Текст книги "Меч Тенгри (сборник)"

Митрофановка расположена недалеко от Кукуя. Нужно перейти через сухую речку и ещё немного прошагать. В своё время людей сюда пригнал из Мурома Его Превосходительство Кадышев, как рассказывал дед Чигиль. Сейчас Митрофановка влачила жалкое существование, дома медленно, но верно разрушались, молодёжь переметнулась в Казань, в селе появляется только по выходным. С их возвращением клуб оживает и бурлит. Здание клуба, точнее Дома культуры, построено на века: большое, просторное, не у всех городских театров есть такое помещение. В субботу вечером там начинается шабаш. Душераздирающая музыка, грохот и скрежет соударяющегося металла заставляют ещё сильнее вжаться в землю и без того приземистые, кособокие домишки с худыми шиферными крышами. Тесно прижимающиеся друг к другу парочки то и дело садятся в машины и ненадолго отъезжают в лесок, безлошадные уединяются в ближайших кустиках. Живущая неподалёку от клуба тётка Матрёна через окно наблюдает все безобразия и, нашёптывая единственную известную ей фразу: «Господи, помилуй!», истово крестится.

На эти дискотеки наведывается и молодёжь из Кукуя. Глаза-то уже залиты, на месте не усидеть. А из Митрофановки доносится громкая, разрывающая небеса музыка, заводит молодые души. Хоть кукуйским парням в Митрофановке не очень-то рады, но девушек встречают душевно. Иногда даже провожают на машинах.

С наступлением сумерек Эсмиральда засобиралась на дискотеку. Позвонила подружке Ангелине. Та уже готова, оказывается, ждёт лишь её. Деревенские девушки быстры на сборы. Только вот верчение перед зеркалом отнимает много времени. Настроение у подружек приподнятое. В этом году они окончили школу, разнесли документы по казанским вузам. Пройдут в один из них – хорошо, а не пройдут – печалиться не станут, в армию-то их не заберут.

Не успели они выйти из деревни, как за ними тихонечко поехал чёрный автомобиль. Ба, да это же, кажется, один из джипов, заруливавших днём в Кукуй. Вот он поравнялся с девушками, лёгкими бабочками они перепорхнули на обочину. Окно плавно опустилось, из него высунулась гладкая физиономия всего полдня тому назад препиравшегося с местными мужиками Азата.

– Девушки-красавицы, на танцы не хотите?

Девушки ничего не ответили. Лишь рассмеялись. С первым встречным тут… раскланиваться…

– Давайте подвезу.

Подружки, посмеиваясь, продолжали шагать дальше.

– Хе, – скривил ухмылку Азат. – Вы же малышки ещё, оказывается. Не умеете разговаривать со взрослыми. В каком классе-то учитесь?

Ну это уж слишком! Что возомнил о себе этот мусорщик, сев за руль дорогого автомобиля? И машина-то явно не его, а, скорее всего, кащеевская.

– Мы школу давно уже окончили, – ответила Эсмиральда.

– Ну и как же зовут давнишних выпускниц школы?

– Эсмиральда!

– Ангелина!

– О, истинно татарские имена у вас, оказывается, – рассмеялся Азат.

Джип остановился.

– Ну ладно, садитесь в машину!

Девушки, стараясь скрыть охвативший их восторг, с головой нырнули в широкие объятия чёрного красавца.

– А на вертолёте вы летали? – Азат повернулся к подружкам и с ног до головы огладил их взглядом.

Созрели. Лифы дешёвых платьиц так и распирает упругими грудями. Эсмиральда особенно хороша. Не зря на неё шеф глаз положил. Чёрные волосы разметались по плечам, гладкий лоб, на лице ни одного прыщика, нос прямой, в глазах смешинка, а губы так красиво очерчены, будто над ними поработал резец скульптора-эллина. Ангелина попроще: прямые соломенные волосы, негусто усыпанное веснушками лицо, курносая, глаза бледно-голубые. По телу Азата пробежала сладкая истома, молодые тела – это вам не хухры-мухры!

– Не-ет, – в один голос ответили подружки.

– А хотите полетать?

Девушки не стали отвечать на глупый вопрос. Кто ж не хочет-то? Кто ж откажется взмыть над всеми смертными и хотя бы разок плюнуть с высоты? Приближение к высоким небесам не проходит бесследно, оно изменит каждого, кто дерзнул. Будешь чувствовать себя иным, избранным.

– Сверху весь мир – как на ладони, девчонки. Ну что, летим?

Не дожидаясь ответа, машина рванула в сторону митрофановской агрофермы. Там на специальной площадке стоял под парами вертолёт, готовый по первому требованию хозяина взмыть в небо. А в проёме люка сгорбился сам Кащей.

– Сначала ты, Эсмиральда, – подтолкнул девушку к вертолёту Азат.

Эсмиральда не заметила, как оказалась внутри, увлекаемая протянутой сверху жилистой рукой Кащея.

С двух сторон салона стояло по паре диванов, посредине – стол, ломящийся от обилия всевозможных вкусностей. Желая увидеть мир как на ладошке, Эсмиральда прильнула к иллюминатору. Деревенские дома уменьшились до размера спичечного коробка, люди казались как муравьишки, и только комплекс агрофермы, не теряя своих грандиозных размахов, покрывал значительную площадь земли. Различима была и чёрная машина Азата. Легко преодолевая ямы и кочки, джип торопился укрыться в лесу.

Кащей приготовил чай, добавив в него из плоской бутылки немного красноватой жидкости…

– Эсмиральда? – не то спросил, не то констатировал Кащей. – Чья ты дочь?

– Калахи.

– А-а… Того нового «вождя»! – из Кащея посыпался мелкий горошек хохота.

После чая лицо Эсмиральды раскраснелось, душа и тело наполнились необъяснимым блаженством. И Кащей вдруг стал красивым, как принц из сказки. Девушка не заметила, как оказалась в его объятиях.

– Ты не здесь, а в Испании должна жить, – ласкал её слух жаркий шёпот Кащея.

Почему девушка должна жить в Испании, он и сам не смог бы объяснить в эту минуту. Может, потому, что имя у неё подходящее?

…Азат довёз девушек до чёрного столба, что стоит на въезде в деревню. Колокол в этот раз промолчал.

Та ночь была тёмная, хоть глаз выколи. Тётка Матрёна подошла к углу комнаты, посмотрела на скудный иконостас и, несколько раз перекрестившись, потушила свет. Надо ложиться. Она прекрасно знает, что не сможет заснуть, но что поделать-то. В последние годы она мучается от бессонницы. Не успела старушка вытянуться на кровати, как «Беларус» соседа Сашки затарахтел, разрывая благословенную тишину бархатной летней ночи. «Куда его понесло-то в эту пору», – зароптала тётка Матрёна. Она с интересом уставилась в окно. Вскоре к дому Сашки подъехал трактор его приятеля Вадика, что живёт на дальнем конце деревни. Видать, водки им не хватило, в район поедут, там, говорят, магазин работает круглосуточно. Как же устала от Сашки тётка Матрёна, в печёнках он у неё сидит. Если собрать все деньги, которые он занял у Матрёны, то на них можно новый трактор купить, наверное. Интересно, а почему они на двух тракторах собрались ехать? А-а-а, они же у нас шикуны, шиковать любят, когда денюшка в карманах звенит, а без денюшки-то – прости, Господи. Видать, шабашка у них была, подчумарили у кого-то. А в другое-то время их хоть ногами кверху подвешивай, ничего из карманов не вывалится. Два «Беларуса», бойко тарахтя, направились к повороту на Кукуй. Матрёна удивилась, райцентр ведь совсем в другой стороне, чего им делать в Кукуе?

Когда тракторы вернулись, Матрёна ещё не спала. Прошло где-то часа три-четыре. Сашка на удивление уверенно остановил свой трактор и по-молодецки бодро соскочил на землю. В другие-то разы он вываливался из него бесчувственным кулём. Странно, и Вадик не стал задерживаться, как обычно, у приятеля, а отправился напрямую к себе домой.

Сильно удивилась Матрёна увиденному. Покачала головой, поохала да вскоре и забыла. На следующий день ближе к обеду она отправилась за хлебом в магазин и на полпути повстречалась с Пелагеей. Та поджидала её, опершись на палку, и всем своим видом выказывала нетерпение.

– Ты слышала, – выпалила Пелагея, забыв о приветствии, – ночью поля Низами потравили. Вся пшеница чёрная от химикатов.

– Вот беда… – Матрёна хлопнула себя по тощей ляжке.

– Беда… – кисло сморщилась Пелагея. – Допрыгались. А то ходили, носы задрав. Бог есть, Бог покарал.

Вот тут и вспомнилось тётке Матрёне ночное путешествие односельчан.

– Замолчи, старая карга, – осадила она Пелагею и, развернувшись, поскакала домой. Не раздеваясь, рухнула на кровать. Сердце её кололи тысячи иголок. Поднявший руку на поле спелой пшеницы – это не человек, это нелюдь, исчадие ада. Если узнают, кто это сотворил, двух недоумков на куски разорвут ведь. И правильно сделают.

Да только не в пропитых мозгах Сашки и Вадика родилась эта идея. Их кто-то нанял. А кто мог их нанять? Всем известно, кто посягает на поля Низами. Спаси и сохрани рабу свою, Господи. «Никого не видела, ничего не слышала», – истово шептала смертельно перепуганная старушка, сжавшись в калачик.

Что за времена настали, а? Такого преступного безобразия даже при Сталине не творили. Как можно было уничтожить целое поле спелой пшеницы?! Конец света приближается, похоже, конец света…

Дон-дон… Дон-дон… Дон-н-н…

Глядя на простирающееся до горизонта чёрное поле, мужчины застыли в оцепенении. Женщины молча всхлипывали.

И это ведь в тот момент, когда колосья налились спелым золотом… Они ведь и семена закупили в Чувашии после того, как «бычки» Кащея выскребли подчистую их запасы. И что им теперь делать? Как дальше жить? Ох и коварный, оказывается, вражина, как красиво говорил, как гладил по шёрстке да мягко стелил, и как неожиданно врезал под колено, проклятый.

Калахи в отчаянии помял колосок. Нет уж, пропало так пропало. Он выглядел сильно изнурённым, взгляд его поблёк, глаза провалились. Ему казалось, что все смотрят на него с упрёком, все его обвиняют: «Мы выбрали тебя руководителем, в воздух подкидывали, а ты? Ни на что не способным оказался, не оправдал наших надежд». Понятно, что никто ему такого не сказал. Даже Кипяток-Наиль не стал цепляться. Никто не ожидал, что враг окажется способным на такую подлость.

Ни слова не проронил Калахи. Развернулся и широким шагом поспешил домой. За ним, прихрамывая и семеня, увязался Дудут. И всю дорогу недовольно бормотал под нос.

– Ысбулычи, а? Как их Аллах до сих пор не покарал? Почему у них руки-ноги не отсохли? Мерзавцы.

– Не гунди!

Когда дошли до места, Калахи задержал Дудута.

– Ты мне нужен. Пойдём-ка.

Зайдя во двор, он напрямую пошёл в сарай. Корова, прекратив жевать, обернулась к хозяину. Входя в хлев, Калахи первым делом гладил свою любимицу по шее, поэтому корова привычно задрала голову.

– Туганай, – произнёс Калахи, и голос его осёкся. – Вот и пришло время расставаться.

Дудут не понимал, что происходит, но спросить всё же решился:

– Что ты собираешься делать?

Калахи взял висевшую в углу вожжу и завязал вокруг рогов бурёнки. И лишь после этого повернулся к Дудуту:

– Принеси-ка из клетушки аркан. Нож тоже где-то там.

Дудут уже обо всём догадался, быстро сбегал и принёс аркан. Протянул нож. Ни словом не нарушил тягостную тишину. Он знал, что спорить и переубеждать Калахи бесполезно. Калахи спрятал ножик под мышкой.

Корову вывели под навес. Она, похоже, тоже обо всём догадалась, из глаз, промывая в ворсинках дорожку, покатились слёзы, рогами она тихонько боднула Калахи в бок. Дудут проворно опутал ноги коровы в несколько кругов арканом. Одного резкого рывка за конец аркана должно хватить для того, чтобы корова завалилась на землю. Она и не противилась.

– Давай! – крикнул Калахи.

Дудут дёрнул за аркан, корова всем грузным телом шумно шлёпнулась на землю. Калахи, левой рукой придавив её голову к земле, занёс нож.

– Туганай! Прости и прощай, – выдавил он, сглатывая застрявший ком плача. – Бисмилла…

Нож с одного замаха глубоко разрезал коровью шею, Калахи поднял полные страдания глаза и посмотрел на кроваво-красный горизонт, «Тугана-ай», – сорвалось с его губ сдавленное рыдание.

– Завтра поеду в райцентр, может, и до Казани доберусь, – сказал он Дудуту, когда с разделкой туши было покончено. – Немного мяса возьму с собой в дорогу. Едоки найдутся. Остальное раздашь желающим в деревне.

Рано утром Калахи отправился в райцентр. Зашёл в прокуратуру. Заявление у него принять-то приняли, но следователь с пышными чёрными усами и хитрым огоньком в узких глазах будто бы невзначай обронил:

– Зря вы сюда пришли, абзый. Я осведомлён о вашей проблеме. К нам поступило заявление от заведующего агрофермой Ахсанова. Он вас обвиняет.

– Что? – Калахи шатнуло и потянуло назад от неожиданности.

– Он пишет, что вы неправильно выбрали концентрацию яда от сорняков. Кто у вас агроном?

Калахи рассмеялся с безудержностью сумасшедшего.

– Чепуха. Мы не в состоянии закупать такие дорогие химикаты. В кассе ни копейки денег.

– Проверим.

– Значит, ни искать виноватых, ни наказывать их вы не собираетесь.

– Не беспокойтесь, виновных мы отыщем в ближайшее время, – улыбнулся следователь.

– А не хотите прямо сейчас проехать на поле? Тогда вы точно найдёте тех, кто распрыскал яд. Следы от тракторных колёс там повсюду.

– Ты, агай, не учи нас, как преступление расследовать! Своё дело знай, возвращайся в деревню и продолжай коровье вымя чесать.

Поняв, что спорить бесполезно, не ровён час ещё самого закроют, Калахи решил убраться подобру-поздорову. Что ж теперь делать-то? С кем посоветоваться? Осталась ли на белом свете добрая душа, которая помогла бы несчастному селянину? А если в Казань поехать? Может, там ему повезёт больше, его выслушают и помогут, во всяком случае, стращать и угрожать не станут, не должны. Он завёл машину и отправился в столицу. Благо ехать недалеко, к вечеру обернусь, решил Калахи.

И он обернулся… почти.

Да уж, в Казань ему можно было и не соваться, как оказалось. В какие только кабинеты он ни стучался, всюду натыкался на одно и то же.

– Контра! – колотил кулаком по столу один начальник. – Ты слушал речь Президента? Только крупные инвесторы способны спасти сельское хозяйство республики. Валенок ты! Вредитель! Почему вы противитесь, а? Вы же молиться на него должны! За то, что он ваше хозяйство в Холдинг забирает.

– Они хлебное поле химикатами пожгли.

– Они же пожгли, не вы, чего тебе-то волноваться. – Он, состроив брезгливую мину, взял заявление Калахи и порвал на мелкие куски. – По-доброму тебе говорю, не ходи… Лапти свои пожалей.

– Мне же перед народом ответ держать.

– Народ! Баранов сброд твой народ, понял?! Объясни им ситуацию, язык тебе для чего? А не можешь объяснить, сиди дома. Целее будешь.

Да разве так просто остановишь разгневанного, объятого жаждой мести человека? Он ещё походил по кабинетам, стучался в двери различных редакций.

…Когда он выехал в обратный путь, уже смеркалось. Возле райцентра одна чёрная машина стала прижимать автомобиль Калахи к обочине. Остановились.

– Ты чего это, козёл, дорогу не уступаешь? – Парень кавказской внешности, один из выскочивших из чёрного авто, ударил Калахи в живот.

– Земли тебе не хватает? – Тот, что со шрамом на щеке, схватил Калахи за подбородок. – Так давай завалим тебя землёй!

Что было дальше, Калахи не помнит, очнулся он в районной больнице. Единственное, что его беспокоило, когда он пришёл в сознание: где машина?

Долго никто не мог понять, что он хочет. Вдобавок ему выбили все зубы. Нашли его аккурат напротив больницы, но никакой машины рядом не было. «Да и чёрт с ней, с машиной, – успокаивал себя Калахи. – Главное, жив остался».

Когда автобусы добрались до места, широкая поляна возле излучины реки уже была полна народа. По двум концам поляны воздвигнуты белые шатры, по форме напоминающие юрты. А по центру, очень близко к воде раскинулся шатёр такой красоты и величия, что трудно было отвести взгляд: в лучах медленно скатывающегося к горизонту солнца он отливал червонным золотом, на заостряющейся кверху крыше трепетал на ветру синий флаг, с полотнища которого озирала округу вышитая золотом волчья голова. Неподалёку – сцена, на которой, сменяя друг друга, поют казанские знаменитости. Каждый старается завоевать внимание зрителей, но их пока не так много. Народ всё прибывает и прибывает. У края поляны останавливаются, чтобы высадить пассажиров, легковые автомобили и автобусы. На самом видном месте – украшение Сабантуя, борцовский ковёр. Но соревнования начнутся не раньше полуночи.

Бугра проголодался. Он неспешно направился к правому шатру. За обеими юртами дымились костры, из подвешенных над огнём больших казанов дразнил обоняние зреющий плов. Ни с чем не сравнимый аромат шашлыка и запах специй-пряностей настойчиво манили оголодавших гостей к белым шатрам. Бугра сглотнул набежавшую слюну. Но почему-то никого жующего в шатре он не обнаружил. Этот, как его… Рот! Надо его найти. Он же пригласил в гости. И Бугра как гость Хозяина – кто он, кстати? что за человек? – не должен есть где попало. Уверенной походкой Бугра направился к Золотому шатру. Но близко к нему подойти не смог. Шатёр на солидном удалении вкруговую оцеплен синей лентой, на всём протяжении которой дежурят высокие, крепкие парни.

Бугра попытался было объяснить одному из них, кто он такой, но тот и глазом не повёл.

– Вас пропускать приказа не было, – коротко ответил секьюрити.

– Меня сам хозяин позвал! Я должен пройти к нему!

– Здесь каждого снимает видеокамера. Если должны, меня обязательно известили бы.

– Может, просмотрели меня. Ты скажи им. Я – Бугра.

– Чего?

– Поэт.

Охранник связался по рации с кем-то из коллег, дежуривших внутри.

– Да поэт какой-то. Бугор, что ли. А-а, Бугра, оказывается. Нет?

Бугра всё понял. В эту секунду из шатра вышел спортивного вида лысый мужчина, а следом за ним – Салават. Они, то и дело срываясь на смех, бурно что-то обсуждали. В облике лысого обнаруживались явные приметы большого начальника, он и смеялся-то как-то вальяжно, с ленцой, зато Салават отрывался на всю катушку, ржал с наслаждением, во весь неслабый голос. Бугра, желая привлечь внимание Салавата, помахал рукой. Они давние приятели. В молодости ух-х… что вытворяли! На мгновение они вроде бы пересеклись взглядами, но Салават повернулся к Бугре спиной. Бугра отругал себя в душе. Идиот! Как был дураком, так им и остался. Зачем нужно было, бросив всё, мчаться сюда по приглашению какого-то Рта? Будь проклята коммунальная служба, перекрывшая воду!

В это мгновение за спиной раздался знакомый голос. Рот!

– Айда, Бугра, отведу тебя в столовую.

Много ли надо человеку для счастья?! В этот раз Рот показался Бугре милым и подтянутым. Бугра пошагал за ним к левому шатру.

– А Золотой шатёр для кого? – поинтересовался он по пути.

– Там элита.

– Да, далеко уйдём мы с такой элитой, – сокрушённо произнёс Бугра. – Элита! Слово-то какое нашли.

– Не завидуй им, – успокоил Рот. – Радуйся тому, что ты с народом.

– А где наши народные поэты?

– Они в Золотом шатре.

Рот завёл Бугру в расставленную за белым шатром просторную брезентовую палатку о четырёх углах. Там наяривали народную песню «Күбәләгем». На вновь вошедших внимания никто не обратил. Бугра посмотрел на зажигалку-гармониста. Ба-а, это же Курамша! Давно, видимо, играет, парик уже лежит на столе. Не прерывая мелодии, гармонист вытирает тёмно-русым париком пот со лба.

 
Күбәләгем – түгәрәгем,
Асыл кошым – сандугачым…
 

И Гельбиря с Назлыгель тоже тут. Гельбиря, увидев Бугру, приветственно помахала рукой и пригласила присоединиться к ним. Бугра прошёл вглубь и сел на стул, тут же к его уху склонился Рот:

– Что будешь пить?

– Пока ничего.

Рот посмотрел на него с безграничным удивлением.

– Хорошо, уговаривать не буду, – сказал он с обидой в голосе. – Сейчас принесут первое.

Настроение у девушек приподнятое. Гельбиря приникла сзади к его плечам.

– Мы тебя потеряли. Ты к Золотому шатру не забрёл, случаем?

Бугра почувствовал, как густая волна краски прихлынула к лицу. Следили за ним, что ли? Назлыгель не удержалась и прыснула в кулачок.

– Сказали же, что меня Хозяин позвал на Сабантуй. Я решил, что он там сидит.

– Тебя поджидает! – Гельбиря звонко рассмеялась. – Говорили мне, что все поэты чокнутые, теперь сама убедилась.

Отведав супа – а приготовлен он был изумительно, язык проглотишь! – Бугра, сделав максимально равнодушное лицо, спросил:

– Все говорят «Хозяин» да «Хозяин». Кто хоть он? Может мне кто-нибудь сказать?

– Говорят, он родом из этой деревни, сирота. Рос в большой нужде. С малолетства пас местный скот. Потом зачем-то подался в Сибирь. Работал на нефтепромысле. Во время одной аварии спас начальника от гибели. А в перестройку этот начальник сильно разбогател.

– Олигархом стал, – подключилась к разговору Назлыгель. Нравилось ей это слово, она с таким желанием и наслаждением произнесла его, что даже язычком прищёлкнула в конце.

– Да, нефтяной король. Даже разбогатев, не забыл он сироту, спасшего ему жизнь, женил на своей дочери.

– Ага, и дал половину богатства в придачу, – добавил Бугра. – Сказка.

– Почему половину? Вскоре тестя убили, и всё богатство досталось зятю.

– Да, да, именно так рассказывал друг его детства! – вставила свои пять копеек в копилку сказок Назлыгель.

– Назлыгель! – чувственно произнёс Бугра. – Ты ещё не пела? Я ведь просто с ума схожу, когда слышу твой голос. Давно хотел о тебе написать.

– Правда? – обрадовалась Назлыгель. – Мой выход около одиннадцати.

– Не верь ему, Назлы, – подключилась к разговору Гельбиря. – Он мне то же самое обещал. Не напишет он, ничего не напишет.

– Враки это всё! – Курамша отставил гармонь и залил в жаждущую глотку стопку водки. – В Сибири он, видите ли, работал. Дурак он вам, что ли, по Сибири шастать? Я давно его знаю. Он в Базарных Матаках, кажется, работал председателем райпо. Только имени его сейчас не могу вспомнить. Но точно помню, что водку он не пил.

Они вышли из палатки и обомлели… Вся округа празднично сверкает разноцветными огнями. Поляна озарена даже ярче, чем днём, а темнота, панически отступив, трусливо спряталась в ближайших зарослях. Лес стоит тёмной стеной и – странное ощущение! – притягивает к себе какой-то сказочной тайной, от режущей глаз иллюминации так и хочется скрыться в этой тёмной прохладе. Хотя, может быть, это только у Бугры возникло такое желание. На майдане несметная толпа сытого народа, теперь все они жаждут зрелищ! А зрелища здесь – на любой вкус. Хочешь – ласкай слух выступлениями певцов, хочешь – восхищайся зажигательными танцами, если желаешь, можешь и подтанцовывать, а различным соревнованиям счёту нет. Вон на мотоциклах прыгают с трамплина. Кто выше всех взлетит? И не просто выше, а кто более сложные трюки покажет во время прыжка: тут тебе и полёт с отпущенным рулём, одной рукой придерживаясь за ручку сиденья, и всякие головокружительные пируэты из репертуара конной эквилибристики.

На центральной площадке идёт подготовка к турниру по борьбе. Сами соревнования начнутся только за полночь.

Бугра едва успел увернуться, мимо него пробежало с десяток человек. Кто они? На головах шлемы, в казакинах и просторных, развевающихся на бегу шароварах, саблями размахивают, у некоторых есть и копья. Им навстречу выбежала ещё одна группа. Кто с кем сражается? Бугра заинтересованно остановился. Ага, они воссоздают какую-то историческую битву. Чуть было не опрокинувшая Бугру группа штурмует каменную крепость. То и дело раздаётся громогласное «Ура!», кто-то выкрикнул: «Ногайцы, вперёд!» С противоположной стороны доносится клич: «За Каза-а-ань!»

Ага, теперь понятно, ногайцы пытаются штурмом взять Казань. Когда было такое сражение, Бугра так и не вспомнил. В те времена ногайцы, садившиеся в седло раньше, чем начинали ходить, никогда не воевали пешими. Но это было давно. И вроде они были союзниками казанского хана. Хотя всё в истории относительно. Времена нынче другие. Где сейчас ногайцы? Кто может дать опровержение? То-то… Мы народ толерантный, не русских же изображать, штурмующими Казань… «Сражение» было недолгим, казанские быстренько раскидали кочевников. Оставшегося на поле боя «ногайца» увезла «Скорая помощь». Несчастному нечаянно заехали в голову булавой.

Но Бугре из истории известно: эти «ногайцы» рано или поздно Казань возьмут…

Неожиданно кто-то взял его под ручку. Оказалось, Назлыгель.

– Вам и вправду нравится, как я пою? – спросила она и в ожидании ответа посмотрела на него с детским укором.

Бугре в этот раз почему-то не хотелось обманывать. Он впервые видит эту девушку, и песен её, скорее всего, не слышал. На сцене сейчас сотни девушек пытаются добиться признания. Их голоса при всём старании отличить невозможно. Разве что красотой они покорят. Красота – это отдельное искусство. Правда, недолговременное. А что в этом мире вечно? Попытка оставить вечный след в искусстве – сама по себе ненормальна.

– Не говори мне «вы»… Я ведь один такой, единственный и неповторимый! – перевёл Бугра разговор в другое русло.

– Как-то неловко… С первого дня… – ответила девушка. Искренне рассмеялась. – Ну хорошо, на «ты» так на «ты». Я тоже люблю, чтобы всё было просто.

– Ты из какой деревни?

– Что, похожа на деревенскую? Нет, я казанская. И мои родители коренные казанцы.

– Это хорошо. Но казанские девушки, как правило, стремятся уехать в Москву.

– Хи, кто нас там ждёт-то? Знаешь, наверное, в чьих руках московская эстрада.

Бугре бы спросить, какие она песни поёт, но он предпочёл держать язык за зубами, раз уж сказал, что ему нравится, то должен и репертуар знать!

Он ограничился лишь общей фразой:

– Ай-яй, и здесь тоже конкуренция. А вот скачек нет, однако.

– Что за скачки?

– Конные бега.

– Так темно же. Лошади покалечиться могут. Здесь автомобили гоняются, – ответила Назлыгель. – Автодром на том берегу реки.

– Пошли?

– Не знаю, успеем ли. Через полтора часа наш концерт начнётся.

Молодым малоизвестным исполнителям выделили площадку на краю майдана. Хоть и на удалении, но сцена просторная, достойная того, чтобы на ней спела коренная казанская штучка. А пока там выступали специалисты по гипнозу.

– Мы с тобой даже согрешить успеем, и не раз, – Бугра притянул девушку за талию. – Пойдём, что ли, посмотрим? Я ни разу не видел вживую автокросс.

Два берега соединял арочный мост с чугунными перилами на витиеватых литых балясинах. На воде аттракционы: туда-сюда снуют маленькие моторные лодки, прыгают, делают кульбиты, поднимая высокие волны, мчатся дальше. Народу на воде много: непонятно, как только умудряются не сталкиваться и не тонуть. А там ведь в основном молодые ребята. Через некоторое время все лодки куда-то исчезли, на поверхности воды появилась… подводная лодка! Вот неспешно открылся люк, оттуда показался упитанный мужчина.

Назлыгель ахнула и, преодолевая застрявший в горле ком восторга, выдохнула: «Сахаби!» Её пальцы, приобретшие чугунный оттенок от длительного напряжённого сжимания перил, казалось, побелели. Большеглазый мужчина с оттенком благородства в облике поправил бабочку на шее. Кто это? Что он делает под водой? Ответы нашлись сразу же, как только он запел своим густым бархатным баритоном:

 
Ох, как же далеки мы друг от друга,
За тридевять земель приехал я к тебе.