Текст книги "Ловец Чудес"

Глава 5

Два дня назад мне казалось, что я готов плюнуть на все и в одиночку спуститься с проклятой горы. Сегодня я понял: у меня нет сил даже на то, чтобы скатиться по склону.

Мы оставили группу вчера утром. Филипп терпеливо выслушал наставления инструктора, заверил его, что мы не пропадем, и уверенно пошел по узкой тропе, уходящей, как ни странно, вниз. Я брел за ним, терзаемый скверными мыслями, но упорно молчал. В правом ботинке хлюпало, пальцы превратились в кровавое месиво еще полтора дня назад. Умри я от заражения крови, Филипп просто закопал бы меня под деревом.

В какой-то момент тропа снова начала подниматься, и я едва не застонал.

Этой ночью мы ночевали на скалистой пустоши под брезентовым навесом. Проснулся я от чувства тревоги, резко сел и уставился в серое небо. Слух мой обострился до предела, но ничего, кроме воя ветра, не уловил. Так я и сидел, обхватив себя руками, пока не проснулся Филипп.

– Замерз? – Он протянул мне свое одеяло. – Держи. Твоя смерть в план не входит.

– Я хочу есть.

– Придется подождать, малыш.

Он умело развел огонь на месте вчерашнего костра, собрал треногу и достал металлический тросик. Прикрепил удавку, на крюк подвесил походный котелок с водой.

– Чаю хочешь? – спросил Филипп.

– Только поесть и убраться отсюда, – ответил я.

Последние дни я беспрестанно спрашивал себя, стоит ли игра свеч. За годы работы в Ордене я привык к комфорту, совершенно забыл, что такое лишения. Не представляю, что со мной стало бы, не будь у меня хоть какого-то опыта выживания на улице. Обещанные полтора миллиона маячили впереди, словно свет в конце тоннеля, но с каждым мгновением на безжизненной каменистой пустоши я все больше убеждался, что нужно было просить больше.

– Как ты здесь оказался? – неожиданно нарушил тишину Филипп.

Я моргнул и пожал плечами.

– Не здесь, – громила обвел рукой редеющий лес, – а в Ордене.

– Историю своей жизни рассказывать не стану, – огрызнулся я.

– И не надо. Когда ты узнал, что мир не так прост, как тебе говорил отец?

Хотелось отмахнуться, закатить глаза и продолжить сверлить хмурым взглядом котелок, но от молчания уже саднило горло, да и говорить об этом мне ни с кем еще не доводилось. Филипп, хоть он и грубиян, прекрасно знал, что творится под покровом ночи, так с кем, кроме него, можно такое обсудить?

– К тому моменту я был уже в Пловдиве и надеялся найти дураков, которые довезут меня до Софии. Денег на поезд у меня, разумеется, не было. Две недели я шатался по улицам, пытался подзаработать, но меня гнали прочь. В конце концов судьба свела меня с чумазыми мальчишками, которым были чужды честь, раскаяние и страх. Они научили меня воровать.

– И долго ты там пробыл? В Пловдиве? – спросил Филипп, наливая воду в жестяную кружку.

– Полгода. Закончилось все так же внезапно, как и началось: мы пришли на железнодорожную станцию, чтобы разжиться деньгами; я увидел в толпе богато одетого джентльмена и пошел за ним. Сам не заметил, как мы оказались в безлюдном переулке у вокзала. Тогда-то он и обернулся, а я застыл, пойманный на месте преступления.

– Ты ведь не обокрал его.

– Но собирался. И это намерение было написано на моем лице. – Вздохнув, я принял кружку и немного отпил. – Он обладал каким-то гипнотическим взглядом. Приказал подойти, и я повиновался. Безропотно, что твой агнец. Твердой рукой он взял меня за подбородок и заставил посмотреть на него. Помолчав, он сказал: «Пойдешь со мной». И я, ты только подумай…

– Пошел, – закончил за меня Филипп.

– Да. Мы вернулись на станцию, прошли мимо моих приятелей и сели в поезд. Никто не спрашивал, кто я, проводник не спросил билета. Мы расположились в купе на две персоны, джентльмен достал из портфеля газету и положил на столик. Читать не стал, просто долго смотрел в окно. Как только поезд отъехал достаточно далеко от Пловдива, он…

– А ты? – спросил Филипп. – Что ты делал все это время? Просто глазел на него?

– Ты не поверишь, – устало выдохнул я. – Просто глазел. Я был словно одурманен, даже сейчас не могу точно сказать, что произошло в том переулке. Пока мой спутник молчал, я гладил мягкую обивку сиденья, разглядывал его начищенные туфли, дорогой костюм… Так на чем я остановился?

– Вы отъехали от Пловдива, – подсказал Филипп, неожиданно ловко нарезая сухие грибы на крошечной разделочной доске.

– Точно. И тогда он заговорил. Спросил, знаю ли я, что таится во тьме. А потом рассказал все.

– Вот так просто?

– Вот так просто. Думаю, он уже тогда знал, что я никуда от него не денусь.

– И что было дальше?

– Мы много путешествовали. Джентльмен оказался Ловцом Чудес, он посвятил меня в тонкости своей работы, сделал оруженосцем. Позже я узнал, что он болен.

– Так он преемника искал? – догадался Филипп.

Я кивнул.

– Меня к Чудесам не готовили. Однажды нас просто встретил Пожиратель Времени и открыл дверь, ведущую в китайскую провинцию. Признаться, я опеш…

– Да ладно, малыш, могу поспорить, что ты едва не обмочил штаны.

– Можно и так сказать, – нехотя согласился я. – Со мной случилась истерика, мой разум оказался не готов принять все то, что рассказал учитель. Увесистая оплеуха привела меня в чувство. С того момента начался мой путь Ловца.

– Твой учитель умер?

– Да, через два года. К тому моменту меня уже приняли в Орден, я прошел обряд посвящения и брал первые заказы.

– Лихо у тебя судьба закрутилась. С грязной улицы Пловдива за пазуху Ордена – это уметь надо.

– Вот и вся история.

– Натаскали тебя Ловцы, – вдруг произнес Филипп, – рассказал много, а по факту – почти ничего.

– Я старался.

Громила разлил суп по металлическим мискам и надолго замолчал, а я, прихлебывая на удивление вкусное варево, полностью погрузился в воспоминания.

Жить беспризорником оказалось куда сложнее, чем я думал, сбегая из Сливена. Полицейские то и дело пытались поймать меня и выяснить, почему я скитаюсь один. Странное дело – им было совершенно плевать на то, что отец избивал меня, но, как только я начал спать на лавке в парке, они стали проявлять ко мне нездоровое внимание. Из города я ушел быстро, добрался до какого-то села, потом – до минеральных бань. Какое-то время обитал там, втерся в доверие к паре милых стариков – они держали цветочный магазинчик, а я подрабатывал у них грузчиком. Когда лето сменилось осенью, мне пришлось признаться им, что все это время я спал на чердаке заброшенного дома. Старики пожалели меня, позволили пожить с ними, но потом заявился их сын, который и вытолкал меня взашей, угрожая полицией.

До Стара-Загоры я добирался на попутках, иногда пешком, пару раз едва не замерз в снегу. Пришел в город, встал как вкопанный и подумал: «Что я здесь делаю?» Там было совсем плохо. Приходилось побираться, постоянно удирать от полиции, пить воду из фонтанов. Работать меня не брали, и в какой-то момент я так отчаялся, что хотел шагнуть с моста, но вовремя одумался. До Пловдива добрался, спрятавшись в пустом купе поезда, а там дела начали налаживаться. Конечно, промышлять воровством грешно, но есть хотелось так, что я готов был продать собственную мать за кусок хлеба.

Другие беспризорники никогда не рассказывали о своем прошлом, но иногда, украв где-нибудь бутылку прогорклого пойла, они пускались в пространные объяснения перипетий своей судьбы. Старшие не позволяли прикладываться к бутылке малышне, но сами в такие моменты выглядели как уменьшенные копии тех, от кого бежали. Сам я подобных вечеров не любил.

Что-то подсказывало мне, что все дело в их отцах, в мужчинах, которые либо бросили их, либо повели себя как последние мерзавцы. У мальчишек не было достойного примера, у девчонок – защиты. В итоге мы все оказались на улице.

В то время во мне угасла вера в Бога: я понял, что он не может никого спасти, что крылья его ангелов не закроют нищих и обездоленных, что высшей силе совершенно плевать, что случится со мной и моими товарищами по несчастью.

– Эй, малыш, – голос Филиппа вывел меня из глубокой задумчивости, – ты в порядке?

– Да. – Я передал ему миску. – Очень вкусно, спасибо.

– Я в прошлом повар, – будто бы между прочим бросил громила.

– Это видно по тому, как ты обращаешься с ножом. – Я даже улыбнулся ему. – И как же тебя…

– Не спрашивай, – перебил меня Филипп. – Я все равно не отвечу.

Вот у кого нужно поучиться соблюдать конспирацию.

– Вставай, малыш. Впереди долгий путь.

– Ты говорил это три дня назад. Неужели наша цель не приблизилась с тех пор?

– Ты почувствуешь, – неожиданно холодно сказал Филипп. – Почувствуешь, когда мы будем рядом.

И он оказался прав.

Лес стал редеть, и я ощутил смутное беспокойство. Тело мое отяжелело, на лбу выступил пот. Филипп тоже замедлился, его шаги стали громкими, шаркающими. Нас будто придавило к земле самим воздухом, атмосферой этого места.

– Доводилось ли тебе нарушать Непреложное Правило, малыш? – спросил громила.

– Никогда.

– Кого ты ловил? Какая охота была самой запоминающейся?

– Фей в одном ирландском городке, а что?

Мысли превратились в липкий ком. Я замотал головой, пытаясь прийти в себя, но стало только хуже: лес перед глазами завертелся и вспыхнул сотней огней.

– И что думаешь о них?

– О ком? – Мне стало тяжело дышать. – О феях?

– И о них, и о других. Почему на одних можно охотиться, а на других нельзя?

– Во-первых, я Ловец, а не Охотник. А во-вторых, существа эти не больше, чем шутка природы. Как… Как неудачный эксперимент.

Филипп обернулся и бросил на меня удивленный взгляд через плечо.

– Так вот ты каков. Я-то думал, что…

– Что я признаю все эти «малые народцы» равными людям?

– У них ведь тоже есть иерархия, дома, законы…

– Ты издеваться вздумал? – Я в изнеможении привалился к стволу. – Они ничем не отличаются от собак и кошек.

– Собаки и кошки не способны мыслить, а те же феи очень умны. Они разговаривать умеют, слышал об этом?

– К чему ты ведешь?

– А эльфы? – Филипп достал платок и прижал его к влажному лбу. – Они даже внешне похожи на людей.

– Их ловить мне не приходилось.

– А если бы пришлось?

– Что ты хочешь услышать?! – разозлился я. – Согласился бы я отправиться на поиски эльфов? Согласился бы не раздумывая!

– Значит, Коллекционер не ошибся, – заключил Филипп.

– О чем ты?

– Говорят, что у Охотников нет принципов, но Ловцы их переплюнули.

– Не сравнивай Орден с этими псами! – возмутился я. – Охотники – сплошь убийцы и воры, они…

Я задохнулся от возмущения. Любой Ловец знает, что Охотники – беспринципные разбойники, жадные до денег. Орден запрещает вести с ними дела, никто из моих коллег под страхом смерти не стал бы связываться с этой дикой сворой.

– Эти псы, как ты изволил выразиться, хотя бы не прикрываются высшей целью. Они зарабатывают деньги и хранят артефакты, а ты – обычный чистоплюй, которому кажется, что его шкура стоит дороже, чем шкура древнего существа, порожденного самой матушкой-природой.

Пораженный переменой в настроении Филиппа я замер, но через мгновение меня осенило:

– Отрава!

– Что?

– Это не наши мысли, это чужая воля. Сам воздух здесь будто отравлен, разве ты не чувствуешь?

Филипп скинул рюкзак с плеча и достал из него бархатный мешочек.

– Держи, – он протянул его мне. – Надевай.

Дрожащими пальцами я достал серебряный крест и проворчал:

– Я не верю в Бога.

– Это не имеет значения. – Филипп надел второй крест. – Давай, малыш, мы почти у цели.

Я внутренне воспротивился, но все-таки пересилил себя и надел цепочку на шею. Дышать стало легче, пульсация в голове сперва стихла, а затем вовсе исчезла.

– Крест работает, даже если ты в него не веришь, – пояснил Филипп. – Существо, за которым мы идем, боится распятий, зеркал и рек.

– И чеснока? – насмешливо спросил я.

– Зря смеешься, мистер Ловец. Чеснок здорово помогает.

– Ты говоришь так, словно уже охотился на кровопийц.

– Кто знает, – громила пожал плечами. – Не отставай.

Когда мы вышли из леса, я сразу увидел башни, растущие из горы. Они нависли над скалистой пустошью – серые, потемневшие от времени, устрашающие. Острые пики крыш вонзались в небо, облака рвались в клочья, пронзенные ими. Снизу я сумел разглядеть узкие окна-бойницы и больше ничего – темная громада замка выглядела неприступной и пугающей.

– Вы сказали мне, что это развалины, – возмутился я. – А это целый замок!

– Какая разница? – Филипп поправил рюкзак и прибавил шаг. – Нужно подняться до заката. Если не успеем…

Он замолчал.

– Что будет, если мы не успеем? – с замиранием сердца спросил я.

– Не снимай крест и держись за мной. Пойдем.

Я должен был стоять на своем и требовать ответа. При встрече Коллекционер сказал, что ему нужны жалкие останки его предка, но теперь-то я понимал: он обманул меня. Стоило понять это еще там, перед ширмой, в то самое мгновение, когда была предложена цена, – никто в здравом уме не станет платить такие деньги за транспортировку едва живого бессмертного.

Громада замка нависла над нами внезапно – только что она была далеко и вдруг появилась прямо над нашими головами. Повеяло холодом и могильным смрадом. Я закрыл лицо рукавом и спросил:

– Что за вонь?

– Я знаю не больше твоего, малыш, – откликнулся Филипп.

Казалось, тень, отбрасываемая замком, слишком густая и черная, но я постарался прогнать эти мысли. Глупости, тень есть тень, воображение просто слишком разыгралось. Куда сильнее мне следовало бояться Ордена, если слухи об этом путешествии дойдут до Главы или его прихлебателей.

Мы поднялись по узкой тропе к старым воротам. Странно было видеть такую искусную работу в этой глуши: металлическая ковка походила на кружева, мастер постарался над ней на славу. Прижавшись к тонким прутьям, я разглядел уходящую к замку тропинку. Деревьев вокруг почти не было, только заскорузлые мертвые стволы с мучительно изогнутыми ветвями. Кое-где росли кусты, напоминающие мотки проволоки. И камни, повсюду камни.

Ворота были заперты с помощью толстой цепи. Филипп несколько раз дернул ее, вздохнул и достал из рюкзака инструмент, напоминающий большие плоскогубцы. Острые лезвия легко перекусили звенья – и цепь упала на землю.

– Пойдем. – Громила открыл створку и махнул рукой, предлагая мне войти первым.

Я задрал подбородок и прошел мимо, притворяясь, что совсем не боюсь. На самом деле все мое нутро сковало льдом от ужаса.

Даже воздух по ту сторону ворот оказался другим – я вдохнул его и закашлялся, в горло будто набили песка. Или земли. Едва Филипп закрыл за нами ворота, петли которых оказались удивительно хорошо смазаны, температура вокруг упала. Сперва я подумал, что мне мерещится, что бледное облачко пара лишь игра моего воспаленного воображения, но нет, выдохнув снова, я убедился в его реальности.

Спрятав руки поглубже в карманы, я пошел вперед. Сзади раздавались тяжелые шаги Филиппа, над нашими головами кричали вороны. Унылый пейзаж напомнил мне стихи о ядовитом дереве, растущем в пустыне. Кажется, оно называется анчар.

Как только я переступил порог одной из квартир Ордена, ко мне приставили трех милых леди, главной задачей которых стало мое образование. Леди Сибилла отвечала за этикет, леди Даная – за точные науки, а леди Лилия – за литературу и искусство. Тогда их уроки казались мне наказанием, но сейчас я вспоминал их с теплом. Если бы не эти женщины, я бы так и остался неучем, который понятия не имеет, в какой руке держать нож, а в какой – вилку.

Леди Лилия рассказывала об искусстве с любовью, с трепетом: ее объемная, тяжелая грудь вздымалась и опадала, поблекшие глаза затягивала мечтательная поволока, когда она знакомила меня с новыми авторами и художниками. Леди Лилия любила поэзию во всех проявлениях и отдавала предпочтение именно ей, игнорируя крупную прозу. Потом, конечно, ей пришлось рассказать и о писателях, но это случилось только после того, как я с треском провалил экзамен и едва не вылетел из Ордена.

Воспоминания о почти беззаботных днях ранней юности помогли мне отвлечься от мрачной атмосферы проклятого замка. Лишь очутившись в его тени, я вскинул голову и, кто бы мог подумать, снова чуть не перекрестился.

Замок действительно рос из скалы: одна его часть утопала в горной породе, тогда как другая висела над пропастью. У земли темные камни покрылись мхом и плесенью, по грубо сложенным стенам полз едва живой плющ. Темные провалы окон были застеклены причудливыми витражами, но разглядеть их я не мог. Над острыми шпилями крыш вились птицы, где-то на ветру поскрипывала незапертая калитка.

Кажется, вокруг замка когда-то был небольшой сад – теперь от деревьев остались только почерневшие остовы. Сама земля выглядела больной, не похожей на плодородный чернозем, скорее на песок, насыпанный прямо на скальный склон. Проглотив горькую слюну, я перевел взгляд на мрачные двери из черного дерева. От входа в замок веяло опасностью, мое сердце забилось в ритме скерцо, я отступил на шаг и наткнулся на Филиппа, застывшего в нерешительности за моей спиной.

– Мрачноватое местечко, – сказал он.

– Вынужден согласиться, – ответил я.

– И эта проклятая вонь, – громила скривился, – будто кто-то сдох, и довольно давно.

– Если бы он, как ты выразился, сдох давно, то запаха бы не было.

– Шагай, умник.

Филипп толкнул меня в спину, и я по инерции сделал пару шагов. Стоило мне приблизиться к входу, как желудок болезненно сжался – ветер донес до нас отвратительный запах гниющего мяса. По коже побежали мурашки. Все мое существо протестовало против того, чтобы я входил в замок, но поворачивать назад было глупо. В конце концов, самое сложное позади, верно? Сейчас мы вытащим останки кровопийцы из укрытия и навсегда покинем это место.

Громко каркнула ворона, я вздрогнул и выругался. Спокойно, спокойно. Это всего лишь давно покинутое человеческое жилище, в нем нет ничего страшного.

«Кроме столетнего вампира, спящего под полом», – услужливо подсказал внутренний голос.

Я поднялся по каменным ступеням к дверям и застыл, делая вид, что разглядываю искусную резьбу. На самом деле мне пришлось остановиться, потому что я чувствовал: колени вот-вот подогнутся – и я упаду на землю. По виску ползла капля пота.

– Открывай, – сказал Филипп.

Я бы и рад, но страх сковал меня по рукам и ногам. Тело превратилось в соляной столб, такого суеверного ужаса мне еще испытывать не приходилось. И пусть я пытался убедить себя в том, что это просто давно заброшенное место, где-то глубоко внутри я знал: земля вокруг умерла. Прекрасный сад погиб по той же причине, и причина эта – зло, которое поселилось под сводами замка.

Я толкнул дверь. Она с тихим скрипом открылась.

Мы исследовали весь первый этаж и в изнеможении опустились на покрытый истлевшей тканью диван. Филипп закурил и предложил мне сигарету. Я отказался.

Это место не покидали в спешке: все внутреннее убранство было заботливо укутано некогда белоснежными простынями и отрезами ткани. Даже картины попытались уберечь от беспощадного времени, но, кажется, хозяева сюда так и не вернулись. Все вокруг пропахло тленом и пылью; я мог только догадываться, сколько десятков лет здесь не было людей.

Чехлы на креслах истлели, обивку под ними источила моль. Стены потемнели, в углах от сырости завелась черная плесень. Находиться здесь было не страшно, скорее неуютно и немного больно: что-то подсказывало мне, что ничего хорошего с обитателями замка не произошло.

– Осмотрим второй этаж? – предложил я, поднимаясь с дивана.

– Нет, – Филипп бросил взгляд на пыльное окно, – такие существа любят быть поближе к земле.

А ведь я успел забыть, за кем мы сюда явились.

– Нужно найти вход в подвал. У нас почти не осталось времени.

– Что будем делать, если не успеем до заката? – Я едва поспевал за уверенно шагающим громилой.

– Пойдем наверх, забаррикадируем дверь и будем молиться, – ответил он.

– Надеюсь, это шутка?

– По-твоему, я часто шучу? – вопрос был риторический. Мы вышли в просторный холл, я снова затаил дыхание, глядя на огромную лестницу из темного дерева. Когда-то давно, должно быть, она была отполирована до блеска и по ней спускались счастливые владельцы замка. С потолка свисала старая люстра. Она едва заметно раскачивалась, словно наверху гулял сквозняк.

– Пошевеливайся, – нетерпеливо крикнул Филипп, – хватит тратить время!

Его характер оказался куда лучше, чем мне казалось в Лондоне, но он все еще был невыносим.

Филипп почему-то решил, что дверь в подвал должна быть на кухне, тогда как я считал, что она в одном из коридоров первого этажа. Громила отмел мои предположения грубым жестом и потопал к небольшой лесенке, спрятанной от посторонних глаз за фальшивой каменной стеной. Нужно будет спросить, откуда у него такие обширные познания в области древних замков.

Кухня произвела на меня удручающее впечатление. Люди, ответственные за порядок, свое дело знали: всю посуду убрали в ящики, менее хрупкую утварь оставили на настенных полках. Очаг был забит невесть откуда взявшейся листвой и грязью, над ним все еще висел старый почерневший котел. На длинных столах лежал толстый слой пыли, с потолка свисала паутина, превратившаяся из тонкого кружева в неопрятные серые лохмотья.

Мне почудилось какое-то движение, я резко обернулся. Взгляд уперся в тяжелую деревянную дверь.

– Что там? – Филипп с любопытством уставился на меня.

– Мне показалось… Нет, я уверен, что мы не закрывали за собой дверь.

– Сквозняк, только и всего.

В голосе громилы я уверенности не заметил, да и его маленькие злобные глаза на мгновение расширились, когда он услышал мои слова. Он тоже понимал, что закрыть такую дверь можно, только как следует поднажав, ветру это не под силу.

– Ищи дверь, – скомандовал Филипп. – Она должна быть где-то здесь.

– Откуда такая уверенность?

– Ищи молча.

У евреев есть легенда о големе. Один из раввинов оживил каменного истукана с помощью тетраграмматона[5]5
  Тетраграмматон (тетраграмма, греч. τετραγράμματον, от τετρα – «четыре» и γράμμα – «буква») – в иудейской и каббалистической традициях четырехбуквенное непроизносимое имя Бога, считающееся именем собственным, в отличие от других титулов Бога.


[Закрыть], чтобы защитить свой народ. Существо просыпается каждые тридцать три года и верно служит хозяину. Вспомнил я об этом, глядя на широкую спину Филиппа. Буду надеяться, что его все-таки родила женщина, а не слепил из крови и глины Коллекционер.

Через крошечное окошко под потолком в кухню проникли алые лучи заходящего солнца. Мне стало не по себе, но я подавил малодушный порыв сбежать. Наоборот, сжал зубы и принялся ощупывать стены с еще большим упорством. Где-то ведь должна быть эта проклятая дверь?!

Разозлившись, я пнул высокий горшок. Пол под ногами содрогнулся, послышался характерный звук трения камня о камень. Филипп подскочил ко мне, схватил за грудки и встряхнул.

– Как ты это сделал?

– Я просто пнул…

Горшок накренился и замер, отказываясь повиноваться законам физики, по которым он должен был упасть и расколоться. Громила присел и осторожно надавил на испещренный трещинами бок огромной ладонью. В то же мгновение две плиты опустились, открыв темный спуск.

– Кажется, хозяева не хотели, чтобы подвал кто-то нашел, – заметил я.

– Как хорошо, что их здесь нет, – откликнулся Филипп.

Мы замерли на краю скрытой лестницы, вглядываясь в непроницаемую черноту. Мне снова померещилось какое-то движение, но на этот раз я не обернулся. Внутренний голос подсказал мне, что я совсем не хочу увидеть то, что может стоять за моей спиной.

– У нас почти не осталось времени, – тихо сказал я.

– Знаю, – прорычал Филипп. – Нужно…

Из темноты донесся отчетливый звук. Я вздрогнул и весь обратился в слух. Казалось, там, внизу, кто-то двигает тяжелый каменный предмет, волочит его по полу.

Звук резко оборвался.

– Наверх, – скомандовал Филипп, хватая рюкзак.

– Что? Но мы…

– Наверх, быстро! – Он крепко схватил меня за запястье и поволок прочь из кухни. Я попытался вырвать руку из его пальцев, но – клянусь! – услышал шаги за спиной. Меня прошиб холодный пот. Филипп в три прыжка добрался до лестницы и, перескакивая через две ступеньки, устремился к галерее второго этажа. Я, лишенный возможности выбирать, бежал за ним, стараясь не отставать, чтобы не лишиться руки. Я мог поспорить, что он скорее оторвет ее, чем отпустит.

Мы ворвались в первую попавшуюся комнату, Филипп захлопнул дверь, кинул рюкзак на пол и принялся копаться в нем.

– Что это? – Я уставился на небольшой пучок сухих цветов в его руке.

– Чеснок, – серьезно ответил громила и принялся раскладывать его под дверью. – На, возьми. Положи на подоконник.

Я взял протянутый пучок сухоцветов и с сомнением покрутил его в пальцах.

– Но ведь мы на втором этаже, под нами пропасть. Зачем…

– Каким образом ты дожил до этого момента – вот самая большая загадка человечества, – злобно прошипел Филипп. – Положи проклятые цветы на подоконник!

Внизу раздался грохот – кто-то распахнул дверь с такой силой, что она врезалась в стену. Я замер, боясь пошевелиться. Филипп громко дышал, но продолжал раскладывать чеснок. Он взглянул на меня и нетерпеливо мотнул головой в сторону окна.

Стараясь ступать как можно тише, я подобрался к подоконнику и начал подтыкать цветы под рассохшуюся раму. От страха пальцы одеревенели и совсем не слушались, но отчего-то мне казалось, что сейчас нужно подчиняться Филиппу во всем, даже если мне это не нравится. В замке что-то есть, и оно наверняка попытается найти нас.

Залаяли собаки. Я удивленно уставился в окно, но ничего не увидел из-за слоя грязи и пыли. Филипп бесшумно подошел ко мне и прошептал:

– Не верь тому, что слышишь.

– Что это значит? – так же тихо спросил я.

– Мистер Морган, должен признать, что вы удивительно глупы для вора.

– Я Ловец.

– Ты вор, – повторил Филипп. – Имей мужество признаться в этом хотя бы себе. Ты дочитал дневник, который я передал тебе в гостинице?

Я нехотя покачал головой.

– Так Орден учит вас готовиться к делу? – Громила хмыкнул. – Всегда знал, что Ловцы бесполезны.

– Ты был Охотником, – вдруг понял я. – Как же я раньше не догадался!

– Ш-ш-ш! – Филипп пихнул меня в живот, и я едва не вскрикнул. – Если не хочешь умереть здесь, прекрати орать.

Стоило нам замолчать, как я начал слышать странные шорохи. Я мог поклясться, что прямо за дверью что-то происходит: там что-то дышит, вздыхает и стонет. Волосы на моем затылке зашевелились, мурашки поползли по спине. Еще пара минут – и комната погрузится в кромешную темноту: солнце почти зашло. Филипп присел на корточки и сложил руки в молитве. В его ладонях я разглядел четки.

Последние лучи заката пробились сквозь грязное стекло и осветили стены, обитые ветхими деревянными панелями и синей тканью. На скрытой под балдахином кровати лежало покрывало того же оттенка.

Солнце опустилось за пики Карпат, в комнате стало темно. Мне пришлось присесть рядом с Филиппом – простоять всю ночь на ногах было бы не под силу даже этому голему. Он тихо шептал молитву.

Снова залаяли собаки. Где-то открылась дверь, ветер, ворвавшись в замок, принялся стенать под потолком. Его скорбный плач разнесся по пустым комнатам и эхом отразился от каменных стен. Псы на улице ответили ему воем.

– Значит, вы не верите в Бога, верно, Морган? – спросил Филипп.

– Не верю, – ответил я, но без обычной уверенности.

– Тогда взгляните в окно и постарайтесь объяснить это с помощью науки.

Кровь резко прилила к лицу, руки похолодели, а сердце, кажется, и вовсе замерло. В темноте я видел лишь поблескивающие глаза Филиппа, которые уставились на что-то за моей спиной.

Нет, нет, он просто издевается надо мной. Ведь не может это существо, эта тварь, забраться на второй этаж по отвесной стене? Не может же оно…

Скрежет когтей по стеклу стал мне ответом.

– Не оборачивайся, – прошептал Филипп.

Чудовище стучало, стонало и выло, скребло по раме, било по ней кулаком. Я слышал, как оно рычит, как шипит не то на нас, не то на цветы чеснока. Могу поклясться, что существо ползало вокруг окна, цепляясь за камни когтями.

Издав скорбный крик, оно уползло прочь.

– Хорошо, что ты не обернулся, – прошептал Филипп.

– Ты… Ты видел его? – мой голос дрожал.

– Лишь очертания, – подтвердил он. – Надо же, столько лет прошло, а он все еще способен выбираться из гроба.

– Вы сказали мне, что кровопийца давно ссохся! – злобно прошипел я, едва сдержавшись, чтобы не повысить голос.

– Должен был, – спокойно ответил Филипп. – Обычно к этому возрасту они теряют интерес к жизни и впадают в спячку.

– Обычно?! – едва не закричал я. – Так ты не в первый раз нарушаешь Непреложное Правило?

– Для меня Правило – всего лишь корявые буквы, выведенные на странице старой книги. Ордену на верность я не присягал, поэтому оставь нравоучения при себе.

– На кого еще ты охотился? – спросил я, справившись с душившим меня гневом.

– Почти на всех, на кого запрещают охотиться Ловцам. Мы не такие разные, как тебе кажется, малыш.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты сказал, что не чувствуешь жалости к порождениям природы и колдовства. А я не чувствую ее даже к тем, кто прежде был человеком.

– Ты убийца, – прошептал я.

– А ты – вор, и, честно сказать, будучи запертым в замке с кровопийцей, я бы предпочел общество Охотника, а не Ловца. От вас нет толку, Правило запрещает наставникам даже готовить вас к встрече с такими, как он.

– Так зачем ты взял меня с собой? – не выдержал я.

– Одному путешествовать опасно, – спокойно ответил Филипп. – Если я погибну, информацию об этом нужно передать Коллекционеру.

– А если погибну я?

Громила не ответил.

Я прижался спиной к комоду и прикрыл глаза. Теперь понятно, зачем Коллекционеру Ловец: в случае опасности Филипп должен просто швырнуть меня в пасть твари, выбравшейся из гроба, и сбежать.

– Так вам нужно было пушечное мясо?

– Называй как хочешь.

– Зачем Коллекционеру вампир?

– Ты действительно думаешь, что я…

За дверью кто-то возился – до меня доносились скрежет и стоны. Как бы ни хотелось устроить кровавую потасовку, стоило признать, что Филипп прав. Орден не просто запрещает охотиться на этих существ, он никак не готовит Ловцов к встрече с ними, будто столкнуться с кровопийцей почти невозможно.

На дверную ручку надавили со стороны галереи. К горлу подступила тошнота, я непроизвольно схватил Филиппа за плечо и отполз к кровати.

– Он не войдет, – твердо сказал громила.

Во-первых, я не доверял ему, а во-вторых, дело было не только в страхе перед мучительной смертью в лапах мечущегося за дверью существа. Мне еще не доводилось видеть мертвецов. Если кто-то спросит, я никогда не признаюсь в этом, но от себя правду не скроешь – Арчи Аддамс (или мистер Морган, как угодно) ни разу не сталкивался со смертью лицом к лицу. Неизвестность неподъемным грузом придавила меня к полу. Не будь здесь Филиппа, я бы заскулил и принялся умолять высшие силы помочь мне. Рубашка давно стала мокрой от пота и прилипла к спине, волосы выбились из хвоста, руки похолодели, как мраморные ладони ангелов, охраняющих покой мертвецов на Хайгейтском кладбище.

Дверь приоткрылась. Я вскрикнул – пришлось зажать рот ладонями, ногти впились в щеки. На глазах выступили слезы и помешали мне отчетливо разглядеть бледное пятно, мелькнувшее на фоне темного провала, в который превратилась галерея второго этажа.