Текст книги "Ловец Чудес"

Я взял несколько книг, оставленный моим предшественником карандаш и отнес все это на самый дальний стол.

Где-то наверху трижды пробили часы. Усилием воли я оторвался от открытой книги и отложил в сторону лист пожелтевшей бумаги.

Направляясь сюда, я надеялся отыскать сведения о кровавой чуме, но был совершенно не готов узнать то, что изложил в своем многостраничном труде мужчина, столкнувшийся с «безжалостной хворью». Автор предпочел остаться неизвестным, а в тексте обращался к читателям не иначе как «братья».

Он начал писать книгу в 1772 году, сразу после того, как напуганный новостями о заживо погребенных людях герцог Мекленбургский ввел обязательную отсрочку похорон. Умершего не разрешалось предавать земле трое суток на случай, если смерть констатировали ошибочно.

В ту пору я помогал при строительстве аббатства. Архитектор и заказчик никак не могли договориться, мы месяцами не видели денег, а зимой потеряли четверых товарищей – они замерзли во сне. К весне обстоятельства улучшились, но работы не прибавилось, поэтому я начал подрабатывать могильщиком. Вскоре ко мне присоединились еще четверо мужчин. Служители церкви были добры к нам и позволили построить небольшой домик неподалеку от святой земли, чтобы мы могли там спать и согреваться по ночам. Думаю, прошло несколько недель, прежде чем мы заметили, что Карл болен: он стал раздражителен и груб, ночами стонал и ворочался, а днем вовсе отказывался выходить на улицу. Мы не могли работать за него, Грегор пытался поговорить с ним и образумить, настаивал на том, чтобы он обратился к доктору, но тщетно – несколько раз они даже дрались, и, как ни странно, больной Карл укладывал беднягу Грегора на лопатки за считаные секунды.

Однажды утром я нашел бездыханного Карла на полу, перекрестился и отправился за священником. Вернувшись, мы со стариком обнаружили живого и невредимого Карла, сидящего за столом. Я искренне обрадовался, потому что не желал ему зла. На следующий день заболел Грегор.

Те же симптомы – раздражение, светобоязнь и потливость. Не выдержав, мы с Виктором и Леоном вызвали доктора. Явившись, седовласый шарлатан обследовал наших товарищей и сказал, что у них болезнь легких и жить им осталось недолго.

Они умерли в одну ночь – Грегор сдался болезни намного быстрее.

Готовя тела к погребению, я заметил странные точки на их посеревшей коже. Тогда мне показалось, что это укусы насекомых, и я не придал этому значения.

На третий день после похорон мы проснулись от странного звука, напоминавшего жужжание сотен насекомых. Леон кинулся к окну, но было слишком поздно – в дом ворвалось облако отвратительных жирных мух. Они облепили беднягу, словно вторая кожа, я не сумел их согнать, а Виктор сбежал, бросив нас погибать.

Леон упал замертво, а я сумел выбраться через окно и кинулся к церкви. По пути споткнулся о тело Виктора – он лежал, уставившись в небо невидящими глазами, все его лицо было покрыто алыми нарывами, из которых сочилась кровь.

Утром мы с монахами похоронили моих друзей, я своими руками забивал гвозди в крышки их гробов, а потом напился, опустошенный случившимся кошмаром.

Возвращаясь из паба, я увидел их у двери нашего дома. Леон, Грегор, Виктор и даже Карл – они ждали меня. Их лица светились в сумраке, а глаза горели адским пламенем. Грегор поманил меня к себе. Я закричал – и в ту же секунду их тела распались, обратились в рой насекомых, и они взмыли в воздух плотным жужжащим облаком.

За последние четыре часа я успел бегло ознакомиться с большей частью книги. Через три года после смерти товарищей неизвестный автор встретил Охотника, который предложил ему работу и объяснил, что он вовсе не сошел с ума. Именно он рассказал о «кровавой чуме», которую переносят существа, ошибочно принимаемые за мух:

…их тела способны распадаться на части, а затем собираться в единое целое. Нет твари хитрее, чем кровопийца – он сохраняет разум и сеет зло во славу дьявола.

Не сдержавшись, я фыркнул:

– Средневековые глупости.

Наличие разного рода «чудесных существ» просто факт, с которым нужно смириться. Это первое, чему меня научил наставник.

На одной из страниц я нашел упоминание зеркал. Как оказалось, они не отражают лиц проклятых, поскольку в них есть серебро, губительное для кровопийц.

Слово «вампир» появилось в тексте намного позже, после того как автор описал вспышку жалоб на нападения вампиров в 1721 году в Восточной Пруссии. Об этом он узнал от старика, которого встретил, путешествуя по Европе.

Во Франции автор ознакомился с «Трактатом о явлении духов и о вампирах, или призраках», принадлежавшем перу некоего Антуана Огюстена Кальме. Аббат не подтверждал существование вампиров, но и не отрицал его:

Чтобы убить кровопийцу, нужно вонзить ему в грудь деревянный кол, но лучшим способом считается сожжение тела. Отсечение головы может быть неэффективным, особенно когда дело касается долгожителей. Живут проклятые сотни лет – они не стареют, не страдают человеческими болезнями и ничего не чувствуют. Встретив вампира, нужно узнать, где он спит, пробраться туда на рассвете и расправиться с ним.

«Перспектива жить вечно всегда меня привлекала», – цинично подумал я и тут же себя одернул.

Часы ударили четыре раза.

Я выпрямился и устало потер переносицу. Все, что описал неизвестный Охотник, я так или иначе знал – даже о традиции подрезать мертвецам сухожилия и класть их в могилу лицом вниз. Многие главы показались мне выдумками и темными суевериями, но теперь я точно уверен в том, что зараза, превращающая человека в живого мертвеца, передается даже через укусы кровавых мух. Именно так я и заразился.

Единственным способом избавиться от проклятия Охотник назвал смерть. Я криво усмехнулся.

«Тебе придется есть», – услужливо напомнил мерзкий голос.

Возвращая книгу на место, я посмотрел на свое отражение в стеклянных дверцах.

Ничего не изменилось. Это все еще я – тот, кто называет себя Арчи Аддамсом. И я не чувствую в себе адского пламени или желания вырезать целый город, чтобы угодить дьяволу.

Мне просто не повезло, я оказался не в том месте не в то время. Неужели это делает меня Чудовищем?

«Нет, Чудовищем тебя сделает жажда», – сообщил внутренний голос.

– Заткнись, – устало пробормотал я и бесшумно покинул библиотеку.

Глава 10

– Кто-то должен был попытаться. Прошло больше десяти лет с тех пор, как Ловец переступал порог дома Коха, мы думали…

– Думали, что он утратил бдительность? Вы ошиблись.

– Я чувствую, что ты расстроен, но это твоя работа.

– Вы могли предупредить меня. Это выглядело так, словно Орден решил от меня избавиться, – прямо сказал я и отодвинул от себя стакан с виски, от одного вида которого к горлу подкатывала тошнота.

– Ты мог выдать себя. Мы долго обсуждали это и выбрали тебя, потому что ты заслужил наше доверие. Доверие всего Ордена, Арчи.

Губы Куратора кривились в усмешке, которую он всеми силами пытался выдать за доброжелательную улыбку. Я слышал стук его сердца – неровный ритм ускорялся каждый раз, когда мерзавец лгал. За последние полчаса он не солгал лишь однажды – приветствуя меня сухим «здравствуй».

Понятия не имею, откуда во мне взялось мужество, но, проснувшись этим вечером, я твердо вознамерился явиться к Куратору и потребовать объяснений. В конце концов, что он мог сделать? Закопать меня заживо?

Последние три дня я провел заточенным в стенах собственного дома. Я отказался от услуг миссис Стюард и повара, отменил подписку на газету и даже собирался вырвать из стены телефонный шнур, но передумал, вспомнив о Деборе. Затем, повинуясь внезапному порыву, я сорвал с кровати матрас и потащил его вниз, в подвал, посчитав, что монстр, подобный мне, не заслуживает удобств. Как оказалось позже, вся эта паническая беготня была ни к чему – мне одинаково сладко спится как в постели, так и на голом полу. Акт самобичевания провалился.

Позавчера снова звонил Теодор. Он сказал своим мягким, исполненным печали голосом:

– Мне не суждено тебя увидеть, Арчи.

Я, обезумевший от осознания происходящих со мной метаморфоз, рявкнул:

– Тебе нужно всего лишь подождать!

Он молчал несколько долгих, пронзительно тихих секунд, а потом произнес:

– Боюсь, что сын виконта не приучен ждать. Прости мне мое нетерпение.

Едва он повесил трубку, как я возненавидел себя. Хотел даже перезвонить ему, извиниться, признаться во всем, но вовремя остановился.

Теодор – мой лучший друг, единственный настоящий человек в построенной на лжи истории. Если я расскажу ему об Ордене, то подвергну опасности, а если покажу, во что меня превратила кровавая чума, он в ужасе закроет свой прекрасный лик руками и отвернется, не желая видеть моего чудовищного оскала. Если наша дружба прекратится, это разобьет мне сердце. Даже превратившись в вампира, я остался трусом.

Все эти дни я старательно гнал от себя мысли о смерти. Если не считать постоянного голода, существование вампира не слишком отличалось от моих обычных будней. Однако назойливый голос в голове то и дело напоминал, что я мертв. Я мог перестать дышать и даже не заметить этого, в уборную мне пришлось наведаться всего два раза – и то только когда я вспомнил об этой досадной необходимости. И сердце. Мое небьющееся сердце пугало сильнее всего.

– Ты все еще нездоров?

Я спохватился, резко вдохнул и спросил:

– Это так заметно?

– Бледность, прямо скажем, пугающая. – Куратор откинулся на спинку кресла и прищурился. – Обратись к докторам Ордена, у нас их целый штат.

– У меня есть врач.

«Который едва не сошел с ума, не обнаружив моего сердцебиения».

– Наш конфликт исчерпан? Не хотелось бы терять такого хорошего Ловца. – Куратор гадко улыбается.

Наверное, ему казалось, что он источает жизнелюбие и поддержку, тогда как на самом деле его сухое лицо напоминало морду змеи за мгновение до того, как она сделает смертельный выпад.

– К тому же, – Куратор не дал мне ответить, – у нас есть задание для тебя.

– Я бы хотел отдохнуть. Если Орден не против, – поспешно добавил я. – Мне нужно вылечиться.

«И убраться подальше».

– Арчи, – глаза Куратора превратились в два куска льда, – я не дурак. Если ты решил покинуть Орден, я должен напомнить тебе, что это, – он замялся, – не так просто.

«Не так просто» можно смело заменить на «невозможно». Орден не отпускает Ловца, даже если он находится при смерти, парализован или лишился рассудка. Орден слишком боится, что его тайны станут достоянием общественности. В некоторых случаях, если руководство не находит общий язык с Ловцом, тот пропадает. И никто не ищет его.

– Вы сами сказали, что я плохо выгляжу. Последнее задание могло закончиться трагедией: я потерял сознание прямо в доме Коха.

Никогда еще я не ходил по такому тонкому льду. Мое поведение вызовет подозрения, но куда хуже будет, если Орден даст мне задание, которое я не смогу выполнить из-за того, что солнце испепелит меня на месте. Единственное, что я могу сделать, – попытаться отсрочить начало охоты на себя и попробовать сбежать, пока Орден считает, что я прохожу лечение. Конечно, за мной будут следить, но даже с Пауками на хвосте у меня будет шанс спастись.

– Хорошо, – нехотя согласился Куратор. – Сколько времени тебе нужно? Два дня? Неделя?

– Надеюсь, недели будет достаточно.

– Я тоже на это надеюсь, – с нажимом произнес старик. – А про Коха можешь забыть. Охотники вцепились в Дитя и…

– Вы ведь знаете, что артефакт проклят, – резко перебил его я. – Неужели такую вещь можно продавать?

– Вижу досадное влияние Ганца. – Куратор закатил глаза. – Что он наговорил тебе? Снова обвинил Орден во всех смертных грехах? Это манипуляция, Арчи. Охотники сами хотят продать вещицу, просто ждут подходящего покупателя.

– Хотите сказать, что за все эти годы никто не предложил им достойную цену?

– Видимо, никто. – Губы Куратора превратились в тонкую нить. – Что-то еще? У меня много работы: нужно подыскать тебе замену.

– Нет. – Я встал. – Спасибо за то, что уделили мне время, Куратор.

– Буду ждать тебя здесь в следующую среду. Здоровым.

Едва роскошь кабинета скрылась за тяжелой дверью, я позволил себе выругаться.

Скользкая старая крыса! Он будто видел меня насквозь. Его взгляд оставил на коже что-то вроде улиточной слизи, я ощущал ее всем своим существом. Как скоро за мной закрепят Пауков? Наверное, старик прямо сейчас звонит им по внутреннему телефону.

Проигнорировав лифт, я молниеносно спустился по лестнице и, поправив растрепавшиеся волосы, вышел в опустевший холл. Охранники проводили меня тяжелыми взглядами, от которых по спине побежали мурашки. Стало казаться, будто все в этом здании знают, кем я стал, и теперь затаились, ожидая лучшего момента, чтобы меня схватить.

Паранойя. Если я не научусь ее контролировать, то рано или поздно сойду с ума.

Я спрятал руки в карманы и слился с толпой спешащих домой работяг и праздношатающегося сброда. Никогда прежде мне не нужно было общество людей, чтобы ощущать себя человеком, но теперь все изменилось – меня магнитом тянуло в людные места. Какофония бьющихся вразнобой сердец приятно кружила голову, запах тел пьянил не хуже виски. Женщины в моих глазах стали еще прекраснее, мужчины тоже вызывали страстное желание, но иного рода. Впиваться в их плоть, вскрывать острыми зубами шеи и наслаждаться горячим потоком жизни, несущимся по артериям.

Я зябко поежился, представив свое лицо, залитое темной кровью. Эти видения преследовали меня и во снах, и наяву, я не мог отделаться от них. Голод неумолимо иссушал мое тело, делал его слабым и хрупким. Мне все труднее было просыпаться по вечерам, я больше не мог долго бежать, обгоняя автомобили.

Я мучился от голода и не знал, что с этим делать.

Могу ли я напасть на человека? Хватит ли мне мужества? Не лучше ли сделать это сейчас, пока я могу себя контролировать? Бедняга может остаться в живых, если я заставлю его забыть о нападении. Есть ли у меня такая сила? В книге неизвестного Охотника я нашел много ереси, но он был уверен в том, что вампиры способны влиять на разум людей.

Если же я продолжу тянуть, моя первая жертва умрет. В приступе безумия я наверняка выпью ее досуха, а может, сделаю что-то еще более ужасное.

Что будет, когда полиция найдет тело? Я стану новым Джеком-потрошителем?

О Господи.

Повинуясь внезапному порыву, я свернул в темный переулок и воспользовался своим новым даром – помчался со скоростью, недоступной простому человеку. Силы мои иссякали, но у меня не было никакого желания ловить кеб и трястись в нем добрых двадцать минут.

Я ворвался на Хайгейтское кладбище словно вихрь и едва успел затормозить, чтобы не врезаться в фигуру печального ангела. Поправив одежду и волосы, я медленно пошел вперед, наслаждаясь тишиной и прохладой.

Дебора себе не изменила – я нашел ее сидящей на мраморной скамье под сенью огромного плакучего дерева. Она увлеченно читала что-то, время от времени отрываясь от книги и оглядываясь по сторонам. Ждет кого-то? Жаркая волна ревности захлестнула меня. Я сделал шаг к ней, но тут же одернул себя и снова спрятался в тени. Если она уже нашла себе кого-то, если ее сердце так ветрено…

Мне стоило большого труда взять себя в руки. В конце концов, я умер. Пусть она не знает об этом, но какое будущее я могу предложить ей? Она всего лишь человек.

Дни, которые я провел в затворничестве, примирили меня с мыслью о том, во что я превратился. Мне помогло и то, что существование вампиров, джиннов и прочих темных существ давно стало для меня очевидным. Думаю, не будь я Ловцом, мой разум не выдержал бы. Но если я решу рассказать кому-то правду о себе, он может сломаться, не просто отвернуться и прогнать меня, а утратить рассудок. Совсем недавно я был уверен, что у нас с Деборой что-то получится, что мы могли бы попытаться. Но теперь…

Я вышел из тени, бесшумно приблизился к ней и увидел: ворот ее рубашки расстегнут чуть сильнее, чем позволяют приличия. Под тонкой светлой кожей билась жилка.

– Арчи!

Я улыбнулся и поклонился на шутовской манер.

– Что ты здесь делаешь? – Радость на ее лице сменилась настороженностью. – Ты все еще бледен. Что сказал доктор?

– Что у меня редкое заболевание крови, – спокойно ответил я, подходя ближе. – Ты наверняка о нем не слышала.

– Назови его, – потребовала Дебора.

– Порфириновая болезнь, – с чувством произнес я, делая вид, что ужасно огорчен этим фактом.

– Ты прав, я не слышала о ней. – Ее взгляд смягчился. – Садись рядом, расскажи мне, что это такое.

Я сел настолько близко, насколько она позволила. Тепло ее тела дурманило разум, находиться рядом было все равно что ощутить на себе влияние всех смертных грехов сразу. Жадность шептала, что я ни с кем не должен делиться этой прекрасной девушкой, ревность хотела похитить ее и спрятать от посторонних глаз, похоть…

– Арчи?

– Порфирия, да, – пробормотал я.

Об этой болезни я прочитал в книге Охотника. Она действительно существует, но отношения к вампирам не имеет. Больные не могут находиться на солнце, прямые лучи причиняют им боль и оставляют на коже ожоги – прекрасная легенда для того, кто вынужден скрываться во тьме.

Дебора слушала внимательно, то и дело хмурилась, а в конце моей проникновенной речи схватила мою руку и прижала к своей груди. Во рту у меня пересохло.

– Какой кошмар, Арчи. Ты доверяешь врачу, который поставил диагноз?

– Полностью.

– Я могу чем-то помочь? Чем угодно, только скажи.

К своему стыду, я почти не понимал, что она говорит, одурманенный ее близостью. Под моей рукой билось ее сильное, молодое сердце. Его удары отдавались в моих пальцах, и что-то внутри живота сладко замирало каждый раз, когда я ощущал этот живительный толчок.

– Поговори со мной, – взмолилась Дебора. – В нашу последнюю встречу я повела себя просто ужасно, мне так стыдно.

– Ты не виновата, – шепнул я, с трудом отрывая взгляд от выреза ее рубашки. – Эта болезнь сводит меня с ума. Прости за все, я не хотел обижать тебя.

– Тогда и ты меня прости. – Она серьезно кивнула. – Хорошо, что ты пришел сегодня, мне не хватило смелости даже позвонить тебе.

– Мне нравится твой костюм. – Я решил перевести тему в безопасное русло. – Отец все еще мирится с твоими выходками?

– Если я хоть раз надену платье, он сочтет это своей победой. Я не могу позволить ему этого. – Дебора усмехнулась. – Не дочь, а наказание.

– Он просто пока не понимает, насколько ему повезло воспитать такую умную, сильную и бесстрашную женщину.

Не будь я настолько захвачен созерцанием ее лица, которое, клянусь, стало еще красивее, мои щеки залил бы густой румянец. Никогда прежде я не позволял себе таких вольностей в общении с женщинами и никогда еще не был настолько искренним.

– Поцелуй меня, Арчи.

Разве мог здравый смысл победить? Конечно, нет.

Я припал к ее губам, как страждущий – к святым мощам. Нежная кожа превратилась в податливый воск под моими жадными пальцами. Ее губы раскрылись, и я испытал настоящий восторг, ощутив ее вкус и опаляющее дыхание.

Властным жестом я притянул Дебору к себе, сжал ее в объятиях и едва не расхохотался от переполнявших меня чувств. Огонь, вместо сердца у меня теперь огромный огненный шар, раскалившийся добела, обласканный ее теплом. Мои зубы скользнули по белоснежной шее, и я почувствовал перемену в ее настроении. Руки, сжимавшие мою рубашку, напряглись, сердце нервно дернулось, сломав страстный ритм, который выбивало мгновение назад.

Дебора не знала, кто я, но чувствовала опасность, словно загнанный в угол зверек. Наверняка сейчас все в ее теле кричало о том, что нужно бежать, волнами накатывала паника, но она не понимала, что происходит. От нее пахло страхом.

Усилием воли я заставил себя отпрянуть, отпустил ее и, не рассчитав, упал со скамьи.

– Арчи!

– Я в порядке! – заверил я.

Сквозь густую крону проглядывали яркие звезды.

– Так и будешь лежать там?

– Да, пожалуй. Знаешь, здесь не так плохо.

– Может, и мне…

– Не думаю, что лежать рядом – хорошая идея. То есть…

– Ты не должен жениться на мне после этого. – Дебора насмешливо смотрела на меня сверху вниз. – Мы могли бы просто иногда встречаться.

– Твоя репутация пострадает.

– Почему мужчины об этом не задумываются?

– Очередной вызов обществу? – Я усмехнулся.

– Он самый. Ну, что думаете, мистер Аддамс?

– Я не могу отказаться. – Я привстал, опираясь на локти. – Но в дом твоего отца больше ни ногой.

– Как скажешь. Может, однажды ты пригласишь меня к себе.

Дебора встала, поправила рубашку и помахала мне на прощание. Я следил за ней взглядом до тех пор, пока ее фигура не растворилась в темноте кладбища, и только после этого позволил себе издать жалобный стон. На глазах выступили злые слезы.

Я едва не укусил ее. Одно мгновение отделяло Дебору от страшной правды.

У нас нет будущего. До следующей среды я должен сбежать из города, иначе моя голова украсит коллекцию какого-нибудь толстосума. О чем я только думал, заявившись сюда?!

Шатаясь, я поднялся и побрел прочь, мучимый страстным желанием и жаждой.