Текст книги "Меч Тенгри (сборник)"

А на том берегу реки спортивные машины, истошно завывая и толкая друг друга, подняв огромное облако пыли, рванули со старта. Прожекторы освещали майдан не хуже солнца. Но в некоторых закутках кромешный мрак всё равно потихоньку ворочался и сокрушённо вздыхал. Рёв машин, азартные крики болельщиков, звуки зурны, перекрывающий всё и вся голос комментатора, пытающегося донести до народа суть происходящего, сливались в жуткую какофонию. У этого столпотворения есть какая-то подстрекающая сила, людьми овладевает одуряющий стадный инстинкт, которому невольно поддаются все присутствующие.

– Скоро мой выход, – Назлыгель коснулась плеча Бугры.

– А? Да-да. Пойдём.

На главной сцене по очереди «отрывались» артисты, а одна русская баба, яростно притопывая, завела знакомую песню:

 
Тала, тала, тала, тала,
Тала минем белягым.
Нигэ тала, нигэ яна
Икян минем юрегым.
 

Назлыгель замерла в восхищении:

– Это же сама Бабкина!

– А чего ты удивляешься-то? – усмехнулся Бугра. – Помаши деньгами перед носом, они и на суахили споют. Если бы ты узнала, сколько заплатили москвичам, сердечко твоё горько защемило бы.

Они решили срезать путь до сцены, на которой предстояло выступать Назлыгель. Прожекторы сюда не доставали. Назлыгель прильнула к Бугре. Бугра сильнее притянул её за талию. Девушка смущённо хихикнула, но не отстранилась.

В эту секунду словно из-под земли рядом с ними возник человеческий силуэт. В расстёгнутой до пупа рубахе, в коротеньких брючках, он время от времени покачивался из стороны в сторону – похоже, от сильного опьянения.

– Мужик! – подал силуэт голос. – Отдай девку мне. Она тебе всё равно ни к чему.

– Шёл бы ты своей дорогой, земляк.

– Ты же импотент! Отдай девку!

– Не связывайся с ним, пойдём отсюда, – вмешалась Назлыгель.

Однако Бугра счёл бегство унизительным. Не хотелось показаться трусом в глазах девушки, он остановился:

– Эй ты! Попридержи язык за зубами.

– Ха-ха-ха. Что, правда глаза колет?

– Бугра, миленький, не связывайся с ним, – умоляюще попросила Назлыгель. – Пойдём, иначе я опоздаю.

– Беги. Я догоню тебя. – Он осторожно подтолкнул колеблющуюся девушку, а сам направился в сторону назойливого незнакомца.

Назлыгель никуда не побежала, немного отступив в сторону, стала ждать, чем закончится эта заварушка.

Незнакомец оказался хлипким подростком. Подойдя поближе, Бугра рассмотрел его маленькое прыщавое личико, которое легко могло утонуть в ладони, и остановился.

Подросток вытащил из кармана перочинный ножик и истошно заверещал:

– Не подходи! Не подходи, убью!

Нет, не от водки пьян этот юноша. Похоже, что от наркотиков одурел. Один удар в лоб и… Однако бдительности терять не следует, какой-никакой, а ножик у него в руке. Если развернуться и уйти, он ведь всё равно не отстанет. Ну ладно… Бугра сделал обманный шаг влево и правым кулаком засадил подростку аккурат в шейную артерию. Тот молча рухнул в траву. Похоже, до Бугры кто-то уже успел разок-другой опрокинуть юнца на землю.

– А ты, оказывается, очень смелый, – сказала Назлыгель. – Я думала, умру от страха.

– Испугаться-то я тоже испугался, – искренне ответил Бугра. – Не верь тому, кто говорит: «Я никого не боюсь».

– Ты не выдал испуга.

– В этом-то весь секрет. – Бугра рассмеялся.

– Ты умный, – проникновенно произнесла девушка. К тому времени они уже успели дойти до сцены. Концерт начался, пузатый парнишка в блестящем костюме пел, наслаждаясь собственным голосом:

 
Приходи, сказал, ты не пришла,
Не узнала, как мои дела.
А ведь я тебя люблю, люблю.
Я скучаю без тебя, не сплю.
Приходи, хочу, чтоб ты пришла,
И узнала, как мои дела.
 

Следом на сцену выкатился такой же пузатый, круглолицый коротышка с кривыми ногами и головой, плотно ввинченной в плечи. Братья они, что ли? Или специально подбирают именно таких? Бугра, разозлившись, даже сам не понимая на что, собрался было уходить, развернулся и увидел… широко улыбающийся Рот!

– Ну как, поднимается? – поинтересовался тот. – Сумели же!

Ну что ответить на такое? Разве что, рассыпаясь в благодарностях, низко склонить голову.

– Проголодался?

Бугра, горько усмехнувшись, кивнул в сторону сцены. Там круглолицый воспевал своё босоногое детство:

 
Перекатывая по углям картошку,
Мы росли, катаясь по траве.
 

Ну разве не так, а? Кто сомневается, может заглянуть любому в рот, оттуда непременно будет торчать картошка. Интересно, какими были татары до того, как из Америки к нам попал картофель? Сейчас и представить-то трудно татарина без картошки. Сегодня картошка – это часть татарского менталитета.

Откуда-то появился Сирай. Как обычно, под ручку с девушкой. Правда, до сих пор он западал на худышек, а эта была кругленькая.

 
Эх, картошка! Ах, картошка!
Не прожить нам без тебя!
Приходи, моя родная,
Будем есть тебя, любя. –
 

с ходу пропел он. Развернувшись ко Рту, сказал:

– Скажи своему хозяину, пусть посреди майдана поставит памятник картошке, потому что это символ объединения татар.

– Какая хорошая идея! – обрадовался Рот. – Ты как считаешь, Бугра?

 
Канут в свой срок в забытьё и «Евгений Онегин», и Пушкин.
Бессмертна лишь только она, моя дорогая картошка, –
 

процитировал Тукая Бугра.

Пришедшей с Сираем девушке не было никакого дела до картошки, она сходила с ума по артистам, громко хлопала каждому новому певцу, стоило ему лишь ступить на сцену. Вот и сейчас, не в силах сдержать переполнявшей её радости, она, перебив философские рассуждения о картофеле, крикнула:

– Смотрите, сама Иркэ! – и ткнула Сирая в бок.

Сираю тоже нравилась Иркэ, и она сама, и её песни. Он радостно произнёс, итожа слова девушки:

– Да, Иркэ хороша.

Хотя в своих статьях об эстраде он беспощадно громил всех исполнителей, никому не делая скидок и уступок.

Рот, перекрывая грохот музыки, прокричал в ухо Бугры:

– Выпить хочешь?

– Нет.

– Болеешь, что ли?

– Мне же стихи читать.

Рот удивлённо покачал головой и улыбнулся.

– Это же только под утро будет. За это время пять раз опьянеть и протрезветь успеешь.

– Не пей, Бугра, не пей. Он… – подключившийся к разговору Сирай кивнул на Рта. – Провокатор. Настоящий. Мы вместе учились. Он уже тогда выполнял поручения КГБ.

Рот натянул на лицо улыбку, а сам думал: в шутку перевести, что ли, это обличение? Или разозлиться и обидеться? Он решил обидеться.

– А ты как был балаболом, так балаболом и остался! – Рот смачно сплюнул в сторону и пошёл прочь. – Бугра, если передумаешь, выпить-закусить – в той палатке.

– Раньше КГБ, а теперь богачи! – крикнул ему вслед Сирай.

– Не ори, – осадил его Бугра. – Это одни и те же люди.

– Смотри-ка, смотри! – словно не расслышав слов Бугры, продолжал орать Сирай.

Он потянул Бугру за рукав. На противоположном конце майдана на специально освещённую площадку пытался сесть вертолёт. Большая часть зрителей устремилась туда. Концерт потерял свою актуальность.

– Путин, что ли? – сказал привставший на цыпочки Бугра, пытаясь разглядеть того, кто спускался по трапу.

– Да нет. Это Кащей в гости пожаловал.

– Нашли, на кого отвлекаться, – обиженно произнесла девушка Сирая. Она нервно поправила причёску.

– Мы, наверное, на его земле стоим сейчас…

– К себе в дом в гости не ходят уж, – сказал Сирай.

Высокого гостя посадили в машину и повезли в Золотой шатёр. Впереди, захлёбываясь сиреной, летел автомобиль ГАИ.

– Давайте послушаем концерт! – Девушка снова вклинилась в разговор мужчин.

– Что тут слушать-то, Эсмиральда?

На сцене из кожи вон лезла, старалась Назлыгель.

– И эта туда же, – сказал Сирай. – Ради чего? Нашла бы лучше себе хорошего парня, приличную работу и жила бы, горя не зная, но нет, мишура же намного привлекательнее.

Назлыгель действительно вызывала жалость, но если начнёшь жалеть девушку, то не стоит близко подходить к ней. Бугра решил уйти отсюда. Он кинул взгляд на часы и предложил:

– Пойдёмте лучше борьбу смотреть. Там всё понятно и справедливо: если силёнок не хватает, то лежать тебе на лопатках.

– И вправду, Эсмишечка, пойдём смотреть борьбу, – Сирай обнял девушку за плечи.

– Нет, – отрезала она. – Там потом воняет.

Бугра с интересом посмотрел на неё – палец в такой рот не клади, по локоть откусит.

– Она тоже поёт, что ли? Сцену проглотить готова. – Бугра с насмешкой посмотрел на Сирая. А тот, похоже, ещё чуть-чуть и заглотит наживку. Бугра его знает: у Сирая вся жизнь крутится вокруг женского подола.

Сирай развёл руки, мол, ничего не поделаешь. Тут дела поважнее татарской борьбы.

Бугра в одиночку отправился к борцовскому ковру. Ему не столько борьбу хотелось посмотреть, сколько увидеть породистую овцу, привезённую для победителя аж из самой Голландии. У неё, говорят, шерсть с голубым отливом. Правда, кто-то сказал, что овца наша, татарстанская, просто из Голландии для неё привозили сочный фураж еженедельно. Вряд ли ежедневно-то. Она и так уже в копеечку обошлась хозяевам, золотое руно, а не призовая овца.

Но дойти до борцовского ковра ему было не суждено. С криками: «Вот он, вот!» к нему приближался тот самый прыщавый юнец-наркоман, которому он недавно засадил в кадык. Рядом с прыщавым шли два устрашающих размеров молодца. Таких уговорами не остановить. Они реально собираются побить его, и, возможно, ногами. Сейчас человека убить, что муху прихлопнуть. Самое правильное – напасть первым. Бугра толчком свалил подростка и накинулся на одного из верзил, резким и точным ударом «пробил» ему печень. Не ожидавший такой прыти парень охнул и завалился на бок. Боковым зрением Бугра заметил, что к ним бегут ещё двое или трое мужчин. Немедленно нужно убегать, немедленно! До майдана ему не дотянуть, один из бегущих уже отрезал ему этот путь. Бугра побежал в противоположную сторону – к стоящему чёрной стеной лесу. «Хорошо ещё, водку не пил, – обрадовался он. – Пропал бы». Но успокаиваться рано, сзади слышалось напряжённое дыхание преследователей. Достигнув кромки леса, Бугра сумел оставить подростков далеко позади. Вдруг в один из крайних дубов что-то глухо ударилось, и на землю упал кусок коры. «Из пистолета палят, черти!»

Лес спас Бугру, поглотив его.

Долго шёл он. Возвращаться на майдан нельзя. Неожиданно лес стал постепенно светлеть. Между стволов голубоватой змейкой растёкся негустой туман. Тишина холодила сердце. Тишина натянутого лука. Дубовые стволы словно отлиты из стали, железные листья на кончиках ветвей неподвижны, но стоит прикоснуться к ним, и они тонко зазвенят в тишине. Одуревший, абсолютно не понимая, где находится, Бугра вышел на большую поляну. Посреди поляны, раскинув мощную крону, растёт старый дуб. А что там подвешено на нижней ветке? Это же человек! Висельник.

Бугра, выдернув воткнутый в ствол топор, перерубил верёвку. Тело с шумом упало на землю. Кто же это? Сам повесился или помогли? Бугра похлопал его по щекам. Тёплый ещё. Бугра спешно принялся делать массаж сердца и искусственное дыхание. Человек шевельнулся. Чу, он же его знает… Это же Калахи, вошедший однажды к ним в редакцию с окровавленным мешком!

Калахи сел. Зрачки его пришли в норму.

– Мы где?! – спросил он, озираясь по сторонам. – Мы в каком времени?

– Не знаю… – ответил Бугра, вздохнув. – Не знаю.

Только сейчас он понял, как сильно устал. С хрустом потянувшись, Бугра распластался под дубом. Но тут же вскочил словно ужаленный: на ветвях, превосходя по численности листья, болтались выцветшие тряпочки, ленточки и – что собственно и заставило вскочить Бугру – среди них… на одной из ветвей… блестела глазами лысая кукла!

Похоже, к древнему священному дубу приходят бездетные женщины.

Где-то далеко в небо взмыла огненная ящерка.

Фейерверк!

Где-то далеко продолжался праздник.

Несколько раз сильно громыхнуло. То ли уже из пушек они там палят, как в День Победы? Калахи озабоченно посмотрел в ту сторону:

– Война началась, что ли?

– Так она и не заканчивалась, – ответил Бугра и погладил Калахи по голове.

2013

Исторические рассказы

Меч Тенгри[5]5
  Тенгри – верховное божество у древних тюрков.


[Закрыть]

Аттила прекрасно понимал, чего добивались прибывшие накануне римские послы. Они стараются протянуть время, усыпить и расслабить его своими льстивыми речами. Ухватив ладонью седеющую редкую бороду, он усмехнулся. Они думают, что я поверю их лживым словам и попаду в их хитроумную ловушку. Но Аттила всегда чувствует, когда слова и жесты римлян скрывают за собой коварство, – он воспитывался во дворце императора и провёл там детство. А между тем всё очень просто: Аэций ещё не собрал армию, и к нему со всех уголков Римской империи стекаются легионы. Когда Аттила вспомнил Аэция, в его синих глазах вспыхнули угрожающие огоньки. Этот римский аристократ вырос в его орде, а потому он наперёд знает, о чём думают и чего хотят гунны… А ведь Аттила относился к нему как к родному брату и верил ему. Не в коня корм!

Он медленно пошёл к выходу. Стоявшие у дверей стражники почтительно расступились. Все они были сыновьями знатных биев, эльтеберов, тарханов. Рослые, украшенные золотом, вплоть до рукояток сабель, в одежде, расшитой серебряными пластинками, – рядом с ними великий царь гуннов будто стал ещё ниже ростом, незаметнее, однако решительная, широкая поступь, крепкие плечи, покрытые шерстяным плащом, откинутая назад большая голова напоминали всем, кто здесь хозяин, вызывая у окружающих чувство уважения и опасения.

Выйдя через узорчатые ворота, Аттила зашагал в степь. К нему присоединился безмолвный, как тень, Корум-би. Стена, окружавшая поселение, была воздвигнута не для защиты от врагов, а ради её собственной красоты и величия. От кого прятаться Аттиле, кого бояться, ведь он сам держит весь мир на ладони!

Степной воздух наполнил грудь. Мягкие кожаные сапоги Аттилы касались серебристых веточек полыни, и степь звенела от её горько-сладкого запаха. Воздух был, словно натянутый лук, в звонком ясном небе сияло солнце, похожее на золотой щит, лишь вдали, на горизонте, будто грива коня, трепетало то ли марево, то ли заблудившееся облако.

Неожиданно Аттила бросился на колени и поднял лицо к небу. Сухие губы зашептали слова молитвы. Но Тенгри не подавал никакого знака, и тело Аттилы не пронзил, как прежде, свет, льющийся с небес. Он тяжело поднялся, повернулся к Корум-би. Аттила знал, что римские послы привезли ему в дар много золота и серебра, византийские ткани, украшенное драгоценностями оружие, деньги. Человек – слабое существо, сиюминутное богатство застилает ему вечность. Аттила понимал и умел прощать эту человеческую слабость.

Однако римляне хотят переломить хребет коню, на котором он сидит, разрушить то, что он создавал с таким трудом. Поэтому он должен выпустить стрелу прежде, чем враг поднимет меч. Не опускай оружия, бей в цель! Не зря же предки считали это правило самым главным принципом жизни.

– Великий царь! – осторожно начал Корум-би. – Я догадываюсь, какие мысли бередят твою душу. Римские послы правы: нам нужно жить в согласии. Мечом можно завоевать мир, но им нельзя управлять. Если мы будем жить в мире и дружбе, солнце твоего народа никогда не закатится.

Аттила постарался скрыть своё раздражение.

– В мире ничто не вечно, – проговорил он сквозь зубы. – Даже солнце вечером заходит. А солнце будущего года – не сегодняшнее солнце…

Корум понял, что Аттила не хочет разговаривать о римлянах, и не стал продолжать.

– Римляне хотят усадить нас на свою телегу, – Аттила подошёл к воротам. – На их телегу сядешь – их песню запоёшь. – От взгляда Аттилы Коруму стало не по себе. – Но зря стараются. Мы сами засунем их в наши седельные сумы.

– Воевать с нами – дело для них непосильное, – поддакнул Корум.

– Моё войско завтра же может двинуться на Рим. Но… – Аттила умолк, словно заколебавшись. – Скажи жрецам, пусть зарежут барана, вечером я к ним приду. Всё в руках Тенгри…

Корум-би повернул к жилищу жрецов. Немного погодя двое всадников поскакали в степь, – им было велено выбрать в стаде самого жирного чёрного барана.

Когда сумерки, словно тень скачущего по степи серого коня, коснулись глаз Аттилы, он вошёл к жрецам. В центре помещения горел очаг, вокруг которого сидели семь человек; по всему дому плыл щекочущий ноздри запах варёного мяса. Старший жрец с седыми волосами, заплетёнными в косы, взял в руки баранью лопатку. По чуть заметным чёрточкам на кости он умел предсказывать будущее, лишь ему была дарована власть соединять линии на лопатке с дорогами жизни.

– Собираюсь войной на Рим, будет ли поход удачным? – Аттила осторожно присел у огня.

Жрец начал пальцами ощупывать лопатку, что-то бормотать себе под нос, нашёптывать, поворачиваясь из стороны в сторону.

Терпение Аттилы начало иссякать. В это время кто-то поставил перед ним чашу с горячей шурпой[6]6
  Шурпа – мясной бульон.


[Закрыть]. Аттила немного успокоился, но глаз от жреца не отрывал.

– О великий царь! – выговорил наконец старик. – Тенгри почему-то сердится, говорит, что война будет неудачной, и велит приостановить приготовления.

Аттила резко встал и, ничего не говоря, вышел на воздух. Ему вдруг показалось, что у него в груди застрял тяжёлый камень, и от этого его начало мутить.

А жрец в это время продолжал что-то бормотать у огня. Но не пламя грело его, а лежащий за пазухой кожаный мешочек, переданный ему Корумом, и римские монеты в нём, которые, переваливаясь, сладко тешили душу…

Выйдя от жрецов, Аттила направился в дом своей жены Караки. Построенный в форме восьмигранника дом изнутри при свете свечей казался совершенно круглым.

По войлочным коврам Аттила прошёл вглубь. Там на мягком ложе возлежала его любимая жена Карака. Воздух в доме был пропитан запахом краски, – видимо, служанки целый день красили шали. Почему-то женщины очень любят укутывать плечи большими шалями с кистями.

Поверх белого платья с оборками Карака надела тёмно-синий камзол, в блестящие косы вплела серебряные накосники. В колышущемся свете свечи золотые ожерелья, серьги, браслеты и кольца будто вспыхивали огнём.

Загадочно улыбаясь, Карака протянула руки к мужу, но её бьющая через край нега сегодня не возбуждала царя, и сердце его не гнало кровь, разрывая сосуды… А ведь в прежние ночи от этой женщины он становился безумным, как молодой скакун, и кровь его, не помещаясь в теле, вырывалась через ноздри!

Аттила прилёг, опершись на шёлковую подушку. Карака, поднявшись, сняла с него сапоги. Одна из служанок принесла серебряный таз с тёплой водой. Почувствовав на ногах прикосновение мягких рук жены, Аттила блаженно закрыл глаза.

– Тучи омрачают твою душу, – произнесла женщина.

– Устал…

Только с ней он мог быть откровенным. Ведь ему, Сыну Солнца, должны быть чужды усталость и бессилие, у него всегда должны быть крепкие руки, здоровое тело и острый глаз!

– А мне римские послы преподнесли подарки, – женщина достала из-под ложа золотые и серебряные сосуды, а затем выдернула откуда-то лёгкую, будто белое облако, воздушную ткань и обернула её вокруг талии.

Чтобы угодить жене, Аттила похвалил подарки, а про себя подумал: «Одно только римское щегольство уже способно погубить нас».

Он разделся и бросил одежду на пол. Широкие штаны, как белая дорога, легли по направлению к западу.

Утром он проснулся от какого-то шума. Вымыв лицо и голову из поднесённого рабыней кувшина, он вытерся мохнатым полотенцем, затем вышел наружу и, встав на колени, поприветствовал Солнце. Кругом царило безмолвие – когда Сын Солнца общался с Солнцем, рты остальных должны были быть на замке.

Когда молитва закончилась, перед Аттилой преклонил колени начальник передового отряда Ильбакты.

– Великий царь! – обратился он к нему. – Пусть Тенгри даст тебе сил и уничтожит твоих врагов. Да будут стремена твои крепки, путь ясен, а меч никогда не заржавеет.

Аттила любил обезображенное многочисленными шрамами лицо Ильбакты. Единственный глаз воина выражал бесконечную преданность своему повелителю, но Аттила увидел там и искорку какой-то тайны, хитрости. Царь опустил руку на плечо Ильбакты:

– Ладно, встань. Говори.

– На рассвете в орду пришёл пастух, он хочет что-то сказать тебе.

– Где он?

Стоявшая неподалёку кучка людей разломилась пополам, из середины вышел худенький подросток. Аттила увидел в его руках меч. Хотя он не был украшен драгоценными камнями, но меч был явно непростой, его сталь была похожа на дамасскую.

Пастух бросился на колени и, сунув шапку под мышку, начал торопливо рассказывать:

– …Смотрю, один телёнок захромал… Из-под копыта кровь сочится. Я из любопытства пошёл по кровавому следу, через какое-то время нашёл этот меч, – обеими руками мальчик осторожно протянул меч Аттиле, шапка его упала в пыль.

– Меч Тенгри! – крикнул Ильбакты.

К нему присоединились остальные.

– Меч Тенгри! – этот клич будто доносился с небес от самого Тенгри.

Аттила преклонил колени и обеими руками взял меч.

– Тенгри послал мне меч, – начал он взволнованно, но вскоре в его голосе зазвенела сталь: – Никакой враг не страшен этому мечу, он принесёт нам победу.

Вдруг откуда-то появился жрец, он ударил в бубен, звякнули маленькие колокольчики на его одежде.

– Меч Тенгри неслучайно послан Аттиле, – воскликнул он слабым голосом. – Конец римлянам, теперь римлянам конец!

Выбегающие из домов люди присоединились к общему восторженному крику. Все упали на колени, восхищаясь могуществом Тенгри и воздавая ему хвалу за явленное чудо.

Аттила, удовлетворённо улыбаясь, посмотрел на Ильбакты. Единственный глаз воина светился торжеством.

В степи, где был найден меч Тенгри, вспыхнули тысячи огней, закипело мясо в котлах, послышалось фырканье боевых коней.