Текст книги "Ловец Чудес"

– Господи, – прошептал я, – Господи…

Тонкие белые пальцы, кажется, источали едва заметное сияние. Неестественно длинные, изломанные, как паучьи лапы, они двигались будто бы сами по себе, неторопливо исследуя дверной косяк. Вампир попытался прикоснуться к цветам чеснока, тихо зашипел – и руки исчезли, растворились в темноте.

Тьма движется, вдруг понял я, он никуда не ушел! Остался там, на галерее, слился с мраком и поджидает нас. У него в запасе сотни лет, а мы, два неудачника, погибнем здесь, умрем от голода, а может, Филипп убьет меня и съест, расставив прямо в комнате свою походную кухню.

– Он все еще там, – зачем-то сказал я.

– Я знаю, – откликнулся Филипп.

– И долго он…

– До первых петухов. Попробуй поспать, я подежурю.

Мне чудом удалось сдержать истерический хохот. Поспать?! Здесь, когда за порогом вампир, а рядом человек, которому приказано бросить меня и бежать, если что-то пойдет не так?

– Мы нашли его логово, – будто прочитав мои мысли, сказал Филипп, – на рассвете спустимся туда и достанем его.

– Но вдруг он уйдет? Глупо оставаться здесь, зная, что солнце рано или поздно взойдет.

– Он не сможет уйти. Вампир не может отходить от своей могилы слишком далеко.

– Не так уж сладко им живется, – с притворной жалостью сказал я.

– У них есть главное – бессмертие. Этот старик не сумел распорядиться им как следует. Только представь, малыш: перед тобой весь мир, ты силен, умеешь обращаться в животных, очаровывать людей, взглядом вводя их в гипноз, – Филипп хмыкнул, – и все, чего тебе следует избегать, – церквей да зеркал.

– И чеснока, – невпопад добавил я.

– Мир живет в темноте. Теперь лавки не закрываются на закате, теперь тебе нальют выпить в любое время, улицы городов больше не превращаются в пустые альковы с наступлением ночи. Этому старику мог принадлежать весь мир.

– Думаешь, он сам решил от всего отказаться и запереться здесь?

– Я уверен. Мы следим за стариком уже двадцать три года.

– Двадцать три?! – Я ушам не поверил. – Но зачем?

– Коллекционеру нужен вампир, а схватить особь, которая регулярно питается, почти невозможно, – пояснил Филипп. – Мы ждали, и он, наконец, утратил вкус к жизни.

– И давно это случилось?

– Лет пятнадцать назад. Старик долго искал место, а потом исчез, просто лег в гроб и больше не вставал.

– А вы?

– Ждали. Мы были уверены, что спустя пятнадцать лет он превратился в высохшую мумию, но…

Я услышал, как зашелестела ткань его куртки, и понял, что Филипп обвел комнату рукой, показывая, как сильно они ошиблись.

Коллекционер одержим вампирами, раз ждал двадцать три года, чтобы поймать одного из них. Вкусы и интересы состоятельных людей никогда не были мне понятны – за это я получил от учителя прозвище Простак, когда проходил обучение в Ордене. Я никак не мог уловить суть, постичь причину, по которой богачи готовы расстаться с доброй половиной своего состояния ради проклятой безделушки вроде шара с джинном или неувядающего цветка с могилы девушки, умершей в ночь перед свадьбой.

«Мышление бедняка», – говорил учитель и закатывал глаза. Он много лет втолковывал мне, что для наших заказчиков их коллекции – это еще один повод похвастаться перед приятелями, добавить себе статуса, веса в обществе. Это как конюшня, полная чистокровных лошадей. Только лошадьми, даже самыми прекрасными, уже никого не удивить, а вот мумифицированную голову персидского царя, прослывшего при жизни колдуном, точно никто не видел.

С детства я мечтал о деньгах, они казались мне панацеей от всего. Если у тебя есть деньги, ты можешь покупать еду, хорошую одежду, лечиться, оплачивать достойное жилье. Мне казалось и кажется до сих пор, что этого достаточно. Что так и выглядит счастливая жизнь. Но люди, у которых еда никогда не заканчивалась, мыслят иначе. Поэтому я налетел на Дебору во время нашей первой встречи – мне показалось, что она всего лишь дочь некогда богатых родителей, пустая, как их банковский счет. Подумалось, что, пока я бросал школу, чтобы найти работу, она выбирала платья, что на ее тарелке всегда была еда, что она каталась на лошади, пока я, намазанный мазью от чесотки, спал на прохудившемся матрасе. Дебора любила литературу, искусство, разбиралась в живописи и музыке, а я искал возможность заработать на хлеб. Вот она, разница в мышлении: человек, у которого нет денег, просто не имеет возможности чем-то интересоваться, он пытается выжить. Много ли тех, кто способен оценить Ван Гога на голодный желудок? А если он ел в последний раз несколько дней назад?

Пресытившись деньгами, комфортом, путешествиями и любовными утехами, Коллекционеры начали собирать Чудеса в надежде вернуть вкус к жизни. Не знаю, удается ли им. Впервые узнав, чем занимается Орден, я расхохотался и предложил учителю вывезти богачей в трущобы и оставить там без денег, чтобы они получили незабываемые впечатления. С серьезным лицом он ответил, что подобный досуг для Коллекционеров организует другое общество.

Веки отяжелели. Обессилев от нервного напряжения, я привалился спиной к кровати и, как мне показалось, просто моргнул, однако открыть глаза уже не сумел.

Разум оказался в плену навязчивых образов и тревоги, пот струился по спине, но руки оставались ледяными. Пытаясь вырваться из болезненной дремы, я звал Филиппа, силуэт которого нечетко вырисовывался на фоне окна, но он не оборачивался. Позже я понял, что кричал не вслух, а внутри себя, что взывал к нему мысленно, потому что не мог открыть рот.

Существо за порогом ликовало – я ощущал его злобу. Оно было голодно, ужасно голодно, но не уходило в надежде, что рано или поздно мы покинем комнату, обложенную цветами чеснока. В дрожащей темноте я видел его фигуру – изломанную, закутанную в истлевший саван. Бледное лицо расплывалось, и, сколько я ни пытался его рассмотреть, мне не удавалось сосредоточиться на нем. Внезапно Филипп отошел от окна и склонился надо мной. Я почувствовал, что он одержим злой волей, и попытался вытянуть перед собой руки, но тщетно: тело словно превратилось в камень. Его огромные пальцы тянулись к моему горлу, а я ничего не мог сделать.

– Просыпайся! – вдруг донеслось до меня. – Давай, нужно идти.

Я вскрикнул и открыл глаза, Филипп отпрянул и удивленно уставился на меня.

– Вставай, – подозрительно прищурившись, сказал он, – рассвет наступил.

– Уже? – Я уставился на разлившуюся за окном серость. – Оно ушло?

– Несколько минут назад. – Филипп поднял с пола рюкзак и спросил: – Тебе что-то снилось?

– Нет, – соврал я, – ничего.

Ничто в замке не выдавало присутствия ночного гостя – пыль толстым слоем покрывала лестницу, но на ней я увидел только наши следы. У двери комнаты, ставшей для нас укрытием, тоже ничего не изменилось, будто ночь была выдумкой, а кошмар, порожденный ею, – лишь плодом нашей фантазии.

Филипп спускался первым. Я, предоставленный сам себе, остановился, чтобы рассмотреть старые картины, накрытые тканью.

Под истлевшей материей обнаружился портрет мужчины. Ничего особенного, просто привлекательный человек средних лет с седыми висками и носом, напоминающим орлиный клюв. На нем была старинная одежда, не пиджак, а, скорее, камзол со стоячим воротником. Фон портретист выбрал мрачный – черно-серый, он напомнил мне тьму, клубившуюся ночью у двери. Одежда на мужчине была темно-красная, цвет красок насыщенный, будто художник только вчера заглядывал сюда, чтобы обновить работу.

Решив, что уделил портрету достаточно внимания, я приподнял покров над следующей картиной. Ткань рассыпалась в моих пальцах, распалась на крошечные частички. Замок лишился хозяев очень давно, возможно, прошла не одна сотня лет. Мрачный пейзаж на второй картине отвлек меня от мыслей о скоротечности времени. Я оценил мастерство художника и перешел к следующему полотну. Интересно, ценные ли эти работы? Быть может, какой-нибудь музей захочет принять их в свою коллекцию?

На посеревшем от времени полотне я заметил следы грязных пальцев и, влекомый любопытством, отбросил ткань. Горестный вздох сам собой сорвался с моих губ. Если бы на картине была изображена прекрасная женщина, я бы смело причислил историю кровопийцы к списку любовных трагедий. Но художник изобразил вовсе не волоокую жену вампира, погибшую при странных обстоятельствах, а девочку, почти ребенка. Судя по чертам лица, ей было около девяти лет, когда она позировала для портрета. Невооруженным глазом было видно ее сходство с мужчиной, которого я разглядывал первым. Возможно, она приходилась ему дочерью или сестрой. Те же серые глаза, нос, прямая линия рта, упрямый подбородок и бледность, граничащая с болезненностью.

– Ты идешь? – нетерпеливо спросил Филипп.

Я вздрогнул и опустил полотно. Громила, стоя внизу, сверлил меня недовольным взглядом.

– Ты знаешь что-то о владельцах замка?

– Я – Охотник, а не риелтор.

– Ладно, – сдался я. – А что насчет вампира? Как ты собрался переправить его в Лондон?

– Вызову Пожирателя Времени, когда мы будем готовы.

– Вызовешь? Как?

– Вперед, Морган. – Филипп грубо взял меня за локоть и потащил вперед. – Мы и так задержались.

Мне бы хотелось идти медленнее, но Филипп будто с цепи сорвался. Возможно, он был уверен в том, что вампиры совершенно безобидны при свете дня, но я такой уверенности не испытывал. От воспоминаний о ночных кошмарах по коже побежали мурашки, к горлу подступил горький ком. Хорошо, что мы еще не завтракали.

Горшок стоял на том же месте, что и вчера. Филипп надавил на него ботинком – каменная плита в полу отъехала в сторону, открывая спуск. Мы замерли в нерешительности перед зияющей бездной, я уловил едва заметный сладковатый запах разложения.

– Пойду первым, – наконец сказал Филипп. – Не отставай и неси лампу.

Он запалил фитиль и передал лампу мне. Наши пальцы встретились и, к своему ужасу, я почувствовал, что его руки тоже дрожат.

Спуск круто уходил вниз, лестница вилась спиралью. Стены подземелья сперва были выложены камнем, а потом превратились в скальную породу. Кое-где по ней стекала вода, неизвестно откуда взявшаяся в таком месте. Ступени были скользкими от влаги, на них, вопреки здравому смыслу, рос мох.

Едва уловимый дух тлена превратился в смрадную вонь. Я прижал руку к лицу, но все равно чувствовал запах смерти, такой густой, что забивались ноздри.

Меня охватил необъяснимый ужас, все мое существо взвилось, громко протестуя против спуска. Но Филипп упрямо шел вперед, а я, едва живой от страха, следовал за ним. Проход становился все уже, и казалось, что мы останемся здесь навсегда, погребенные под старым замком.

Спуск закончился и превратился в узкий темный коридор. «Он похож на глотку», – хотел сказать я, но предусмотрительно промолчал, не желая нагнетать и без того напряженную атмосферу. Наши шаги поглощала тьма, стук сердец превратился в набат. Все вокруг кричало: «Бегите! Бегите!» – но мы упорно шли. По моей спине ручьями бежал пот; рука, сжимающая кольцо лампы, выглядела обескровленной – такой бледной, что я мог разглядеть вены, затейливыми узорами разбегающиеся под кожей.

Филипп резко остановился, и я едва не налетел на него. Перед нами выросли двери – две сомкнутые каменные плиты. На них были вырезаны символы и руны, я присмотрелся, но не увидел ничего знакомого. Поверхность плит, блестящая от влаги, поросла мхом.

– Как мы ее откроем? – тихо спросил я и удивился страху, сквозящему в моем голосе.

– У меня есть лом.

Мне начинало казаться, что в рюкзаке громилы спрятан пространственный карман, в котором он носит целую Вселенную.

Филипп вытащил лом, приладил к стыку плит, а затем навалился на него. Ничего не произошло, только заскрежетал металл, соприкоснувшись с камнем. Раз за разом громила пытался открыть дверь, но она не поддалась ни на дюйм.

– Проклятие, – негромко выругался он. – Давай руку, Морган.

– Что ты собрался делать? – Я инстинктивно спрятал свободную руку за спину.

– Скорее всего, здесь заговор на крови. Нужно открыть дверь.

– Ты хочешь пустить мне кровь?

– Именно.

– Используй свою.

– Моя не подойдет.

Филипп повернулся ко мне и требовательно дернул за рукав. Я подумал, что дверь может быть проклята, но послушно протянул руку в надежде, что все это скоро закончится и мы поднимемся на поверхность. Проклятое подземелье будто подавляло мою волю.

Лезвие прочертило ровную полосу на моей ладони так быстро, что кровь выступила лишь спустя несколько мгновений. Филипп посторонился и кивнул на дверь.

– Приложи руку.

Услужливый внутренний голос тут же нарисовал ужасную картину смерти от заражения крови, но я, стиснув зубы, все же прижал ладонь к шершавой поверхности камня. Плиты тут же дрогнули и медленно разъехались в стороны. Пораженный, я открыл было рот, чтобы узнать у громилы, как такое возможно, но Филипп протиснулся мимо меня и смело вошел в темноту скрытого от посторонних глаз помещения.

Переборов иррациональный страх, я переступил порог, и… ничего не произошло.

Не знаю, чего я ждал – нападения или сонма стенающих душ, – но в любом случае опасения мои не оправдались. Мягкий свет огня озарил каменные стены и выдолбленные в них альковы. Я подошел к одному из них и воскликнул прежде, чем сумел себя остановить:

– Здесь гроб!

– Чего ты ждал от склепа? – спросил Филипп.

– Кому в здравом уме придет в голову хоронить родственников под домом?

– Тому, чьи родственники восстают по ночам? Иди сюда, Морган, помоги мне.

Я поморщился. Имя, которое я назвал хозяину громилы, нравилось мне меньше всех прочих. Ну, он хотя бы перестал называть меня малышом.

Мы в нерешительности замерли перед большим каменным гробом. На плите не было ни пыли, ни паутины, я провел рукой по строкам эпитафии и прочитал вслух:

– «Любимому отцу и мужу. Скоро мы снова встретимся». Жутковато, да?

– Нужно открыть его.

Глаза Филиппа поблескивали от предвкушения. Возможно, это была всего лишь игра моего воображения, но даже его лицо изменилось: черты заострились, губы изогнулись в хитрой усмешке. Охотник настиг добычу.

Он толкнул плиту – безуспешно. Попробовал отодвинуть ее с помощью лома, но тоже не преуспел. Наблюдать за его потугами было одно удовольствие – он так и не начал мне нравиться, так что я упивался злорадством.

– Может, здесь тоже есть рычаг? – Он упер руки в бока и огляделся.

– Тогда как он открывает его по ночам?

– Ты недооцениваешь этих существ. Он силен как дюжина мужчин. – Он спохватился и деловито спросил: – Твоя рука еще кровоточит?

– Думаешь, здесь…

– Клади руку на крышку, – приказал он.

На ладони действительно еще поблескивает кровь. Вернувшись в Лондон, первым делом пойду к доктору, чтобы он проверил, не попала ли в рану инфекция.

– Живее.

Едва рука коснулась плиты, камень дрогнул. Он будто вдохнул, это движение так походило на то, как вздымается человеческая грудь, что я затаил дыхание. Таинство, старинный колдовской обряд на крови – вот что это такое. Ничего подобного я никогда не видел.

Судя по всему, Филипп перемены не заметил. Он принялся расхаживать туда-сюда, явно стараясь придумать, что делать дальше. А я молчал.

– Открой его, – вдруг сказал Филипп.

– Что?

– Открой проклятый гроб! – рявкнул он. – Замок ведь открылся, верно? Почему ты молчишь, черт бы тебя…

Он сам толкнул плиту – и наружу вырвался рой огромных, жирных насекомых. Комната наполнилась жужжанием крыльев, эхо усилило его в сотню раз. Я закрыл голову руками и отпрянул к стене, но рой плотным коконом облепил меня, насекомые наполнили склеп, их крошечные лапки были повсюду: на моем лице, на одежде, в волосах! Я хотел закричать, но только сильнее сжал губы, чтобы ни одна тварь не залезла внутрь. Одной рукой закрыл нос, второй заткнул ухо. Филипп что-то кричал, но я его почти не слышал.

Наконец рой ринулся прочь сквозь открытые двери. Я увидел, что Филипп побежал следом, и кинулся вдогонку. Мы поднялись наверх невероятно быстро, лампа потухла в середине пути, так что бежать пришлось буквально на ощупь.

Насекомые вырвались из подземелья, заполнили кухню и полетели дальше. Я, задыхаясь, нагнал Филиппа у входной двери, которая оказалась распахнутой настежь. Он, наконец, остановился и замер, подняв лицо к небу.

Я вышел из замка и увидел, на что он смотрит. Насекомые… сгорали в солнечных лучах. Сотни алых мух вспыхивали искрами, становились крошечными тлеющими угольками, а затем падали на землю, на лету превращаясь в хлопья невесомого пепла.

– Что это было? – потрясенно спросил я.

– Наша добыча, – прорычал Филипп. – Он выбрал смерть.

– О чем ты говоришь?

– О вампире, Морган. Он обратился роем и обвел нас вокруг пальца.

– Хочешь сказать…

– Хочу сказать, что мы крупно влипли. Пошли, мы должны немедленно вернуться в Лондон.

– Но…

– Быстрее, Морган! Как же мне надоело постоянно тебя подгонять.

«Мне тоже это надоело!» – хотел сказать я, но промолчал. Это самая провальная миссия за всю мою карьеру. Хорошо, что в Ордене об этом не узнают.

Почесывая шею, я пошел за Филиппом, мечтая о теплой ванне и чашке крепкого кофе.

Глава 6

Швейцар услужливо открыл дверь и поклонился. Яркий свет ламп ослепил меня, пришлось остановиться и проморгаться, чтобы привыкнуть к нему. Голова напоминала улей: мысли жужжали, как сотни пчел, из-за них я не слышал ничего вокруг и едва не угодил под машину. Холл только ухудшил мое и без того скверное самочувствие: музыка и громкие голоса впились в мозг иглами. Со вчерашнего вечера не отпускала тошнота, утром пришлось отказаться от завтрака, чтобы без риска добраться до главного здания, принадлежащего Ордену.

Проскользнув мимо знакомых, я вошел в лифт, кивнул оператору, и тот незамедлительно нажал на кнопку верхнего этажа, жестом остановив женщину, которая хотела присоединиться к нашей поездке.

«Скрывайся у всех на виду» – так говорил мой учитель. Члены Ордена живут и работают среди обычных людей, уверяя: «Я такой же, как вы, мне нечего скрывать». Поэтому главный офис лондонского отделения перенесли из старого особняка в новое здание.

Я взглянул на свое отражение в зеркальной стене и подавил разочарованный стон.

– Ваш этаж, – сообщил оператор.

– Спасибо, – прохрипел я и торопливо вышел в коридор.

Подобные встречи регулярны: Ловцов вызывают в офис и за чашкой чая объясняют, чем им предстоит заниматься во время следующего задания. Я бывал здесь десятки раз.

Но прежде ни разу не нарушал Непреложного Правила.

Колени дрожали, но я не мог ничего с этим поделать. Массивная двустворчатая дверь нависала надо мной, словно лезвие гильотины. Громко сглотнув, я положил вспотевшую ладонь на ручку и надавил. Дверь открылась, до меня донесся приглушенный голос Куратора:

– Арчи? Входи.

Он встретил меня, сидя на кожаном диване в общей гостиной. Отсалютовал крошечной чашкой и жестом предложил сесть в кресло. На негнущихся ногах я прошел вглубь комнаты, выдавил из себя улыбку и тяжело опустился на сиденье.

– Неважно выглядишь, – заметил Куратор. – Заболел?

– Думаю, да.

Его небольшие глаза сузились, я заметил это даже через затемненные стекла очков.

Куратор всегда напоминал мне крысу из-за длинного острого носа, жадных глаз и беспрестанно двигающихся губ. Все в его облике вызывало если не отвращение, то стойкое нежелание иметь с ним какие-либо отношения. Но именно этот тщедушный человечек средних лет имел в Лондоне почти безграничную власть.

– Как поездка? Хотя о чем это я, все написано на твоем лице. – Он налил в чашку чай и протянул ее мне. – Что ты подхватил? Обращался к доктору? Выглядишь так, словно сегодня-завтра умрешь.

– Еще не…

– Ты должен будешь поправиться к началу миссии. Мы получили хороший заказ, дело плевое, справишься за пару дней.

– Когда мне…

– Как прошло в Марракеше? Мы ведь не виделись после твоего возвращения? Слышал, ты лично доставил джинна заказчику.

По позвоночнику скатилась капля пота. Я медленно отпил чай и, откинувшись на спинку кресла, спокойно сказал:

– Да, меня встретил помощник Коллекционера.

– Значит, помощник. – Куратор задумчиво пожевал нижнюю губу. – И всё?

Мог ли он что-то знать?

– Да, и всё.

Лучшая позиция – все отрицать. Встречи Ловцов с Коллекционерами возможны, но нежелательны.

– Он прислал мне письмо, твой заказчик. Сказал, что ты прекрасно себя зарекомендовал.

Моя улыбка дрогнула. После того как мы с Филиппом вернулись в Лондон без вампира, Коллекционер со мной не связывался. Я думал, что придется оправдываться, но, видимо, громила сам объяснил все хозяину. Через три дня ко мне пришел невзрачный человек и передал конверт, в котором я обнаружил ключ. В банке выяснилось, что богаче я стал на сто пятьдесят тысяч. Конечно, не на миллион, но и задание я бездарно провалил. Стоя перед ячейкой, наполненной деньгами, я впервые ощутил что-то похожее на уверенность в завтрашнем дне.

– Арчи?

– Да?

– Мне показалось, что ты вот-вот уснешь. Мне очень жаль, что мое общество оказывает на тебя такое…

– Я плохо себя чувствую, извините.

Даже врать не пришлось, тошнота действительно накатывала волнами, грозясь захлестнуть меня с головой.

– До меня дошли слухи, – вкрадчиво начал Куратор, – что ты сблизился с мисс Миллз. Дебора, верно?

Проклятие.

– Верно.

– Прекрасная юная особа. Образованная, дерзкая, она совсем не похожа на свою постную мать. – Куратор хмыкнул, явно довольный собой. – Мы одобряем ваше общение.

– Спасибо, – сказал я и тут же почувствовал себя последним дураком. – То есть…

– Ты красивый юноша, Арчи. И если ты продолжишь вести беззаботную холостяцкую жизнь, могут поползти слухи, которые привлекут к тебе ненужное внимание. К нам, Арчи. Понимаешь о чем я?

– Безусловно.

– Но не переходи черту. Женитьба для Ловца – закат карьеры. Да и с нашими женами часто происходят… странные случаи.

Я понимал: это еще не угроза, только предостережение. Несколько лет назад один из Ловцов женился вопреки желаниям Ордена – и через два месяца его жену нашли мертвой в бассейне. Заинтересовавшись, я полез в архив и обнаружил, что похожие трагедии происходят с завидной регулярностью. Каждый женившийся Ловец рано или поздно становился вдовцом. Без исключения.

– Я не собираюсь жениться.

– Рад это слышать. Впереди у Деборы долгая и, я надеюсь, счастливая жизнь.

«Без меня», – хотел добавить я, но вовремя спохватился и припал губами к чашке. Этому человеку лучше не грубить.

– Подробности нового заказа передаст посыльный, как всегда. И пожалуйста, Арчи, обратись к доктору. Я переживаю о твоем здоровье.

Куратор развернул газету и углубился в чтение, всем видом показывая, что разговор окончен. Я поставил чашку на столик, обвел взглядом ярко освещенную гостиную и опять увидел свое отражение – в стеклянной дверце книжного шкафа. Вид истощенный, скулы заострились, глаза запали. Даже волосы утратили блеск. И как у Куратора язык повернулся назвать меня «красивым юношей»? Я похож на покойника.

Спускаясь в лифте, я вспомнил, что должен встретиться с Деборой. Совсем не хотелось пугать ее своим видом, но (было страшно признаваться даже самому себе) я ужасно по ней соскучился. Только мысли о встрече поддерживали меня там, в Карпатах. Теперь я достаточно богат, чтобы выглядеть достойной парой для дочери старика Миллза, вот только ничем хорошим для нее наше общение не закончится. Жаль, я понятия не имею, как объяснить ей свое нежелание сближаться.

Возможно, мои переживания беспочвенны и Дебора не испытывает ко мне ничего, кроме дружеской привязанности. В таком случае, когда мы расстанемся, разобьется только одно сердце.

Ее тонкий силуэт я заметил издалека. Стало мучительно стыдно за свой болезненный вид, за помятые брюки и влажные ладони. Но не могу же я просто уйти? Оставить ее одну в этом жутком месте – настоящее преступление. Хотя если честно, Дебора явно смелее меня. Ее не пугают старые надгробия и темнота, тогда как мое сердце в ужасе замирает от каждого шороха.

Только когда она вскинула голову и робко мне улыбнулась, я понял, что…

– Я ничего не привез вам.

– А должны были? – удивилась она. – Что с вами, Арчи? Вы так побледнели, садитесь, осторожно…

Она помогла мне сесть на мраморную скамейку и участливо заглянула в глаза.

– Вам плохо?

– Должен признаться, что вот-вот упаду в обморок.

– Зачем же вы приехали? Арчи, боже мой, вы ведь могли позвонить и отменить встречу.

– Я не хотел отменять ее. Не думал, что в такси мне станет настолько плохо. Извините за мой вид, я не должен был…

– Вы были у доктора?

– Завтра утром он навестит меня.

– Судя по всему, вы серьезно больны. – Она сжала пальцами мои ледяные ладони. – Я могу помочь вам добраться домой.

– Давайте просто посидим немного. Мне уже лучше, правда.

Не знаю, что стало тому причиной, но дурнота действительно отступила. Глаза перестали слезиться, а ноги – дрожать, сердце забилось медленнее. Последние лучи заката скрылись за деревьями, ветер донес до нас запах прелой листвы и вечернюю прохладу.

Дебора не отпустила моих рук, придвинулась ближе и положила голову на мое плечо. Мы вместе проводили солнце и встретили тонкий серп луны.

– Теперь вы дышите спокойнее, – сказала Дебора. – Вам правда лучше?

– Намного, – искренне ответил я.

– И на прогулку силы найдутся?

– Да, думаю да.

Она помогла мне подняться и подставила локоть, предлагая взять ее под руку. Взгляд при этом был таким игривым, что я невольно рассмеялся, но предложение принял. На кладбище нет никого, кроме нас, эту странную смену ролей все равно никто не увидит.

– Вы отрезали волосы, – заметил я.

– Вам не нравится? – с вызовом спросила она.

– Будто бы вас волнует ответ на этот вопрос.

– Вы правы, не волнует; я спросила, чтобы сообщить вам об этом. – Она улыбнулась.

– Я понимаю, что вам совершенно плевать, но мне очень нравится. Вы совсем не…

– Только не говорите, что я совсем не похожа на других женщин, – взмолилась Дебора.

– Как же я предсказуем.

– Не только вы.

Она не сердилась, по лицу я видел, что этот разговор ее скорее забавляет. При первой встрече я переживал, что она превратится в домашнюю кошечку-невесту, но теперь понял: ее выходки не ребячество и не протест, Дебору искренне злит тот факт, что от женщин ничего не ждут. И пусть порой кажется, что ее поведение слишком нарочитое, только так она может дать понять окружающим, что запереть ее дома с нелюбимым мужем не выйдет.

– Прогулка идет вам на пользу, – заметила Дебора. – Вы оживаете на глазах.

– Довольно странно слышать это здесь. – Я обвел рукой окружающие нас памятники.

– Кстати, в этом месте находятся самые старые захоронения, – сказала Дебора. – Видишь клетки над могилами?

Я с удовольствием отметил, что она снова обращается ко мне на «ты».

– Эпидемия суеверий, – продолжила Дебора. – Что думаешь?

– О попытках заставить мертвецов оставаться в могилах? Обаятельная традиция.

– Обаятельная? Ты правда это сказал? – Она почему-то рассмеялась. – Думаю, никогда еще мортсейфы[6]6
  Мортсейф – приспособление для защиты от доступа к месту захоронения на кладбищах и погостах.


[Закрыть] не слышали таких комплиментов в свой адрес. Но в Англии их использовали вовсе не для того, чтобы не позволить мертвецу восстать. Ты не знал? О, не смущайся, многие приезжие… Что?

– Как ты узнала?

Никто никогда не сомневался в том, что я англичанин. Все знакомые с удовольствием проглотили историю о скромном букинисте и не сомневались в том, что я родился в пригороде Лондона.

– Это что, тайна? – Дебора с интересом посмотрела на меня. – Мне кажется, все очевидно. Даже твое лицо совсем не как у англичан. Неужели никто не замечал? Я не хотела тебя обидеть, Арчи. Если тебя это успокоит, я считаю тебя намного симпатичнее местных джентльменов.

Приходилось смириться: она слишком умна и наблюдательна. Вот только чем больше информации обо мне всплывет, тем скорее я должен буду уехать из Лондона. Выдавив жалкое подобие улыбки, я сказал:

– Теперь ты спросишь откуда я родом?

– Я просто хочу рассказать тебе жуткую историю появления мортсейфов, секреты можешь оставить себе. – Она пожала плечами.

Пока Дебора рассказывала о развитии медицины и попытках людей изучить человеческое тело по краденым трупам, я рассматривал накрытые клетками могилы. К счастью, мисс Миллз не знала о том, что подобные предосторожности действительно защищали горожан от восставших мертвецов. В мире Деборы существовали только наука и проблема неравенства полов, а мой кишмя кишел проклятыми артефактами и Чудовищами. Только подумайте: несколько дней назад я стоял перед древним саркофагом и пытался достать из него вампира, а сегодня гуляю в центре Лондона и делаю вид, что ничего не произошло.

– На что ты смотришь? – Дебора тронула меня за руку.

– Под той клеткой еще и каменная плита. Как же сильно этот человек боялся, что его тело используют для опытов.

– Я ничего не вижу.

– Как же? Вон та могила, прямо перед нами.

– Там темно, Арчи. Ты смеешься?

Я посмотрел на Дебору, она ответила взглядом, полным тревоги. Ее страх передался мне: ладони снова вспотели, желудок скрутило жгутом. Что за глупости, я ведь отчетливо вижу три могилы под проржавевшими клетками! Вот они, прямо…

– …перед нами, – прошептал я, вглядываясь в темноту.

Там, где мгновение назад я отчетливо видел старый мортсейф, теперь стелился мрак.

– Дебора? Ты куда?

Не слушая меня, она уверенно пошла вперед. Охваченный самыми скверными предчувствиями, я поплелся за ней.

– Откуда ты узнал о них? – требовательно спросила Дебора.

Если бы мне предложили описать ужас, охвативший меня в тот момент, я бы не нашел нужных слов. Три проклятые могилы, укрытые мортсейфами. Под одним – каменная плита. Стоя на тропинке, я не мог разглядеть ее, никак не мог! Но разглядел.

– Я просто приметил их во время одной из прогулок, – неуверенно соврал я. – Запомнил, где они находятся.

– Мы никогда здесь не были, – заявила Дебора. – Что происходит, Арчи?

Казалось, я снова нахожусь в комнате старого замка, а там, за порогом, клубится живая тьма с бледным лицом. Руки вампира тянутся ко мне, я вижу его длинные острые ногти, ломкие пальцы, еще немного – и он будет рядом, вот сейчас, еще шаг – и он схватит меня!

– Арчи! Да подожди ты!

Я опомнился, замедлил шаг, понял, что запыхался. Как быстро бьется сердце!

– Арчи! – Дебора нагнала меня и попыталась взять за руку, но я отпрянул. – Ты вдруг побежал, – растерянно сказала она. – Что…

– Мне лучше уехать, – резко произнес я. – Кажется, я действительно серьезно болен.

– Друг моего отца – хороший врач, я могу попросить его осмотреть тебя…

– Не надо! – я едва не сорвался на крик. – Не надо.

– Можно мне хотя бы навестить тебя?

Вся ее бравада испарилась, Дебора выглядела встревоженной. Не выдержав, я подошел к ней, чтобы объясниться, но едва наши взгляды встретились, она обмякла, ее колени подогнулись, и я чудом успел подхватить ее под руки. Хайгейтское кладбище пропало, вокруг не осталось ничего, только ее распахнутые глаза. Против своей воли я увидел все, что она скрывала, ее чувства нахлынули на меня и едва не сбили с ног. Мне потребовалась вся воля, чтобы заставить себя отпустить ее. Как только я отвел взгляд, Дебора опомнилась и оттолкнула мои руки.