Текст книги "Ловец Чудес"

Глава 11

Крысы, барсук и пара белок – я опустился до охоты на животных. Как оказалось, сырое мясо тоже утоляет жажду, хотя не слишком эффективно. Одной из белок я едва не откусил голову, пока пытался найти место, в которое удобно вонзить зубы. Осознав, что половина бездыханного тельца вот-вот оторвется, я отбросил тушку и согнулся пополам, не сумев сдержать рвотный позыв. Сквозь выступившие слезы я разглядел куски меха в кровавой луже и зажал рот руками, чтобы не распрощаться с остатками скудной трапезы.

Пару раз я видел упитанного соседского кота – и, признаться честно, меня посещали ужасные мысли. Мой охваченный неутолимым голодом разум рассудил просто: чем крупнее животное, тем больше в нем крови. Но на полосатого мистера Бигглса рука у меня так и не поднялась.

Зато я жадно провожал взглядом почтальонов, словно какая-то заскучавшая дома собака. Казалось, стук человеческих сердец манит меня, заклинает, даже умоляет о том, чтобы я взял их. Но я не мог. Я не убийца.

На рассвете третьего дня я решился на опасный эксперимент – распахнул дверь перед носом зазевавшегося почтальона и выпалил:

– Как вас зовут?

Пожилой мужчина окинул меня удивленным взглядом, но, как любой воспитанный англичанин, не подал вида, что его смутил мой безумный вид.

– Оскар, сэр.

– Не могли бы вы, – я откашлялся, прочищая горло, – станцевать для меня?

– Прошу прощения? – Старик едва не выронил набитую газетами сумку.

– Оскар, – я положил руку на его плечо и заглянул в обрамленные белесыми ресницами глаза, – станцуй для меня.

И старик начал танцевать: несколько неловких па, поворот, карикатурный взмах руками. Я восхищенно смотрел на лишенного воли мужчину до тех пор, пока из-за горизонта не показалось солнце. Оно наказало меня за беспечность – я обжег три пальца и, повизгивая будто щенок, поспешно скрылся в спасительной темноте дома.

Орден приставил ко мне двух Пауков – биение сердец выдало их. Я и не сомневался в том, что Куратор почувствует зловоние лжи, исходившее от меня в нашу последнюю встречу, но реальные подтверждения его недоверия пошатнули мою уверенность в себе.

Казалось, моя ложь превосходна, но я совершенно забыл: там, где я учился, преподавали такие люди, как Куратор. Этот проклятый старик весь соткан из лжи, его не обвести вокруг пальца. Все приемы, которым обучили меня Ловцы, он знал еще до моего рождения.

Пауки держались неподалеку – на другой стороне улицы. Они упорно изображали случайных прохожих целый день, но потом, устав от этого бездарного спектакля, просто встали под фонарем и стояли, изредка поглядывая то на мой дом, то друг на друга.

Пришлось наловчиться покидать дом через окно.

Я научился спускаться по отвесной стене, заставляя ногти превращаться в твердые звериные когти. Этот трюк дался мне так легко, что я даже не успел испугаться, увидев, как моя кисть превращается в лапу Чудовища.

Я гулял по Лондону и время от времени проверял свои навыки убеждения: несколько раз принуждал прохожих петь, дважды выпил в баре за счет заведения. Алкоголь, кстати, мой организм отвергал не так яростно, как еду, поэтому я стал захаживать в питейные заведения, где мог побыть среди людей и не чувствовать себя изгоем в их присутствии. Отцовский призрак, который преследовал меня всю жизнь, померк: стать подобным ему я больше не мог.

Сегодня я снова сбежал из дома, оставив одураченных Пауков на улице. Меня ждала Дебора – мы договорились посетить выставку какого-то неизвестного художника. Я искренне не понимал, зачем смотреть на каракули непризнанного дилетанта, но мисс Миллз была очень убедительна во время телефонного разговора.

Бодро шагая по улице, я мысленно прощался с ней. Это наша последняя встреча, завтра или послезавтра я покину Лондон, даже если придется оставить здесь свое сердце. Мне не хватит мужества втянуть Дебору в эту авантюру, а уж выложить всю правду о себе и подавно.

Арчи Аддамс – лжец, поедатель крыс и трус.

Я вышел из переулка и вскинул руку, приветствуя Дебору. Она усмехнулась и сделала элегантный книксен, никак не вяжущийся с ее строгим серым костюмом.

– Я опоздал?

– Это я пришла слишком рано. – Она махнула рукой, всем своим видом показывая, что мое опоздание ей безразлично. – Твои волосы… Ты бежал?

Скорее, летел словно ветер, но об этом ей лучше не знать.

– Водитель кеба немного заплутал, пришлось пройтись.

– Кудри, – Дебора коснулась пальцами моих волос, – я прежде не замечала.

– Это влажность, – краснея, ответил я и сбивчиво продолжил: – Мы можем идти?

«Выставка» – это слишком громкое слово для того, что я увидел, спустившись в подвал трехэтажного здания. Серые стены ощетинились уродливыми лампами, их хватало только на то, чтобы освещать безобразные полотна. Несколько десятков ценителей искусства передвигались в кромешной темноте, то и дело натыкаясь друг на друга. Вокруг то и дело раздавались смех и звон разбитых бокалов.

– Как темно, – прошептала Дебора.

Я кивнул, напрочь позабыв о том, что она этого не видит. Для меня света было достаточно – после перерождения я видел в кромешной темноте, словно кошка. Полезный навык для того, кому предстоит скитаться в ночи целую вечность.

– Как думаешь, что это?

Я уставился на полотно и попытался осмыслить буйство несочетаемых оттенков и цветов. С одинаковым успехом это могло быть абстрактное изображение моря или бессмысленная мазня. А может, автора просто вырвало на холст.

– Понятия не имею, – честно признался я, склонившись к уху Деборы.

– Если честно, я тоже. – Она тихо рассмеялась.

Стук ее сердца я бы назвал кокетливым – после каждого удара оставалась сладкая, тягучая пауза, от которой волосы на моем затылке шевелились. Я желал ее, но никак не мог понять – как мужчина или как Чудовище.

– А это похоже на заплесневелый суп, – прошептала Дебора. – Когда я приглашала тебя сюда, мне и в голову не могло прийти, что он действительно бездарен.

– Художник? – Я окинул взглядом унылого цвета пейзаж, украшенный оранжевыми и зелеными фигурами. – Ты с ним знакома?

– Конечно, нет. Многие считают, что он непризнанный гений, вот я и решила взглянуть.

– И как тебе? Достаточно гениально?

– Слишком сложно для моего скудного ума, – фыркнула Дебора. – Тебя очень оскорбит, если я скажу, что каждый мужчина считает себя гением, а на деле чаще всего оказывается страшной посредственностью?

– Не оскорбит. Но разве только у мужчин непомерно раздутое самолюбие?

– Не только. Когда женщины перестанут считать, что способны лишь рожать детей, их гордыня вырвется на свободу и мужские амбиции начнут казаться нам смешными. Еще более смешными. – Дебора снова рассмеялась.

– Я думал, что ты ненавидишь только мужчин, но…

– Я ненавижу всех одинаково! – Этот разговор явно ее веселил. – Арчи, я отношусь к людям так, как они того заслуживают.

– Это похвально, но плохо для репутации.

– Ты говоришь прямо как мой отец.

– Это самое мерзкое, что я от тебя слышал.

Теперь мы смеялись вместе, и я старался запомнить каждое наше мгновение вдвоем. Даже душный подвал с низким потолком не мог испортить это прекрасное воспоминание. Возможно, через много лет, когда Дебора превратится в седую старуху, когда морщины изуродуют ее лицо, мысли об этом вечере будут согревать мое мертвое сердце.

– Мистер Аддамс?

Я обернулся и встретился взглядом с девушкой, лицо которой показалось мне смутно знакомым.

– Да?

– Вы не помните меня? – прямо спросила она. – Я Элиза, сестра Теодора.

– Конечно! – Я хлопнул себя по лбу, пораженный тем, что не узнал этот вздернутый нос и золотистые волосы. – В последний раз мы виделись два года назад, как раз…

– Перед моим отъездом в пансион. – Элиза кивнула.

– Дебора, это Элиза Барлоу, сестра моего доброго друга.

– Виконта? – Дебора хитро прищурилась. – Могу поспорить, что именно он подарил тебе книгу Шелли. Очень рада знакомству, Дебора Миллз.

– Наслышана о ваших родителях. – Элиза сдержанно кивнула.

– Если вы слышали о них что-то плохое, знайте: все это чистая правда.

Мисс Барлоу шутку не оценила – улыбка вышла неуверенной и кривой. Я отметил, что под глазами девушки залегли тени, не имеющие отношения к плохому освещению «галереи».

– Как Теодор? – спросил я, чтобы прервать затянувшуюся паузу.

– Все хуже, – тихо ответила Элиза.

– Что вы имеете в виду? – Я нахмурился. – Что случилось?

– Вы… – Глаза девушки удивленно округлились. – О боже, простите! Я не должна была…

Она попыталась уйти, но я схватил ее за локоть и развернул к себе.

– Стойте! Что с Теодором? Ответьте мне, я…

– Он запретил говорить об этом. – Элиза попыталась освободить руку, но я только сильнее сжал ее.

– Арчи, – прошипела Дебора, – что ты делаешь? Ради всего святого, отпусти ее.

– Где он? – упрямо спросил я.

– В нашем загородном доме. – На глазах Элизы выступили слезы. – Вы… Я думала, что вы друзья и он рассказал вам. Теодор все лето говорил, что вы должны приехать, чтобы погостить у нас, и я решила, что вы все знаете.

– Арчи!

Но я уже мчался к выходу, расталкивая людей локтями. Мне вслед неслись проклятия, но они не шли ни в какое сравнение с тем, какими словами я мысленно называл себя сам.

– Арчи, подожди! – взмолилась Дебора.

Но я не остановился, лишь бросил на нее прощальный взгляд и понесся прочь, оставив за спиной удивленных прохожих, галерею и мисс Миллз, застывшую в дверях.

В загородном доме Барлоу я бывал лишь однажды, но дорогу помнил так, будто ездил по ней только вчера. Пришлось пробираться дворами и закоулками, держаться подальше от центральных улиц и потратить почти все силы, оставшиеся после скудного обеда тощей крысой, но я добрался до Кройдона.

У меня не было часов, однако я понимал: стучать в дверь двухэтажного особняка уже поздно. Но у меня нет выбора.

Борясь с собой и врожденным чувством такта, я несколько раз ударил дверным молотком и испуганно замер, втайне надеясь, что мне не откроют. Надежды не оправдались – шаркающей походкой кто-то приближается к входу с другой стороны.

– Я могу вам помочь? – В ярком прямоугольнике света появилась сгорбленная фигура дворецкого.

– Я гость виконта Барлоу, – выпалил я. – Арчи Аддамс. Он должен был…

– Мистер Аддамс, сэр, – старик тут же посторонился и попытался выпрямить сведенную болезнью спину, – прошу вас, входите.

Переступив порог дома, я сразу почувствовал: что-то не так. Все тот же холл, гостиная по правую руку, но воздух… Сам воздух в этом месте словно пропитала болезнь.

– Господи… – пробормотал я, подходя к лестнице.

– Боюсь, что господин уже отошел ко сну. Я приготовлю для вас одну из гостевых комнат.

Дворецкий поднялся на жилой этаж, и, как только его шаги затихли, я опрометью бросился следом, ведомый запахом скорой смерти.

Сладковатый запах разложения привел меня к порогу знакомой комнаты. Дверь открылась с тихим скрипом. Я вошел, прикрыл ее за собой, постоял несколько мгновений, прижавшись лбом к шершавой поверхности, кое-как собрался с духом и обернулся. Свет фонаря проникал в комнату через занавешенное тяжелыми портьерами окно. На большой кровати, укрытый толстым одеялом, лежал Теодор. Его лицо казалось почти таким же бледным, как мое собственное, а глаза, обращенные ко мне, лихорадочно блестели.

– Это не сон? – хрипло спросил он. – Арчи, это ты?

– Я, – мой голос звучал глухо.

Звук моих шагов скрадывал ковер. Я медленно подошел к постели Теодора и остановился у изножья, скрытый от него спасительной темнотой. Он попытался сесть, но не хватило сил. Помогать ему я не стал.

– Это твоя нога, – прохрипел я. – Ты лжец, Теодор Барлоу.

– Но история получилась правдоподобная, согласись. – Его смех похож на карканье кладбищенских ворон.

– Что это?

– Рак кости.

– И давно ты знал?

– С самого начала.

– Зачем ты лгал мне?

– Чтобы не омрачать твои прекрасные будни.

Не будь это Теодор, я решил бы, что он издевается, но сын виконта никогда не позволял себе издеваться над чувствами других. Он искренне не хотел печалить меня ужасной новостью и держался до последнего, объясняя хромоту падением с лошади. Какой дурак.

– Подойди ко мне, – попросил Теодор, – я хочу тебя увидеть.

С трудом переставляя ноги, я подошел к нему и встал на колени. На мое лицо упал свет фонаря, Теодор вымученно улыбнулся и протянул руку, чтобы коснуться моих волос. Его запястье походило на веточку – тонкое, хрупкое, обтянутое прозрачной кожей, под которой змеились голубые вены.

– Клянусь, ты стал еще красивее, – пробормотал он. – Я точно не сплю? Быть может, я уже умер?

– Замолчи, – прорычал я.

– Ты прав: если бы я умер, меня бы не мучила эта проклятая боль. Как твоя работа?

– Только не говори мне, что именно об этом ты хочешь сейчас услышать.

– Больше всего на свете, – прошептал Теодор. – Сделай вид, что все в порядке. И не смотри на меня так, будто вот-вот заплачешь.

– Но я действительно вот-вот заплачу.

– Ненавижу тебя, лорденыш.

– Ты обманываешь сам себя. – Я сжал пальцами его запястье. – У тебя жар.

– Он не проходит уже две недели.

Теодор закашлялся, я поспешно помог ему сесть и придержал, пока его била крупная дрожь. Сквозь ткань ночного костюма я почувствовал выступающие кости и сжал зубы, чтобы не закричать от горя.

– Совсем плохо стало не так давно, – будто оправдываясь, сказал Теодор. – Когда…

– Прости меня. Ты звал, а я так и не приехал.

– Я был рад, что у тебя есть дела поважнее, чем возиться с моим ночным горшком.

– Нет ничего важнее твоего ночного горшка.

Большая слеза упала на одеяло и оставила на нем уродливый след. Рядом тут же появилось второе пятно, расползлось по ткани. Я сжал худые плечи Теодора и притянул его к себе. Он плакал.

– Не смей никому, – он шмыгнул носом, – рассказывать. Говори, что я держался до последнего. Стоически переносил все тяготы и невзгоды, не терял духа и веры. Моя мать будет рада это услышать.

– Ты сам скажешь ей это.

– Ты всегда был плохим лжецом.

От него пахло смертью. Весь дом пропитался ее миазмами. Сердце Теодора билось совсем тихо, я ощущал его робкие удары. Оно устало бороться, болезнь высосала из него все силы.

– Тебе очень больно?

– Ужасно, – признался Теодор. На его лбу выступили бисеринки пота. – Каждый день похож на низвержение в ад.

– Что дают тебе врачи?

– Морфий. Но мне не нравится, что он туманит разум. Свои последние дни я хочу провести в здравом уме. Прими я ночную дозу, не увидел бы тебя. Ради этого стоит помучиться.

Я выпрямился, обошел постель и забрался на нее с другой стороны. Теодор попытался повернуться, но я усадил его спиной к себе, обнял и заставил положить горячую голову себе на грудь. Вот так.

– Со мной кое-что произошло.

– Что-то хорошее? – робко спросил Теодор.

– Неизбежное, – уклончиво ответил я.

– Неизбежна лишь смерть, mon chéri.

Он не увидел кривую усмешку, исказившую мое лицо.

– Ты доверяешь мне?

– Конечно.

– Тогда позволь облегчить твою боль. Закрой глаза.

– Если ты про морфий, я…

– Теодор, – с нажимом произнес я, – закрой глаза.

Я прочитал об этом в одной из книг. Возможно, то был всего лишь миф, но, если у меня получится, Теодор забудет о боли, проведет свои последние дни в покое и неге, а я, словно Мрачный Жнец, буду сопровождать его до самого конца.

Клыками я порвал кожу на запястье и поднес его к дрожащим губам Теодора. Сперва он ничего не понял, попытался оттолкнуть мою руку, так что мне пришлось силой заставить его прижаться ртом к кровоточащей ране. Через мгновение его тело напряглось, пальцы вцепились в мою руку. Словно обезумев, Теодор пил мою кровь, а я, глубоко пораженный этим зрелищем, мог только смотреть на него.

Когда рана затянулась, Теодор откинулся на мою грудь, и я увидел, что лицо его перестало напоминать посмертную маску, щеки зарделись, а губы пылали алым, как едва распустившийся бутон. Удары его сердца стали уверенными и мощными, лихорадка отступила.

Мы молчали до тех пор, пока небо за окном не начало сереть. Тогда Теодор сказал:

– Тебе пора уходить.

Не знаю, понял ли он сам, или ему рассказала обо всем моя кровь, но я испытал непередаваемое облегчение. Прежде мне казалось, что магия ночи разобьется о мою попытку рассказать о своем превращении; что, едва поняв, что случилось, Теодор поднимет крик и прикажет мне убираться. Но он снова превзошел все мои самые смелые ожидания.

– Ты вернешься вечером? – спросил он, когда я встал с постели.

– Вернусь, – пообещал я.

– Останься в комнате, которую подготовил Шарль. Повесь на ручку пояс от халата – так мы даем понять друг другу, что нас нельзя беспокоить, – голос Теодора звучал спокойно и уверенно. – Я предупрежу Шарля, чтобы он не входил, пока ты не позволишь.

– Уверен? Я могу…

– В этом доме ты в безопасности, – прервал меня Теодор.

– Ты ничего не спросишь?

– Нет. – Он пожал плечами. – Ты попросил довериться тебе, и я согласился, теперь ответь мне тем же. Тебя никто не тронет.

– Спасибо, Теодор.

Я вышел в коридор и тенью скользнул вперед, прямо к приоткрытой двери гостевой комнаты. Там я схватил халат и сразу же повязал махровый пояс на ручку с внешней стороны. Мне стало спокойнее, но тревога все равно не отступила. Достаточно ли я безумен, чтобы остаться в этом доме? Готов ли доверить Теодору свою жизнь?

В комнату проникли первые лучи солнца – и я опрометью бросился к окну, чтобы задернуть тяжелые портьеры. Неважно, доверяю я Теодору или нет, – у меня не осталось времени. Придется спать здесь, надеясь, что старина Шарль не решит войти и раскрыть шторы, чтобы поприветствовать новый день. Если это произойдет, от меня останется только пепел.

Я разделся, забрался под одеяло и накрылся им с головой.

Осталось три дня. Затем я должен явиться к Куратору, чтобы получить задание. Пауки наверняка поняли, что в доме меня нет, и начали поиски. Дебора обижена. Теодор при смерти. Я заставил его выпить своей крови. Пришлось закрыть рот кулаком, чтобы никто не услышал мой истерический смех.

Какой ужас. Я живу в кошмаре.

Снов я больше не видел. Стоило затаиться в прохладном темном месте и закрыть глаза, как мир вокруг меркнул, уступая натиску вязкой черноты. Я не замечал течения времени, мой сон был настолько крепок и абсолютен, что, пробуждаясь, я мог поклясться: прошло всего мгновение. Какая-то необъяснимая сила влекла меня к себе, заставляя вынырнуть из черного океана пустоты и продолжить жить. Каждый вечер я заново рождался, восставал, призванный кем-то незримым, но, несомненно, могущественным.

Я выскользнул из гостевой комнаты и быстрым шагом преодолел расстояние, разделяющее меня и дверь в комнату Теодора. Внутри его не оказалось – постель в беспорядке, шторы задернуты, халат и пижама неопрятным комком валяются у изножья. Взволнованный, я спустился на первый этаж и замер на пороге гостиной, ослепленный яркими лампами и улыбкой Теодора.

Вчера он выглядел так плохо, что я всерьез решил, будто он не переживет эту ночь. Сейчас же передо мной, опираясь на трость, стоял слегка бледный, но однозначно живой и почти здоровый юноша с раскрасневшимися щеками и блестящими глазами. Золото его волос так сверкало в искусственном свете ламп, что мне пришлось прищуриться.

– Арчи! – Теодор, хромая, подошел ко мне и одарил улыбкой, от которой у меня подогнулись колени. – Вот-вот подадут ужин, надеюсь, ты составишь нам компанию.

– Нам? – только и смог выдавить я.

– Отец и Элиза приехали утром. Мы…

– Мистер Аддамс? Рад, что вы нашли время навестить Теодора. Он расцвел в вашей компании.

Подавив желание провалиться сквозь землю, я обернулся и пожал руку виконту Арчибальду Барлоу. Элиза чопорно кивнула из-за его плеча и поспешила уйти.

Я знал: отец Теодора – фигура значительная, в Лондоне нет ни одного сколько-нибудь состоятельного человека, который не слышал бы о нем и его семье. Когда Орден переводил меня в местное отделение, я выбрал имя Арчи, наткнувшись на статью о Барлоу-старшем. Кто знал, что судьба сведет меня с его отпрыском? А потом и с ним самим.

При первой встрече виконт показался мне настоящей скалой – высокий, широкоплечий, с лицом, будто вытесанным из куска гранита; он навис надо мной и провел допрос, выдавая его за непринужденную светскую беседу. Он спрашивал о моих родителях, работе, дальних родственниках и книгах, выяснял, где я живу, и вел себя довольно высокомерно. Я врал ему так виртуозно, что в какой-то момент сам поверил в свою легенду. Виконт тоже.

Узнав, что мы почти тезки, он расслабился и позволил себе снять маску строгого отца и столпа английского общества. Он оказался человеком старой закалки, исходящая от него сила повергла меня в благоговейный ужас, и я долго не мог отойти от этого впечатления.

– Мы ждали вас раньше, – сообщил виконт Барлоу.

– Отец, – предупреждающе начал Теодор.

– Работа, – перебил его я. – Я должен был закончить важное дело.

– Я рад, что молодые люди еще понимают, что такое ответственность, и не подводят людей из-за личных передряг. За такими, как вы, будущее, мистер Аддамс.

– Вы преувеличиваете.

– Не нужно этой ложной скромности, она к лицу лишь юным девам, – отмахнулся виконт. – Вы поужинаете с нами?

– Конечно, сэр.

– Вы к нам надолго? – Виконт жестом пригласил меня следовать за ним.

– Пока не знаю, – уклончиво ответил я. – Меня подкосила болезнь, и я взял вынужденный отпуск.

– Теперь-то вы здоровы? – в его голосе появилось беспокойство.

– Я бы не посмел явиться сюда, будучи заразным, сэр, – поспешно добавил я.

Мы вошли в столовую и расселись вокруг прямоугольного стола, убранного белоснежной скатертью. В центре прислуга соорудила занятную композицию из подсвечника и свежих цветов. Электрический свет выключили, оставив только свечи. Мне стало не по себе.

Элиза проскользнула следом за нами и села рядом с братом. Их схожесть поразила меня – два златовласых ангела, сошедшие с картин Габриэля Ферье. Теодор старше, но выглядит настолько миловидным, что они вполне сойдут за близнецов. Девушка склонилась к его уху и что-то прошептала. Он расплылся в улыбке и нежно провел пальцами по ее руке.

По моему предплечью прокатилась волна дрожи, будто Теодор прикоснулся ко мне.

– Как ваша работа, мистер Аддамс?

– Прошу вас, называйте меня Арчи, – взмолился я. – Мне казалось, что мы с вами договаривались об этом.

– Если бы вы посещали нас чаще, мне было бы проще привыкнуть к вам, – голос виконта прозвучал обиженно.

Я удивленно уставился на него, но тут же опомнился и опустил взгляд.

– Ему нужно зарабатывать на жизнь, отец, – вмешался Теодор. – Он не мог нянчиться со мной.

– Если дело в деньгах…

– Отец!

– Ему за тебя неловко, – тихо сказала Элиза.

– Но почему? Мой тяжелобольной сын хочет провести остаток своих дней в компании друга – разве я не могу позволить себе оплатить расходы мистера… Арчи?

– Ты собрался купить его дружбу? – вспылил Теодор. – Прошу тебя, отец, это оскорбительно!

Я не смел поднять глаз от тарелки. Жгучий стыд залил щеки, мне стало до слез обидно. Арчибальд Барлоу всерьез считает, что наша дружба с Теодором зиждется на моем желании приобщиться к высшему обществу? Это просто отвратительно.

– У меня действительно было много работы, – тихо сказал я. – К тому же Теодор не сказал мне о том, что он болен. Знай я об этом, примчался бы немедля.

– Не сказал? – теперь в голосе виконта сквозило недоверие. – Теодор, это правда?

– Это правда, отец, – вмешалась Элиза. – Арчи узнал об этом от меня.

Повисла неловкая пауза. Я бездумно ковырял рыбу, Теодор покраснел до корней волос, а дыхание его отца напоминало пыхтение загнанного коня.

– Прошу прощения, – нехотя сказал виконт. – Я… Мне не стоило говорить всего этого.

– Забудем, – ответил я.

Аппетит пропал окончательно. Сосущая пустота внутри превратилась в черную дыру, темная жажда усилилась многократно, но я все еще мог ее контролировать. Однако биение сердец семейства Барлоу медленно сводило меня с ума.

– Вы не голодны? – как бы между прочим спросил мистер Барлоу.

– К сожалению, – искренне ответил я.

Ужин закончился быстро: Элиза сослалась на дела, виконт последовал ее примеру и вскоре тоже удалился. Теодор упорно не смотрел на меня, делал вид, что полностью поглощен трапезой, но я слышал, как колотилось его сердце. Он волновался.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я.

– Намного лучше. – Он наконец оторвался от растерзанного куска рыбы и посмотрел на меня. К своему ужасу, я увидел надежду в его золотисто-зеленых глазах. – Прогуляемся?

Я кивнул, поднялся и помог ему выбраться из-за стола. Он навалился на меня и виновато сказал:

– Боль вернулась, прости.

– Я могу вынести тебя в сад.

– И окончательно уничтожить мою гордость? Думаю, я справлюсь.

Мы вышли из дома через заднюю дверь и остановились на крыльце. Теодор неловко спустился и поманил меня за собой. Мы прошли вглубь цветущего сада, за которым трепетно ухаживала леди Барлоу, и остановились у небольшого озера, скрытого ивами.

– Арчи, – Теодор повернулся ко мне и сжал трость с такой силой, что побелели пальцы, – что произошло вчера ночью?

Вот оно. Он пришел в себя и требует ответов, которых у меня нет.

– Давай просто забудем, – попросил я.

– Как ты можешь просить об этом? Мне намного лучше! Я смог встать с постели впервые за последнюю неделю. Твоя… Твоя кровь! Это было невероятно.

Я прищурился, пытаясь разглядеть в глазах друга насмешку, но увидел лишь одержимость, неуемную радость и облегчение.

– Я не могу исцелить тебя, Теодор. Все это неправильно.

– Арчи, я вырос в доме виконта. В библиотеке отца хранятся не только скучные записи математиков и политиков. Однажды я читал леденящие кровь истории о тех, кто бродит в ночи. – Его глаза блеснули, отражая лунный свет. – Ты стал одним из них, верно? Твои руки такие холодные, а глаза…

– Хватит.

– Арчи, прошу тебя, признайся! – Он схватил меня за руки. – Ты уже показал мне свою силу, есть ли смысл продолжать скрываться?!

– Я хотел облегчить твою боль! Отпусти меня…

– Нет, не отпущу!

Теодор подтянул меня к себе и попытался заглянуть в лицо, но я отвернулся, не желая видеть фанатичный блеск его глаз.

– Ты можешь помочь мне, – прошептал он. – Прошу тебя, Арчи.

– Ты сошел с ума?! – прошипел я и вырвал руки из его вспотевших пальцев. – Я проклят!

– И бессмертен! – парировал он. – Стоял ли ты на пороге смерти, Арчи?! Чувствовал ли, как силы покидают тебя, как твое сердце слабеет?! Разве я заслуживаю всего этого?

– Теодор…

– Заслуживаю?! – Он отвернулся и в сердцах пнул камень. Тот с легким всплеском упал в воду. – Твоя кровь помогла мне, но болезнь никуда не делась. Я чувствую ее всем существом. Она там, Арчи, в моих костях, пожирает их, стачивает, причиняет невыносимую боль. Я умру в агонии, одурманенный морфием. Мне всего двадцать четыре! Разве… Разве я не заслуживаю жизни? Разве я не был тебе верным другом, не был хорошим человеком?

– Ты лучший человек из всех, кого я знаю, – честно ответил я.

– Тогда почему ты отвергаешь меня?

– Потому что это проклятие. Тебе придется убивать людей, Теодор! – крикнул я и тут же прикусил язык.

– Ты уже убивал?

– Нет.

– Видишь! Значит, есть другой способ…

Я схватил его за грудки, притянул к себе и показал ему клыки, медленно вытесняющие глазные резцы с их места.

– Другого способа нет, – прорычал я ему в лицо. – Рано или поздно я убью кого-то, чтобы выжить. А потом буду убивать снова и снова, чтобы заглушить голод, чтобы заставить замолчать тьму, которая клубится внутри. Я умер, Теодор! Мое сердце не бьется, мое тело…

– Но ты жив, – упрямо повторил Теодор.

– Это лишь подобие жизни.

– Тогда почему ты не убьешь себя?

– Потому что… мне страшно, – признался я и отпустил его.

– И мне тоже! – Он схватился за эти слова, словно утопающий за соломинку. – Ты как никто понимаешь меня. Прошу тебя, Арчи, в страшных историях, которые я читал втайне от няньки, говорилось, что вампиры могут обращать людей. Умоляю, давай попробуем, я…

– Ты не знаешь, о чем просишь.

– А ты хочешь, чтобы я умер.

– Это не так! – рявкнул я.

– Тогда почему отказываешься помочь мне?!

Казалось, моя голова вот-вот лопнет. Я принялся вышагивать туда-сюда, чтобы хоть немного успокоиться. Никогда еще мне не приходилось принимать таких сложных решений.

Если я откажу, Теодор умрет. Я люблю его, люблю как брата, как родственную душу, и именно поэтому не могу обречь его на вечные страдания! Ему придется убивать, придется делать больно людям, он больше не будет тем человеком, которым был при жизни. Он изменится. И пусть это малодушно, но я не хочу, чтобы он ненавидел меня целую вечность.

– Ты поможешь мне? – снова спросил Теодор.

– Нет, – ответил я.

– Я ненавижу тебя, Арчи Аддамс. Ты убил меня. Ты, а не болезнь.

Он прохромал мимо, намеренно врезавшись в меня плечом. Я не обернулся, чтобы посмотреть ему вслед, так и стоял, уставившись на безразличное пятно луны, зависшее в небе. Возможно, я пожалею об этом решении. День, когда Теодора не станет, превратится в мою личную трагедию, но я не могу причинить ему вред. Нет, только не это.

Я покинул поместье и побрел вдоль дороги, надеясь, что долгая прогулка поможет избавиться от тяжелых мыслей. Нужно было дать Теодору крови, чтобы он не мучился от боли, уговорить его принять ее, стерпеть все удары и проклятия. Ему страшно, Смерть занесла косу над его головой, а я безрассудно втянул его в мистический кошмар – дал ему кровь, но не для того, чтобы облегчить боль, а чтобы не видеть, как он страдает.

Чем быстрее я покину Лондон, тем меньше вероятность, что моя душа сдастся, сломается под грузом вины и я помчусь в поместье Барлоу, чтобы обратить несчастного Теодора в себе подобного. От одной мысли, что мой друг окажется заложником кровавой жажды, меня бросило в дрожь. Его не испугала моя сущность, но лишь потому, что больной готов поверить во что угодно, лишь бы победить смертельный недуг.

Страх смерти преследует нас всю жизнь, и чем старше мы становимся, тем отчетливее ощущаем его. Мысли о неизбежном погребении пугали и меня, но ровно до того момента, пока я не открыл глаза в кромешной тьме в шести футах под землей.

Я немного постоял у черного входа, пожалел, что не завел привычки курить, и вошел в дом. Внутри больше не пахло человеком – только пылью и сыростью. Вот он, склеп, в котором мне полагается найти вечное пристанище. Жаль, мертвец из меня получился крайне беспокойный.

Дверь захлопнулась с оглушительным грохотом. Кто-то навалился на меня сзади. Я с легкостью стряхнул нападавшего и обернулся, но тут же получил тычок в лицо, от которого заслезились глаза. Удара я не почувствовал, но вдохнул что-то едкое, такое, от чего в голове разгорелся пожар. Я отнял руку от носа и увидел, что ладонь испачкана алым. Тонкой струйкой кровь потекла изо рта, большие капли упали на рубашку, а затем и на пол.

– Держите его.

Я не смог даже поднять голову. Чьи-то руки подхватили меня и потащили к выходу. Носки ботинок волочились по полу, издавая отвратительный скрипящий звук.