Текст книги "Шуттовская рота"

Некоторое время он обменивался взглядами с лейтенантами, а затем они оба кивнули в знак согласия.

– А что касается того, как говорить с Бренди, если не возражаете против непрошеного совета, я просто посоветовал бы вам прежде всего не вести с ней беседу в форме явной конфронтации. О, я понимаю, вы будете нервничать, но попробуйте сделать это как бы между прочим, в форме случайного, даже небрежного разговора. Думаю, в этом случае ей не покажется, что ее привычки были предметом нашего обсуждения. Чем меньше мы будем приказывать и угрожать, тем легче нам будет управлять этой ротой.

– Я попытаюсь, капитан.

– Хорошо. – Командир коротко кивнул. – На эту тему мы поговорили более чем достаточно. Итак, прежде чем я прервал вас, вы начали говорить что-то о легионерах, с которыми у вас наиболее затруднительное положение?

– Верно, – сказала Рембрандт, снова роясь в своих заметках. – Один из тех, кого я имела в виду, это Роза.

– Роза? – фыркнул Армстронг. – Вы имеете в виду Вялую Фиалку?

– Да, так ее называют другие легионеры, – согласилась Рембрандт.

Шутт нахмурился.

– Что-то я не помню такую.

– Ничего удивительного, – заметила Рембрандт. – Но если поднатужитесь, может быть, и припомните. Роза, или Вялая Фиалка, – самая застенчивая натура из всех, кого мне доводилось встречать. С ней совершенно невозможно поддерживать беседу. Все, что она при этом делает, это бормочет что-то себе под нос и смотрит в сторону.

– Я уже давно отказался от попыток разговаривать с ней, – вступил в разговор Армстронг, – и, по моим наблюдениям, к тому же пришел почти каждый в нашей роте. Она, конечно, приятная женщина, к ней сразу начинают проявлять интерес молодые люди с естественным желанием узнать ее поближе, но тут же они начинают ощущать себя этакими Джеками Потрошителями.

– То же самое и с женщинами, – сказала Рембрандт. Каждой, кто заговаривает с ней, кажется, что она заставляет Розу нервничать. Черт возьми, иногда гораздо проще иметь дело с теми, кто вообще не люди. По крайней мере они всегда готовы к общению.

– Интересно, – задумчиво пробормотал командир. – Я попытаюсь сам поговорить с ней.

Армстронг изобразил на лице сочувствие.

– Удачи вам, капитан. Если сможете выдавить из нее с полдюжины слов, это будет гораздо больше, чем она сказала за все время своего пребывания здесь.

– К слову, о нечеловеческих существах, – сказал Шутт. – Я хотел бы услышать ваше общее мнение по поводу того, можно ли разъединить двух синтианцев, когда мы будем делить роту на пары. Я понимаю, как тяжело людям взаимодействовать с подобными созданиями. Если же мы объединим их между собой, то это будет для них лишним доказательством того, как людям трудно с ними общаться. Единственная проблема здесь – то, что я не знаю, как они сами будут реагировать, если их разъединят. Что вы думаете на этот счет?

– Думаю, что об этом вам беспокоиться не следует, капитан. – Сказав эти слова, Армстронг усмехнулся, подмигивая Рембрандт. – Как ты думаешь, Ремми?

– Да, – ответила его напарница, насмешливо растягивая слова, – не вижу здесь никакой проблемы.

Командир переводил взгляд с одного на другого.

– Мне кажется, что я упустил во всем этом какую-то скрытую шутку.

– Правда заключается в том, капитан, – пояснила Рембрандт, – что эти двое друг с другом не очень-то ладят.

– Не ладят?

– Дело в том, сэр, – сказал Армстронг, – что тот мир, где они жили, полон самых настоящих классовых предрассудков. Они оба покинули его, чтобы избавиться от ненавистного окружения.

– Их имена говорят сами за себя, – продолжила Рембрандт. – Один из них, Спартак, выходец из низших классов, в то время как Луи, похоже, это от Луи XIV, происходит из аристократии. Оба они вступили в Легион в расчете на то, чтобы никогда не иметь дела с представителями «ненавистного» другого класса, и можете себе представить, как они были обрадованы, когда получили назначение в эту роту.

– Понятно. А как их взаимная неприязнь отражается на службе?

– На самом деле они достаточно цивилизованны в этом отношении, – пояснила Рембрандт. – Во всяком случае, не похоже, чтобы они проявляли по отношению друг к другу неистовую ярость – они просто избегают друг друга, когда это возможно, а если этого сделать не удается, то просто обмениваются пристальными взглядами или негромко ворчат. По крайней мере мне кажется, что они поступают именно таким образом. По их глазам-стебелькам и трансляторам, которыми они пользуются для разговора с окружающими, судить очень трудно.

– Но суть их отношений такова, капитан, что, мне кажется, они не будут возражать, если им дадут других напарников, – закончил Армстронг и усмехнулся.

– Достаточно откровенно. – Шутт поставил галочку в своем списке, – Хорошо. Кто следующий?

Атмосфера встречи стала значительно более непринужденной, когда командир наконец объявил о ее окончании. Все три офицера валились от усталости и обнаруживали склонность к неудержимому хихиканью при самой глупейшей шутке.

Шутт остался доволен результатами. Затянувшаяся беседа значительно сблизила офицеров, в то время как могла бы с такой же легкостью заставить их вцепиться друг другу в глотки.

– Мне остается только извиниться за то, что я потерял счет времени, – сказал он им. – И вот еще что. Можете поспать завтра подольше, а в девять часов мы вновь продолжим.

Оба лейтенанта драматически охнули.

– Хо! Отлично поработали… вы оба.

– И это он называет «отлично поработали»! – сказал Армстронг, состроив гримасу в сторону своего напарника. – Не думаю, что мы сможем сейчас даже похлопать друг друга по спине, поскольку валимся от усталости. Разумеется, завтра мы начнем с того, на чем остановились.

– Это он говорит потому, что остались еще вещи, которые знаем мы и не знает он, – осоловело заключила Рембрандт. – Как только он выжмет нас досуха, мы будем выброшены и забыты. Шутт присоединился к их смеху.

– Продолжайте в том же духе, только поспите хотя бы немного. Оба. Вам нужно набраться сил, прежде чем я снова займусь вами.

– Но все же, капитан, к чему такая спешка? – спросила Рембрандт, прислоняясь к стене. – Для чего эти наши неформальные встречи?

– Минуту назад вы попали как раз в точку, – сказал ей командир. – Вы двое знаете о наших солдатах то, чего не знаю я. И я хочу получить от вас побольше информации как можно скорее, чтобы, когда мы послезавтра… нет, теперь уже завтра начнем проверочные учения на полосе препятствий, я уже знал, что из себя представляет каждый из моих солдат.

Он оторвал взгляд от часов и заметил, что оба лейтенанта не сводят с него глаз. В их взглядах не осталось и следа юмора.

– Что с вами?

Армстронг откашлялся.

– Извините меня, капитан. Вы сказали, что послезавтра мы приступаем к учениям?

– Да, а разве я не говорил вам об этом? Шутт попытался сосредоточиться, чтобы вспомнить, что он говорил, а чего не говорил за последние несколько часов.

– Нет, не говорили.

– Ну, прошу прощения. Я подумал было, что говорил. Я дал указания отряду строителей закончить все работы по устройству тренировочной площадки как раз к сегодняшнему дню.

– Вы хотите сказать, что наша рота будет заниматься учениями? – Казалось, что Рембрандт что-то плохо расслышала.

– Конечно. Мы заставили их выглядеть похожими на солдат. Теперь настала пора начать работу над тем, чтобы они ощущали себя и действовали, как солдаты. Разве вы с этим не согласны?

Этой ночью впервые за все время беседы автоматически не прозвучал общий хор согласия. Вместо этого оба лейтенанта молча стояли и смотрели на Шутта так, будто у него выросла вторая голова.

Глава 7

Дневник, запись № 087

Те из вас, кто, как я, закоренелые штатские, и, следовательно, незнакомы со всеми странностями военного жаргона, должны хотя бы иметь представление, что это по сути удивительный, фантастический язык, созданный специально для того, чтобы скрывать активность и направленность действий за внешней невыразительностью. (Мне, например, больше всего нравится определение военных потерь как наличие недееспособных боевых соединений.) Похоже обстояло дело и с так называемыми проверочными учениями.

Представьте себе дорожку, на которой с регулярными интервалами расставлены препятствия, кои солдатам следует преодолеть за минимальный отрезок времени. Короче говоря, это то, что обычные люди называют бег с препятствиями. Однако совершенно не случайно военный персонал никогда не относился к категории «обычных людей». Где-то там, в их затерявшемся прошлом (вы могли бы и сами заметить, что о прошлом в армии никто не пишет – во всяком случае, до тех пор, пока не отправляется в отставку или незадолго до нее) было решено изменить представление о таком древнем занятии, как бег с препятствиями. Но вместо того чтобы изменить само содержание предмета, изменили его название. Под это была подведена своеобразная теория, гласившая, что новое название более приятно слышать тем, кто непосредственно принимал в этом участие, и оно в большей мере отражает его функции, заключающиеся в том, «чтобы упрочить уверенность солдата, демонстрируя ему (или ей), что он (или она) может действовать вполне эффективно при самых неблагоприятных условиях». Все это, естественно, подразумевало, что такой солдат способен без труда преодолеть установленные препятствия.

Лично я вынужден был бы положиться только на мудрость своего шефа, чтобы использовать проверочные учения как средство сформировать или переформировать отношение к самому себе у каждой отдельной личности, находившейся под моей командой… если бы меня спросили об этом. После просмотра личных дел, не говоря о личных встречах и беседах, я имел серьезные сомнения по поводу способностей их самих, без посторонней помощи, завязать шнурки на ботинках, и еще большие – по поводу того, как они могут показать себя в этом беге с препятствиями… прошу прощения, проверочных учениях. То, что я слышал из их комментариев после первых попыток справиться с этим испытанием, подтверждало, что моя оценка была почти справедливой.

Напряженная тишина зависла над небольшой группой наблюдателей, ожидавших начала проверочных учений… или хотя бы попытки начать их. Из всей четверки, казалось, только командир обозревал арену предстоящего действия с полным спокойствием. Бренди, эта амазонка в роли старшего сержанта, приняла чуть расслабленную строевую стойку и откровенно, чуть нагловато улыбалась, выражая собственное презрительное отношение к этому мероприятию, в то время как два лейтенанта то отводили глаза, то обменивались недоуменными взглядами, породненные, хотя бы на время, общим дискомфортом.

Действительно, капитан должен был хотя бы иметь представление о том, что произойдет, когда отдавал приказ об этом испытании… а разве нет? Он знал, что его солдаты привыкли к гораздо менее сложным препятствиям даже по отношению к заниженным стандартам Легиона. Но пока что он вел себя так, словно его ожидания были не иначе как самые высокие. Он даже отдал несколько новых распоряжений, изменяющих условия проведения учений. Кроме того что должно регистрироваться время для каждого участника, когда они небольшими группами начнут преодолевать препятствия, будет оцениваться еще и общее время всей роты. Это означало, что секундомер, запущенный в момент старта первого легионера, будет остановлен лишь после пересечения финишной черты последним. Особенное негодование, отмеченное возмущенными криками и ропотом, вызвал приказ бежать в полной боевой выкладке. Совершенно ошеломленные самой идеей проверочных учений, солдаты были сокрушены «радужной» перспективой тащить на себе все проходившее по графе «оружие и снаряжение», и поэтому неспособны собрать хоть какие-то остатки энтузиазма и энергии. Несмотря на то что передача мыслей считается чистейшей фантазией, легионерами в считанные минуты овладела одна и та же мысль – линчевать нового командира. Что касается результата учений, то он был известен заранее: полный провал. Так и случилось. Хотя кое-кто смог справиться с некоторыми из препятствий, но даже эти счастливчики не проявили во время своих подвигов ни профессионализма, ни элементарной ловкости. Подавляющее же большинство еле двигалось, несмотря на то что было при этом на грани позора. За все время этих «учений» не было такого момента, чтобы на каком-нибудь «сложном» участке полигона не образовалось бы свалки или просто толпы легионеров, топтавшихся перед препятствием, хмуро переругивавшихся друг с другом и бросавших взгляды на холм, где располагались наблюдатели.

Хотя Армстронг и Рембрандт отрицательно относились к подобному мероприятию и уже высказали это своему командиру, но и они были охвачены какой-то смутной тревогой. Шутт объяснил им, что управление ротой лежит на их полной ответственности. Теперь он сам принял на себя часть этой ответственности, но, разумеется, не мог быть повинен в том, что происходило здесь до его появления. Короче говоря, несмотря на кажущееся единство, которое декларировалось на всех встречах, где обсуждались отдельные легионеры, оба лейтенанта полагали именно себя виновными в теперешнем состоянии роты. И несмотря на то что они не сильно переживали по поводу ответственности, они все-таки были обеспокоены осознанием этой вины, когда наблюдали полное фиаско задуманных учений.

А много ли раз вообще водили роту через подобные препятствия? Возможно, если бы они в своих попытках улучшить боеспособность легионеров настаивали на ежедневной физической подготовке, сегодняшнее представление было бы не столь удручающим. Разумеется, они понимали, что если бы раньше попытались реализовать такую программу, то наверняка получили бы при первой же возможности случайный выстрел в спину (такую возможность все еще не стоило сбрасывать со счетов, и это заставило их испытать серьезное беспокойство, когда Шутт предложил раздать для сегодняшней проверки оружие и боекомплекты). Но факт оставался фактом – они даже и не пытались что-то сделать.

Ну, ладно, что было, то прошло, и теперь лейтенантам уже не оставалось ничего иного, кроме как с мрачным видом наблюдать провал этих учений. Пытаясь хоть как-то смягчить охватывающее их смятение, они старались следить за активностью лишь отдельных солдат.

Супермалявка, скорее маленькая девчонка-сорванец, чем легионер, приближалась к трехметровой дощатой стене. Это было суровое препятствие, одно из тех, что пугало даже самых крепких легионеров. Вероятно, поэтому в обход него вела заметная, хорошо протоптанная дорожка, специально для тех, кто, полностью смирившись со своим поражением, мог обойти это препятствие, лишившее его остатка сил после нескольких неудачных попыток с ним справиться. Нечего и говорить, что основная масса легионеров после первых попыток преодолеть доски выбрала именно этот маршрут, а многие вообще не делали никаких попыток. Но Супермалявка повела себя иначе.

Основательно разогнавшись, она буквально швырнула себя на деревянную преграду, но лишь врезалась в нее где-то на половине высоты с ударом, звук которого был отчетливо слышен наблюдателям на холме. Это была отчаянная, но бесполезная попытка. Похоже, не оставалось ничего другого, кроме как последовать примеру других и пойти в обход. Но, как оказалось, Супермалявка думала иначе.

Отряхнувшись от пыли, она остановилась лишь для того, чтобы поправить снаряжение, затем разбежалась и снова бросилась на препятствие с еще большей яростью, чем при первой попытке… но с тем же результатом. Вновь звук удара долетел до холма, где стояли наблюдатели. И вновь…

Перед барьером начали собираться другие легионеры, но Супермалявка продолжала настойчивые атаки на стену. Лейтенанты, лица которых выражали недоумение, непроизвольно вздрагивали при каждом ударе, и даже бесчувственная Бренди покачивала головой, поражаясь стойкости маленького легионера. Однако реакция Шутта была совершенно иной и, как всегда, неожиданной.

Мягким широким шагом командир спустился с холма и, прежде чем остальные заметили его движение, направился прямо к препятствию. Выбрав темп ходьбы таким, чтобы оказаться у стены в тот самый момент, когда Супермалявка разогналась, он, словно безликий механизм, подтолкнул ее рукой вверх, перебрасывая через стену в момент очередного прыжка. Хотя, вне всякого сомнения, и удивленная такой помощью, она, даже не оглянувшись, бросилась дальше, к следующему препятствию, на радостях не обратив внимания, чья именно рука подтолкнула ее к успеху.

– Если уж это неудачник, – рявкнул сам себе Шутт, – то я не умею делать ставки!

Старший сержант настороженно перекинулась взглядом со стоявшими рядом легионерами, ожидая неприятного разговора. На их счастье, когда командир продолжил, он говорил уже более спокойным тоном.

– Ну, хорошо, старший сержант, – сказал он. – Мне кажется, мы видели уже достаточно. Зовите всех сюда. Пора прочитать небольшую лекцию.

Бренди, казалось, только этого и ждала. Хотя она все еще весьма скептически относилась к тем переменам, которые задумал Шутт, втайне ей очень нравилось новое наручное переговорное устройство и она была рада любой возможности им воспользоваться. Нажав кончиком пальца кнопку общей связи, старший сержант обратилась к роте через громкоговоритель.

– Отставить упражнения! Повторяю: отставить! Всем собраться на холме! Я имею в виду немедленно! Шагом марш!

Несколько негромких одобрительных возгласов донеслось с полосы препятствий, когда прозвучал приказ. Легионеры, прервав свои мучения, с трудом потащились в сторону холма, опустив взгляды к земле. Выглядели они неважно, каждый из них знал это, и все молча ожидали головомойки, которая должна была вот-вот начаться.

Хотя Бренди и была уверена, что на лице у нее написано мрачное раздражение, внутренне она почти ликовала. Определенно сегодняшняя игра более чем оправдала ее слабую надежду, что Шутт увидит небезосновательность ее цинизма. Сейчас она была совсем не против послушать, как он будет распекать этот сброд, который так стойко защищает.

– Мне не хочется говорить вам, что это было весьма жалкое зрелище, – заявил командир, как только к общей группе подтянулись последние легионеры. – Но я бы с интересом выслушал любого, у кого есть смелость или нахальство объяснить, что именно было не так?

– Мы были как стадо коров на льду!

Это прозвучал из дальних рядов обязательный в таких случаях голос, выражающий общее мнение. Но Шутт, казалось, его не придерживался.

– И кто же это сказал? – спросил он, вглядываясь туда, откуда донесся голос.

Под его взглядом толпа легионеров расступилась, оставляя лишь одного, темноволосого, с лицом, напоминающим крысиное, индивида.

– Надо полагать, я… сэр, – заметил он, испытывая явное неудобство.

– Рвач, не так ли? – спросил командир, вспоминая легионера, который дежурил на связи несколько дней назад.

– Так точно, сэр!

– Уж конечно, и в самом деле Рвач, – раздался чей-то громкий шепот, и из толпы послышались раскаты еле сдерживаемого хохота, в то время как одиноко стоявший легионер пребывал в раздражении и замешательстве.

Но Шутт не обратил на это внимания.

– Ну что ж, Рвач, мне очень нравится, что кто-то может высказать свои мысли… только должен заметить, что ты ошибаешься, чертовски ошибаешься.

Легионеры умолкли, выказывая явное замешательство, кроме старшего сержанта, которая была откровенно раздосадована тем, что услышала дальше.

– Плохо было уже то, что вот, как и сейчас, вы стоите там, внизу, а мы, – он жестом указал на четверку наблюдателей, – находимся здесь, на этом холме! Я уже говорил вам раньше, что работа командиров состоит в том, чтобы вместе с вами найти способ сделать из вас умелых солдат, а не стоять здесь и качать головами, глядя, как вы топчетесь и барахтаетесь, сбитые с толку абсолютно бестолковой подготовкой. Более того, мне, наверное, даже следовало бы извиниться перед вами за то, что я пропустил вас через первый круг этих испытаний. Обещаю, что это в последний раз вы в одиночку столкнулись с подобными упражнениями.

Рота притихла, будто пораженная громом, когда Шутт спустился вниз с холма и присоединился к легионерам. Остальные наблюдатели с неохотой последовали его примеру. Целая гамма чувств отразилась на их лицах – от простого смущения до откровенной брезгливости, – но поделать они не могли ничего, кроме как идти следом за командиром.

– Так, теперь уже лучше, – сказал Шутт, показывая, чтобы первые ряды присели, давая возможность задним видеть и слышать его. – Как я уже говорил вам, мы – один отряд. Все мы. Первая ошибка состоит в том, что вы пытались проделать эти упражнения каждый самостоятельно. Однако здесь есть и такие препятствия – что справедливо, впрочем, и для многого другого, что нам еще предстоит, – которые заведомо непосильны для многих из вас. Но действуя вместе, как единый отряд, помогая друг другу, можно добиться многого, и уверяю вас, что не будет ничего, с чем бы мы не смогли справиться. Ничего! Примите это за истину. Выжгите в ваших умах и сердцах, что мы можем все. Тогда останется только прорабатывать детали в каждом конкретном случае.

Рота обнадеживающе внимала его словам, будто и в самом деле хотела, чтобы он оказался прав.

– А теперь давайте перейдем к конкретным примерам и посмотрим, что получится. Да, действительно, трехметровая стена представляет непростую задачку.

Он махнул в сторону названного препятствия, и легионеры согласно кивнули, некоторые с кривыми усмешками.

– Хотя преодолеть ее совсем не сложно, если у вас есть соответствующие рост и сила. Но если этого нет, вы непременно застрянете. Это касается только каждого в отдельности и ко всем нам не относится. Мы представляем единый отряд и не оставим своих товарищей перед этой стеной только потому, что у них не хватает роста. Забудьте о том, что это ваше препятствие, и начинайте думать, что это препятствие наше, мы все должны преодолеть его. Если, например, кто-то смог оказаться на самом верху и остается там, протягивая руку идущим вслед, то им будет чуть-чуть легче преодолеть эту преграду. Еще лучше, если кто-то из вас с солидной комплекцией использует свои плечи как ступени, позволяя другим с ходу преодолевать препятствие. Опять-таки задача состоит в том, чтобы максимально использовать возможности каждого, не позволяя вашим недостаткам победить вас.

Теперь улыбались уже многие. Неукротимая энергия командира вливалась в них, и легионеры начали ощущать, что им под силу справиться с любой задачей.

– Или другой пример, – продолжил Шутт. – Среди вас есть такие, кто гораздо слабее других. Или возьмите синтианцев – они слишком малоподвижны. Ну, быть слабым – еще не самый большой недостаток, особенно если это заложено в особенностях физического строения организма. И ваши слабые товарищи не должны страдать от этого больше, чем вы страдаете, например, от того, что не можете летать. Это, конечно, представляет определенную проблему, и мы должны помогать им, потому что это наши товарищи по отряду. Если возникнет ситуация на учениях или в бою, когда время будет решающим фактором, то, чтобы они не отстали, необходимо помочь им, даже если для этого придется удвоить собственную ношу. Помните, что наша цель – стать умелыми солдатами, и мы должны сделать все необходимое, чтобы справиться с этой задачей. А теперь давайте поближе посмотрим на некоторые из этих преград…

И он широким шагом направился в сторону препятствий, относившихся к разряду, именуемому «ямы», а легионеры тесной толпой пошли следом. Дойдя до первой преграды, Шутт повернулся к солдатам, и на этот раз первые ряды опустились без всякой просьбы с его стороны.

Препятствие представляло собой траншею шириной метра четыре, почти до краев заполненную ужасающего вида смесью из вязкой слизи, морских водорослей и грязной воды. Над ней была укреплена арматура, с которой свисали три крепкие веревки. С их помощью легионеры должны были перемахнуть через траншею и продолжить движение, то есть выполнить маневр, который на самом деле был значительно сложнее, чем казался внешне.

– Я уже заметил, что преодоление этого участка всегда вызывает затруднения, – сказал Шутт. – Пока некоторые из вас думают, как бы заставить своих приятелей броситься через эту преграду первыми, хочу отметить, что главная трудность заключается в том, что трех веревок явно недостаточно, чтобы поддерживать нормальный темп переправы.

Он помолчал и внимательно посмотрел на воду в траншее.

– Я прекрасно представляю, как вы гордитесь своей новой формой, но допустим, что сейчас у нас условия, приближенные к боевым, а во время боя не очень-то приходится беспокоиться о сохранности формы. Кто-нибудь из вас может сказать, как глубока эта траншея?

Легионеры переглянулись, но командир, казалось, и не надеялся получить ответ.

– Во время боя, запомните, после инициативы самое важное – информация. И рассудительность. Сержант Бренди!

– Да, сэр.

– Не могли бы вы продемонстрировать роте самый быстрый способ определения глубины этой траншеи?

Легионеры зажмурились, изумленные предложением капитана, но не на шутку перепуганная старший сержант колебалась всего лишь какой-то миг, прежде чем приступить к исполнению приказа. В хрустящей форме и сверкающих сапогах она сделала широкий шаг и смело ринулась в траншею. Обнаружив, что навозная жижа едва доходит до ее весьма объемистой груди, она с достоинством двинулась вброд к противоположному берегу, представляя зрелище, величием ничуть не уступающее вхождению в порт линкора «Бисмарк».

Лейтенант Армстронг, всегда завидовавший выдержке старшего сержанта, сейчас даже не старался скрыть усмешку, в восторге подталкивая локтем лейтенанта Рембрандт. К несчастью, Шутт это заметил.

– Лейтенант!

– Сэр?

Младшие офицеры внутренне содрогнулись, когда капитан резко кивнул в сторону траншеи, но были вынуждены последовать примеру старшего сержанта. Два комплекта офицерских мундиров окунулись в жидкую грязь, в то время как остальная рота с восторгом наблюдала за этой картиной.

– Как вы могли только что видеть, – спокойно заметил командир, – на самом деле гораздо проще перейти это препятствие вброд, чем выстраиваться в очередь к веревкам. А сейчас, если вы последуете за мной, мы перейдем к другой задаче. Запомните, какой глубины эта траншея, и помогите своим низкорослым товарищам.

С этими словами он повернулся и шагнул в траншею, а добравшись до противоположного ее края, ухватился за руку, которую протянула ему Бренди. Легионеры ринулись следом, словно стая леммингов, сгорая от любопытства, что же еще «прячет в рукаве» их командир.

Следующая преграда была похожа на предыдущую, только траншея была шире и через нее были перекинуты три бревна. Шутт не колеблясь вскочил на одно из бревен и быстро перебежал на другой конец траншеи, поманив за собой покрытого болотной грязью Армстронга.

– Это препятствие не такое уж и сложное, – прокричал он с другого берега, – если проявить достаточно сноровки. Разумеется, некоторые из вас справятся с этой задачей, но даже более подготовленным бойцам удерживать равновесие на такой переправе довольно непросто. Так что опять необходимо как-то приспособить окружающие условия к нашим нуждам… Клыканини! Можешь ты приподнять это бревно с той стороны?

Почти семи футов роста, волтон был едва ли не самой сильной и импозантной личностью во всей роте, особенно принимая во внимание тот факт, что его густая щетина, выступающие клыки и уродливой формы голова придавали ему сходство не то с африканским кабаном, не то с неким порождением Франкенштейна. Выйдя вперед, он подхватил один конец бревна, второй подняли Шутт и Армстронг, и вместе они подкатили его вплотную к бревну, лежавшему посередине. Еще немного усилий, и третье бревно легло рядом с двумя другими.

– Вот так переходить будет значительно легче, – сказал Шутт, выходя на середину импровизированного моста и проверяя ногой его устойчивость, – но бревна будут раскачиваться и могут разойтись, если мы все разом ринемся по ним. Есть у кого-нибудь веревка?

Веревки ни у кого не оказалось.

– Ну ладно. Зато я знаю, у вас есть ножи. И пусть не очень высокого качества, в данной ситуации сгодятся и они. Рвач?

– Я здесь, капитан!

– Возьми себе помощника и отправляйтесь с ним за веревками.

– Сэр?

– Соображай, солдат! Мне кажется, что несколько вполне подходящих веревок ты можешь найти позади, на нашем предыдущем препятствии. Разумеется, если постараться для всей роты не покажется тебе отступлением от твоих общеизвестных принципов.

Гиканье и радостные возгласы были ответом на эти слова, поскольку ни для кого не было секретом, что Рвач обычно прихватывал все, что плохо лежало, если, конечно, оно не было прибито гвоздями или приковано цепью.

– А пока мы ждем, – обратился к солдатам Шутт, жестом приказывая им замолчать, – может, у кого есть идеи относительно того, как нам взять следующее препятствие? Ну, давайте предложения?

Если бы судьба была к нему снисходительна, Песивец наверняка не дежурил бы в холле отеля в тот момент, когда туда ввалилась рота после схватки с полосой препятствий.

Первым вошел Рвач, хотя, честно говоря, его было трудно узнать сквозь липкую слизь и засохшую грязь, что спекшейся коркой покрывали его форму. Но настроение его было явно приподнятым, судя по тому, как он бросил комок мокрых купюр на стол дежурного и сгреб кипу газет с соседнего столика.

– Эй, Супермалявка! – обратился он через дверь к следовавшей за ним фигуре, узнать которую можно было только по росту, а точнее, по полному отсутствию такового. – Хватай газеты! Ты же знаешь, что сказал капитан. Если эти бабуины извозят холл, мы все будем платить за уборку из собственного жалованья.

Управляющий с интересом наблюдал за тем, как эти двое раскладывали газеты между входной дверью и лифтами, едва успев к тому моменту, когда пред его глазами предстала первая волна легионеров.

– А ты видел физиономию Бренди, когда капитан сказал…

– Я тебе скажу, что даже не мечтал когда-нибудь увидеть…

– Эй, Спесивец! Лучше бы позвонил в прачечную, чтобы они поскорее прислали кого-нибудь. У нас есть для них немного сверхурочной работы!

Управляющий под общий смех, последовавший за этим замечанием, попытался выдать свою самую обворожительную улыбку, несмотря на то что было упомянуто столь ненавистное ему прозвище, но она превратилась в натянутую гримасу.

– Что до меня, я бы пропустил стаканчик, и даже не один.

– Сначала приведи себя в порядок. Не хватало еще, чтобы всякие гражды смотрели на нас в таком виде!

Одна из фигур отделилась от общей ликующей массы и приблизилась к столу дежурного.

– Послушайте-ка, Песивец! Не могли бы вы распорядиться, чтобы открыли какой-нибудь номер с бассейном? Рота собирается немного развлечься, и, думаю, будет гораздо лучше для всех, если они будут делать это в бассейне, вместо того чтобы нагрянуть в бар или ресторан.