Текст книги "Мне некогда, или Осторожные советы молодой женщине"

Мне некогда…

Мне тоже некогда. У меня работа, по объему – «безразмерная», как у всякого исследователя. У меня семья, а значит – стирка, уборка, пришивание пуговиц, поддержание порядка. Я не отличаюсь крепким здоровьем и вынуждена соблюдать диету, а значит, ни при каких обстоятельствах не могу питаться только бутербродами. Уже поэтому на кухне я провожу больше времени, чем мне бы хотелось.

У меня, как и у вас, есть друзья, которые иногда приходят в гости. Из-за московских расстояний и перегруженности, они нередко звонят по телефону, чтобы хоть так всласть пообщаться.

И еще у меня есть ученики, а также бывшие ученики, их дети и иногда – их родители. Одни приходят по делу, то есть приносят свои труды, задают вопросы и делятся сомнениями. Другим нужно посоветоваться со мной как с человеком, пережившим немалые жизненные и житейские трудности. Звонят ради всяческих справок, включая медицинские (у меня есть разные справочные издания), лингвистические (наиболее ходовые словари я держу на самой доступной полке) и просто хозяйственные.

Еще у меня немалая переписка с близкими мне людьми, которые нынче живут в разных странах. К счастью, большинству из них можно писать по электронной почте.

Единственная сфера домашних дел, на которую я почти не трачу времени, – покупка еды. Это, а также плата за квартиру, дачу и вообще наши финансы – обязанности моего мужа. Но он тоже работает не только там, где учит студентов, но еще и дома. Так что времени нет не только у меня.

С учетом вала изменений, происходящих вокруг, работы у нас обоих стало еще больше, соответственно времени – еще меньше. И все же мне, несмотря на возраст, оказалось проще справиться с нехваткой времени, чем моим друзьям, многие из которых годятся мне уже не только в дети, но и во внуки.

Я объясняю это привычкой к весьма жесткому режиму, которая сформировалась у меня еще в средней школе, причем задолго до вынужденной горячки выпускного класса. Отчасти склонностью дорожить временем и заранее его распределять я обязана отцу, который, не будучи по характеру педантом, отличался размеренностью и упорядоченностью образа жизни, сохраняя свой ритм в самых, казалось бы, невозможных условиях. От него я никогда не слышала фразы «Мне некогда!». Вместо этого он говорил: «Давай отложим это, я сейчас занят (ухожу, спешу, устал, не успею)».

Став старше, я тоже сумела как-то исключить фразу «мне некогда» из своего лексикона, заменив ее – в зависимости от того, кому она адресована, – чем-то более вежливым и, если это уместно, более конкретным. Потому что у человека, даже относительно свободно распоряжающегося собой, время всегда есть – вопрос, как он/она его использует. (Разумеется, я не говорю о лежачем больном, равно как и о том/той, кто за ним ухаживает; я также не имею в виду мать с грудным младенцем.)

Например, я точно знаю, что у меня не хватило бы времени на собаку – как бы мне ни хотелось ее иметь, я просто не смогу ни гулять с ней в любую погоду, ни возить к ветеринару и т. д.

мораль

Стоит поразмыслить, почему вам в такой мере некогда, я тоже думаю об этом – так что присоединяйтесь.

Режим дня

Я уверена, что слова «режим дня» вам успели опротиветь: они, как правило, предваряют назидания, которые вы считаете бессмысленными и ненужными. И не безосновательно. Тем не менее я не откажусь от идеи необходимости режима для всякого занятого человека, вне зависимости от возраста.

То, что у меня этот режим был по меньшей мере с тех пор, как я пошла в первый класс, мне стало ясно лишь много лет спустя, когда уже после университета я стала размышлять о том, почему одни люди вроде бы не спешат, но много успевают, тогда как другие…

К «другим» я относила себя – я «успевала» далеко не в той мере, в какой считала нужным. Это было мучительно, потому что на работе я вынуждена была делать совсем не то, что меня интересовало, а после работы и в выходной день я, по существу, надрывалась, но времени все равно не хватало.

…Когда я еще была круглощекой первоклассницей, то, помимо ежедневных четырех уроков в школе, три раза в неделю у меня были занятия в школе музыкальной. Музыкой следовало заниматься и дома, притом не менее полутора часов ежедневно. К счастью, кто-то объяснил моим родителям, что эти полтора часа надо разбить пополам, и я усаживалась за фортепьяно в два приема.

Родителям оставалось лишь верить, что все идет как надо, потому что они были допоздна на работе, а я оставалась дома с няней. Няня моя никогда не вмешивалась в школьные уроки, да и не могла бы, даже если бы захотела: она была практически неграмотна. Видимо, она чувствовала, что я с ними справляюсь легко, потому что я рано начала много читать, так что в первом-втором классе училась только чистописанию в прямом смысле слова – писала я всегда без ошибок.

Но точно так же няня чувствовала, что занятия музыкой я терпеть не могу Поэтому дважды в день она садилась рядом с инструментом и смотрела на часы, чтобы я не «жульничала».

Между тем мне полагалось, как и всякому ребенку, сколько-то времени проводить на свежем воздухе, а также есть вовремя, а не когда вздумается. За всем этим няня следила неукоснительно. Получалось, что, придя из школы и пообедав, я неизбежно вначале должна была сесть за фортепьяно, потом – сделать уроки, потом съесть полдник, далее – идти гулять (если во двор – то одна, но чаще мы с няней пересекали Тверскую и гуляли в сквере напротив Моссовета), а вернувшись домой – еще раз заниматься музыкой не менее 45 минут.

Задним числом такой режим выглядит чуть ли не казарменным, но меня он не тяготил, потому что оставлял время для чтения и слушания радио.

В остальном позиция относительно необходимости режима, занятая моим отцом, как главным в семье, касалась двух моментов: проснувшись, мне следовало немедленно встать, а ложиться спать полагалось строго в одно и то же время. Этот распорядок сохранялся даже во время каникул.

Война и эвакуация навсегда разлучила меня с няней и музыкой, и почти на полтора года – с отцом. Но когда я пошла в пятый класс и уже в другую московскую школу, мне даже в выходной не разрешалось залеживаться в постели. Относительно поздно ложиться я стала лишь в год окончания школы, готовясь к экзаменам на аттестат зрелости.

Большинство людей живут в обстоятельствах, не позволяющих свободно выбирать свой распорядок дня. Тому причиной совокупность причин. Одни из них социальные – люди активного возраста работают или учатся, что определяет, как минимум, отсутствие выбора в первую половину дня: хочешь не хочешь, приходится вставать (почти всегда слишком рано) и куда-то ехать или идти.

Другие причины, личные и социальные одновременно, связаны с вашей ролью в самой малой социальной группе – семье. Менее очевидные причины устроения распорядка своего дня обусловлены особенностью личного суточного ритма. Как правило, они коренятся в физиологических особенностях организма, хотя привычки тоже играют немалую роль.

Жаворонки и совы

Физиологически люди делятся на «жаворонков» и «сов». К сожалению, это различие не может быть скорректировано, если не решиться на такой шаг приблизительно лет в 10–12. К сожалению – потому, что никто из нас не свободен от преобладающего социального ритма, а он в среднем рассчитан именно на «жаворонков». Все, кто учится или работает, вынуждены рано вставать, что зимой и «жаворонкам» нелегко, а для «сов» так и просто мучительно. И, разумеется, семья, состоящая из «жаворонка» и «совы», имеет это различие источником непрерывного испытания на прочность.

«Жаворонки» не притворяются, когда говорят, что после 6 вечера они тупеют и могут заниматься только пустяками. И «совы» вовсе не капризничают, когда уверяют, что работать они могут, только когда вся семья мирно спит. Переделать себя труднее «совам», но именно они чаще всего вынуждены это делать, дабы подстраиваться под ритм общей жизни. Здесь надо отдать себе отчет в том, что единственный способ остаться «совой» и не пребывать в состоянии постоянного напряжения – это в рамках своей «совиности» придерживаться абсолютно жесткого режима. Жизнь не всегда это позволяет, но поскольку все больше людей начинают использовать дом в качестве офиса, то и «совам», быть может, полегчает.

Есть размеренно живущие «совы», которые работают до трех утра, потом спят до девяти, потом работают до семи вечера и спят час-другой перед тем, как снова взяться за работу. Этот режим кажется одним «жаворонкам» дикостью, а у других вызывает зависть.

Завидуют те «жаворонки», которые еще не расстались с иллюзией возможности бесконечного рабочего дня. Я как раз помню себя в этой роли, хотя завидовала я тоже «жаворонку».

Примерно за год до того, как я кончила школу, Корней Иванович Чуковский рассказывал мне, что он всегда встает в четыре утра, работает (кажется) до половины девятого, завтракает, потом гуляет, потом отвечает на письма…

Я думаю, что тут я от потрясения перестала слышать, потому что продолжения не помню. Только через много лет я прочла в записках Лидии Корнеевны Чуковской, что всю жизнь она часами читала отцу перед сном, потому что его мучила бессонница…

Терпимым надо быть и к «жаворонкам», которые рано покидают ваш гостеприимный дом, потому что иначе они не смогут выспаться, и к «совам», которые до двух часов пополудни не включают телефон, потому что легли спать не под утро, а просто утром. Важно, однако, чтобы «сова» не сидела за книгой или компьютером позже 3-х или 4-х часов пополуночи.

Да и вообще дело не в общем времени, отводимом на сон или отдых, а в регулярности образа жизни. «Жаворонок» не должен злоупотреблять своей способностью включаться на полные обороты с полшестого утра, а «сова» – способностью не выключаться с полуночи до полудня следующего дня. Если обстоятельства время от времени складываются так, что на сон вам нужно восемь часов, а работу надо завершить срочно, то лучше лечь в обычное для вас время и спать меньше, но в два приема. В год моего поступления в университет меня этому научила женщина, занимавшая какой-то ответственный пост в тогдашнем послевоенном Сталинграде. Мы с ней вместе лежали в больнице, и она рассказала, что такой режим ей иногда помогает справляться с немыслимым числом обязанностей.

С тех пор каждую сессию накануне экзамена я ложилась в шесть вечера на полтора часа, затем усаживалась за стол и занималась до тех пор, пока куранты на Красной площади не пробьют три раза (из нашего дома на Тверской ночью их бой был отчетливо слышен). Затем можно было спать до 7.30 и явиться на экзамен с совершенно свежей головой.

У меня хватило ума не злоупотреблять такими резервами организма и позволять себе спать те девять часов, которые мне необходимы в темное время года.

Замечу, кстати, что споры о том, сколько вообще нужно спать, не имеют смысла. Представление о том, что некто «успевает много» именно потому, что мало спит, обычно беспочвенно. Чаще всего речь идет о людях, придерживающихся (в среднем) определенного ритма жизни. Одни из них спят семь часов, другие – девять и даже десять. Весь вопрос в том, как они организуют остальное время.

Поспешая медленно

Помимо суточного ритма, есть еще и ритм внутри активного времени дня, и именно его обычно имеют в виду, когда говорят о «быстрых» и «медленных» людях.

Замечу, что можно быть быстрым и тщательным, но также быстрым и небрежным. Человек медлительный вовсе не обязательно аккуратен – бывают быстрые и медленные неряхи, равно как быстрые и медленные аккуратисты.

В отличие от явственных различий между «жаворонками» и «совами», различия в темпе, в котором разные люди привыкли ходить, читать, говорить по телефону, мыть посуду, весьма относительны и не всегда очевидны. «Ну, пока Боря завяжет шнурки…» – говорит моя подруга о своем брате. Это еще не значит, что Боря «медленный», потому что моя подруга – как раз человек «быстрый», а уж если быть совершенно точным, то скорее суетливый. «Не успел я оглянуться, как Галя уже стол накрыла и хлеб нарезала», – это рассказ «медленного» человека о нашей общей знакомой, которая мне представляется склонной к спокойному темпу жизни. Просто она всегда собранна и действует продуманно.

Кстати, медленно завязывающий шнурки Боря быстро читает, довольно быстро ходит и вовсе не является тугодумом. И здесь он не исключение, а скорее правило: не так много людей делают быстро все — от завязывания шнурков до ориентации на незнакомой станции метро.

Я принадлежу к людям «быстрым». Мне просто трудно делать что-либо заведомо медленно. В частности, я просто не могу медленно ходить, поэтому я не умею «прогуливаться». Именно от этого «прогулочного» темпа я устаю. Но вот мы вместе с моей давней подругой возвращаемся из консерватории. Спешить нам решительно некуда, но нормально разговаривать мы не можем, поскольку Таня все время оказывается впереди меня шагов на пять. «Умерь прыть», – говорю я ей. «Я и так плетусь», – отвечает она. И это продолжается все сорок лет, что мы дружны.

Однако как только дело доходит до чтения, а также уборки и приготовления еды, всякий раз выясняется, что я – «уже», а она – «еще не». При этом обе мы склонны к тщательности и во всяком случае не суетливы.

«Быстрые» люди нередко быстро устают и истощаются, о чем стоит помнить. А если от человека «медленного» постоянно требовать несвойственного ему темпа, то, как правило, и результаты не так хороши, и утомление наступает преждевременно.

мораль 1

Будьте терпимы к темпам и ритмам, привычным для ваших близких и коллег, не удивляйтесь, если ваш личный темп окажется «в самый раз» для немногих.

мораль 2

как бы вы ни были недовольны собой, не копируйте чужой ритм.

В самом деле. Независимо от того, сколько реального времени у вас уходит на пресловутое завязывание шнурков, сборы на работу или на дачу, приготовление ужина и т. д., обязательно найдутся люди, которые делают то же самое быстрее вас, а также медленнее вас.

Прислушайтесь к себе и вы поймете, что куда более эффективно поспешать медленно — то есть упорядочивать дела по важности и заранее оценивать, что именно можно отложить без большого ущерба для ваших интересов.

На первый взгляд этот совет кажется не лучшим – в конце концов, отложить можно почти любые дела по хозяйству и многие – по работе. (Впрочем, это зависит от того, какова работа и каково хозяйство.) Наконец, даже важную встречу можно перенести.

Но ведь вы не нуждаетесь в напоминаниях о том, что постель утром следует застилать, даже если вы живете одна, грязную посуду предпочтительно мыть сразу, а на письма и сообщения на автоответчике реагировать следует по возможности без проволочек. Это все вещи очевидные. Однако при большом количестве мелких и не связанных между собой дел, а также с учетом потребности читать для удовольствия, смотреть телевизор, общаться с людьми, провести вечер в театре или кафе – с учетом всего этого заведомо невозможно уделить всему столько времени и сил, сколько хотелось бы.

Можно лишь установить некое относительное равновесие между «необходимо» и «выполнимо».

Право на настроение

Чувство беспричинной подавленности знакомо почти каждому из нас.

Если за окном низкое, хмурое небо – еще бы! – в такую погоду все отвратительно. Если же там сверкающий снег и небо манит синевой, то непременно окажется, что нет либо времени, либо сил этими радостями воспользоваться, и от этого на душе еще тоскливей. Беспрерывно звонит телефон – боже, когда меня, наконец оставят в покое! Телефон молчит уже второй вечер – ну конечно! Никому до меня нет дела…

В выходной вы отчего-то просыпаетесь в пять утра, и сна ни в одном глазу, а ведь так мечтали выспаться. Кофе потерял привычный вкус. Руки и ноги как свинцом налиты. Гора неотложных дел растет, и сознание этого лишает вас последних сил.

Так проходит несколько дней. Дождь перемежается солнцем, телефон иногда звонит, иногда замолкает, но все это происходит где-то на краешке сознания. Тем временем потеплело (или выпал снег). Накопившиеся дела как-то рассасываются. В общем, все как всегда.

Как правило, мы быстро забываем о нескольких «черных» днях. Или находим подобающие случаю объяснения: усталость, простуда, любимую чашку разбила, приятельница подвела. И вообще все было как-то не так. Было – и прошло.

А если не прошло? Если это длится не несколько дней, а несколько недель? Месяцев? Тогда это уже не настроение, а состояние. Называется оно депрессией.

Плохое настроение бывает у всех, нередко беспричинно – во всяком случае, на первый взгляд. Но не думайте, что депрессия свойственна только неудачникам, нытикам и избалованным бездельникам. Каждый из нас время от времени попадает в «черную» полосу и испытывает чувства, похожие на описанные выше (другой вопрос, в какой мере мы отдаем себе в этом отчет). Не так редки события, которые мы осторожно называем «стечением обстоятельств», если они происходят с другими людьми, и катастрофой, когда это касается нас и наших близких. Даже записные «счастливчики» понимают, что и они ни от чего не застрахованы, и бессознательно изыскивают способы, позволяющие уходить от мрачных мыслей.

Нередко мы чувствуем себя не в силах сопротивляться неудачам, но более всего мы боимся потерять надежду Впрочем, депрессия может настичь нас на гребне успеха – как это случилось с героем романа Джека Лондона «Мартин Иден», ибо, добившись известности, он одновременно потерял перспективу

Потеря перспективы и тесно связанное с этим чувство собственного бессилия и обреченности, вообще говоря, тоже общий удел. Вопрос в остроте и длительности этих чувств и способности им сопротивляться – вообще и в данный конкретный момент.

Неуверенность в будущем парализует, уверенность в его отсутствии – убивает наповал. И без разбору: убивает всеми любимого актера Олега Даля, совсем еще молодого поэта Геннадия Шпаликова…

Но ведь это мы придумываем слова, якобы описывающие их внутренние самоощущения, их видение своей жизни: «заброшенность», «одиночество», «непонимание», «признание», «известность». Нам нужно рационально объяснить себе весь ужас ухода людей из жизни по собственной воле – и мы не готовы согласиться с тем, что болезнь, называемая депрессией, накрыла их, как девятый вал.

Депрессия бывает у всех: у детей и взрослых, у домохозяек и профессоров, в российской глубинке и в стерильной и благополучной Швеции. Различаются лишь формы, потому что они культурно обусловлены: по-разному отчаиваются, по-разному спиваются, по-разному реагируют на измены и потери. Впрочем, в человеке культурно обусловлены и прочие проявления его отношений с самим собой и с «другими»: с ближними и чужими, с Богом и обществом. Так что состояние подавленности, чувство тупика или краха мы бессознательно переживаем в предложенных (и даже навязанных) культурой рамках.

Русская культура – по преимуществу «культура вины».

Американская культура – по преимуществу «культура стыда». В Америке не принято быть несчастным. У нас – не принято быть счастливым.

Замечали ли вы, что у нас люди опасаются строить планы на сколько-нибудь далекое будущее? Можно предположить, что это особый показатель естественной для нашего смутного времени неуверенности. Но скорее все же это культурная доминанта. Еще Лев Толстой, будучи здоровым и далеко не старым человеком, писал о будущем «е.б.ж.», то есть «если буду жив». Мы выражаем сходные ощущения в таких житейских формулах, как «если ничто не помешает», «Бог даст, будем живы».

А обращали ли вы внимание на то, с каким опасением у нас говорят о своей удаче? Доводилось ли вам слышать от знакомых и друзей что-либо вроде «Знаешь, я совершенно счастлив»? Даже «Я отлично себя чувствую» звучит как-то не вполне по-русски. Похоже на закадровый перевод в кино: «Ты в порядке? – Я в порядке». У нас-то на вопрос: «Как дела?» или «Ты как там?» принято отвечать: «Ничего, спасибо» или «Нормально».

Американская культура, «обязывающая» человека быть счастливым, разумеется, не может этого сделать – иначе человек перестал бы быть самим собой. Но она предлагает уже испытанные временем способы преодоления депрессивного состояния: любой человек может обратиться к психиатру, к психоаналитику, в общество «Анонимные алкоголики», в многочисленные реабилитационные центры, группы взаимной поддержки одиноких матерей или отцов. Эта дорога не всегда была столь пряма и хорошо вымощена, но она существует очень давно.

А теперь представьте себе такой случай. Идете вы за хлебом, навстречу– давний знакомый. Раскланялись. «Вы в булочную? – Да, а вы? – А я к психиатру».

Вот шутник! А почему, собственно, вы приняли это за розыгрыш? Да потому что в нашем обществе обратиться к психиатру – это само по себе из ряда вон выходящее событие, а уж сказать об этом, да еще при случайной встрече, как если бы человек шел лечить зубы, и вовсе немыслимо. Но ведь душевная боль куда более мучительна, чем боль зубная. Несомненный парадокс нашей культуры: зубы мы лечим, а к заболеваниям души относимся пренебрежительно.

Само слово «депрессия» для нас не вполне привычно. Мало кто готов сказать о себе: «У меня депрессия». Это как бы равносильно признанию в том, что человек испытывает душевные мучения без законных причин. Поэтому ссылаются на магнитные бури, новолуние, жару на улице или холод в квартире, невозможность побыть одному и одиночество, равнодушие близких и их же чрезмерную опеку И только медики знают, что депрессия случается не реже, чем радикулит или мигрень.

Он (она) «киснет», «капризничает», «настоящей беды не знает», «все у себя новые болезни выискивает», «вот мы в наше время…» – так нередко выражают отношение к депрессивным состояниям своих родных мамы, папы, мужья и жены, друзья и сослуживцы. Иными словами, депрессия в нашем социуме видится как блажь и аномалия.

Максимум, что мы готовы простить друг другу, – это бурный, но короткий нервный срыв или скандал. Но никак не длительную и, на первый взгляд, беспричинную мрачность, подавленность, очевидную неготовность действовать. А ведь каждая депрессия – угроза не только здоровью, но нередко и жизни. И когда уже слишком поздно, говорят: «Но ведь у нее (у него) все было: семья, здоровье, работа». Или напротив того: «Что же тут удивительного? Ни семьи, ни здоровья, ни денег».

И у тех, чья жизнь благополучна, и у тех, кто чувствует себя не вполне устроенным, депрессии с большой регулярностью возникают после гриппа, инфаркта, после родов и полостных операций. У многих, кто мужественно перенес тяжелое заболевание, депрессии случаются именно в период выздоровления. Запас сил ушел на то, чтобы выкарабкаться. Но надо ведь и жить дальше…

И более всего раздражают именно «беспричинные» депрессии, возникающие как бы «на пустом месте». В их лечении психиатрия достигла значительно больших успехов, нежели в понимании причин. Кстати сказать, с причинами и в других областях медицины дело обстоит не блестяще, просто это нас не так занимает. Почему у одного человека случился аппендицит, а у другого нет? Кто ж его знает…

Никто не скажет человеку, у которого кашель: «возьми себя в руки». Сначала говорят: «выпей того-этого», потом – «сходил бы ты к врачу». А вот тот, кто жалуется на бессонницу или у кого «глаза на мокром месте», раньше или позже именно услышит именно совет взять себя в руки. Выходит, кашель – болезнь, а бессонница, беспричинная тревога или подавленность – вроде бы каприз?

Меж тем подлинная депрессия, несводимая к незначительным перепадам настроения, часто начинается именно с бессонницы. По крайней мере, с этого момента мы уже не в силах ее игнорировать. Мы – это не какие-то редкие экземпляры. Это миллионы людей во всем мире.

Если у вас кашель, вы можете рассчитывать на полоскание, горчичники и прочие домашние средства. Но к бессоннице и депрессии это никоим образом не относится. Совет «взять себя в руки» уместен в случае, когда вы ненароком положили куда-то ключи от квартиры или важные бумаги и из-за того, что не можете их найти, еще больше нервничаете. И правда стоит попытаться успокоиться – тогда можно припомнить, куда вы могли случайно ту или иную привычную вещь положить.

А тот, кто подолгу чувствует себя расстроенным, подавленным или отупевшим без видимой причины, должен довериться врачу-психиатру. Только врач может понять, какие меры будут в данном случае нужны.