Текст книги "Торговец плотью"

Глава 12

Маленький магазинчик располагался на Главной улице. Когда Тони вошел, из-за прилавка на него с удивлением воззрилась Бетти.

По правде, Тони думал больше о ней, нежели о Джун, пока разыскивал лавочку. Все, что он помнил, – кроме ее последнего презрительного взгляда, когда они с Руф покидали танцзал, – это ее длинные черные волосы и голубые глаза. Сейчас Тони представилась возможность разглядеть ее получше, чем прошлой ночью. У нее оказался тонкий прямой нос, широкий, красиво очерченный рот, высокие выпуклые скулы, которые, быть может, подумалось Тони, и придают ей высокомерный и даже надменный вид. И не виделось в ее лице ничего чувственного, если не считать больших щедрых губ и манящего рта. Ее лицо, решил Тони, даже хорошеньким не назовешь, разве что привлекательным. На фоне гладкой и очень белой кожи ее волосы казались еще чернее, а губы – ярче. Бетти смотрела на него без тени улыбки.

Тони подошел к прилавку, ощущая совершенно непривычную ему и трудно объяснимую нервозность.

– Привет, Бетти. – Тони не нашел, с чего бы завязать разговор, поэтому спросил: – А Джун здесь?

– Да-да. Она в кабинке. Когда покупателей нет, как сейчас, мы иногда слушаем пластинки по очереди.

Тони хотелось, чтобы она перестала смотреть на него так строго и изучающе – у него даже возникло странное чувство обнаженности, как будто и впрямь стоял перед ней совершенно голым, словно ему и делать больше нечего. По ее лицу невозможно было угадать, о чем она думает.

Так они стояли лицом друг к другу по разные Стороны прилавка, потом Тони, переминаясь, как школьник, промямлил:

–Э… я забежал поприветствовать Джун. Так она в кабинке?

Бетти кивнула.

Тони, ругая себя последним дураком, прошел в дальний конец магазинчика к кабинке и услышал негромкую музыку – какую-то джазовую мелодию, в которой бесстыдно-зазывно выделялась труба. Джун и сама, можно сказать, такая же зазывно-бесстыдная. Тони заглянул через окошко в двери в кабинку.

Джун свободно раскинулась в мягком кресле, широко расставив ноги и высоко задрав платье, ее руки лежали на оголенных ляжках, а указательные пальцы отбивали ритм по упругой плоти. Голова откинута на мягкую спинку, глаза закрыты, блестящие светлые волосы вольно ниспадали на плечи; на ее лице играла удовлетворенная улыбка.

Тони постучал по стеклу.

Джун резко повернула голову и широко распахнула глаза, словно внезапно проснулась. Ее губы изобразили слово “Тони”, но он ничего не услышал. Джун, откровенно обрадовавшись, поманила его пальцем. Тони вошел в тесную кабинку и притворил за собой дверь.

– Привет, Тони. Я совсем тебя не ждала.

– Я же обещал навестить тебя. Выключи эту штуку.

Джун повернула диск, и призывный грохот медных труб сменился вполне терпимыми звуками.

– Присаживайся. – Джун похлопала ладошкой по сиденью кресла рядом с собой. Места едва хватило для двоих, и они тесно прижались бедрами друг к другу. – Как же я рада, что ты пришел. Сегодня здесь так пусто.

– И сейчас пусто?

– Нет, теперь уже нет, – Джун вся светилась, – разве чуть-чуть как бы тесновато, а, Тони?

– Ничего, терпимо.

– Тони, я тебе признаюсь: представляешь, сижу я здесь и слушаю эти волнующие, зовущие мелодии, и они возбуждают меня. Мне становится жарко, будто я на костре. Ты испытывал когда-нибудь такое ощущение?

– Только не от пластинок.

– Я бы не стала с тобой секретничать, если бы вчера… Мы ведь стали друзьями, правда же?

– Конечно, Джун.

– Ох, парень, и горячая же я!

– Вчера мне, наверное, стоило захватить с собой трубу?

– Тебе она не нужна, Тони. Но я о другом. В нашем городке наберется больше десятка девчонок, с которыми мы время от времени собираемся, проигрываем такие возбуждающие пластинки и балдеем. Это достает тебя до самого нутра.

– Звучит заманчиво, – ухмыльнулся Тони.

– О, ты только послушай это! – Джун прибавила звук, вытянула ноги и заерзала, переваливаясь с одной ягодицы на другую. – Неужели ты не балдеешь от этого?

– Я балдею от того, как ты балдеешь. Всю ночь только и вспоминал, как ты заканчивала каждый танец.

Джун снова села прямо, глянула на Тони и проговорила с мягкой задушевностью:

– То-то и оно. Помнишь, как нам было забавно в том уголке?

– Еще бы не помнить!

Она окинула его долгим, все говорящим взглядом, потом сказала в сердцах:

–Тебе что, нужно все разжевывать?

– Черт, Джун, тут же стекло во всю дверь. Ты хочешь, чтобы на улице собралась толпа?

Несколько минут они сидели молча, потом Тони осторожно спросил:

–Послушай, а, Джун? Разве не обидно, что такая горячая девушка, как ты, получает всего лишь скромное удовольствие?

Слушая пластинку, Джун опустила голову, и ее светлые волосы как бы завесили глаза. Искоса глянув на Тони, она сказала с милой непосредственностью:

–А что еще, кроме удовольствия, я могла бы получить от этого?

Спросила так тихо, что Тони едва расслышал ее из-за слишком громкой музыки.

– Вчера я уже намекнул тебе – деньги.

Продолжая коситься на него, Джун провела кончиком языка по верхней губке, потом снова уперлась взглядом в пол, прислушиваясь к достающему до печенок звуку саксофонаальта.

Помешкав немного, Тони объявил:

–Ну, мне пора. Увидимся позже, Джун.

Девушка выпрямилась в кресле:

–Я хочу побыть с тобой еще немного, Тони. Ну, совсем немножко, а?

– Позже, миленькая, – обещающе подмигнул ей Тони, вышел из кабинки, притормозил у прилавка, за которым Бетти читала какую-то книжку, и сдавленно проронил: – Пока.

Она вскинула на Тони голубые холодные глаза:

–Вы испачкались в губной помаде.

Тони не спеша вынул белый носовой платок и обтер губы.

В некотором смущении он спросил:

–А ты никогда никого не пачкаешь своей помадой?

Бетти глянула на его губы, потом посмотрела ему прямо в глаза и, не удостоив его ни полусловом, снова углубилась в свою книжку.

Тони мрачно уставился на нее.

– Господи боже мой! – взорвался он. – Чертовски интересная, наверное, книжка? Что это? Библия?

Даже не глянув на него, Бетти отпарировала:

– И что это вы постоянно употребляете бранные слова?

Тони не сразу нашелся, как ответить на такой дурацкий вопрос.

– Черт, да что тут такого?

Так и не дождавшись ответа, он в прескверном настроении вышел из магазинчика и зашагал по улице. Если откровенно, как на духу, он не находит ничего порочного, аморального, короче, плохого ни в ночи, проведенной с Руф, ни в том, что произошло только что в кабинке для прослушивания пластинок. А главное – почему-то он не мог отделаться от согревающей его мысли, что Бетти, возможно, было бы неприятно узнать, чем они с Джун занимались. Она, наверное, посчитала бы это чем-то недостойным, а то и непотребным. Тони озадачила – пойди пойми почему – собственная озабоченность тем, что могла подумать Бетти.

Три дня в этом отвратительном городишке. Три долгих, гнусных дня в мертвом городе, да еще и с Руф на шее. “Я тебе зубы выбью, Руфочка. Чтоб ты сгинула, Руфочка! Знаешь что, Руфочка? Ты просто омерзительна! Как, черт возьми, ты ухитрилась стать столь тошнотворно-примитивной в свои шестнадцать лет?”

Тони прошелся по Главной улице и завернул в бильярдную.

Заказал пиво, потом еще, затем велел бармену подавать ему пиво, пока он не свалится с табурета.

Вечер пятницы. Отвратительный, невыносимый, унылый вечер пятницы. Близится суббота, субботняя ночь больших дел в Напе. Масса развлечений: сахарные тянучки, рассматривание витрин, чтение книжек. “А, мать их! Напа – дыра из дыр, и я застрял в ней, как пробка в бутылке. Боже, как же вернуться во Фриско?” Тони и раньше приходилось отлучаться по делам, но он всегда знал, что через день-два вернется домой. И даже тогда постоянно скучал по родному городу. А ведь сейчас его вынужденная отлучка может затянуться на месяца два и больше. Тони хотел связаться с Анджело, но звонить ему разрешалось только по субботам. Он жаждал немедленно прыгнуть в “бьюик” и рвануть, не оглядываясь, в свой город, проехать по Маркит-стрит, пройтись по родным улицам.

Он неожиданно поймал себя на том, что представляет, как они прогуливаются по маленьким переулочкам с Бетти, заходят в уютные ресторанчики и бары, удаленные от шумных улиц. Они, оживленно беседуя, располагаются в интимном полутемном кабинете, заказывают хорошую выпивку перед обедом. Тони встряхнулся. Опять это наваждение. Опять Бетти. Не впервые он замечает за собой, что не может отделаться от мыслей о ней, мечтает о выходе с Бетти в свет. Тони помотал отяжелевшей головой, допил незнамо какое по счету пиво. “Да, Тони, – сказал он себе, – выбирайся-ка, да поживее, из этой западни. Ты теряешь здесь последние шарики”.

– Эй, – позвал он бармена. – Налей еще. И выпей сам, я угощаю.

– Не откажусь, спасибо.

– Это столица, – принялся рассуждать Тони. – Сердце винного края. А куда, к черту, делось горячее сердце края виски?

Недоуменно взглянув на него, бармен нацедил два стакана пива.

– А ты тут новенький, а, приятель?

– Я тут старенький. Я совсем стар и сед. Я мертв.

– А… – понимающе отозвался бармен.

– Послушай, когда тут случится что-нибудь эдакое? Из ряда вон?

– Чего? Что-то я не пойму тебя, парень.

Тони попробовал сосредоточиться:

–Знаю, знаю. Чего я не знаю – так это зачем я спрашиваю. Меня уже тошнит от пива. Плесни-ка мне бурбона.

– Слушай, парень, ты же знаешь, у меня нет бурбона. Так что расслабься.

– Капни мне бурбона, пока я не разнес твою халабуду.

Бармен подобрался, насторожился:

–Эй, послушай, не надо буйства. Мне чего-то не хочется звать копов.

– Буйство, – повторил Тони. – Великолепно. Копы? – Он громко заржал. – Копы? – Сунув руку в карман брюк, он извлек толстую пачку зеленых. – Вот они где, твои копы, отец. В моих руках. Вот в чем суть копов.

Бармен глянул на деньги, потом в перекошенное лицо Тони, затоптался, нервно постукивая каблуками.

– А, черт, – бормотал Тони. – Забери, сколько я тебе должен, и я слиняю из твоей рыгаловки.

Бармен суетливо извлек десятидолларовую купюру. Тони запихнул пачку в карман и вышел, отмахнувшись от сдачи.

Черт побери, можно вернуться в отель. В книжную лавочку он больше не заглядывал. Не хотелось видеть Бетти. Почему?

Шут его знает почему. А Джун могла и подождать – пусть разогреется в своей кабинке. Правда, в отеле ждет Руф. Ладно, там хоть есть выпивка.

Руфочка. Тони так и не отправил пока опробованную свежую плоть во Фриско. Можно чем-то развеять скуку. Юной Руфочке он выпишет билет в бордель. Ку-ку, Руфочка, счастливой дороги.

Тони ускорил шаг… Руфочка уехала на следующий день.

Тони поцеловал ее на прощанье и с облегчением подсадил в автобус.

Глава 13

Субботняя ночь. В Сан-Франциско клубы, как по собственному опыту знал Тони, заполнятся принаряженными господами и дамами, вышедшими на “разграбление” города; они будут пить и веселиться, слушать отличные оркестры, наслаждаться отборными яствами и напитками, соприкасаться коленками под столом, украдкой лаская друг друга. Такси будут с визгом шин брать повороты, клаксоны – гудеть, вагончики фуникулеров – тренькать, охранные сирены – выть, ноги – шаркать по тротуарам, из открытых дверей баров, салунов и кафе будет вырываться многоголосье гуляющего люда. Как обычно, много шума, жизни, движения, цвета и живых мужчин и женщин. Сан-францисских женщин – гордых, умных, привлекательных, пухлых, стройных, общительных; сан-францисских женщин, со своими смуглыми, суровыми кавалерами с жесткими глазами.

В Напе же развлекались танцами на улице.

В шесть часов вечера здесь наступала полная тишина, если не считать глухого урчания редких машин; ничего похожего на милое Тони вавилонское столпотворение. Такая мрачная тишина, наверное, в гробу, зарытом на шестифутовой глубине на кладбище, да еще и с заклинившей крышкой. Тони зло выбивал ногами крышку завтрашнего дня, руля по дороге куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда. Танцы начинаются в семь вечера и должны были стать его последним приключением в сонных джунглях Напы. Ранним вечером он проводил Руфочку, потом откровенно потолковал еще с несколькими девушками, с которыми познакомился за последние четыре дня. Пока что Руф оказалась единственной зафрахтованной им кандидаткой на сладкую жизнь во Фриско, да он и не торопился особенно с вербовкой. Времени у него навалом. И даже больше, чем нужно. И во всем виноват ублюдок Анджело – это он послал Тони на разборку, которая обернулась столь печальными последствиями. Анджело… Ну невозможно его не возненавидеть. Сидит себе в своем кабинете, сосет сигару и загребает деньжищи, пока хлопотуны вроде Тони выкладываются вовсю.

Все так, как в прежние времена, когда Тони шестерил на Свэна: мальчик пахал, а Свэн копил бабки и славу.

Устроители организовали танцы вблизи городского центра, для чего отгородили улицу на протяжении целого квартала. Когда Тони подошел туда без четверти семь, в загоне собралась уже приличная толпа. Он и не подозревал, что в городке наберется столько народу. На тротуаре высились подмостки для оркестра, который пока еще не появился. Тони пробирался, озираясь, сквозь толпу. Кругом вертелось множество юных девочек и парней, да и некоторые немолодые соблазнились тоже. Тони узнал стройную девушку, с которой танцевал в зале мэрии, остановился, перекинулся несколькими словами и пошел дальше.

От одного сознания того, что здесь он проводит последнюю ночь, ему полегчало. Завтра он двинется в путь к новому месту назначения – Фрезно, Сакраменто… Он может даже добраться до Лос-Анджелеса и Голливуда. Уж ему-то найдется работка в Голливуде. Да где угодно – лишь бы в границах штата, Анджело не советовал ему заскакивать на чужую территорию.

Когда заиграла музыка, Тони пригласил на танец грудастую деваху лет двадцати. Чуть тяжеловата, но в танце вполне податлива. Поначалу Тони веселился угрюмо, молча, но минут через пятнадцать, станцевав с тремя разными девушками, он уже не чувствовал себя подавленным, наоборот, разошелся и отплясывал с удовольствием. Без четверти восемь, когда оркестр вновь заиграл после небольшого перерыва, Тони заметил Джун и подошел к ней:

– Привет, милашка. Потанцуем?

– А, привет, Тони. С радостью. Я тебя высматривала. Ты давно тут?

– Ага, пришел еще до этого дикого разгула.

Джун смахнула светлую прядь с глаз, рывком вошла в его объятия и прижалась к нему всем телом.

– Тебе не кажется тоскливой эта музыка, Тони? Меня она совсем не возбуждает.

– Может, оно и к лучшему – здесь-то, на улице, – ухмыльнулся Тони.

– Мы с тобой встречаемся в самых странных местах, а?

– Угу. Там, где тесно.

– Может, нам удастся найти местечко поспокойнее? – расплылась Джун в улыбке.

– Неплохо бы. И давай не будем откладывать. Я прощаюсь с вашим захолустьем. – Тони притянул ее к себе. – Слушай, а твоя подружка здесь?

– Какая?

– Бетти – этот айсберг.

– Да, мы пришли вместе. Танцует с кем-нибудь.

– Вы забавная парочка, Джун. Я хочу сказать: она такая холодная и сдержанная, а ты прямо вся бушуешь. Как вулкан. Я имею в виду, ты действительно горячая, темпераментная штучка.

– Ну и что тут забавного? Мы же с ней не спим вместе. Да и гуляем вдвоем лишь изредка. И чего ты все спрашиваешь о ней?

– К слову пришлось.

Некоторое время они сосредоточенно танцевали, потом она спросила:

– Тони, что ты хотел сказать? Ты уезжаешь от нас?

– Ага.

– Но почему? Как скоро?

– Завтра же. Чем раньше, тем лучше. – Тони помолчал, косясь на нее, потом медленно заговорил: – Ты все еще пашешь за двадцатку в неделю? Таким темпом годам к пятидесяти ты сможешь накопить сотни две баксов.

Джун подняла на него вопросительно глаза, провела кончиком языка по верхней губе.

– Тони, расскажи-ка мне еще об этих… твоих подружках-миллиардершах.

Тони покосился на нее – не издевается ли? – и охотно пояснил:

–Эти девочки – продавщицы, миленькая. Они продают мясо. Плоть, если точнее. – Он внимательно следил за ее лицом. – Продают немного горячей плоти, причем без ограничения цены. – Джун вновь облизнула губы – у нее это, видимо, признак возбуждения или заинтересованности, а он продолжал:

–Ты удивишься тому, как мало вегетарианцев в Сан-Франциско. Хорошая продавщица может сделать небольшое состояние за несколько месяцев, ну, за год, если правильно себя поведет.

Джун молчала, думала. Танец закончился, а она сильнее прижалась к нему и стала тереться о него животом, твердой грудью.

– Следующий танец тоже наш, о’кей? – предложил Тони.

– Ни за что не пропущу его. – Она стрельнула в него глазками. – Так продавщицы?

– Точно. Возьмем девочку, зарабатывающую пару десяток в неделю – это примерно тысячу баксов в год. А некоторые из моих знакомых выколачивают столько же за неделю.

В общем Тони не сильно погрешил против истины, забыл лишь добавить или просто решил пока не уточнять, что речь идет об особых девочках. Музыка вновь заиграла, и они мягко окунулись в общий вихрь.

Посреди фокстрота Тони уставился на девушку, танцевавшую неподалеку спиной к нему. По длинным черным волосам, тонкой талии и стройным ножкам под подолом зеленого платья он сразу признал Бетти. Она его не видела. Как только оркестр умолк, Тони взял Джун за руку и подвел ее к тому месту на тротуаре, где Бетти оживленно разговаривала со своим кавалером и с какой-то девушкой. Когда парень отошел, Тони поблагодарил Джун и сказал:

–Удели мне, детка, потом минут двадцать – тридцать. Нам нужно потолковать кое о чем.

– О продавщицах?

– Да, милая.

– О’кей, – Тони. Только не забудь.

Тони поспешил к Бетти.

– Приветик, – поздоровался он.

– О, Тони. Как поживаешь?

– Отлично. Ты ничего не заметила?

– Чего именно?

– Я не назвал тебя милашкой.

– Да, это, должно быть, стоило тебе больших усилий, – съязвила Бетти. – Что ты тут делаешь? Вроде бы ты не из тех, кто ходит на уличные танцульки, а, Тони?

– Кто – я? Да я с ума схожу по таким развеселым пляскам. Вот это я называю житухой.

Бетти недоверчиво покачала головой и негромко засмеялась.

Ее подруга пошла танцевать с каким-то ухарем, и они невольно остались наедине среди толпы.

– Ты не откажешь мне в этом танце? – спросил он.

– Н-не знаю, – заколебалась она.

– Проклятие, послушай, что ты против меня имеешь? У меня дурно пахнет изо рта или есть еще что-то, не менее отталкивающее? Ты же танцуешь с другими ребятами. Что-то я не врублюсь. Почему ты отказала мне в прошлый раз? Я ведь тебя не на трапеции пригласил кувыркаться.

Бетти растерянно заморгала своими вдруг потемневшими голубыми глазами.

– Я… В мэрии я была просто не в настроении, Тони. И потом, ты отплясывал с другими девушками, я видела, как ты с ними танцевал.

– Как именно? Я вроде бы обычно танцую.

– Разве?

– Ну, как большинство в моем возрасте.

– Опять же, ты пригласил меня так, будто… не сомневался, что я обязательно пойду с тобой. Да еще вроде бы и одолжение мне делал. Ты казался таким уверенным в себе и таким самодовольным, что мне просто не захотелось танцевать с подобным типом.

– О господи, женщина! Все было совсем не так. Боже…

Бетти прервала его:

– Тони, почему ты изъясняешься в такой дикой манере?

– Послушай, Бетти, я говорю, как умею. Я – это я, и говорю как Тони Ромеро. Как…

Он смолк, сжав челюсти до боли в зубах. В первый раз он – против своей воли – назвал здесь свою фамилию. А ведь и не собирался делать этого – не заметил, как само выскочило. Но поскольку Бетти не обратила на его проговорку внимания, Тони успокоился:

–О’кей, я прополощу рот. А теперь давай потанцуем.

– Ладно, Тони, – с непонятной покорностью согласилась Бетти.

Как глупо спорить с дамой из-за какой-то ерунды. Что делает с человеком, подумать только, пребывание в глухомани.

Вот он и бегает высунув язык за некрасивой куколкой. Они вошли в круг, Тони обнял Бетти за тонкую талию и слегка прижал к себе, приноравливаясь к ритму. Вблизи она казалась еще привлекательнее – ее темные волосы щекотали его подбородок, луговой запах ее гибкого тела буквально одурманил его. К своему удивлению, Тони обнаружил, насколько, в отличие от других женщин, его возбуждает ее близость, даже легкое прикосновение к ней. Не отдавая себе в том отчета, думая лишь о ее ярких и притягательных губах, о ее белой коже, он привлек ее еще ближе к себе, сжал еще сильнее в своих объятиях.

Бетти отстранилась и глянула ему в глаза:

–Тони… пожалуйста, полегче, ты меня задушишь.

Он смотрел на нее, видел ее порозовевшие щеки, ее повлажневший, приоткрывшийся рот. Бетти явно была взволнованна, словно испытывала те же чувства, что и он. Тони смотрел на ее губы, желая впиться в них, еще сильнее прижать ее к себе и целовать до исступления. “Господи, да что со мной такое? Женщина как женщина, с какой стати нюни распускать?” И пока он пожирал ее взглядом, потеряв счет времени, музыка кончилась и стало вдруг тихо.

– Ну, недолго же это длилось, – с сожалением проронил он. – Потанцуем и следующий танец, хорошо?

Она ответила не сразу, помедлила.

– Что-то не хочется, Тони.

– Послушай, Бетти, я почти не знаю тебя, а завтра я уезжаю. Так почему бы нам не доставить себе радость хотя бы на танцульках?

– Уезжаешь? А почему?

– Надо кое-где побывать, я все время в движении. Такой уж я неугомонный. Меня в сонную одурь бросает от вашего затхлого городишки. В общем, мне пора.

Больше не было сказано ни слова, но, когда заиграл оркестр, они, не сговариваясь, сразу же присоединились к остальным.

Тони плотно прижимал ее к себе, и она безропотно следовала за ним. Протанцевали и этот, и следующий танец в полном молчании. Время от времени Тони поглядывал на нее: Бетти танцевала с закрытыми глазами, будто плыла в волнах музыки. У него появилось необычное ощущение пустоты в желудке. Он почти не владел собой, жаждал прижать ее к себе насколько возможно сильнее, сдавить в своих объятиях так, чтобы слиться с ее податливым телом.

После еще одного танца Тони предложил:

– Давай прогуляемся, Бетти. Отойдем от этого толковища, поговорим.

– Хорошо.

Тони взял ее за руку, и они ушли торопливо от толпы по тускло освещенной улице. Тони понятия не имел, куда они направляются, просто шел, держа ее за руку. Потом обнял ее за талию, Бетти не отстранилась, и они молча продолжали шагать, и их бедра изредка соприкасались. Когда они поравнялись с отелем, Тони вспомнил, что перед ним припаркована его машина, и повел ее туда. Подойдя к “бьюику”, он открыл дверцу и помог Бетти сесть на переднее сиденье. Потом выехал из города по извивающейся, густо обсаженной деревьями дороге и, найдя небольшой просвет, съехал с дороги на обочину.

– Зачем ты привез меня сюда, Тони? – спросила Бетти.

Он повернулся к ней:

– Я просто хотел остаться с тобой наедине. Ты и никого больше.

Его сердце грохотало в груди, и он не мог объяснить, даже понять, что с ним происходит. Околдовала она его, что ли? В темноте он не мог разглядеть ее, только ощущал ее близость.

Он придвинулся к ней по сиденью, неуклюже положил руку на ее плечи и притянул к себе. Она вяло сопротивлялась, взывая к нему:

– Тони, пожалуйста, не надо, Тони.

Внезапно Бетти ослабела, и Тони прижал ее к себе, нашел левой рукой ее лицо в темноте и приподнял его, склонился над ним и припал к ее губам. Они у нее оказались мягкими, нежными, сладкими; ее руки неуверенно, робко обвились вокруг его шеи. Тони почувствовал, как бурлит кровь в его венах, угадал, даже услышал, что и ее сердце бьется так же безумно, как и его собственное, и, обняв ее обеими руками, вжал в себя.

Когда он наконец отпустил Бетти, то услышал ее учащенное прерывистое дыхание, да и сам еле перевел дух.

– Не целуй меня так, Тони, – взмолилась она.

– Да что с тобой? Неужели я тебе совсем не нравлюсь?

Он едва смог расслышать ответ, так тих был ее голос.

– Не в том дело, Тони. Я… ты… пугаешь меня. Что-то в тебе есть такое… Не знаю. Ты… нехороший, Тони. Еще никогда я не была ни с кем похожим на тебя.

Его руки все еще обнимали ее, их лица почти касались друг друга. Тони поцеловал ее в щечку, в уголок рта, услышал ее негромкий вздох, когда их губы слились.

В темноте Тони различал лишь контуры ее тела, но мог вообразить чистую белизну ее кожи. Задыхаясь, Бетти шептала:

– Не надо… Тони, пожалуйста… Я боюсь…

Тони молчал. Его сердце колотилось в бешеном ритме. Он повернулся, еще ближе придвинулся к ней, обнял, находя своим телом ее тело, своими губами ее губы.

– О, Тони, – приглушенно, словно в бреду, говорила Бетти. – Я боюсь. О, Тони… О, Тони…

Позже он целовал ее залитые слезами щеки, ее соленые губы.

– Успокойся, – говорил он. – Ну почему ты плачешь?

– Я не знаю. Честно, не знаю. Просто плачу, и все. Целуй меня, Тони, целуй…

Они сидели, обвив друг друга руками, и незаметно проговорили битый час. Бетти рассказывала ему о себе: ей восемнадцать, живет с матерью и отчимом. Мать часто болеет. Она прожила в Напе всю жизнь, родилась здесь. Припомнила какие-то мелочи, которые не должны были бы интересовать Тони, но он жадно слушал и переспрашивал ее.

– Теперь ты услышал обо мне почти все, – сказала Бетти, – а я не знаю ничего, кроме твоего имени и того, что ты из Сан-Франциско. Так что ты скажешь о себе, Тони? Чем ты занимаешься? Я тоже хочу знать о тебе все-все.

Тони ласково поглаживал ее теплую обнаженную руку и принялся было сочинять какие-то пустяки о себе. И вдруг словно плотину прорвало – он рассказал ей о Шарки, о том, как занялся своим бизнесом, как достиг своего нынешнего положения.

Бетти внимательно слушала его, и ее внимание подгоняло Тони, словно, отпустив тормоза, он жаждал разболтать ей все о себе, рассказать и о том, и о сем, в общем, обо всем. Слова лились из него почти непроизвольно, он говорил и говорил, даже не задумываясь, почему его так понесло. Он рассказал ей и о Марии, и о публичных домах, и об Анджело, обо всем, кроме убийства полицейского. В конце концов он вздохнул и замолчал.

Ничто не нарушало ночной тишины.

– Ну? Скажи же что-нибудь. Тебе ведь есть что сказать, после того как я разболтал тебе все мои секреты, так ведь?

– Я не знаю, Тони. Я не хотела танцевать с тобой, не хотела приезжать сюда. Я не хотела… ничего из того, что случилось. Но я сделала это. Ну а ты… как ты можешь наживать такие деньги? От проституток!

– Черт! Да что тут плохого? Кто-то должен же собирать их, почему бы не я? Это такие же бабки, как и любые другие. Поверь или проверь – никакой рутины.

– Но это же омерзительно.

– Что-то я тебя не пойму, – не без раздражения возразил Тони. – Нет тут, как я думаю, ничего омерзительного. Черт, девочки зашибают неплохие деньги и при желании всегда могут уйти на все четыре стороны. Только они не торопятся. – Он оживился. – Послушай, Бетти, а почему ты не уберешься из этой дыры? Я мог бы устроить тебя во Фриско так, чтобы ты имела больше, чем все эти чистоплюи из Напы, вместе взятые. Ты похоронила себя на этом кладбище.

Бетти нервно хохотнула:

– Тони, если бы я подумала, что ты говоришь серьезно, то здорово осерчала бы. Слава богу, я понимаю, что ты шутишь.

– Почему ты решила, что я шучу?

– А как же иначе? Не хочешь же ты устроить меня в один из твоих… гадких домов? Ты же не это имел в виду, признайся.

– Черта с два! Что в этом плохого? Ты ведь ничего не добьешься здесь, на этой сонной земле. Я же устрою тебя во Фриско так, что ты будешь заколачивать бешеные деньги. И мы сможем, черт побери, много времени проводить вместе. Стоит тебе побыть во Фриско хоть капелюшку, и ты ни за что не захочешь оттуда уехать.

Бетти ничего не ответила. Прислушавшись к невнятным звукам, Тони поразился:

–Как? Ты опять плачешь? Да что с тобой, в самом деле?

– Тони, ты совсем гнилой. Совсем пропащий! Я ненавижу тебя. О, как я ненавижу тебя!

– Бетти, не надо так. – Он попытался прижать ее к себе, но она вырвалась из его грубой хватки.

– Не трогай меня! – Она не могла да и не пыталась скрыть отвращение. – Я предпочла бы объятия прокаженного. Не сомневайся. И никогда больше даже не прикасайся ко мне.

Тони сидел со сложенными на коленях руками, вглядываясь в ее едва различимый силуэт. Бетти взбешена, тут нет никаких сомнений. И его тоже словно ледяным душем окатило.

Какого черта он вообще связался с этой чокнутой?

– Бетти, – позвал он.

– Отвези меня домой. Сейчас же, – попросила она.

– Послушай, давай потолкуем спокойно.

– Сейчас же, Тони. Или я выйду и пойду пешком.

– О боже, что еще за глупости? Ты ведешь себя как капризный ребенок.

Бетти распахнула дверцу, намереваясь немедленно выйти, но Тони схватил ее за руку и вернул на сиденье.

– О’кей. Проклятие, я отвезу тебя домой – буду только рад отделаться от тебя.

Дорогой они старались даже не касаться друг друга плечами. Высадив Бетти, Тони направился прямиком в отель “Плаза”, в спешке побросал свои вещички в чемодан и расплатился по счету. Выезжая за пределы города, он бросил взгляд на часы – не было еще и одиннадцати. Тони сбавил скорость, размышляя, ощущая, как его охватывает чувство гнева и неведомой ему доселе досады. Развернувшись, он поспешил обратно – уличные танцульки должны были продлиться до полуночи.

Припарковавшись как можно ближе, он вышел из машины и зашагал, приглядываясь к веселившимся танцорам. Народу было поменьше, и вскоре Тони заметил блестящие светлые волосы Джун. Он подошел к ней, вежливо похлопал ее кавалера по плечу и, когда они остановились, сказал Джун:

– Как видишь, я не забыл. Мне нужно поговорить с тобой.

Обиженный парень проглотил ком в горле и вопросительно глянул на Джун, а она небрежно бросила:

– Потанцуй с кем-нибудь, Лестер. Попозже, надеюсь, мы еще увидимся.

Джун повернулась к Тони и хотела что-то спросить, но он опередил ее:

– Хочешь стать богатой продавщицей во Фриско, детка?

– Ты имеешь в виду богатой шлюхой?

– Называй это как заблагорассудится, только решай побыстрей. Через пару минут я уеду. Можешь двинуть со мной, если хочешь.

– Как любезно с твоей стороны! Однако не торопи меня так.

– А пошла ты к дьяволу!

Тони повернулся в намерении немедленно уйти, уехать, исчезнуть, но Джун схватила его за руку:

– Подожди минутку и не кипятись, Тони. Ты же говорил, что уезжаешь завтра.

– Я уезжаю сейчас. Меня тошнит от этой дыры. – Помолчав, он решительно добавил: – Тебе нечего терять здесь, а Вай пошлешь открытку. Машина в полуквартале отсюда. Нам будет весело вдвоем, крошка. Я даже куплю тебе дудочку – я спою, а ты поиграешь.

Джун молниеносно облизнула губы:

– А куда ты едешь?

– Да какая разница? Назови только место, и мы отправимся туда. – Тони прищурился. – Ты не видела здесь свою маленькую приятельницу, крошку Руф, а?

– Нет, а где она?

– Скорее всего, уже во Фриско. Я предложил ей… отличную работку. Она оказалась сообразительной девчушкой. Черт, ей всего шестнадцать. Попомни, к восемнадцати годам она будет шиковать в норковых штанах. Пожалуй, она пошустрее тебя, Джун.

– Не так быстро, Тони. – Она прикусила нижнюю губу. – Как ты ухитрился устроить ее с такой легкостью?