Текст книги "Незавершенная Литургия"
Автор книги: протоиерей Алексей Мокиевский
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Прежде я очень рвался домой, но вскоре понял, что дом мой там, куда меня призвал Господь. Поэтому, после того как отбыл срок, остался в Караганде, под духовным водительством старца Севастиана. Только тогда, когда возникла возможность открыть приход в Актюбинской области, я по совету старца приехал сюда настоятелем, с тех пор вот здесь неизменно служу уже более сорока лет. За все это время я пару раз бывал на родине, но нашел там людей крайне обезверившихся, святыни в поругании. Все это сильно угнетало, я не нашел сил там себя применить.
Но сейчас совсем другая обстановка. И я бы, может быть, поехал в родные края. Но моих немощей едва хватает здесь, на насиженном месте, службы отправлять. Ты, отче, вместо меня отправишься туда. Не удивляйся! Это Божие указание. Может, ты думаешь, что это ты ко мне приехал? Это я тебя призвал, чтобы поведать об одном моем видении. Мне явился Ангел Церкви и приказал найти священника, который бы исполнил некое ОСОБОЕ повеление Божие. Без этого не отпустит Господь грехи мои. Почему ты? Ну, для начала ты сам тамошний. Потом, ты не боишься трудностей. И что немаловажно, я чувствую в тебе необходимую силу духа. Ты ведь пришел спросить волю Божию – уехать тебе или нет?
– ?!! Да…
– Так вот узнай ее. Будешь служить литургию – на отдельной тарели поставь на престоле свой жребий. На листочках бумаги напиши те места, где бы ты чаял жить и Богу служить. По отпусте службы прочитай молебен о призвании Духа Святого на всякое доброе дело и по прочтении заключительной молитвы на словах «ныне и присно» простри руку свою к своему жребию, разверни листок и, приняв сие как волю Божию на тебе, произнеси заключительное «аминь». И да будет так. Так ты уверишься в правоте моих слов.
– А что это за Божие повеление?
– Про то я сам не ведаю. Об этом ты узнаешь уже там. Тебя встретит светлый отрок, который укажет тебе путь ко спасению. Ты его узнаешь по тому, как он встретит тебя, он благословит тебя именем Господним. Следуй за ним и не ошибешься.
– Простите, отец Георгий, а почему вы сами не…
– А я стар уже и одной ногой стою в могиле. Мне не сдюжить. Я просил Пречистую Богородицу открыть мне день моей смерти. И однажды, проснувшись, увидел над кроватью на стене электронное табло, такое, как бывает на вокзалах. На нем три пары цифр: 21.12.??. Я не сразу понял, что это дата моей кончины, а когда опомнился, две последние цифры словно стерлись, пропали. И остался в недоумении, когда все же это произойдет, в каком году? И по какому стилю, по старому или по новому? С тех пор вот уже несколько лет я встречаю смерть дважды в год. Служу литургию, причащаюсь и в полном облачении ложусь на одр свой. И если этот день минет, то дальше смело, не боясь внезапной кончины, живу еще год. Несмотря на это, чувствую по себе, что слабею изо дня в день, все дается с трудом. Я уже отработанный материал, а ты, отче, в самом расцвете.
Глаза старца светились радостью. Его морщинистая рука легла поверх сжатых в замок пальцев отца Василия, лежащих на столе. Никто не ожидал такого разговора. Гости недоуменно молчали, потупив взоры, лишь изредка бросая взгляды на лицо седовласого хозяина. Тот, выдержав паузу, взбодрил всех:
– Так, ладно, отче, ты помолись, подумай, мы еще вернемся к этому разговору. Давайте Бога благодарить за трапезу да пошли со мной. А то, я вижу, мои хорошие, вы заскучали. Дай-ко я вам церковь покажу! Завтра народ придет, может не выдаться времени все вам показать и рассказать.
Церковь оказалась, как они и предполагали, в соседнем помещении, через холодный коридор. Большая комната с высокими потолками была украшена иконами, написанными яркими красками, под расшитыми белыми полотенцами. Устройство иконостаса, лампады и подсвечники – все носило следы добросовестной самоделки и было выполнено из подручных материалов. Оказалось, что все это батюшка сделал сам – одной рукой (!). Он нарисовал все иконы, изготовил утварь, не говоря уже об элементарном ремонте. Он сам шил себе облачения, сделал несколько митр. Кроме этого, он разводил пчел и в алтаре зажигал лишь восковые самодельные свечи. За домом у него был сад и виноградник. Восемь сортов винограда умудрялся выращивать отец Георгий, из него выжимал сок и делал свой «кагор», на котором и служил. Возле плодовых деревьев у него в углу сада была небольшая крохотная полянка, обсаженная вокруг березками, которые напоминали ему Россию.
– Вы еще летом приезжайте. Сейчас все снегом занесено, а так-то у меня вокруг храма все в цветах. Красиво – как в раю.
– Как вы один со всем справляетесь? – не смогла скрыть удивления матушка Ирина.
– А я не один! Там, на дворе, в маленьком домике у меня живет помощница моя, келейница моя Галина. Она мне просфоры печет, есть готовит, стирает, убирает – незаменимый человек. Она не знает устали, бегает целый день, не присядет. Это вот ее стряпню вы сейчас отведали. Завтра еще борща попробуете и пирогов.
– Отец Георгий! А что это за икона? – Вадим остановился возле одного образа, который, как и большинство здешних икон, не отличался особым художественным изяществом, но зато был выполнен с любовью, словно детский рисунок.
– Это – икона «Иисус Христос стучится в дверь». Что-нибудь необычное замечаешь?
– Да сама икона необычная, раньше мне не попадалась.
– А ты посмотри повнимательней. Видишь – у двери, в которую стучит Христос, нет ручки. В этом глубокий богословский смысл: Спаситель пришел нас спасти, но Сам Он не может открыть двери наших душ. Надо, чтобы мы сами, услышав Его стук у дверей, открыли Ему. Часто бывает, что мы просим Бога о том, чтобы Он благословил какие-то наши начинания, исполнил наши желания, молитвенно как бы стучим в Божьи двери. А когда Бог нисходит до нас и нас взыскует, мы зачастую оказываемся глухи к Его призываниям. Или делаем вид, что не слышим…
– Батюшка! – продолжал интересоваться Вадим. – А отчего вы не монах?
– Потому что не всякому это дано. Это высокий подвиг. На это надо иметь духовные способности, особый дар Божий. Да и призвание монаха – уединенное житие, а священник не имеет права бегать от людей, он должен служить и нести людям Слово Божие. Ну и непременное условие жизни «во иноцех» – послушание, духовное возрастание, под водительством опытных старцев, а истинные-то старцы все уж поумирали, остались старики одни. Потом монаху молиться много надо, а я уж состарился, сил порой не хватает себя на ногах держать.
Вечернее правило они читали, зевая, уже глубокой ночью. Перед сном еще какое-то время обменивались впечатлениями.
– Отче Василие! Простите, что спать не даю, – громко шептал лейтенант, – но я поражен, сколько сил в этом человеке, сколько в нем талантов, сколько мудрости. Я таких людей в жизни не видал. Он же насквозь тебя видит. Тебе и рта не надо открывать, а он уже отвечает на твой вопрос. Это диво!
– Да, это и правда удивительно, когда человек с одной рукой оказывается способен сделать больше, чем мы с двумя, – поддержала его матушка Ирина. – А какая ясность ума! Моя бабуля в таком же возрасте совсем была беспомощным человеком, словно ребенок малый.
– Поражает другое, – ответил отец Василий. – Мы-то думали, что это мы к нему едем, а вышло, что это он нас призвал. Призвал, чтобы возвестить нам волю Божию. Я в растерянности пока от его слов. Мне тут один прихожанин сказал недавно: «Я к старцам боюсь ездить. Знаю, что ТО, что старец скажет, – это и есть мой путь и мой крест. Но только не уверен я, что смогу последовать тем путем, что он мне укажет, и поднять тот крест, что он мне предложит. А непослушание воле Божией страшнее неведения, потому не узнаю́ ничего о себе, не искушаюсь напрасно». Вот и я теперь недоумеваю – «что суть словеса сии?»
Последнюю фразу батюшка произнес под дружное сопение своих сокелейников. Тепло натопленная комната, чистая мягкая постель были поистине царским утешением после неустроенности дальнего пути. Сон увлек их в свои бархатные объятия.
– В руци Твои, Господи, предаю дух мой… – только и успел произнести отец Василий, как сам незаметно отошел ко сну.
А наутро отец Георгий разбудил их на завтрак тихим стуком в дверь. Паломники зашевелились в своих постелях и уже через двадцать минут, после утреннего туалета и привычного правила, вышли к столу. Завтракали они одни. Старец тем временем молился в храме, с ним было несколько прихожан, они стояли на коленях со свечами в руках. Матушка Галина, как и было обещано, потчевала их пирогами. За окном светало, о ночном буране напоминали лишь причудливые сугробы. В лучах восходящего солнца по-другому виделись и дом и улица в окне.
Больше доверительного разговора так и не получилось. Народ шел к старцу вереницей. Одних он исповедовал, с другими беседовал, третьих лечил, четвертых отмаливал. В промежутке между приходящими он уделил-таки время и исповедовал и своих ночных гостей. Странная это была исповедь – говорил почти только отец Георгий, неспешно он сам перечислял все твои грехи, оставалось лишь удивленно кивать и каяться, после этого он увещевал, давал необременительную епитимью и читал разрешительную молитву. Слова молитвословий изливались из его уст легко и естественно. Так же легко вдруг катились нежданные слезы у исповедующихся.
Потом они еще раз детально осмотрели церковь. Погуляли по залитому солнцем и укрытому снежным покровом поселку. Поговорили со старушкой келейницей за миской борща и стали собираться восвояси. К их отбытию отец Георгий снабдил их в дорогу гостинцами – пирогами и бутылочкой своего «кагора». Попрощался с каждым, после обычного благословения прижимая своей могучей рукой к груди, так, что длинная седая борода, пропахшая ладаном, щекотала нос. Долго стоял у калитки и махал им вслед.
Дорога обратно, против дороги сюда, прошла легко и незаметно, словно, пробираясь в Кызыл-Кийын, они натягивали невидимую пружину, которая сработала, отправив их домой во мгновение ока. Они твердо решили вскоре вновь поехать к отцу Георгию, весной, в мае, когда окрестные степи цветут тюльпанами. Но эта поездка не осуществилась…
Незадолго до Рождества Христова – 3 января – старец умер. Это было 21 декабря по старому стилю. С трудом пробившийся к нему отец благочинный нашел отца Георгия лежащим на смертном одре в полном священническом облачении. На столе лежал лист со всеми посмертными распоряжениями. Была там и строка, посвященная отцу Василию Сосновскому, – «благословляю ему образ Покрова Пресвятой Богородицы, что слева от окна, в застекленном кивоте, на добрые свершения, о коих он знает». Эту небольшую аналойную иконку отец Василий легко узнал, это было благословение старца Севастиана, с нею батюшка Георгий не расставался как с величайшей реликвией. Этот образ был помещен отцом Василием в алтаре, где всякий раз напоминал о поездке к старцу и его благословении.
Только спустя годы, будучи уже настоятелем церкви в Хромтау, к Сретению Господню, дню своей священнической хиротонии, отец Василий решил исполнить завет старца. Он изготовил три листочка бумаги, где написал: «остаться в Казахстане», «поехать в Самару» и «поехать домой». Свернул он эти жребия и, положив на маленькую тарель, поставил на престол. Как ни странно, все три варианта, что он избрал, были ему равновелико близки. Казахстан – это его пастырская колыбель, он здесь духовно возрос, сделал священническую карьеру и жил довольно неплохо. Самара – это место, где он учился в семинарии, получил признание и был покорен успехами Православной Церкви в городе и регионе, здесь за время учебы у него появилось много друзей. Домой же его тянуло постоянно, Родина звала его по-матерински ласково, но сдерживало лишь то, что по слову Спасителя: «Несть пророк без чести, токмо во отечествие своем и в дому своем». По отпусте литургии он служил молебное пение и с замиранием сердца читал заключительную молитву. На возгласе «Твое бо есть» он, не глядя, протянул несмелую руку к своему жребию и со словами «ныне и присно» развернул листок. Там было – «поехать домой». «И во веки веков», – растерянно произнес отец Василий. Потом он немного помолчал, развел руками и уже уверенно молвил: «Аминь».
В стекло машины постучали, что вывело отца Василия из задумчивости. У окна стоял паромщик:
– Батюшка, думаешь заезжать-то? А то мы уже, тово, отчаливаем.
– Да-да. Спасибо, – встрепенулся священник и завел мотор. – Смотри-ко ты, чуть не остался!
Его машина въехала на переполненный паром. Отдали швартовы, взревели двигатели парома, и вода у кормы забурлила. Батюшка вышел из автомобиля и прошел на «бак». Вот так, как и нынче, в его жизни неожиданно свершались крутые повороты. Еще минуту назад он мирно предавался воспоминаниям, а сейчас навстречу вольному ветру плывет по водной глади к зеленому живописному другому берегу. Как тогда внезапно, никем не понятый, он оставил привычное место службы и уехал в Россию, так и сейчас спешно запрыгнул на паром. Не вполне осознав и сам всей необходимости этого переезда, он доверился всецело воле Божией и только ждал осуществления в своей судьбе предначертанного старцем, как сейчас ожидал причала на том берегу. Так было сейчас – так будет и всегда. Ныне и присно…
Глава 5
…И во веки веков
Темные грозовые облака клубились над городом Гледенском, их свинцовый фон делал дома светлей, а церковь, и так белая, буквально светилась. Лохматые клубы шли так низко, что, казалось, задевали чудной ковки купольные кресты. Поднялся ветер, полетела пыль, жалобно затрепетали листья деревьев. Калитка церковной ограды то и дело звонко захлопывалась и снова приветливо отворялась. В воздухе кружились переполошенные птицы. Трава стелилась по земле. По тротуару порхал цветной полиэтиленовый пакет. Пахло дождем, но его все не было. Где-то вдалеке уже еле слышно погромыхивало. Приближалась гроза. Словно колпаком, за каких-то полчаса город накрыли тучи, и с минуты на минуту они готовы были разразиться проливным дождем. Но Господь удерживал «хляби небесные», словно дожидаясь, пока отец Василий дойдет до церковных дверей. Тот поставил машину в гараж и, поглядывая вверх на облачный фронт, спешил укрыться от непогоды под крышей храма. Пройдя сквозь святые ворота, он прикрыл лязгающую калитку и, придерживая рясу, торопливым шагом направился к церкви. На пороге он поклонился с крестным знамением и шагнул в дверь. За ним словно занавес повисла пелена дождя. Дождь ливанул как из ведра. Все вокруг заблестело сквозь дымку дождевых струй. Забарабанили карнизы, зажурчали сливы водостоков, захлюпали всплески на ступенях церковного крыльца. Легкий гул падающей воды окрашивался аккордами громовых перекатов, пока еще не громких, но раз от раза звучавших все ближе. В храме было темно. Свет редких лампад оживлял мрачные лики. У икон ставили свечи случайно забежавшие спрятаться от дождя люди. Батюшка стряхнул со скуфьи дождевые капли, протер закапанные стекла очков. В мутном от потеков окне уже начинали блистать всполохи молний. Привычным шагом он прошел от порога до аналоя в центре и припал к лежащей на нем иконе Богоявления. В момент, когда его губы коснулись холодного стекла киота, он вдруг каким-то шестым чувством ощутил, что в храме что-то происходит. Он замер и огляделся. Все вокруг было как всегда, ничего необычного он не заметил и даже не понял, что могло его насторожить. Отмахнуться от этой мысли он тоже не мог, потому что атмосфера в храме словно была какая-то другая. Батюшка повернулся и медленно, как во сне, направился к канцелярии. Каждый звук его шагов отдавался с предельной четкостью. На ходу он потер виски, продолжая растерянно озираться. Пространство темного храма, казалось, искажалось в его глазах, как в широкоугольном объективе. Из-за свечного ящика вышла Анна Созонтовна и, поклонившись, с умилением протянула руки под благословение. Но слова ее он услышал как бы с опозданием и почти побуквенно:
– Бла-го-с-ло-в-и-т-е, о-т-е-ц В-а-с-и-ли-и-ий.
Он машинально осенил ее крестом, коснувшись своей рукой ее сухих старушечьих ладошек, и кивнул в ответ на смиренный поцелуй его влажных пальцев:
– Бог благословит, дорогая Анна Созонтовна! Отец Сергий у себя? – спросил он, не узнав своего голоса.
– Да, батюшка, тут он, с бухгалтеркой бумагами занялись.
– Это, верно, давление скачет…
– Что, простите?
– А? Да нет, это я не вам… Погода вон видите какая? Льет прямо стеной дождь. Едва успел добежать, а то бы промок до нитки.
– Ничего удивительного. У меня с утра все суставчики выкручивает, так что не надо и Гидрометцентра, чтобы узнать, что погода спортится. Слава Богу, что хоть разродились тучи дождем. Счас полегче будет…
Священник постучался и отворил дверь канцелярии. Настоятель сидел за своим столом, обложившись документами. Рядом за соседним бюро сидела Фаина-бухгалтер, поблескивая толстыми стеклами очков, и что-то сверяла на калькуляторе.
– Я не отвлекаю, отче?
– А, это ты, отец Василий! Заходи да хвастай! – приветливо встретил его настоятель.
– Здравствуйте, батюшка Василий, – откликнулась и Фаина. – Пожалуйста, распишитесь в платежной ведомости, а то я хватилась, вы один у меня не расписались.
– Я только что из Ферапонтова. – Отец Василий присел за стол и послушно поставил свой автограф в графе с галочкой. – Это просто чудо! Фрески Дионисия – это шедевр, не менее значимый, чем творения всех этих Рафаэлей, Тицианов и Микеланджело!
– Ты там впервые? – усмехнулся отец Сергий.
– Сознательно впервые. Был там однажды с экскурсией, когда мне было лет двенадцать. Но ничего не помню. Не понимал ничего…
Тут, словно вспышка, в сознании отца Василия возник острый взгляд одной из храмовых икон. Это не был взгляд нарисованных глаз, это были живые глаза, и из них текли слезы. То ли видение, то ли сон, но, похоже, именно этот момент оживания иконного образа, увиденного мельком, боковым зрением, так его насторожил. Ему захотелось тут же вскочить и, выбежав в храм, пристальнее взглянуть на ту икону, он уже напряг ноги, чтобы подняться, но его порыв пресек строгий взгляд отца настоятеля.
– Слушай, вот чего, мы с Фаиной завтра должны ехать в епархию, так что я тебя попрошу, послужи завтра литургию вместо меня, а то я зашиваюсь – спасу нет. Сегодня с пяти я вечерню отправлю, а завтра, прямо утром в семь, тронемся благословясь. Ты уж не подведи, завтра человек десять – пятнадцать причастников будет. Батюшка-а. Ты у нас здоров? Что-то вид у тебя какой-то отстраненный. Ты слышишь, чего говорю-то?
– А-а! Да, конечно, я буду. Простите… Это, наверно, из-за дождя. Вы видели, что на улице делается? Гроза…
– Смотри-ко ты, точно! – Отец Сергий привстал из-за стола и, потянувшись, взглянул в окно. – А я-то думаю, что это свет мигает?
– Сейчас-то треб нету? А то я видел, там какие-то люди в храме стоят.
– Нет, отченька, иди отдыхай. Это ко мне тут приходили предприниматель Фомин да сын его. Приспичило им службу отслужить в одной разваленной церкви.
– Где же это, батюшка? – вскинула голову бухгалтерша.
– Да в Покрове, что на воде стоит, возле деревни Родино.
– Ой, гляди-ко чего удумали! – Фаина сняла очки и покачала головой. – Надо же, куда их леший ра-зи́л, прости Господи! И чего хотят?
– Хотят, чтобы я туда с ними поехал. Мальчишка его туда лазил, говорит, что там иконы есть, ну и чуть ли там не все целехонько. Надо ж, чего только не напридумывают. Будто не бывал я возле той церкви. Руины и руины, подплыть страшно, а не то что там служить. Ты не знаешь эту церковь, а, отче?
– Нет, я тут еще мало чего знаю, – поднялся отец Василий. – Ну, если во мне нет необходимости, то позвольте откланяться. До свидания. Завтра буду в семь. Непременно.
Отец Василий, аккуратно притворив за собою дверь, вышел в храм. Гулкие своды эхом повторяли раскаты грома. Гроза была в разгаре, и даже сквозь толстые стены и многослойные рамы был слышен нешуточный разгул стихии. В такие минуты как-то невольно становится тревожно на душе. Батюшка неторопливо направился к левому приделу, где, как ему показалось, он видел живой взгляд с иконы. Он шел, чтобы убедиться в том, что этот мельком брошенный, даже неосознанный вначале взгляд, произведший в его душе некое замешательство, – всего лишь игра света или случайный блик. Однако где-то в потаенном уголке его существа трепетало ожидание чуда. Не то ожидание, что сродни призыванию, а то, что сродни страху. На подходе к большому застекленному киоту он даже зажмурил глаза, чтобы открыть их только возле старинного образа в массивной золоченой раме в темном закутке и увидеть, что на иконе все в порядке. Так, с закрытыми глазами, он прошел несколько шагов и, замедлив ход, остановился. И открыл глаза.
О ужас! Прямо перед ним из полумрака светился взгляд чьих-то глаз. Не мигая, глаза смотрели на него с выражением гнева. Батюшка резко вдохнул и не смог выдохнуть. А изображение на иконе дрогнуло и зашевелилось. От этого едва уловимого движения у него похолодело в груди, и он отчетливо услышал учащенное биение своего сердца. Лишь спустя несколько тягостных мгновений отец Василий различил в темноте стоящего меж ним и иконой человека. Этот человек стоял недвижно, против обыкновения не лицом к иконе, а спиной к ней, отчего во мраке совершенно сливался с изображением. Только глаза, вернее, белки широко распахнутых глаз выдавали его присутствие. Батюшка опешил:
– Кто здесь?
– Вы священник? – сурово вопрошал из темноты незнакомый голос.
– Да, я священник. А вы тут меня ждете?
– ВАС ПРИЗЫВАЕТ БОГ! – словно печатая слова, по буквам, громко и четко произнес голос. И в этот момент сверкнула молния. Ее сияние на мгновение ослепило. Затем яркая вспышка холодного света выхватила из темноты фигуру рослого мальчика. Плотно сжатый рот, насупленная бровь, слезы, размазанные по щекам, и большой ключ, зажатый в кулаке, – вот все, что успел отметить отец Василий во внешности обратившегося к нему человека, пока молния сверкала сквозь закапанные окна. – ВАС БЛАГОСЛОВЛЯЕТ БОГ И ГОСПОДЬ НАШ ИИСУС ХРИСТОС!
Последние слова утонули в страшном грохоте. Будто разрыв бомбы, ударил раскат грома. Все существо отца Василия содрогнулось. Одновременно где-то в алтаре хлопнула форточка, и раздался характерный звук бьющегося стекла. Лампады у икон, словно маятники часов, стали раскачиваться из стороны в сторону, то замирая, то разгораясь. По всей видимости, молния ударила где-то рядом. Погасла лампочка над свечным ящиком. Теперь лишь свет редких свечей, отражавшийся в стеклах киотов, разгонял всепоглощающую тьму. Скрипнула дверь канцелярии, и послышался голос настоятеля:
– Во как шарахнуло! Отец Василий, ты еще здесь? Ты видал?! Аж земля ходуном! Вот это гроза! Как бы беды не наделало, отведи Господи! Вот говорил нам архиерей, давно говорил: «Установи, отец Сергий, громоотвод на церкви», а мы так до сиё поры и не собрались. Видно, нам пока не грянет – мы и не перекрестимся. Ох, прости Ты нас, Господи! Пронеси, Господи!
А отец Василий почувствовал слабость в ногах и от этого невольно опустился на колени. Колени его сильно ударили об пол, но он не почувствовал боли. Завороженный увиденным и услышанным, он в смятении перекрестился и склонился в земном поклоне.
* * *
Отец Василий вернулся домой только к вечеру. Тихо, стараясь не шуметь, он разделся, прошел в комнату, сел за стол. Матушка Ирина хлопотала на кухне, дети шумно играли в своей комнате. Он не мог сразу вернуться в дом. Буря захлестнувших его чувств была сродни сегодняшней грозе. Из храма он сначала спустился к Гледенскому озеру. Ровная гладь жемчужного цвета, покрытая легкой рябью, разливалась до самого горизонта. И там, на границе воды и неба, улетали вдаль фиолетовые грозовые облака. Озерные воды дышали свежестью. Всегда, когда душа его приходила в волнение, батюшка находил успокоение в созерцании этого спокойного величия бескрайнего озера. В его сознании проплывали миллионы лет, которые протекли возле этих песчаных берегов. Века меняли ландшафт, история меняла поколения людей, они рождались, жили и умирали, молились, влюблялись, страдали и ликовали, воевали и строили города, все вокруг менялось. Давно ли по воде этой под парусами шли славянские струги и варяжские ладьи, а сейчас на горизонте виднеются белоснежные четырехпалубные круизные лайнеры. Время, как прибой, мерно отсчитывает свои промежутки, а озеро это в своих песчаных берегах так и остается некой константой, тем, что остается неизменным и пребудет таким, как сейчас, всегда и во веки веков. Так он сидел в глубоком раздумье минут десять, опершись локтями о столешницу, пока его не заметили.
– О! Ты уже дома? – появилась матушка в дверном проеме кухни, деловито вытирая руки о фартук. – Когда ты успел проскочить? Я ведь у окна была, все поглядывала. Кушать хочешь? Сейчас, у меня уже еда на подходе. Минут через пять садимся за стол.
– Слушай, Ира! – начал было батюшка.
– Погоди минутку, сейчас газ убавлю, а то подгорит все. – Матушка скрылась на кухне, а из кухни помимо аппетитных запахов стал разноситься звук шквар-чащей на сковороде пищи, усиливающийся, когда с нее снимали крышку. Матушка сбежала к плите, чтобы за процессом перемешивания еды немного успокоиться. Как не любила она это его «слушай, Ира», сказанное со специфической тревожной интонацией! Ничего хорошего это не предвещало и было верным знаком грядущих неприятностей. Когда она поняла, что готова к встрече с этими неприятностями, она вернулась к батюшке и сразу села напротив него.
– Ну что? Какие новости? – осторожно спросила она.
– Свершилось, матушка! – как-то торжественно ответил отец Василий.
– Что опять? Нас переводят?
– Нет. Сегодня свершилось пророчество старца! Ко мне подошел сияющий отрок и благословил меня именем Господним!
– Погоди. Ты сейчас серьезно говоришь? Ты ведь не можешь так шутить. Правда?
– Какие шутки, Ира? Серьезней не бывает!
– Объясни толком. Кто это был? И где? В Ферапонтове?
– Нет, представляешь, у нас в Гледенске, в нашем храме, пару часов назад. Я поставил машину и зашел в церковь узнать насчет служб. А там мальчишка ко мне подошел, зовут Саша Фомин, живет он в Старом Селе, отец у него предприниматель, благодетель нашего храма…
– И что он тебе сказал?
– Главное не что сказал, а как сказал!.. Он мне явился, как ангел божий, весь сияющий светом, и голос его как раскаты грома…
– Так это гроза была.
– Да, я понимаю, но это не объяснить. Было в нем что-то, пред чем захотелось преклониться, – особая духоносность, что ли. Как у древних пророков Ветхого Завета, такое же бесстрашие и ревность «по Бозе». В общем, я понял, это – то, ради чего я сюда попал. Господь устами этого отрока говорил сегодня со мной и открыл мне Божие о мне промышление.
– Что же он тебе открыл? Говори же, не томи!
– Этот мальчик позвал меня совершить службу в одном храме. Похоже, это тот самый храм, в котором служил покойный отец Георгий. (Царство ему Небесное.) Он, мне говорили, рухнул и стоит грудой развалин в воде посреди Волго-Балта, а мальчик Саша говорит, что там и храм цел, и в храме все сохранилось нетронутым – и иконы, и убранство. А еще там, на этом острове, живет какая-то девочка. Он зовет ее Света. Она – что-то вроде хранительницы этого места. Она и послала его за священником.
– И что? Ты собираешься туда ехать? Как ты себе это представляешь? Что это будет за служба? Это, наверно, небезопасно? Если церковь до сих пор не рухнула, кто может ручаться, что она не обрушится, пока ты будешь служить?
– Я понимаю все твои опасения. Но я не мог ему отказать. Это же не просто треба, это – миссия. Это то, что меня просил сделать старец. Я сложил в голове все обстоятельства, и смотри, как все складывается логично. Отец Георгий служил в этом храме, но не смог сюда вернуться. Храм чудным образом уцелел, он, не зная этого, благословляет меня ехать в Россию. Архиерей назначает меня в Гледенск – ближе некуда. А теперь еще и этот мальчик, и его отец, и эта девица на острове. Они обещали меня доставить туда на лодке и максимально обезопасить мое там пребывание.
– Ага, – покивала матушка. – В каске будешь служить вместо скуфьи.
– Да ладно ты ёрничать. Вспомни лучше, что за икону благословил мне старец – Покров. Эта икона не случайно мне была завещана: храм этот затопленный – Покровский. Ира, это – определенно благословение Божие!
– Ясно, – грустно согласилась матушка. – Что ж, я тебе доверяю. Ты, верно, знаешь, о чем говоришь. Только одного я в толк не возьму. Ну, послужишь ты там, а дальше-то что? В чем смысл этой службы?
– Да как же ты не поймешь?! Разве не в том мы видим смысл молитвы, да и всей жизни нашей, чтобы Господь услышал наши молитвы и коснулся нас своею благодатию и исправил житие наше ко спасению. А тут я призываюсь на богослужение, которое ждет от меня Бог, на которое Он меня подвигает, – неужто не внемлет Он в день тот и час моей мольбе и не устроит все во благо?
– И когда ты туда едешь?
– Они просили меня как можно быстрее.
– Прям сейчас, что ли?
– Да нет. Ну, завтра утром.
– Ну, утром – так ничто.
– Да вот и что! Отец Сергий попросил меня отслужить завтра литургию вместо него, а то он уезжает в епархию. У него назначен прием у владыки.
– Поезжай после обедни.
– После они не могут. Я не пойму никак их срочности, но думаю, что так и получится, а иначе хоть службу отменяй. Не знаю прямо, что и делать.
– Что завтра делать – решишь завтра. Утро вечера мудренее. А сейчас давай поужинаем, дети еще не ели, тебя ждем. А ты такой взъерошенный, что и я, глядя на тебя, разволновалась. А когда я волнуюсь, то много ем. А если я буду много есть, особенно вечером, – растолстею. А если я растолстею, ты меня разлюбишь, скажешь: «Зачем мне эта тумбочка сдалась?»
Батюшка отвлекся от своих дум и впервые за вечер улыбнулся:
– Хорошо! Конечно, если это Божие дело, то Господь все и управит. Что я, правда, дергаюсь? Будь что будет. Зови детей, будем кушать.
На мамин зов в комнату вбежали дети – две девочки и мальчик, – вспотевшие и раскрасневшиеся от беготни. Они по очереди подбежали к папе: «Привет, па! Благослови!» – и, взяв благословение, встали на молитву. «Отче наш» они пропели нескладно, оттого что запыхались, но затем, уже вполне угомонившись, сели ужинать. Мама вынесла дымящийся плов в большом казане и разложила по тарелкам.
– Я только пить. Я есть не хочу, – поторопился отказаться шестилетний Леша.
– А мне мяса не клади, только кашки, – попросила средняя дочь Лиза.
– Тогда мне Лизкино мясо отдай, – протягивала свою тарелку старшая Соня.
Наблюдать эту возню за столом было так уморительно, что отец Василий окончательно разулыбался. Леха торговался с Лизой: «Съешь мою кашку» – и протягивал пустой стакан, не в силах утолить жажду. Лиза выковыривала из своей порции случайно попавшие кусочки мяса и складывала в Сонину тарелку. Соня охотно принимала в дар самое вкусное в плове и неторопливо и уверенно уплетала ужин за обе щеки. Это представление продолжалось недолго. Прочитав благодарственные молитвы привычной скороговоркой, дети чмокнули маму в щеку и умчались в свою комнату. Батюшка с матушкой опять остались одни.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.