Текст книги "Мне некогда, или Осторожные советы молодой женщине"

Сумки, рюкзаки, «кенгуру»

Поговорку о «дороговизне» дешевых вещей я бы отнесла еще и к сумкам и чемоданам. Дешевый чемодан выдержит не более двух рейсов «Аэрофлота», после чего в лучшем случае вы сможете хранить в нем зимние вещи.

Заведомо дешевая сумка ликвидирует всю вашу стильность. Пластиковый мешок, на мой взгляд, годится лишь для похода в ближайшую булочную. Компромиссом, видимо, является большая дамская сумка, которая носится через плечо. Ее объема обычно хватает на две небольшие папки, косметичку, футляр для очков, несколько книг и коробку с завтраком.

Такая сумка может выглядеть достаточно элегантно, и сама я носила сумки этого типа много лет, пока в середине 1980-х годов врач не посоветовал мне перейти на рюкзак, потому что у меня стало болеть плечо.

В Москве в то время купить можно было только хорошо знакомые моему поколению туристические и «охотничьи» рюкзаки из плотного брезента защитного цвета. У нас с мужем именно такие рюкзаки и были: с ними мы ездили на дачу и ходили в походы. Любители горного туризма шили себе самодельные легкие рюкзаки из капрона, добываемого из-под полы. В городе же ни брезентовые, ни капроновые рюкзаки не были в ходу. Это был удел «снобов наоборот». А настоящий походный рюкзак на металлической раме я впервые увидела в Венгрии, но и там в 1980-е годы до моды на «городские» рюкзаки было еще далеко.

Год или два я ходила с каким-то детским польским рюкзачком, который муж купил мне случайно чуть ли не в «Детском мире». Свой первый нормальный «городской» рюкзак я сумела купить только через несколько лет в Сиднее, причем не в обычном магазине, а в какой-то специализированной лавке, где продавалась устаревшая армейская экипировка. В 1990 году мода на рюкзаки уже просматривалась среди австралийских студентов, но, конечно, не среди профессуры.

Мой «военный» рюкзак из прочного и тонкого черного нейлона объехал со мной полмира. Я ношу его и сейчас, поскольку он вполне соответствует моему пристрастию к курткам и брюкам. А деньги и документы оказалось удобно носить в маленькой мужской сумке-визитке.

Правда, именно эту любимую визитку у меня средь бела дня вырвали из рук в Лондоне, в пассаже торгового центра, куда мы с мужем пошли покупать еду. Денег там почти не было, но там был мой паспорт!

Охрана респектабельного супермаркета была шокирована, вызвали полицию, что оказалось весьма кстати: воров, конечно, не нашли, но составили протокол по всей форме, благодаря чему в консульстве мне без проволочек и штрафа выдали временные документы. Но рассказываю я об этом случае в иной связи. Через два дня мне позвонила незнакомая дама – волонтер из «Комитета помощи жертвам насилия». «Дорогая моя, – сказал она, – запомните: никаких сумочек с кружевными платочками и пудреницей с зеркальцем. Только сумка-по-яс!» Я не стала ей объяснять, что я никогда в жизни не носила с собой ни пудреницу с зеркальцем, ни, тем более, кружевной платочек. Но сумку, которую, как я узнала уже в Москве, называют «кенгуру», я все-таки тогда же купила.

«Кенгуру», надетая под куртку, и в самом деле дает ощущение безопасности, особенно за границей, где мне приходилось носить с собой уйму ключей, проездной билет с фотографией, деньги, запасные очки, схему метро, а и иногда еще и небольшую карту, чтобы не вынимать атлас города из рюкзака.

А рюкзак и в Москве мне кажется идеально удобным для всех, кто одевается в спортивном стиле. Он ведь оставляет свободными руки, что так кстати в московском транспорте, и не вредит осанке, поскольку груз в нем распределен равномерно.

Туалет и этикет

Современный этикет вообще, а применительно к нарядам – в особенности, предоставляет всем нам большую свободу, одновременно избавляя от размышлений и колебаний.

Невеста знает, что ей подобает быть в белом, а гости на свадьбе – что они должны быть одеты скромней невесты. К выпускному вечеру в школе наши девочки шьют особое платье, причем в последнее время акцент делается не на светлом цвете, а на длине.

Церемония крестин даже в современной Франции требует, чтобы крестная мать была не просто нарядно одета, но еще и в шляпке.

В партер Большого театра не следует приходить в кроссовках (впрочем, если вы, тем не менее, нарушите это неписаное правило, едва ли вам сделают замечание). А вот в амфитеатры Большого зала Консерватории не принято наряжаться. Зато в Москве появились рестораны, куда наряжаться принято. В целом же в жизни обычного человека этикет оказывается почти не связан с одеждой.

Недавно я была в храме Ильи Обыденного на печальной церемонии – отпевали мою коллегу и приятельницу. Я поразилась тому, что почти все женщины в храме были простоволосыми, хотя многие из них были профессионально связаны с историей русской культуры. Однако день был теплый, а об остальном, видимо, как-то не подумали… Потом мне рассказали, что теперь при многих православных монастырях есть дежурная, выдающая женщинам-экскурсантам и туристкам не только платки, но и юбки.

Много лет назад, когда я только начинала по-настоящему учить английский язык, мне попалась книга по этикету. Из нее в память врезались две фразы.

Первая звучала так: «А hatless lady cannot be really chic», to есть «Чтобы быть действительно стильной, даме необходимо носить шляпу». И вторая: «Better not to be dressed, than to be overdressed», то есть «Лучше быть одетой поскромнее, чем быть разнаряженной».

Обе фразы относятся к некоторым этикетным установлениям, а не к моде как таковой. При этом первая описывает житейские ситуации в вариантах, которые мы знаем лишь по «костюмным» и вообще иностранным фильмам. Именно там нам попеременно показывают то свадьбы, то похороны: все дамы в шляпах, невзирая на погоду. (Занятно, что и мода на хождение hatless – с обнаженной головой в любую погоду – тоже пришла к нам из западного кино уже как элемент «элегантного» стиля, естественного для Парижа и Лондона, но достаточно рискованного для наших широт.)

Смысл второй фразы я долго понимала как этикетный, но имеющий ко мне отношение, так сказать, теоретическое. А именно, overdressed я понимала как некий «дешевый» шик. Это оказалось неверным: имеется в виду всего лишь возможная неуместность наряда. На уровне нашей обыденной жизни это означает, что, если вы не уверены, следует ли вам одеться более нарядно или же, напротив того, поскромнее, выбирайте последний вариант – не прогадаете.

Не забудьте, что если вы ждете гостей, то, за исключением особых случаев, надо оставить гостям возможность затмить хозяйку дома. Это не означает, что вы должны выглядеть Золушкой, но требует от вас умеренности. К особым случаям я бы отнесла, например, визит родителей или старших родственников, которым просто приятно будет убедиться в том, что вы здоровы, красивы и благополучны. Они ведь именно ради этого вас и навещают. Так что смело наряжайтесь.

Если же вы решили навестить людей много старше вас, которых вы видите нечасто, будь то ваша прежняя школьная учительница, или знакомые ваших родителей, или бывшие соседи, – найдите способ показать, что вы не заглянули к ним «по обязанности», даже если для вас это всего лишь «визит вежливости».

С серьезными требованиями этикета применительно к одежде я столкнулась всего один раз. Когда я два месяца работала в Австралии, меня поселили в женском католическом колледже Святой Софии. Выбор колледжа принадлежал заведующему кафедрой, который пригласил меня в качестве visiting professor, и, как я заключила позже, был обусловлен сугубо практическими соображениями – мне по статусу «подобал» дорогой и благоустроенный колледж, где сохранялись английские традиции.

На второй день в мои апартаменты зашла пожилая леди. Это оказалась настоятельница колледжа, монахиня Ордена Святого Сердца доктор Мэри Шэнахан. Она зашла узнать, есть ли у меня юбка.

Я пребывала в состоянии такой оглушенности от перелета и растерянности от необычности всего, что меня окружало, что не успела удивиться и ответила, что у меня есть костюм. «Костюм не нужен, – сказала Мэри, – юбка вам понадобится, а вашу мантию для торжественных обедов я вам принесла», – и в мой шкаф была водворена настоящая черная мантия с широкими рукавами. До этого мантию я видела только в кино и на фото и о ее покрое и способе носить имела самые смутные представления.

Оказалось, что каждый понедельник в 8.30 вечера в нашем колледже устраиваются торжественные обеды (formals, сокращение от англ. formal dinner). Этикет требует, чтобы по этому случаю все присутствующие были в мантиях. Странно было бы надевать мантии поверх свитеров с джинсами, поэтому девушки и дамы должны были озаботиться юбками, а молодые люди (у нас было трое аспирантов-мужчин) – костюмами с галстуками.

Персонал колледжа – мать-настоятельница, ее заместительница и еще две-три сестры – вместе с аспирантами и приглашенными почетными гостями обедали за огромным столом со старинным столовым серебром и хрустальными бокалами. Стол этот стоял на возвышении типа сцены, находившемся в торцевой стене большого зала-столовой.

По размеру мантия оказалась мне в самый раз – в наблюдательности Мэри Шэнахан мне потом много раз приходилось убеждаться.

Примерно через полтора месяца одна из студенток спросила меня: «Ревекка, у вас есть бальное платье?» Оказалось, что «нам» предстоял традиционный бал, устраиваемый колледжем перед каникулами (в сентябре в Австралии весна в разгаре). Именно на эти дни я уезжала читать лекции в Канберру, так что проблема снялась сама собой. Уверена, что если бы я не уехала, Мэри выдала бы мне подобающее платье напрокат.

Когда я вернулась, на доске объявлений висели разноцветные листки бумаги с такими текстами: «Кто потерял пояс от желтого платья в саду Сен-Джордж, обратитесь в комнату 12». Там же, в саду соседнего мужского колледжа Святого Георгия, потеряны были лифчики (во множестве), перчатки и вечерние сумочки.

Бал, видимо, удался.

Одеваться или раздеваться?

Первым городом в Западной Европе, куда меня впервые «выпустили» лишь в 1987 году, был Париж. Даже после Праги, которую мы с мужем к тому времени исходили вдоль и поперек, Париж был совсем особым миром, никак не соотносимым с уже известными мне реальностями, и оттого все там происходившее имело оттенок миража.

Ощущение нереальности возникло у меня уже на эскалаторе аэропорта Руасси, когда меня куда-то уносила лестница, помещенная в стеклянную трубу. Потом каждый вечер в моем окне загоралась Эйфелева башня, на которой недавно установили подсветку, и всякий раз мне казалось, что этого не может быть.

Вечером в пятницу мой немыслимо занятой кузен сказал: «Самое время дать себе волю. Поедем в ресторан?» Я спросила: «Мне одеваться?» На что он ответил: «Скорее раздеваться. Я, например, галстук уже снял». И мы поехали в крошечный ресторанчик на бульваре Сен-Мишель.

Уже войдя, я почувствовала, сколь глупо и ненужно было бы ради этого ужина специально одеваться и сколь физически неудобно было бы еще и помнить, что ты при параде.

В совсем маленькой комнате помещался один большой массивный стол и, возможно, что-то поменьше – точно уже не помню. Салаты и закуски в фаянсовых мисках размером с наши тазы для стирки стояли на подоконниках нескольких окон в нишах средневековой толщины – каждый подходил к ним со своей тарелкой.

Ресторанчик знаменит был блюдами из моллюсков, но мне он запомнился тем, что там я впервые ела самое вкусное в моей жизни пирожное – Tarte Tatin. Это всего лишь яблочный пирог, но яблоки имеют особый карамельный привкус. По легенде, сестры Татен поставили свой пирог в печь и забыли вовремя вынуть, поэтому яблоки (точнее, яблочно-сахарный сироп) слегка пригорели, но оказалось, что так даже вкуснее.

Одно из сильнейших тогдашних переживаний – посещение Оперы, где мы с женой моего кузена слушали «Макбета». Правда, обо мне вернее было бы сказать, что я там присутствовала — такой малый вклад в мое состояние внесла собственно музыка.

Началось с выбора выходного платья. У меня с собой был вполне приличествующий случаю костюм с юбкой. В декабре 1987 года в Париже было тепло и сухо. Впору было ходить в плаще, а не в теплой осенней куртке, в которой я приехала. Плащ я одолжила у племянницы, которая успела из него вырасти. Когда обнаружилось, что плащ к костюму не подходит, из гардеробной извлекли крошечную шубку из темной норки, принадлежавшую некогда моей тетке. Оказалось, что я в нее помещаюсь.

Подъехав к Опере, мы поставили машину далеко за углом и прошли шагов сто до подъезда Дворца Гарнье. Под Рождество по сухому асфальту я шла в легких туфлях, без шапки и в чужой шубе. Одного этого хватило бы, чтобы ощутить полное отчуждение от происходящего – это, несомненно, была не я.

Однако и это было лишь началом. Тяжелая дверь театрального подъезда передо мной распахнулась, и портье сказал: «Добрый вечер, мадам!»

Через несколько минут, когда мы, раздевшись, стали подниматься по знаменитой лестнице, известной по бессчетным фильмам, меня охватило чувство, близкое к панике. Люстры, люди, зеркала, изгиб лестницы – все это создавало не только безусловное ощущение deja vu, но в данный момент вообще происходило с кем-то другим. Меня не могло быть здесь, в этой пестрой и праздничной толпе, хотя мы с Франсуазой решительно ничем из нее не выделялись: выглядели как все, говорили на том же языке. Говоря объективно, новым для меня было только здание. Но субъективно чувство одновременно знакомого и иного было столь острым, что я так и не смогла сосредоточиться на музыке.

Замечу, что в отличие от Ла Скала, куда этикет требует являться в вечерних туалетах, Гранд-Опера – демократичный театр. В антракте я видела в фойе мужчину в кроссовках и теннисной рубашке. Вместе с тем, моей соседкой по креслу в партере была худощавая немолодая дама в чем-то темном, сбросившая свои меха прямо на спинку кресла. Пока не поднялся занавес, я видела лишь мерцание двух бриллиантов в ее ушах. Когда же дали большой свет, я поняла, что мое представление о маленьком черном платье, придуманном великой Коко Шанель, было непростительно примитивным. Шедевр pret-a-porter в соседнем кресле являл собой как бы часть владелицы и не нуждался в украшениях.

Вообще же что в Париже, что в Лондоне, что в Копенгагене я почти не видела ни дам, ни мужчин, которые были бы заведомо тщательно или заведомо модно одеты. Подчеркнутая тщательность в одежде – привилегия пожилых людей. Если на улице Копенгагена впереди меня шла аккуратно одетая пара в светлых куртках и брюках в тон, можно было с уверенностью предсказать, что этим людям как минимум за семьдесят.

В Лондоне в очень холодный майский вечер мы с коллегами пришли прямо с работы в один из лучших итальянских ресторанов. Куртки, плащи и зонты мы оставили в гардеробе, но поскольку это был вечер пятницы, то зал был полон, и всем нам скоро стало жарко. Необходимость стянуть с себя (через голову) теплый свитер меня уже не могла смутить. Один из моих спутников развязал галстук и положил его в карман. Другой снял пиджак, чтобы затем избавиться еще и от вязаного жилета. При этом за соседним столиком какое-то важное событие отмечала нарядно одетая компания – мужчины в строгих костюмах, дамы в элегантных шелках. Так в якобы чопорной Англии реализуется свобода самовыражения.

Конечно, и там есть учреждения, где служащие обязаны соблюдать некие правила, касающиеся манеры одеваться, – так называемый Clothes Code. В остальном же вы можете следовать своим вкусам и привычкам.

«Стиль остается»…

При том, что в Лондоне я почти не видела по-настоящему красивых женщин, да и одеваются они более скромно, чем в Москве, в среднем эти женщины выглядят более стильно. У нас часто видишь красивых женщин, одетых богато, но не слишком уместно. В одном случае – это золотые украшения на неухоженных руках, в другом – супермодные сапоги на опасной высоты шпильках в сочетании с затрапезного вида юбкой, в третьем – общий облик, наводящий на мысль о том, что молодая особа, что называется, «дорвалась» до возможности нарядиться в «самое-самое», не слишком задумываясь над тем, каков итог.

Коко Шанель некогда сказала: «Мода выходит из моды, а стиль остается». Предложенный Шанель стиль — а влияние этого стиля растянулась на многие десятилетия – основывался на сочетании удобства и практичности. Именно Шанель настаивала на том, что юбка сделана, чтобы иметь возможность закинуть ногу за ногу, а пройма рукава – чтобы скрестить руки на груди. Другое дело, что воплотить элегантность, оставаясь в рамках практичности и удобства, можно только будучи внутренне раскованным и, вместе с тем, обладая чувством меры.

Есть тип женщин, на которых равно уместно смотрится и сколь угодно экстравагантный наряд, и простой черный свитер. Для меня несомненным воплощением этого типа является актриса Юлия Рутберг. Именно индивидуальность, значительность личности, особенности пластики и мимики, а не какой-то конкретный костюм определяют «стильность» ее внешнего облика. Ей не нужно быть «модной» – ей достаточно оставаться собой.

Замечали ли вы, что многие женщины по-настоящему расцветают годам к тридцати? Мне кажется, это не потому, что именно тогда они особенно хорошеют, а потому, что находят себя как личности, освобождаясь от диктата моды и давления чужих мнений.

Когда в «дамском» журнале вы читаете, что в следующем сезоне модны будут ткани в клетку, или буклированные, или прозрачные, вспомните, что за пропагандой любых новых тенденций стоят сугубо экономические интересы – будь то интересы производителей тканей, украшений или косметики, а также просто конкуренция дизайнеров, художников по текстилю и мастеров ювелирного искусства.

Если вдруг из моды выйдут шейные платки, шарфы и косынки, то можно быть уверенным, что модными станут сделанные из похожих тканей абажуры, либо занавеси, либо покрывала – иначе разорятся текстильщики и художники, создающие рисунки.

Вместе с тем известно, что в свое время, сразу после окончания Первой мировой войны, мода на короткие юбки привела к резкому уменьшению расхода ткани. Тогда производители тканей, не желая нести убытки, организовали кампанию против уменьшения длины юбок, к участию в которой были привлечены самые влиятельные фигуры в мире моды – владельцы модных домов, колумнисты, кинозвезды. Однако из этой затеи ничего не вышло – юбки становились все короче, и только в 1929 году снова вошли в моду длинные платья. Таким образом, экономические факторы, несомненно, влияют на моду, но опосредованным образом.

Мода обязана все время меняться, и притом с немалой долей непредсказуемости. Все остромодное быстро устаревает. Поэтому постарайтесь отнестись хотя бы с долей юмора к тому, что дважды в год анонсируется как «мода сезона». Тем более что «модность» имеет тенденцию «усреднять» ваш собственный облик, непременно приравнивая – хотя и «в подтексте» – модное к красивому. А нередко – еще заменяя красивое на богатое.

Конечно, странно было бы вовсе не обращать внимания на модные тенденции и подражать вкусам своей бабушки, даже если у нее вкус был отменный. Помните, однако, что вы единственны и неповторимы в своей индивидуальности и что для вас хороша та мода, которая это подчеркивает, а не скрывает.

Впрочем, лет до 20 вы все равно будете кому-то подражать, но, правду сказать, чем раньше это пройдет, тем лучше.

И не носите те вещи, в которых вы чувствуете себя «разодетой»: вы ведь не намерены вести себя, как модель на дефиле. Если вы привыкли к юбке средней длины, а модной считается юбка до щиколоток или, наоборот, открывающая колени, то сперва поносите соответствующие туалеты дома, чтобы к ним привыкнуть. Если при этом вы не перестанете думать о том, как вы выглядите, – смиритесь, это не ваш стиль.

Когда-то я видела любопытный документальный фильм, который в нашем прокате назывался «Америка глазами француза». Там было подробно показано, как организуется съемка для журнала мод. Сколько пота требует все то, что потом на картинке будет выглядеть как беспечная непринужденность: распахнутое у ворота платье, лихо сдвинутая на ухо кепочка, летящие по ветру волосы и развевающийся шарфик.

Пока мода являла нам себя только через журналы, соответствующие образы и образцы не были столь навязчивы. Совсем иное дело – телереклама. Будь вы хоть семи пядей во лбу, а незаметно для себя постепенно вы начинаете всматриваться… верить… сравнивать… и, наконец, покупать. Это значит, что идеальный образ «современной» женщины уютно устроился в вашем подсознании и теперь готов управлять вами, как марионеткой.

Обсуждать, можно ли сознательно избежать влияния рекламы, бессмысленно – медиа-реклама вообще не апеллирует к сознанию. Я особенно об этом не задумывалась, пока ко мне не приехала погостить дочь моего бывшего однокашника, родившаяся и выросшая в Англии. Когда она выгрузила содержимое своей «косметички», я просто поразилась тому, в какой мере оно соответствовало «джентльменскому набору», предлагаемому нам в те годы с экрана (это было лет семь назад).