Текст книги "Лев Троцкий и политика экономической изоляции"

Глава 3. Теория интеграции и НЭП

Один из историков того времени удачно назвал военный коммунизм «героическим периодом» русской революции¹. С приходом НЭПа закончились рискованные общественные эксперименты. На смену им пришли попытки нарисовать картину будущего советского общества. Хотя предлагаемые модели социализма приобрели более осмысленную форму, они были все так же иллюзорны. Военная угроза все дальше уходила в прошлое, поэтому военные ведомства утратили свою значимость. Стремление вывести Россию из создавшегося тупика заставило заняться переоценкой внутреннего и международного положений страны, что имело далеко идущие последствия.

Троцкий с трудом приспосабливался к меняющемуся интеллектуальному и политическому климату в стране и поэтому чувствовал себя некомфортно. Его авторитет пошатнулся еще до кризиса в транспортной промышленности. Позднее его политическое влияние неуклонно уменьшалось. Взамен его идее мобилизации трудовых ресурсов предлагались разнообразные альтернативные теории, в которых настойчиво отмечалась необходимость интеграции России в мировую экономику. Оказавшись под давлением обстоятельств, Троцкий несколько изменил разработанную им ранее теорию империализма. Но даже после того, как он пересмотрел свои прежние оценки перспектив развития европейских стран, он продолжал отрицать возможность поступления какой-либо поддержки извне. Его нежелание признать необходимость новой политики интеграции самым неожиданным образом привело к политической борьбе, которая оказала существенное влияние на события начала 1920-х годов.

Отстаиваемая Троцким идея трудовой мобилизации была не единственным вопросом, вызывавшим ожесточенные политические споры. По сути, вся проводимая им политика не вписывалась в рамки укоренившихся марксистских традиций.

В «Капитале», своем главном экономическом труде, Маркс неизменно связывал экономический рост с капиталистическим накоплением и технологическими инновациями. Многим большевикам казалось, что трудовая мобилизация представляет собой некий анахронизм и является возвратом к докапиталистическим экономическим методам. Социалистическая революция ознаменовала собой переход на более высокий общественный уровень, однако милитаризованный труд очень напоминал крепостное право XIX века. Никто и не спорил, что в чрезвычайной ситуации следует прибегать к чрезвычайным мерам. Но поскольку в начале 1920 года мысли людей все чаще обращались к тому времени, которое наступит после кризиса, то стали предлагаться более ортодоксальные способы построения социалистического общества.

Эти новые чаяния особенно ярко проявились в связи с возбуждавшими всеобщий интерес планами электрификации. В марте 1920 года, за несколько недель до того, как Троцкому удалось победоносно отстоять свои позиции на IX партийном съезде, Кржижановский опубликовал небольшую брошюру под названием «Основные задачи электрификации России»[259]259
  Кржижановский Г.М. Основные задачи электрификации России. Харьков: Губпечать,1920.


[Закрыть]. В отличие от программы создания трудовых армий, в этой работе описывался инженерный проект, о котором могла мечтать любая современная промышленная страна, причем при условии значительных вложений в развитие электростанций этот проект мог приобрести вполне реальные очертания. Хотя в то время Ленин оказывал поддержку исключительно проекту Троцкого, он сразу же выразил свое одобрение и плану Кржижановского.

В тезисы, составленные для IX партийного съезда, Троцкий, желая угодить Ленину, включил отдельный раздел по электрификации. Однако в самом докладе он коснулся этого вопроса лишь вскользь, сосредоточив основное внимание на обсуждении более насущных проблем. По сравнению с таким будоражившим воображение вопросом, как электрификация, предложения Троцкого выглядели излишне будничными и непрофессиональными. Это не могло не разочаровать Ленина. В ноябре 1920 года Ленин послал Троцкому записку, в которой говорилось: «Мы получим действительно существенное по общему плану восстановление народного хозяйства, каковой план без электрификации ничто, а беседовать об «основных задачах» вне этого плана было бы несерьезно»².

Это поначалу незначительное расхождение мнений переросло в более серьезные разногласия после того, как Троцкий потребовал увеличить полномочия Совета Труда и Обороны (СТО). Несколько раньше, весной того же года, Ленин спорил по этому вопросу с Рыковым, однако в декабре он отказался от своей прежней позиции и согласился, что СТО следует отвести более скромную роль³. Ленин считал, что электрификация стала «второй программой» партии, и в феврале 1921 года пришел к выводу, что возглавляемую Кржижановским Государственную комиссию по электрификации России (ГОЭЛРО) необходимо превратить в главный орган планирования⁴. В июле в заметках, написанных на полях постановления ВСНХ, Ленин написал, что Троцкий был против ГОЭЛРО и идеи электрификации³.

Мысли, высказанные в брошюре Кржижановского, являются лишним доказательством того, что идея использования рабочей силы вместо основных средств производства в целом не нашла сторонников. Не менее влиятельным защитником стратегии преимущественного развития техники был Рыков. Понимая, что для полной электрификации страны могут потребоваться целые десятилетия, председатель ВСНХ сосредоточился на разработке менее грандиозной по замыслу краткосрочной программы механизации. В ноябре 1920 года он предложил три альтернативных пути развития российских производительных сил: 1. Увеличение количества рабочих, занятых в производстве. 2. Более эффективное использование имеющейся рабочей силы. 3. Механизация труда, т. е. замена рабочей силы машиной. Хотя первые две альтернативы теоретически были вполне осуществимы, они были сразу же отклонены, поскольку обеспечить необходимое количество рабочей силы даже из числа тех, кто подлежал трудовой мобилизации, не представлялось возможным[260]260
  В этой статье А. И. Рыков писал: «главный кризис, который мы теперь переживаем, это кризис рабочей силы и не разрешив его, мы не в силах будем подойти к разрешению вопросов экономического строительства». См.: Рыков А.И. Итоги советского строительства // Народное хозяйство. 1920. Ноябрь. С. 10.


[Закрыть]. Таким образом, единственным реалистичным решением оставалась механизация⁶.

Вопрос о соотношении между числом рабочих, занятых в производстве, и величиной основных средств был рассмотрен на VIII Всероссийском съезде советов, состоявшемся в декабре 1920 года. В своем выступлении Рыков отметил, что «один из военных товарищей» допустил «бесспорную ошибку», перепутав экономику с военными подразделениями. Никак не прокомментировав одно из последних предложений Троцкого по милитаризации Донбасса, он заявил, что единственным способом восстановить производство в этом районе является закупка западного оборудования: «Обследование, которое нами произведено в Донецком районе, показало страшное разрушение во всем техническом оборудовании каменноугольных шахт. Оно определяется тем, что снабжение и оборудование все время велось из-за границы и заграничными силами. Мы не делали сами ни лампочек для забойщиков, ни насосов, ни электрических установок, – все это получалось из Западной Европы»⁷. Рыков сравнивал введенное по приказу Троцкого военное положение на Урале с крепостным правом и доказывал, что крестьянский труд необходимо заменить машинами. В своем выступлении на съезде Ленин подчеркнул: «Нужно всюду больше вводить машин, переходить к применению машинной техники возможно шире»⁸.

Тот же вопрос затронул в своем выступлении и Кржижановский. Он подробно остановился на обсуждении опасностей, которые таились в завышенной оценке ручного труда. Простое увеличение количества рабочих не могло дать такого же эффекта, как увеличение их производительности, вызванное использованием электрических машин мощностью в несколько лошадиных сил. По словам Кржижановского, «было бы крайне опасно переоценить элемент так называемой живой силы, рассчитывать на то, что масса трудового населения в нашей громадной стране может победить, опираясь лишь на свою численность»⁹.

Сталин, который уже тогда начал проявлять себя как один из самых непримиримых противников Троцкого, также почувствовал перемены в коллективном партийном мнении. В своей записке к Ленину он дал чрезмерно восторженную оценку брошюре Кржижановского, назвав ее «мастерским наброском действительно единого и действительно государственного хозяйственного плана без кавычек». Затем, сравнив этот план с планом Троцкого, он язвительно добавил: «Помните прошлогодний «план» Троцкого (его тезисы) «хозяйственного возрождения» России на основе массового применения к обломкам довоенной промышленности труда неквалифицированной крестьянско-рабочей массы (трудармии). Какое убожество, какая отсталость в сравнении с планом Гоэлро! Средневековый кустарь, возомнивший себя ибсеновским героем, призванным «спасти» Россию сагой старинной»¹⁰.

Какими бы многообещающими ни казались предложения Рыкова и Кржижановского, сводившиеся, по сути, к преимущественному развитию средств производства, они не дали быстрых и ощутимых результатов. Это объяснялось одной простой причиной: прилагая все силы к тому, чтобы сменить политику, проводимую Троцким, его оппоненты поспешили признать, что Россия вполне сможет вернуться на мировой рынок. Для этого, как они считали, нужно будет возобновить экспорт и тем самым гарантировать получение денег, необходимых для закупки импортного оборудования. Поскольку западные инвесторы вновь начнут рассматривать инвестиции в российскую промышленность как оправданный экономический риск, то восстановится и импорт основных средств производства. Страна стремительно возрождала утраченную за последние годы веру в себя. В результате многие советские руководители искренне поверили, что можно будет каким-то образом убедить капиталистические страны оказать финансовую поддержку восстановлению страны Советов. Как следствие этого, официальная партийная линия была существенным образом пересмотрена.

В 1920 году прочно укоренилось мнение о том, что капитализм стоит на грани полного и окончательного краха. Начало мировой революции было лишь вопросом времени. Весной 1921 года Ленин дал совершенно иную оценку сложившейся ситуации. Выступая на X съезде партии, он сказал, что если ожидать, что из Европы «в короткий срок помощь придет в виде прочной пролетарской революции, то мы просто были бы сумасшедшими»¹¹. Годом ранее аналогичные прогнозы уже были сделаны Троцким. Однако тогда Троцкий, будучи уверенным, что экономический застой и спад производства в Европе неизбежны, пришел к выводу о том, что Великобритания и Франция будут не в состоянии осуществить поставки оборудования, столь необходимого России. Теперь же они с Лениным вновь полностью разошлись во мнениях, отстаивая собственные теории развития империализма. По мнению Ленина, «Америка и другие капиталистические страны растут в своей экономической и военной мощи дьявольски быстро. Как бы мы ни собирали свои силы, мы будем расти несравненно медленнее»¹². Капитализм оказался гораздо более жизнеспособным, чем ожидалось ранее – снова стал возможен импорт оборудования.

Стараясь укрепить свои позиции, сторонники идеи интеграции продолжали выдвигать противоречивые предложения. Хотя они признавали, что восстановление западной экономики уже началось, они продолжали утверждать, что без участия России этот процесс продолжаться не сможет. В словах Рыкова явно присутствовал элемент самообмана, когда он заявлял, что «количество сырья, которое получала Западная Европа из России, настолько велико, что без этого сырья, без участия Советской России в восстановлении европейского хозяйства, это восстановление европейского хозяйства невозможно»¹³. Аналогичные выводы делал и Ленин: «Для восстановления всемирного хозяйства нужно использовать русское сырье. Без этого использования обойтись нельзя, это экономически верно. Это признает чистейший буржуа, изучающий экономику и смотрящий с чисто буржуазной точки зрения, это признает Кейнс»¹⁴.

Учитывая бесспорную взаимообусловленность развития России и Запада, Ленин заявил: «Пока наша Советская республика останется одинокой окраиной всего капиталистического мира, до тех пор думать о полной нашей экономической независимости … было бы совершенно смешным фантазерством и утопизмом»¹³. Только посредством импорта можно «обеспечить для России необходимые орудия и средства для восстановления хозяйства» и тем самым «удержать существование одинокой социалистической республики, окруженной капиталистическими врагами»¹⁶. Из этих рассуждений следовал вывод о том, что капиталисты смогут получить доступ к российскому сырью только в том случае, если осознают необходимость восстановления экономических связей. Казалось совершенно очевидным, что если допустить в Россию западных инвесторов, которые посредством ввоза соответствующего оборудования окажут помощь в освоении российских природных ресурсов, то это будет выгодно обеим сторонам. Поскольку по чисто политическим соображениям нельзя было допустить, чтобы западные инвестиции приобрели форму частной собственности, было принято решение об использовании концессий.

Идея о концессиях впервые прозвучала еще при обсуждении Брестского договора в 1918 году. После поражения Германии Россия обратилась с аналогичными инициативами к Антанте. В феврале 1919 года нарком иностранных дел Чичерин даже согласился признать царские долги России в том случае, если будут заключены договоры о концессиях в ряде отраслей добывающей промышленности. Теперь Кржижановский возлагал надежды на то, что с помощью западных инвестиций в российскую экономику удастся профинансировать закупки оборудования, необходимого для реализации плана электрификации. Рыков также надеялся, что такая политика поможет осуществлению его планов механизации. Он писал: «…концессионная политика, привлекая технические силы и средства из других стран к развитию производительных сил Советской России, даст возможность приступить к эксплоатации обширных и пустующих пространств северной и восточной России и поставить на территории РСФСР ряд производств, для которых необходимо применение высокой западно-европейской и американской техники»¹⁷.

Рыков не считал, что сотрудничество с капиталистами будет нарушением революционных принципов. Если власть в Европе окажется в руках пролетариата, Россия будет продолжать экспортировать в основном сырье и продовольствие, закрепляя тем самым ранее существовавшую структуру торговли¹⁸. Это также будет способствовать восстановлению рыночных отношений с крестьянами внутри страны. По мнению Ленина, будущие концессионеры должны поставлять советскому правительству большое количество промышленных товаров¹⁹. Идея восстановления связей России с мировой экономикой порождала фантастические картины сказочного обогащения страны. Типичным примером совершенно нереалистичных мечтаний может служить следующее высказывание наркома иностранной торговли Красина: «Зарубежные концессионеры, в распоряжение которых будут переданы некоторые крупные предприятия Урала, Сибири, Донецкой области, Северного Кавказа, смогут немедленно бросить в эти районы сотни поездов с хлебом, продовольствием, одеждой, обувью, инструментом и необходимыми запасными частями, недостающим оборудованием, доставить необходимый административный и технический персонал»²⁰.

23 ноября 1920 года был опубликован декрет Совнаркома, в котором в общих чертах описывался предполагаемый юридический статус будущих концессий. В более детализированном документе, изданном ВСНХ, перечислялось множество проектов, которые могли бы заинтересовать иностранных инвесторов²¹. От идеи самодостаточной экономики отказались без каких-либо комментариев.

Ничем не оправданный энтузиазм только возрос после того, как в марте 1921 года было заключено торговое соглашение с Великобританией. Это событие привлекло всеобщее внимание. Многие участники начавшегося в то же время X съезда партии увидели в нем знак того, что наконец-то сделан первый шаг по решению проблемы изоляции. В докладе, посвященном вопросу выживания Советской республики в капиталистическом окружении, Каменев объяснил, что России предстоит «борьба за утверждение коммунизма в одной, и притом изолированной стране». Он, в частности, отметил: «Никогда мы не ставили себе задачи построить коммунистический строй в одной изолированной стране». Однако политическая изоляция, по его мнению, не означала экономическую изоляцию: «Разделение труда в мировом хозяйстве сложилось не случайно, а в результате долгого исторического процесса. То, что русские рабочие и крестьяне были поставщиками сырья, продовольствия и для Германии, и для Англии, и для целого ряда других государств – этого нельзя вычеркнуть. Последние три года Европа пыталась обойтись без этого, собственными ресурсами. Теперь мы присутствуем при положении, когда видим, что они собственным трудом, без труда русских рабочих и крестьян, без сырьевых запасов, без союза с Советской республикой развивать дальше свое хозяйство в Европе не могут»²².

Главная предпосылка интеграции, то есть признание зависимости Запада от России, стала отдельным пунктом партийной доктрины. Каменев заявил: «Ставил ли когда-нибудь кто-либо из ответственных коммунистов перед собой задачу – создать хозяйство социалистической России, не опираясь на все мировое хозяйство в целом, на его изобретения, на его сырье? Нет, эта задача так поставлена быть не может»²³. Троцкий на это высказывание никак не прореагировал.

Сразу же после Х съезда партии Ленин попытался укрепить идейную основу новой доктрины, заявив, что она предполагала возврат к политике государственного капитализма конца 1917 – начала 1918 гг. Концессиям отводилась роль одного из многочисленных элементов государственного капитализма в новой экономике смешанного типа. Чтобы обосновать это, Ленин напомнил, что в течение первых месяцев советской власти уже предпринимались попытки сохранить частный капитал, регулируя этот процесс с помощью системы рабочего контроля. Теперь, по мнению Ленина, задача состояла в том, чтобы «найти правильные способы того, как именно следует направить неизбежное (до известной степени и на известный срок) развитие капитализма в русло государственного капитализма, какими условиями обставить это, как обеспечить превращение в недалеком будущем государственного капитализма в социализм»²⁴. Практически все партийное руководство, за исключением нескольких теоретиков, таких, как Бухарин и Преображенский, сочло эту аргументацию бесспорной²³. Однако не следует забывать, при каких обстоятельствах термин «государственный капитализм» вновь оказался востребованным. В 1925 году концепция государственного капитализма сыграла весьма важную роль в дебатах по поводу построения социализма в одной стране.

Хотя Троцкий никак не прокомментировал новые идеи Ленина, было ясно, что он не разделяет вновь обретенного оптимизма, который испытывали его соратники по партии. Социализм не может быть рассмотрен вне контекста промышленности, а Троцкий считал, что мечты Кржижановского о технологической революции отвлекают внимание от назревшей необходимости создать настоящий экономический план. В феврале 1921 года новый орган государственного планирования, Госплан, был сформирован, однако возглавил его Кржижановский. В мае Троцкий пожаловался Ленину и, в частности, отметил: «Наша работа по-прежнему ведется без плана и без понимания необходимости его, а плановая комиссия есть более или менее плановое отрицание необходимости практического и делового хозяйственного плана на ближайший период»²⁶. Если бы Кржижановский одновременно возглавлял и ВСНХ, то не исключено, что он с бóльшим пониманием относился бы к потребностям промышленности. Через три месяца Троцкий вновь настойчиво доказывал, что «при новом курсе, как и при старом, главной задачей является восстановление и укрепление крупной национализированной промышленности»²⁷. Если бы в Германии произошла революция, то теперь России не потребовалось бы делать шаг назад: Россия смогла бы получить «огромнейшую техническую, производственную и административную помощь»²⁸. Однако отступление проявлялось во всем, и в августе Троцкий отказался от идеи огосударствления профсоюзов. Позднее он воспротивился попыткам использовать армию на трудовых работах, полагая, что это негативно скажется на военной подготовке²⁹.

По поводу концессий у Троцкого не было столь же четко сформулированного мнения. Он разделял всеобщее желание вырваться из блокады и был согласен с тем, что такие территории, как Камчатка или удаленные северные районы, без всяких опасений могут быть отданы в аренду западным инвесторам. С учетом огромных просторов страны, можно без особого политического риска отдавать в аренду территории взамен на техническое оборудование. В любом случае, западные инвестиции были бы меньшим злом, чем военная интервенция: если бы на Дальний Восток удалось привлечь американский капитал, то это создало бы сильный противовес японскому милитаризму.

Однако когда в феврале 1920 года страны Антанты впервые отменили эмбарго, Троцкий забеспокоился. Его волновала потенциальная возможность того, что концессии могут приобрести слишком большой размах. Кроме того, он опасался, что партийное руководство выпустит из виду тот факт, что эффективность западных инвестиций будет зависеть от темпов восстановления российской экономики. Если давление европейского капитала совпадет с периодом «затяжного кризиса», то России не удастся «избегнуть судьбы европейских колоний». Согласно первоначальным замыслам, концессии, в идеале, должны были стать альтернативой трудовой мобилизации. Но если Россия разделит судьбу европейских колоний, «тогда произойдет милитаризация… японская или другая, но дискутировать по этому поводу нам не придется: негры под французским владычеством не дискутируют, а истекают кровью и повинуются»³⁰. Троцкий отметил, что оккупированная Германия уже превратилась в «концессию» Антанты. Скоро ее судьбу разделит и Польша, но не в связи с завоеванием, а вследствие финансовых трудностей³¹. По-видимому, Троцкий полагал, что концессии следует ограничить совместной добычей природных ресурсов, а промышленность должна полностью находиться в руках государства. В первую очередь это относилось к железным дорогам. Как он говорил в выступлении перед VIII cъездом советов в конце 1920 года, временно можно предоставлять концессии «в том или другом месте, куда наши силы не достигают…; но нашу русскую, рабоче-крестьянскую железнодорожную сеть мы никому в концессию не сдадим»³².

Когда на том же съезде Ленин сказал, что экономическая независимость является полной фантазией и утопией, Троцкий воскликнул: «Если теперь из всех стран, которые не участвуют в шайке победителей, есть хоть одна страна, которая действительно независима, которая сама определяет свое настоящее и будущее, так это – рабоче-крестьянская Россия». Он опроверг ставшие привычными обвинения в сокращении до минимума возможностей импорта паровозов, заявив, что он всячески содействовал размещению заказов на производство паровозов за границей и надеется, что они будут выполнены. Однако Троцкий считал, что на выполнение этих заказов не стоит возлагать больших надежд: «Мы можем их не получить от новых международных осложнений, от нового прилива бешенства, который может выразиться в виде новой полосы блокады. Вы скажете: возможно ли это? Товарищи, никто из нас пророческим даром не обладает»³³. В течение последующих нескольких месяцев Троцкий внес существенные коррективы в свою теорию империализма, в результате чего неверие в искренность капиталистических стран укрепилось еще сильнее.