерной чертой этого периода и в значительной мере стало результатом освобождения крестьян.

Однако основным и гораздо более многочисленным слоем крестьянства на Западе были вилланы-арендаторы, называвшиеся также censitaires, которые сумели получить, под разными названиями, большинство гражданских свобод, но по-прежнему были обязаны выполнять многочисленные повинности и не были полными собственниками своей земли. Земля, которую возделывали эти арендаторы, оставалась собственностью ее прежнего владельца, и его право собственности подтверждалось арендной платой (cens), которую они вносили. Но большинство привилегий истинного собственника перешло к арендаторам, и так они стали почти владельцами наделов, которые обрабатывали. Именно арендаторы обладали основными правами собственности – например, правом наследования, дарения, продажи и отчуждения; они также могли заложить или завещать свою землю. Они могли не бояться выселения, если вовремя вносили арендную плату, размер которой стал фиксированным и был четко определен в индивидуальном или коллективном договоре. К этому разряду крестьянства в западном мире принадлежали миллионы сельских жителей, чье положение определялось множеством весьма разнообразных соглашений и арендных договоров.

В Германии такие крестьяне назывались hörigen. С помощью права лопаты (jus palae) они часто становились, по сути дела, полными владельцами освоенных ими земель, хотя формально были ее постоянными арендаторами по договорам долгосрочной или наследственной аренды (erbpachter). Господа не могли ни отказаться допустить такого пользователя на арендованный им надел, ни забрать такое крестьянское имение обратно в свои руки. В Нидерландах к такому же результату привело предоставление земель в бессрочную аренду (beklemregt). В Англии арендаторы добились, чтобы их наследственное пользование земельными наделами было признано законом, и стали называться копигольдерами, то есть «держателями по списку», имея в виду хранившуюся у них копию соответствующего судебного решения – список со свитка-оригинала. Из них и образовался этот разряд арендаторов, такой многочисленный, что до самого недавнего времени они держали в своих руках треть земель Британии. Во Франции суть этого же процесса, то есть переход земли в руки крестьян, была скрыта под множеством внешних личин – всевозможных соглашений и арендных договоров с разными условиями и под разными названиями; но все они в итоге передавали земледельцу подлинные права собственности в обмен на арендную плату – cens. Постоянная аренда (aforamento) в Португалии и контракт (livello) на предоставление земли при условии платы за аренду (fitto), который стал обычным в Италии, действовали также. При итальянской системе крестьянин даже имел право оставлять себе доход, который раньше его господин получал с наследства (по-французски такой доход назывался lods et ventes). Владелец имел лишь преимущество при покупке в случае продажи земли и сохранял название владельца лишь потому, что через более или менее долгие промежутки времени требовал от арендатора повторно заключить с ним договор. Так, медленно и постепенно, происходило одно из самых важных событий в истории – переход истинных прав собственности в новые руки под видом долгосрочной или наследственной аренды, пока не исчезли последние следы прежнего подчинения.

Крестьянская земельная собственность, которая возникла теперь в этой лишь слегка замаскированной форме, структурно оставалась такой же, как в феодальную эпоху. Она состояла из малых по размеру наделов, часто – из разбросанных на расстоянии одна от другой полос земли, которые становились все меньше вследствие обычая делить землю поровну между наследниками или в результате продаж и отчуждений. В Германии средний размер надела – hufe, который колебался от 14 до 120 акров, с начала XIII в. уменьшился на три четверти. В Англии свободный крестьянин-землевладелец или арендатор «по списку» редко имел больше одной виргаты земли (30 акров). Часто его участок земли был в два раза меньше, а немало было и наделов размером всего в 4,5 акра, к которым добавлялась полоска луга. В Пикардии крестьяне, имевшие быков, имели, как правило, около 30 акров земли. Дробление наделов зашло так далеко, что в Руссильоне некоторые сельские земельные владения – bordes включали в себя от 16 до 62 наделов, а в Пикардии земледельцы, которые называли haricotiers, объединялись по нескольку человек для обработки своих наделов: те были слишком маленькими, и упряжка быков не могла на них работать. В Италии коммуны на ее севере должны были принять меры для восстановления малых земельных владений путем обмена участков.

Вскоре после освобождения крестьян стали возникать новые группы деревенского населения – люди, которые работали на земле, но не были ни мелкими свободными землевладельцами, ни арендаторами, – censitaires. Вначале они составляли лишь незначительное меньшинство сельских жителей. В него входили арендаторы земли, испольщики (métayeurs) и наемные сельскохозяйственные рабочие.

Система аренды земли позволяла крестьянам с независимым и энергичным характером, которые имели небольшой капитал и очень желали сохранить свою свободу, получать доходы с арендованной земли и оставлять себе большую их часть, а за это отдавать фиксированную арендную плату владельцу земли. Владелец же оставался полным собственником сданной в аренду земли, мог участвовать в увеличении ее стоимости и избавлял себя от рисков, которым подвергается тот, кто обрабатывал землю сам, и от разочарований, которые часто приносила система замещающих платежей. Возникнув, аренда земли получила наибольшее распространение в областях с самым передовым сельским хозяйством – в Италии в XII в., в Нидерландах, Северной Франции, Каталонии и Руссильоне в XIII. Но на большей части Запада она до начала XIV в. распространялась медленно.

Такая система была спекулятивным предприятием, и ею пользовались не только крестьяне, но и городские буржуа. Они брали на себя риск обрабатывать поместья феодалов и церкви на условиях, что будут поддерживать угодья в хорошем состоянии, вводить полезные улучшения и выплачивать владельцу определенную часть произведенной продукции или ее стоимость. В Италии эта плата называлось canon. Ее размер в Тоскане мог составлять от трети для зерновых до десятой или одиннадцатой части для вина, оливок и фруктов. Иногда владелец земли предоставлял фермеру часть скота и семян и дополнительных работников для сбора урожая и для молотьбы. Он должен был заплатить фермеру возмещение за незаработанную прибыль, если тот значительно улучшал землю. Землевладелец и арендатор заключали договор только на короткий срок – год, два или три года, но в интересах обеих сторон большинство аренд продолжалось от шести до двадцати девяти лет, а договор несколько раз заключался на три года, что соответствовало оставлению земли под парами при трехлетнем севообороте.

Наряду с такими арендными соглашениями и прослойкой арендаторов земли внутри крестьянства появились арендные договоры аренды-испольщины (métayage) и еще один разряд крестьян – испольщики (métayers). Система свободного временного сотрудничества земледельца и владельца земли позволяла крестьянину свободно распоряжаться своим трудом после того, как закончится срок контракта, а землевладельцу свободно распоряжаться своей землей без риска лишиться ее. Этот способ обработки земли (mezzadria), вместе с социальной группой занятых им земледельцев, возник в XII в. в Тоскане и Центральной Италии, а в последующие два столетия распространился по всему центру и северу полуострова. В это же время его можно было обнаружить в Провансе, Каталонии и Руссильоне, а позже – в Центральной и Западной Франции и в Нормандии, где система испольщины – métayage использовалась при расчистке земель, во Фландрии с 1220 г., а также в окрестностях Трира и в Рейнланде.

Эта система позволяла крестьянам-беднякам, не имевшим своего надела или не желавшим терять свободу, навсегда привязав себя к выделенной им земле, отдавать свой труд в обмен на определенную долю полученной с земли продукции. Землевладелец предоставлял им капитал в виде участка земли, давал инвентарь, семена, удобрения, сено и солому, оплачивал расходы по содержанию построек и половину расходов на сбор урожая, молотьбу и веяние зерна. Испольщик, métayeur, предоставлял владельцу земли свой труд, ухаживал за скотиной, выполнял барщинные работы и перевозил грузы по указанию землевладельца и отдавал владельцу земли часть своих доходов натурой. Хотя в слове «испольщик» корень тот же, что в слове «половина», эта доля в Италии часто устанавливалась в пределах от трети до всего лишь одной десятой и была равна половине только для фруктов. Кроме того, испольщик подносил владельцу земли обязательные дары – яйца, домашнюю птицу и сыр. Но крестьянин имел право на весь выращенный им мелкий скот, свиней и иную домашнюю скотину. Его можно было выселить только за дурное поведение, но это происходило лишь в редких особых случаях, так что он мог пользоваться прибылью с арендованной земли в течение всего срока действия договора, а этот срок мог составлять от двух до пяти лет или даже от двенадцати до двадцати девяти лет. С этих пор стала часто применяться и еще одна разновидность ограниченного сотрудничества – аренда скота, называвшаяся bail à cheptel, когда крестьяне и землевладельцы, объединившись, совместно покупали скот и делили между собой доходы от скотоводства. Особенно такая аренда была распространена в Каталонии, Руссильоне и Провансе.