Текст книги "Мавританская Испания. Эпоха правления халифов. VI–XI века"

Для духовенства интересы церкви были всем. Каждое событие оно рассматривало исключительно как приносящее ей пользу и вред. Ярые поборники христианства, они должны были отметать не только язычников, но и тех христиан, которые, недостаточно прочно утвердившись в вере, приписывали неслыханные несчастья, выпавшие на долю империи, отрицанию древней религии. Такие люди заявляли, что христианство повредило могуществу Рима и его прежние боги защитили бы его лучше. Священнослужители отвечали им, объясняя – как и их глава – знаменитый автор De Civitate Dei («О граде Божьем» – труд Аврелия Августина), что Риму всегда не везло и что существующие трудности не так ужасны, как о них говорят. К тому же они твердо усвоили одну истину: чтобы взрастить новые идеи, такие как христианские доктрины, нужна свежая почва.

Духовенство, однако, не имело особого влияния на римскую знать. Последние были христианами по форме, поскольку христианство было государственной религией, но слишком испорченными, чтобы принять строгую христианскую мораль, и слишком скептичными, чтобы поверить в догмы. Эти патриции жили ради пиршеств, развлечений и зрелищ и даже отрицали бессмертие души. «Они предпочитают цирк Божьим храмам! – в праведном гневе восклицал Сальвиан. – Они презирают алтари и превозносят театры! Они любят и ценят всякое создание, и только один Творец представляется им порочным и достойным презрения. Они насмехаются над всем, что относится к религии». Нравы варваров были отнюдь не чище; духовенство было вынуждено признать, что они так же несправедливы, алчны, вероломны и коварны, иными словами, так же испорчены, как римляне. Существует удивительное сходство между пороками упадничества и варварства. Но пусть им не хватало добродетелей, но варвары, по крайней мере, искренне верили во все, чему учили их жрецы. Они были по природе своей религиозны. В опасности они рассчитывали на помощь небес. Перед сражением их короли молились в рубище – подобное действо могло вызвать только презрительную усмешку у любого римского полководца. В случае победы они признавали помощь высших сил и благодарили их за нее. Более того, они почитали священнослужителей, причем не только своих – арианских, но и католических, которых римляне презирали. Поэтому не стоит удивляться тому, что варвары завоевали симпатии духовенства. Да, они были еретиками, это правда, и их обучали «плохие учителя». Но что мешает католическому духовенству обратить их в свою веру? И когда такое обращение произойдет, перед церковью откроется блестящее будущее.

Не было ни одной провинции, где бы не оправдались надежды этих дальновидных умов, и нигде они не были реализованы полнее, чем в Испании, когда король Реккаред и его вестготы в 587 году отказались от арианской ереси и стали католиками. (Третий Толедский собор, на котором было окончательно осуждено арианство в Испании, состоялся в 589 году.) С тех пор священнослужители использовали все доступные средства, чтобы облагородить и просветить вестготов – уже частично романизированных, еще до приезда в Испанию, пятидесятилетним проживанием в римских провинциях. За это время они, безусловно, успели понять преимущества цивилизации и порядка. Должно быть, странно было смотреть на потомков варваров, обитавших в лесах Германии, когда они смирно сидели в кабинетах и слушали объяснения почтенных прелатов. До нас дошла любопытная переписка между королем Реккесвинтом и Браулионом, епископом Сарагосы. Король благодарит епископа за то, что он любезно исправил посланный ему манускрипт, и рассуждает о пропусках, ошибках и глупости писцов – putredines ac vitia scribarum, librariorum ineptiae – с уверенностью Бентли или Рункена. Но епископы не ограничивались формированием умов и сердец королей; они сами занимались управлением и законотворчеством. В публичных речах они заявляли, что Иисус Христос назначил их хранителями нации.

Окруженный знатью, король униженно падал ниц перед ними, когда они собирались на очередной Толедский собор, и просил их обратиться к Богу от его имени и дать стране мудрые законы. Пока епископы внушали королям веру в то, что благочестие должно быть главной из их добродетелей, короли, со своей стороны, не могли не понимать, что благочестие означает подчинение епископам, и даже самые испорченные не желали церковного руководства в публичных делах.

Таким образом, в государстве возникла новая сила, которая поглотила все остальные и, судя по всему, должна была возродить и моральные принципы, и институты. К ней, естественно, обращались серфы со своими проблемами. Католическое духовенство, пока процветала арианская ересь, показало себя мягким отеческим утешителем бедных. Для них открывались больницы, и Масона, благочестивый епископ Мериды, дал столько денег серфам в своей церкви, что на Пасху они сопровождали его в шелковых одеждах. На смертном одре этот святой человек освободил своих самых преданных рабов и обеспечил их средствами к существованию. Люди верили, что духовенство намерено уничтожить рабство, как институт, выступающий против духовности, если не против Евангелия. Эта благородная доктрина, проповедуемая церковью в дни ее слабости, наверняка будет претворена в жизнь теперь, когда церковь стала сильной, можно сказать, всемогущей.

Однако духовенство, утвердив свою власть, отреклось от принципов, которые оно выдвигало, будучи неимущим, презираемым и гонимым. Получив во владение обширные территории, населенные серфами, и великолепные дворцы с большим количеством рабов, епископы признали, что поторопились, что время для освобождения серфов еще не пришло и, скорее всего, еще долго не настанет. Святой Исидор из Пелузия удивлялся в пустынях Фиваиды, что христианин может иметь рабов. Другой святой, Исидор, известный севильский епископ, долгое время бывший душой Толедских соборов, которого латинские отцы назвали «славой католической церкви», не цитировал, говоря о рабстве, доктрины своего тезки, а вспоминал мудрецов древности – Аристотеля и Цицерона. «Природа, – утверждает греческий философ, – создала одних, чтобы приказывать, а других – подчиняться».

А римский философ заявляет, что «не является несправедливым, что те, кто не может править сам, должны служить». Исидор Севильский заявил то же самое, но он противоречит сам себе, поскольку признает, что все люди равны в глазах Бога и грех Адама, в котором он находит корень рабства, заглажен покаянием. Мы не имеем ни малейшего намерения винить духовенство в том, что оно не освободило рабов, равно как и возражать тем, кто считает, что раб не приспособлен к жизни на свободе. Мы ограничимся только констатацией факта, который имел чрезвычайно важные последствия, а именно что духовенство было непоследовательным и не оправдало ожиданий серфов. Жизнь этих несчастных нисколько не улучшилась, а, наоборот, стала только хуже. Вестготы, как и другие тевтонские расы в римских провинциях, установили для них личную трудовую повинность. Более того, благодаря удивительной практике, очевидно неизвестной римлянам, последовательные поколения семьи рабов часто оказывали хозяевам строго определенные услуги. Например, одна семья поставляла пахарей, другая – рыбаков, третья – пастухов, кузнецов и так далее. Ни серф, ни раб не мог жениться без согласия хозяина. Если же серф рисковал ослушаться, брак объявлялся недействительным и молодоженов насильственно разлучали. Если серф (или раб) женился на женщине, принадлежавшей другому хозяину, их детей делили между двумя хозяевами. В этом отношении закон вестготов был еще менее гуманным, чем закон империи, поскольку Константин запретил разлучать мужа и жену, отца и сына, брата и сестру. В том, что низшим классам при вестготах приходилось терпеть огромные трудности, сомнений нет, тем более если мы примем во внимание существование многих жестоких законов против беглых рабов и серфов. В VIII веке все серфы Астурии, положение которых осталось таким же, как раньше было по всей Испании, взбунтовались против своих хозяев.

Епископы не смягчили судьбу серфов, но и для среднего класса они сделали ничуть не больше. Горожане остались, как и раньше, привязанными к земле, и, более того, никто из них не имел права продавать свою собственность. Налогово-финансовый дух перешел от римских императоров к готским королям вместе с другими римскими традициями. Представлялось вполне вероятным, что ученики очень скоро обгонят своих учителей. Крайняя нужда разоренных средних классов нисколько не смягчилась, что признавали даже толедские соборы.

Все пороки римской эпохи – концентрация богатств, рабство, крепостничество, посредством которых фермеры были привязаны к земле, а собственность оставалась неотчуждаемой, – процветали. И ладно бы те, кто претендовал на роль пасторов, назначенных самим Христом, просто оставили все так, как было до их прихода. Увы, охваченные фанатизмом, они продолжали с беспрецедентной жестокостью преследовать группу людей, в то время самую многочисленную в Испании. Впрочем, этого следовало ожидать. Мишле правильно отметил: «Когда в Средние века люди начинали спрашивать, как получилось, что идеальный рай в мире, находящемся под влиянием церкви, был реализован как ад, церковь всегда спешила заявить, что это все гнев Господень, вызванный преступлением евреев. Убийцы Господа все еще не наказаны. И начиналось преследование евреев».

Преследования начались в 616 году при Сисебуте. Было объявлено, что все иудеи должны принять новую веру до конца года, после чего все иудеи, упорствующие в своей вере, должны быть изгнаны после получения ста ударов, а их собственность – конфискована. Говорят, что под влиянием страха более 90 тысяч иудеев приняли крещение, но это было лишь меньшинство. Вряд ли стоит уточнять, что такие обращения были только видимостью. Новообращенные продолжали втайне обрезать своих сыновей и проводить прочие ритуалы. Попытка насильственно обратить в христианство столь многочисленную нацию явно была невыполнимой. Епископы Четвертого Толедского собора, судя по всему, это признали, однако, позволив иудеями придерживаться веры своих предков, они велели, чтобы у них отбирали детей, которые будут воспитываться как добрые христиане. Потом духовенство, пожалев о своей терпимости, снова решило прибегнуть к крайним мерам, и Шестой Толедский собор принял следующее решение: впредь ни один король не должен взойти на трон, предварительно не дав клятву, что будет исполнять все эдикты, направленные против омерзительной расы. Тем не менее, несмотря на законы и преследования, евреи продолжали жить в Испании и даже – по странной аномалии – имели собственные земли. Представляется очевидным, что законодательные нормы, направленные против них, редко применялись со всей строгостью. Возможности гонителей не соответствовали желаниям.

В течение восьмидесяти лет евреи страдали молча. Но потом их терпение лопнуло, и они решили мстить своим угнетателям. Около 694 года, за семнадцать лет до завоевания Испании мусульманами, евреи наметили всеобщее восстание в союзе со своими собратьями по религии на противоположном берегу пролива, где многие берберские племена тогда исповедовали иудаизм и где находили убежище изгнанные из Испании евреи. Возможно, восстание должно было начаться в нескольких местах одновременно, как только африканские евреи доберутся до Испании.

Но раньше, чем план удалось исполнить, о нем узнало правительство. Король Эгика немедленно принял необходимые меры предосторожности. Спешно созвав очередной Толедский собор, он изложил своим духовным и мирским советникам информацию о криминальных планах евреев и попросил о суровом наказании этой непокорной расы. Выслушав свидетелей, утверждавших, что заговор имел целью превращение Испании в иудейское государство, епископы, содрогаясь от негодования, обрекли евреев на утрату собственности и свободы. Король отдал их в рабство христианам, даже тем, кто раньше был рабом евреев, но теперь король их освободил. Хозяев обязали не позволять новым рабам выполнять церемонии, предписанные их древним законом. У них должны были отбирать детей, достигших семилетнего возраста, и воспитывать их как христиан. Браки между евреями не разрешались. Раб-еврей любого пола не мог жениться ни на ком, кроме раба-христианина.

Нет никаких причин сомневаться в том, что эти декреты скрупулезно исполнялись. На этот раз речь шла о наказании не неверующих, а опасных заговорщиков. Когда мусульмане покорили северо-запад Африки, испанские евреи стонали под непосильным гнетом. Они не перестали молиться о своем освобождении, и завоеватели, освободившие их, давшие им свободу вероисповедания и обложившие их небольшой данью, были в их глазах спасителями с небес.

Евреи, серфы и обнищавшие горожане стали непримиримыми врагами деградирующего, разваливающегося общества, которое «пригрело» их на своей груди. Но у привилегированных классов не было сил, которые можно было противопоставить захватчикам, за исключением тех, что состояли из христианских или иудейских рабов. Мы уже видели, что в последние годы римского господства серфы служили в армии. Вестготы сохранили этот обычай. Пока они сохраняли свой воинственный дух, не было необходимости устанавливать количество серфов, которое каждый землевладелец должен направить в армию. Но позднее, когда стремление к богатству, полученному благодаря труду рабов и серфов, стало сильнее, стало очевидно, что набор в армию должен регулироваться законодательно. Король Вамба это понял. В одном из декретов он объявил, что землевладельцы, желающие обработать как можно больше земли, при необходимости отправляют в армию едва ли двадцатую часть своих серфов. Поэтому он приказал, что отныне и впредь каждый собственник, будь то гот или римлянин, должен отправлять в армию десятую часть своих серфов. По крайней мере, так сказано в двух латинских манускриптах. Позже эта пропорция, судя по всему, увеличилась до половины. Таким образом, число серфов в армии многократно превосходило число свободных людей. Иными словами, оборона государства была доверена солдатам, которые были намного больше расположены перейти на сторону врага, чем сражаться за своих угнетателей.

Глава 2
Завоевание

Как мы убедились, вестготы управляли Испанией еще хуже, чем римляне. Вирусы распада уже давно жили в дряхлом теле и настолько ослабили его, что армия из двенадцати тысяч человек, с помощью предателей, смогла уничтожить его одним ударом.

Наместник Африки, Муса ибн Нусайр, расширил границы арабской империи до Атлантики. Против него устоял только один город – Сеута. Этот город принадлежал Византийской империи, в которую раньше входило все северное побережье Африки, однако император был слишком далеко, чтобы оказать ему эффективную помощь, и он наладил хорошие отношения с Испанией. Юлиан, правитель Сеуты, отправил свою дочь Флоринду, мать которой была дочерью предыдущего вестготского короля Витицы, к толедскому двору, чтобы она получила образование, но, к несчастью, она привлекла внимание короля Родериха, который ее обесчестил. Вне себя от ярости, Юлиан открыл ворота Сеуты арабам, однако не раньше, чем заключил с ними выгодный договор. Затем, пространно рассуждая о богатстве и плодородии Испании, он потребовал, чтобы Муса сделал попытку ее покорить, и заверил, что необходимые для этого корабли у него будут. Муса запросил инструкции у халифа Валида, который счел предприятие слишком опасным. «Разведай обстановку в Испании небольшими силами, – сказал он, – но ни в коем случае не подвергай опасностям заморской экспедиции большую армию». Муса отправил одного из своих военачальников по имени Абу Зора Тариф на разведку с четырьмя сотнями людей и сотней лошадей. Этот отряд переправился через пролив на четырех кораблях, поставленных Юлианом, разграбил окрестности Альхесираса и в июле 710 года вернулся.

В следующем году Муса воспользовался отсутствием Родериха, который был занят подавлением восстания басков, и отправил в Испанию другого военачальника по имени Трик ибн Зияд с семью тысячами мусульман. Они переправлялись через пролив частями на четырех кораблях, которые перед этим использовал Тариф, – у мусульман других не было. Тарик собрал своих людей на горе, до сих пор носящей его имя – Джабал-Тарик, Гибралтар. У подножия этой горы находился город Картейя. Заметим, что в арабском языке нет разницы между «Карейя» и «Картахена». В XVII веке башня в руинах Картейи была названа Картахена, ныне Торре-дель-Рокадилло. Тарик послал отряд для нападения на город под командованием Абд аль-Малика из племени моафир, из которого происходил знаменитый аль-Мансур – Альманзор. Картея попала в руки мусульман, и Тарик уже дошел до лагуны де Янда, когда услышал, что навстречу ему движется большая армия под командованием короля Родериха. Поскольку у него было только четыре корабля, ему было трудно переправить своих людей в Африку, даже если бы он этого захотел. Но только Тарик не помышлял об отступлении. Его толкали вперед самолюбие, корысть и фанатизм. Он потребовал у Мусы подкрепление, и тот послал ему пять тысяч человек на кораблях, которые построил уже после его отправления в экспедицию. Это было очень мало в сравнении с армией Родериха, но мусульманам помогло предательство.

Родерих был узурпатором трона. Поддерживаемый многими знатными людьми, он сверг с престола и, видимо, убил своего предшественника, Витицу. Потому он настроил против себя довольно сильную партию, во главе которой стояли братья и сыновья его предшественника. Чтобы снискать доверие лидеров этой партии, отправляясь против Тарика, он призвал их присоединиться к нему. Они были обязаны законом подчиниться, но явились исполненные злобы, ненависти и недоверия. Король постарался их успокоить, привлечь на свою сторону, но имел в этом так мало успеха, что они договорились между собой изменить ему при встрече с неприятелем. Не то чтобы они имели намерение передать свою страну берберам. Они сами стремились к суверенитету, и такой курс был бы для них самоубийственным. Однако недовольная знать верила, что берберы вторглись в Испанию не для того, чтобы утвердить там свое господство, но единственно с целью получения добычи. «Все, чего хотят эти чужеземцы, – утверждали они, – это добыча; когда они получат ее достаточно, то снова возвратятся в Африку». Они верили, что Родерих, потерпев поражение, лишится престижа и славы знаменитого и удачливого лидера, и это позволит им с большим успехом, чем прежде, предъявить свои права на трон. А если Родерих будет убит, их шансы еще более улучшатся. По сути, они руководствовались недальновидным эгоизмом; но если они и предали свою страну неверным, но сделали это ненамеренно.

Сражение произошло на берегах реки Вади-Бекка (которая впадает в море недалеко от мыса Трафальгар) 9 июля 711 года. Два крыла испанской армии, возглавляемые двумя сыновьями Витицы, состояли преимущественно из серфов этих принцев. Серфы охотно повиновались своим господам, приказавшим им повернуться спинами к врагу. Центр, бывший под начальством самого Родериха, некоторое время держался, но в конце концов дрогнул, после чего мусульмане наголову разбили христиан. Представляется, что Родерих в этом сражении был убит; во всяком случае, он больше не появлялся, и страна осталась без короля именно в тот момент, когда он больше всего в нем нуждалась. Тарик не преминул воспользоваться ситуацией. Вместо того чтобы возвратиться в Африку, как ему приказал Муза, он смело двинулся вперед. Этого было достаточно, чтобы окончательно разрушить уже разваливающееся здание. Все недовольные и угнетенные облегчали работу захватчиков. Серфы не выступали, чтобы, спасая себя, не спасти своих хозяев. Евреи восстали и отдали себя в распоряжение мусульман.

Одержав новую победу при Эсихе, Тарик с основными силами выступил на Толедо, послав отдельные отряды против Кордовы, Арчидоны и Эльвиры. Арчидона была взята без боя, а ее жители отправились искать убежища в горы. Эльвира была взята штурмом, и в ней был помещен гарнизон из евреев и мусульман. Кордова была сдана африканцам пастухом, указавшим им брешь, через которую они могли проникнуть в город. В Толедо христиане были преданы евреями. Повсюду господствовало неописуемое смятение. Знать и епископы лишились присутствия духа. «Бог наполнил страхом сердца неверных», – писал мусульманский хронист; и на самом деле, паника была всеобщей. Знать Кордовы бежала в Толедо, а знать Толедо – в Галисию. Даже митрополит покинул Испанию и, для большей безопасности, отбыл в Рим. Те, кто не искал спасения в бегстве, думали больше о заключении мира, чем об обороне. К числу последних относились принцы из дома Витицы. Решив, что этот акт предательства даст им право на благодарность мусульман, они потребовали и получили земли короны, на которые короли имели право только пожизненного пользования и куда входило три тысячи ферм. А Оппас, один из братьев Витицы, был назначен правителем Толедо.

Вследствие неожиданной удачи простой набег закончился завоеванием. Но Муса был крайне недоволен таким развитием событий. Он, конечно, желал видеть Испанию покоренной, но только намеревался сделать это лично. Он завидовал славе Тарика и материальным выгодам этой победы. К счастью, на полуострове еще хватало дел и для Мусы. Тарик овладел не всеми городами и захватил не все богатства страны. Поэтому Муса исполнился решимости лично отправиться в Испанию вслед за своим полководцем и в июне 712 года переплыл пролив в сопровождении восемнадцати тысяч арабов. Он овладел Мединой-Сидонией, и испанцы, присоединившиеся к нему, взялись сдать ему Кармону. Они подошли с оружием в руках к городским воротам и, назвавшись беглецами, спасающимися от преследования неприятеля, получили разрешение войти в город. Под покровом ночи они открыли ворота арабам. Гораздо труднее было взять Севилью. Это был самый большой город в стране; и, прежде чем сдаться, он выдержал осаду в течение нескольких месяцев. Мерида тоже упорно сопротивлялась и капитулировала 1 июня 713 года. Тогда Муса направился в Толедо. Тарик вышел к нему навстречу, стремясь выразить уважение своему господину. Увидев его, он спешился. Но Муса был в такой ярости, что ударил его кнутом. «Почему ты пошел вперед без моего позволения? – спросил он. – Я же приказал тебе только произвести вылазку и немедленно возвратиться в Африку».

Остальная часть Испании, за исключением нескольких северных провинций, была покорена без особых трудностей. Сопротивление было бесполезно; в отсутствие лидера не могло быть и речи об организованной обороне. Более того, испанцам было выгоднее быстро подчиняться. При этом они получали благоприятные условия мира. А если они сдавались только после упорного сопротивления, их собственность подлежала конфискации. Земли, захваченные силой оружия, назывались khoms и принадлежали государству.

В целом завоевание Испании не было большим бедствием. Правда, сначала наступил период анархии, как и в случае тевтонских завоеваний. Мусульмане разграбили некоторые районы, сожгли несколько городов, повесили аристократов и даже убивали детей; но арабское правительство вскоре положило конец беспорядкам и жестокостям, и когда спокойствие было восстановлено, вялое население того времени безропотно подчинилось. На самом деле арабское господство было таким же сносным, как господство вестготов. Победители оставили побежденным их законы и судей; дали им графов или правителей их собственной расы, которые были обязаны собирать налоги и разбирать споры. Территории, покоренные арабами силой оружия, а также земли, принадлежавшие церкви и беглой знати, были разделены между победителями; но серфы, жившие там, остались. Эта политика проводилась арабами повсеместно. Только местное население понимало толк в обработке земли, а победители были слишком горды, чтобы этим заниматься. Поэтому серфы обрабатывали землю, как и раньше, и отдавали мусульманскому хозяину четыре пятых урожая. Те же, кто жил на государственной земле – а таких было много, потому что государственная земля составляла пятую часть конфискованных территорий, – отдавали только третью часть продукции. Сначала все это шло в казну, но со временем практика изменилась. Часть государственных земель была поделена на фьефы, которые отдавали арабам, обосновавшимся в Испании позже – тем, к примеру, которые сопровождали Самха, и сирийцам, высадившимся с Балджем. Однако христианские земледельцы тоже ничего не потеряли; для них изменилось лишь то, что теперь они должны были отдавать третью часть своей продукции не государству, а владельцам фьефов. Положение других христиан зависело от условий договоров, которые им удалось заключить, и некоторые из них были очень выгодны. Так, жители Мериды, находившиеся в городе во время капитуляции, сохранили все свое имущество; победители конфисковали только собственность и украшения церквей. В провинции, которой управлял Теодемир, включавшей такие города, как Лорка, Мула, Ориуэла и Аликанте, христиане не потеряли абсолютно ничего. Они лишь обязались платить дань, частично деньгами, частично натурой. В целом можно сказать, что христиане сохранили большую часть своей собственности. Кроме того, они приобрели право отчуждать ее, коего они были лишены при вестготах. Правда, они были обязаны платить государству подушный налог – сорок восемь дирхем с богатых, двадцать четыре – с представителей среднего класса и двенадцать – с людей, занимавшихся физическим трудом. Платежи производились по одной двенадцатой в конце каждого лунного месяца; но женщины, дети, монахи, калеки, слепые, больные, нищие и рабы были освобождены от уплаты. Кроме того, землевладельцы должны были платить харадж или джизью – налог на продукцию, размер которого варьировался в разных регионах в зависимости от типа почвы и, как правило, в среднем составлял двадцать процентов. От подушного налога освобождался тот, кто принимал ислам; но харадж не зависел от веры налогоплательщика. Таким образом, положение христиан при мусульманах, в сравнении с тем, в каком они были прежде, не было слишком уж тяжелым. Следует также принять во внимание безграничную веротерпимость арабов. В религиозных вопросах они не принуждали никого. Даже наоборот, если только правительство не было очень набожно, что бывало редко, оно не поощряло обращение христиан в мусульман, потому что в этом случае казна много теряла. Со своей стороны, христиане не были неблагодарными. Они были признательны победителям за их терпимость и справедливость и предпочитали их правление господству, например, франков. Поэтому на протяжении всего VIII века восстания были очень редкими; на самом деле хронисты упоминают только одно – восстание христиан в Беже, да и тогда они, судя по всему, стали инструментами честолюбивого арабского вождя. Даже священники в первое время не проявляли особого недовольства, хотя они имели для этого больше оснований. Представление об их взглядах можно получить из латинской хроники, написанной в Кордове в 754 году, которую ошибочно приписывают известному Исидору из Бежи. Неизвестный автор этой важной, хотя и частично искаженной и не вполне ясной хроники, вероятнее всего, был жителем Кордовы. Хроника является очень важным свидетельством, когда речь идет о гражданских войнах, предшествовавших воцарению Абд-ер-Рахмана I в Испании, а также подробностях завоевания. Автор хроники, хотя, безусловно, имел отношение к церкви, был более расположен к мусульманам, чем любые другие испанские писатели до XIV века. Нельзя сказать, что ему не хватало патриотизма; он искренне сожалеет о несчастьях Испании: в его глазах господство арабов – это владычество варваров, efferum imperium. Но если он и ненавидит завоевателей, то как людей, чуждых ему по расе, а не по религии. Поступки, которые заставили бы негодовать духовенство другой эпохи, не вызывают у него ни одного упрека. Он рассказывает, например, что вдова короля Родериха вышла замуж за Абд аль-Азиза, сына Мусы; при этом его вовсе не оскорбляет такой брак, напротив, он, по-видимому, находит его совершенно нормальным.

В некоторых отношениях арабское завоевание даже стало благом для Испании; оно принесло важные социальные изменения и уничтожило много зол, под гнетом которых Испания стонала веками. Могущество привилегированных классов, духовенства и аристократии было уменьшено – почти уничтожено, а поскольку конфискованные земли были разделены между многими людьми, возникло то, что, по существу, являлось мелкой крестьянской собственностью. Это оказалось в высшей степени выгодно и стало одной из причин процветания земледелия в мусульманской Испании. Также арабское завоевание улучшило положение класса рабов. Ислам намного больше благоприятствовал освобождению рабов, чем христианство, каким его понимали епископы вестготов. Магомет, вещая от имени Бога, дал рабам позволение выкупать себя. Освободить раба было добрым делом, и таким образом можно было очиститься от многих грехов. У арабов рабство не было ни жестоким, ни постоянным. После нескольких лет службы раб объявлялся свободным, особенно когда принимал ислам. Положение серфов, живших на мусульманских землях, тоже улучшилось. Они стали чем-то вроде фермеров и пользовались некоторой независимостью, потому что их мусульманские хозяева не желали «опускаться» до работы на земле, и они могли обрабатывать землю, как умели. Что касается рабов и серфов христиан, завоевание открыло им легкий путь к свободе. Для ее получения им было достаточно оказаться на земле мусульманина и произнести слова: «Есть только один Бог, и Мухаммед пророк Его». После этого они автоматически становились мусульманами и, по словам Мухаммеда, «вольноотпущенниками Бога». Много рабов получили свободу, можно только удивляться их готовности отказаться от христианства. Несмотря на неограниченную власть духовенства во время вестготов, христианская религия не пустила в Испании глубоких корней. Испания, бывшая полностью языческой страной, когда Константин сделал христианство государственной религией, долго оставалась верной древним культам, и даже в эпоху арабского завоевания язычество и христианство продолжали конкурировать между собой, так что епископам приходилось прибегать к угрозам и принимать энергичные меры против почитателей ложных богов. Так, в конце VI века Масоний, епископ Мериды, обратил в христианство много язычников. Даже у некоторых христиан вера была поверхностной, а не шла от сердца. Потомки римлян наследовали от своих предков их скептицизм; потомки готов так мало интересовались религиозными вопросами, что из ариан они в одночасье сделались католиками, как только король Реккаред подал им в том пример. Богатые прелаты Вестготского королевства отвлекались другими заботами. Они должны были опровергать еретиков, обсуждать доктрины и таинства, заниматься государственными делами и преследовать евреев и потому не могли терять время и «умалиться, став как малые дети», втолковывать им слова истины, как отец забавляется, лепеча первые слова со своим детищем. Они, конечно, обращали людей в христианство, но не могли заставить их его полюбить. И вряд ли стоит удивляться тому, что, когда победители предлагали им свободу в обмен на принятие мусульманства, серфы не могли устоять перед искушением. Некоторые из этих несчастных были еще язычниками; другие же так мало знали христианство, а религиозное образование, которое они могли получить, являлось настолько поверхностным или скорее ничтожным, что таинства католичества и мусульманства были для них одинаково непонятными. Зато они отлично знали и понимали то, что духовенство жестоко обмануло их надежды на освобождение, которые само же некогда внушило, и они хотели во что бы то ни стало сбросить иго, давно тяготевшее над ними. Не одни только низшие классы отказывались от прежней веры. Многие аристократы делали то же самое, или чтобы не платить подушный налог, или чтобы сохранить свое имущество, когда арабы нарушат договоры. Кстати, некоторые искренне верили в божественную природу ислама.