Текст книги "Тень колдуна"

Глава 17

Едва ли кто-нибудь смог бы угадать, что Гансу было суждено обнаружить, когда он вошел во вторую комнату апартаментов Катамарки. Он считал, что для него с ужасами покончено навсегда.

Однако он различил запах ужаса еще до того, как перешагнул порог распахнутой двери: вокруг все было забрызгано кровью. Она стекала по стенам и была даже на потолке, куда, должно быть, артерия выпустила алый фонтан. Тоненькие ручейки бежали по полу, словно следы улиток, выпачканных в красном. А в центре, в красно-коричневой луже, лежала Джемиза. Она была обнажена. И обезображена. Чудовищно. Единственный оставшийся глаз был широко раскрыт, но ничего не видел. Ганс сразу понял, что смерть наступила не мгновенно, но после долгих мучений; запястья все еще были связаны за спиной, а на распростертом теле, которое было когда-то самим совершенством, всюду были видны следы избиения и порезы.

Гансу с первого взгляда стало ясно, что она мертва. Он судорожно вздохнул. Мурашки теперь переселились в желудок.

– Проклятие, Джемми, прости, что не отдал тебе ту серьгу, – сказал он тихим-претихим голосом. Он смотрел на лежащее тело, не в силах оторвать взгляда. Губы пересохли, а желудок готов был вывернуться наизнанку.

– Это не иллюзия, Ганс, – сказал голос.

Ганс машинально дернулся, хотя и узнал голос. Блуждающий Глаз вернулся.

Ганс не откликнулся и даже не кивнул. Конвульсивно содрогающийся желудок не дал ему возможности произнести хоть слово. Ганс едва успел отвернуться и извергнул все его скудное содержимое вперемешку с обжигающей рот желчью как раз в тот момент, как в номер, шумно топая, вошли трое Красных.

Глаз предусмотрительно исчез при виде грозного трио городских стражей, двое из которых держали наготове взведенные арбалеты. Стрелы были нацелены на Ганса.

– Стало быть, доносчик был прав, – сказал долговязый худой малый с безобразными трехцветными усами и странными желтоватыми глазами. Он смотрел на чужеземца так, словно ждал команды спустить тетиву.

Младший сержант, командовавший тройкой, ткнул пальцем в сторону Ганса. Он не отличался огромным ростом, но был достаточно крепок, кривоватый рот наводил на мысль о том, что он был по меньшей мере однажды крепко бит.

– Повернись и заведи руки назад, парень, чтобы я мог их связать.

– Послушайте, – сказал Ганс, вглядываясь в злые глаза. – Я только что вошел и увидел ее. Разве вы не видите, что меня только что вырвало.., видите? – Он незаметно огляделся. Блуждающий Глаз вновь отправился блуждать, вероятно, весьма поспешно. Ганс понял, что рассчитывать на него, как на свидетеля, не приходилось.

– Прекрасно, – сказал младший сержант равнодушно. При каждом слоге его рот странно дергался. Глаза смотрели холодно из-под мохнатых, словно коричневые гусеницы, бровей. – Ты собираешься повернуться, как я велел, или подождешь, пока тебя продырявят?

У Ганса не было желания поворачиваться спиной к этой троице разъяренных мужчин. Неважно, были ли они городскими стражниками в форме или нет, эта компания производила впечатление людей, которым доставит колоссальное удовольствие избить его в кровь. Богатый опыт подсказывал ему, что настало время выказать повиновение. Изо всех сил стараясь выглядеть кротким, он медленно повернулся и завел руки назад.

– Свяжи-ка ему запястья, Нэт, да хорошенько. А потом позаботься освободить его от всей стали, которая на нем висит. Так кто ты такой, парень?

– Ганс с юга. Ой! Я с уважением отношусь к арбалетам, и совершенно необязательно пытаться перерезать мне запястья кожаными ремнями!

– Для тебя, может, и необязательно, – пробурчал человек позади него и сделал еще один оборот ремня, да так, что заставил Ганса вздрогнуть и присесть.

Ганс перебрал в уме несколько ругательств и решил, что будет мудрее оставить их при себе.

– Продолжай рассказ, парень.

– Мое имя Ганс. Я прибыл сюда.., с юга, но живу здесь уже несколько месяцев. У меня здесь есть друзья.., один из них Аркала. А еще Гайсе и Римизин. Я одно время жил вместе…

– Та-а-ак. Стало быть, ты знаешь некоторых из Красных по имени, во всяком случае, говоришь, что знаешь. Честные люди редко бывают знакомы с полицией. А кто эта бедняжка.., или, вернее, кем она была до того, как тебе вздумалось с ней развлечься?

– Ее имя Джемиза, но я к этому не имею никакого отношения. Я просто нашел ее здесь. Только что. Клянусь.

– Разумеется.

Связав Гансу руки, так что они мгновенно затекли, трое Красных начали снимать с него оружие. Они были неприятно удивлены богатством его коллекции. При этом не заметили две смертоносные звездочки и метательный нож.

Потом тот, кого звали Нэт, обошел пленника кругом и нанес ему сокрушительный удар в живот. Кулак отскочил от сильных напрягшихся мышц, однако Ганс рухнул на пол, не в силах удержаться на ногах и что-либо предпринять, чтобы избежать следующего удара. В исполнении пары кованых сапог.

– Ладно, хватит с него, Нэт. Подними ублюдка и выведи отсюда. Пепел и Угли, хорошо же ты поработал над бедной маленькой девочкой! – Усы младшего сержанта извивались, когда он дергал ртом.

– Я сказал, что я…

Нэт не отказал себе в удовольствии оборвать никому не интересные излияния невинной души ударом кованого сапога в бок. Задохнувшись от боли, Ганс решил молчать.

– Тив! Я слышал об этом парне, – сказал третий Красный, вооруженный арбалетом. – Сдается мне, он и впрямь друг сержанта Гайсе. Может, нам просто отвести его в караулку и отнестись повнимательнее к его словам?

– О, – сказал младший сержант, – я всегда очень внимателен к убийцам, которые пытают и режут своих жертв, прежде чем прикончить! И к чужеземцам тоже.

– Господин, – прохрипел Ганс с пола, – не позволите ли мне сказать кое-что…

Младший сержант скорчил кислую мину, но все же взвесил предложение.

– Ладно, Нэт, подними его на ноги и дай своим сапогам отдохнуть. Говори, парень.

– Э, господин младший сержант.., посмотрите на кровь. Посмотрите на нее.

– Смотрю. И это просто сводит меня с ума!

– Меня тоже, – прорычал Нэт. – Сдается мне, что я слабо затянул эти ремни!

– То, что осталось от этой девушки, уже остыло и окоченело, – заметил Ганс, стараясь говорить убедительно, – и посмотрите на кровь. Вы знаете, как выглядит старая кровь.., она коричневая, как прошлогодний каштан, и затвердевшая. Кто бы это ни сделал, он сделал это давно – много часов назад. Если бы это сделал я, неужели я остался бы здесь, чтобы меня поймали и пытали?

– Он прав, Тив. – Эта реплика исходила от того дозорного, который рекомендовал отнестись к Гансу повнимательнее. – Клянусь Пламенем, эта кровь похожа на застывший воск.

– Что ты имеешь в виду – пытали? – спросил Нэт. Ганс постарался придать голосу кротость и придерживаться правды.

– Так называется, когда кого-нибудь лупцуют, связав ему руки. И именно это я сообщу Гайсе, а также Аркале.

Лицо Нэта налилось кровью, а голос стал похож на рычание:

– Дай-ка я откручу этому ястребу его здоровенный клюв, Тив.

– Черт тебя дери, Нэт, – сказал младший сержант Тив, распрямляясь после осмотра безобразных останков, принадлежавших когда-то милой девушке, – он прав. Она холодная. Она мертва уже несколько часов.

– А может, этот чужеземец забыл здесь что-то и пришел забрать, – с надеждой предположил Нэт.

– Эй, что дает тебе право предположить, будто я замучил и убил эту бедную беззащитную девушку?

– Ничего такого я о нем не знаю, Тив, – сказал высокий худой стражник. – Скажи-ка… Синглас толковал об этом Гансе давеча вечером. Пепел и Угли!.. Уж не ты ли имеешь отношение к смерти Корстика, Ганс?

Проклятие! Аркала обещал сохранить все в тайне! Неужели в этом святопламенном городе обо мне знает каждая собака?

Ганс заупрямился:

– Никогда о таком не слышал. Но теперь-то вы трое знаете, что я не то чудовище, которое вы ищете.

– Может быть, и нет, – медленно проговорил младший сержант, задумчиво оглядывая комнату, – но сам видишь, что тебе так или иначе придется пойти с нами.

– Угу. А как насчет того, чтобы ослабить ремни, прежде чем мои руки почернеют и отвалятся, а? Тив пристально посмотрел на него.

– Не гони лошадей, Ганс. – Он повернулся и помахал рукой. – Нэт, останься здесь и не пускай никого, пока мы не пришлем за ней другую повозку. Арлас, давай-ка отведем его в штаб, и пусть там с ним повозятся.

– Почему, черт возьми, я должен оставаться здесь? – обиженно спросил Нэт.

– Потому что я не хочу, чтобы ты ехал в одной повозке с этим, – мрачно ответил начальник, указывая на арестованного.

Ганс с облегчением покинул комнату, где ужас не был иллюзией. Поскольку Нэт выглядел так, словно был способен сжевать наковальню, не то что Ганса, тот позволил себе невинное озорство, подмигнув здоровяку и послав ему ехидную мальчишескую ухмылку. Лицо Красного перекосилось от ярости, и он сделал было шаг вперед, но младший сержант одернул его, а Ганс вслед за Арласом вышел из комнаты. Тив замыкал шествие. Ганс обнаружил, что спускаться по лестнице со связанными за спиной руками не так уж трудно, если держать спину прямой. Он решил, что это хорошее упражнение для поддержания равновесия.

Когда его погрузили в повозку и отвезли в штаб городской стражи, расположенный в нескольких кварталах от гостиницы, он узнал, что троица Красных появилась столь быстро и была так агрессивна потому, что некто неизвестный письменно донес о том, что на постоялом дворе творится что-то ужасное.

Здесь, в штабе, он сделал еще одно открытие, которое потрясло его настолько, что он долгое время не мог вымолвить ни слова: оказывается, Шедоуспан пробыл под землей не три часа, а двадцать семь.

Глава 18

Ни Гайсе, ни Римизина не было в штабе, когда туда доставили пленника в зловещем черном костюме. Был только Синглас. Горестно лепеча что-то по поводу Ганса, стражник, лицо которого напоминало пончик, казалось, был готов расплакаться. Естественно, не в его власти было уберечь Ганса от ареста: подозреваемого посадили под замок. Но по крайней мере ремни были срезаны с запястий Ганса.., после того, как его провели по гулкому коридору и втолкнули в мерзкую тесную камеру. Ему хотелось только одного: чтобы цвет стен в ней был другим. Он был по горло сыт серым камнем.

Прильнув к решетке, преступник Ганс потребовал, чтобы его навестил Аркала.

– Сам магистр магов Фираки! – отозвался охранник с лошадиной челюстью. – Не слишком ли много чести?

– Ничуть. Мы с ним друзья, и потом я никого не убивал. Ты же слышал Сингласа. Кроме того, девушку убили много часов назад. И еще, – торопливо добавил Ганс, видя, что охранник хмыкнул и открыл рот, чтобы возразить, – если ты собираешься сказать «Вы все так говорите», то тебе лучше убить меня на месте, потому что, когда я выйду отсюда, я напомню тебе об этой твоей гнусной ухмылке.

Добродушное выражение на лице тюремщика сменилось злобной гримасой. Он хотел было ответить, но взгляд пронзительных черных глаз остановил его, и смуглый юнец в камере продолжил:

– Лучше бы тебе удостовериться в том, что все сказанное о моей дружбе с Аркалой правда, прежде чем ты сделаешь что-нибудь необдуманное, – сказал арестованный. – Ты можешь спросить об этом моего друга Гайсе или моего друга Римизина, или…

– Ах-х-х вот оно что! – в бешенстве прошипел тюремщик, размахивая рукой. – Готов поспорить, раньше глаза у тебя были синими, пока ты не наполнился дерьмом по самые брови!

Однако он воздержался от дальнейшего и ушел, как надеялся Ганс, чтобы посоветоваться с начальством. Ганс смотрел ему вслед через решетку, покусывая нижнюю губу.

Аркала многим обязан ему за устранение Корстика, в результате которого более молодой маг сделался главным чародеем Фираки, а значит, главным ее гражданином. Аркала был главой ФСК – Фиракийского Союза Кудесников – и Верховным Магом, что здесь приравнивалось к должности Верховного Магистра.

После непереносимо долгого ожидания Ганс проверил-таки решетку маленького окошка камеры, которая была сделана из толстых, не тронутых ржавчиной и хорошо укрепленных железных прутьев. И вот появился наконец Аркала в красивой, шитой серебром тунике и с нахмуренным челом.

Среднего роста и возрастом около тридцати пяти Аркала уже начал лысеть. Плешь образовалась в середине золотисто-рыжей шевелюры, отчего лоб чародея казался очень высоким. Волосы на голове были немного темнее висячих усов, которые были ухожены и подстрижены. Он был строен и тонок в кости, однако не слишком худ, каким он, вероятно, был еще лет десять назад. От Ганса не ускользнула прекрасная выделка ткани и великолепный цвет дорогой туники, которую Верховный Маг и Магистр Аркала надел поверх сизо-серых обтягивающих штанов и высоких черных сапог. Его длинный плащ с темно-красной каймой был черен, как рабочий костюм Ганса, но много дороже.

У Магистра магов Фираки не было при себе никакого оружия, даже маленького ножа. Лишь тонкий белый полуторафутовый хлыст, согнутый вдвое, был заткнут за свободный пояс из мягкой белой кожи. В поясе была проделана специальная петля для хлыста. Все это никак не напоминало оружие.

Большие глаза мага были ярко-синего цвета и смотрели прямо на Ганса, скорее даже внутрь его.

– Ганс! Что ты здесь делаешь?

– Кто-то подставил меня, – сказал Ганс, – но если ты сейчас скажешь «Все вы так говорите», я клянусь, что вернусь и буду преследовать тебя даже после того, как меня повесят.

Аркала не засмеялся, но и не казался оскорбленным.

– Я ничего подобного не думал и никогда не подумаю, если речь идет о тебе. Кроме того, в этом городе мы не вешаем убийц.

– Что ж, – сухо сказал Ганс, – это радует. А что вы с ними делаете?

– Сажать на кол перед храмом признано лучшим средством для устрашения убийц, – сказал Аркала. – Но, разумеется, это не имеет никакого отношения к тебе. Расскажи мне, что случилось.

Потрясенный грозящим наказанием, – но все же заметно приободрившийся, Ганс изложил свое дело, сопровождая рассказ тонкими намеками на то, что Аркала ему кое-чем обязан. Аркала сделал нетерпеливый жест.

– Я не правитель Фираки, Ганс, и не могу приказать освободить тебя. Однако я могу и буду настоятельно рекомендовать, чтобы Красные послали в тот дом Малисандиса.

Ганса это не слишком утешило.

– А кто такой Малисандис?

– Сыскная работа в городе, ээ.., управляемом магами, несколько отличается от принятой повсеместно, – сообщил ему маг. – Люди могут не оставить после себя следов или запахов, но они обязательно оставят после себя отпечатки, Ганс: отпечатки своей ауры. Малисандис – это маг, приписанный к городской страже. Здесь, в Фираке, многие преступления раскрываются с его помощью.., при условии, правда, что они не были совершены на открытом воздухе. Аура имеет свойство рассеиваться столь же быстро, как и запахи.

Ганс огорчился, когда услышал о предстоящем новом столкновении с колдовством. То, что колдовство призвано помочь ему, было хуже страха; это было унижение. Он выдавил из себя лишь один тихий звук:

– Ох.

Аркала улыбнулся. Он хорошо понимал нетерпение этого юноши.

– Ради тебя, Ганс, я прослежу, чтобы Малисандис немедленно отправился туда, где была убита несчастная женщина. Пожалуйста, наберись терпения, Ганс, – сказал он и осекся под убийственным взглядом молодого человека. Аркала сделал жест, похожий на просьбу.

– Пожалуйста, Ганс. Малисандис – это лучший маг.

– Я думал, что лучший маг – это ты.

– Я имею в виду, в своем деле. Аркала повернулся, чтобы уйти.

– Аркала, подожди. Мне нужно от тебя еще кое-что.., я голоден настолько, что проглотил бы храм! Маг обернулся и кивнул:

– Если сыр и хлеб подойдут, я велю прислать их тебе. Вопреки мнению многих Ганс был наделен некоторыми добродетелями. Однако он без колебаний присоединился бы к мнению тех, кто полагал, что терпения среди этих добродетелей не было. Получив совет спокойно дожидаться результатов работы судебного мага Фираки, он сидел в своей камере, изнывая от нетерпения. Синглас принес обед, и Ганс торопливо поел. Через некоторое время он встал и начал мерить камеру шагами. Мысли, словно неуловимые тени, бестолково толпились в его голове. Он думал, прикидывал, копался в себе, выбивал из закромов памяти мельчайшие детали. И при этом был вне себя от долгого ожидания.

Кто-то убил Джемизу и кто-то известил полицию.., зная, что Ганс придет туда и будет пойман предположительно с окровавленными руками. Кто-то.., черт, кто еще это мог быть как не Катамарка и Йоль. А если это Йоль, то все происшедшее не может быть делом исключительно его рук; он был человеком Катамарки.

Почему они ее убили?

Потому что она узнала что-то такое, чего они не могли позволить ей знать? Это могло быть что-то обличающее, что-то грозившее им разоблачением. Разоблачением со стороны кого? Красных? Стражей закона какого-то другого города? Может, Сумы? Разоблачением со стороны человека, с которым они заключили сделку; например, со стороны Ганса?

«Меня? А что я такого мог.., ох!»

А может, то, что она узнала, если, конечно, она и впрямь что-то узнала, ставило под угрозу не их безопасность, но их деловое соглашение с вором Шедоуспаном. Что-то, что могло разъярить или оскорбить его, побудить его расторгнуть это соглашение. Это могло дорого обойтись им, и они, вероятно, постарались не допустить подобного исхода.., не зная, разумеется, что соглашение уже расторгнуто, и расторгнуто в ту минуту, когда он понял, что его провели. Задолго до того, как он нашел кольца (точнее говоря, задолго до того, как Глаз привел его к ним), Шедоуспан решил, что последним человеком в мире, которому он отдаст колдовские кольца, будет Катамарка.

Возможно, это и было объяснением трагедии, а возможно, и нет. Быть может, они были преступниками, заурядными и незатейливыми, промышляющими всякого рода безобразиями и здесь, и в других городах, и Джемизе каким-то образом стало это известно, а она была настолько простодушна, что открылась перед ними…

Но зачем было делать это так страшно, так изуверски?

Потому что им доставляло наслаждение проделывать с ней все эти жуткие вещи.., заставлять ее испытывать такую нестерпимую боль и так долго? При этой мысли Ганс испытал странный зуд – волосы зашевелились у него на руках. По всему видно, что преступники не спешили со своей кровавой работой, отрезая ей постепенно ушные раковины, и один из сосков, и четыре пальца.., не говоря уже о вырванных языке и ноздрях и надругательстве над ее лоном в такой форме, что было невозможно не только смотреть на это, но даже вспоминать.., чувственная нежная молодая женщина выглядела после этого так, словно исторгла пятидесятифунтового горного барса.

Желудок Ганса начал бурлить и сокращаться. Он несколько раз торопливо сглотнул, и все же немного горькой желчи излилось из желудка в рот. Глядя в пространство, он с отвращением проглотил ее.

А может, все было не так: не она разузнала что-то, а они хотели получить от нее какие-то сведения. Иными словами, они могли медленно и жутко пытать ее, чтобы заставить ее заговорить, признаться или покаяться в чем-то.

В чем?

– В чем-то, что касалось меня. – Плененный Шедоуспан услышал собственное невнятное бормотание.

Внезапно его глаза, устремленные в никуда, прищурились. В уголках губ показалась усмешка.

В следующий момент он уже был само действие: позвал охранника, выяснил, что это другой человек, и понял, что пробыл в камере уже так долго, что сменился караул. Ганс протянул ему монету и попросил хорошего пива. Пока Красный разглядывал блестящую монетку, Ганс аккуратно снял кошелек у него с ремня.

– Конечно, – сказал долговязый дядька с добродушным лицом и отправился за пивом.

Ганс подождал, пока он скроется из виду, и извлек из присвоенного кошелька старую сломанную застежку для плаща.

– Как мудро с его стороны хранить бесполезные вещи, – пробормотал он и быстро сделал вещь полезной. Он почти справился с замком на двери своей камеры, когда вдруг услышал сзади знакомый голос.

– Здравствуй!

Ганс медленно повернулся, чтобы встретиться лицом к лицу с говорившим, хотя это было невозможно: у говорившего не было лица. Блуждающий Глаз смотрел на него из-за оконной решетки. Он парил за стенами тюрьмы, и Ганс задумался о преимуществах, которые дает способность летать.

– Легче выбраться этим путем, – заверил его огромный зеленый глаз. – Ты хорошо умеешь карабкаться, я помню.

– Иди к черту, – огрызнулся Ганс, однако у него не было времени предаваться раздражению, что было скорее свойственно Блуждающему Глазу. – Эти прутья тебя, может, и не остановят, но для меня они стоят слишком тесно, и сдается мне, я не сумею их сломать!

– Уверяю тебя, сумеешь. Мудрость – это способность верить в то, во что приходится верить.

Ганс еле удержался от того, чтобы не закатить глаза.

– Ох! Во что же я должен поверить?

– Что ты сможешь пробраться через эти прутья, причем быстро. Принеси сюда воды и плесни на эти два прута. Глаз прижался к двум прутьям, обозначая цель. Ганс посмотрел, вздохнул:

– Воду? На прутья?

– Точно.

Ганс опять вздохнул.

– Не думаю, что меня это устроит. Глаз ответил с неопровержимой логикой:

– Но ведь тебя устроит выбраться отсюда, не правда ли? Ганс издал еще один вздох и направился в угол камеры, где лежал мех с водой. Чувствуя себя ужасно глупо, он сделал то, что ему было ведено. И пока он смотрел на дело рук своих, от смоченных прутьев начал подниматься дым или пар.

– Это не иллюзия, – заметил Глаз.

– Спасибо.

– Вследствие чего я предлагаю тебе обернуть руки простыней, Ганс. И вылезти отсюда.

Моргая от удивления, Ганс обмотал руки покрывалом с убогой маленькой койки, предназначенной для постояльцев этой жалкой маленькой камеры, и ухватился за черные железные прутья. Для начала он слегка потянул за них, не прикладывая особых усилий, чтобы не чувствовать себя слишком глупо. Но у него буквально отвалилась челюсть, когда железные прутья подались! Ганс навалился всей тяжестью, чувствуя исходящий от них жар. Он закряхтел от натуги.., но прутья относительно легко гнулись, разойдясь в стороны, словно были сделаны скорее из чистой меди, нежели из железа.

– Ага! – торжествующе воскликнул Глаз, пританцовывая в воздухе. – Вылезай скорее, Ганс!

Прежде чем немедленно бежать, Ганс поспешил к двери и выбросил кошелек тюремщика далеко в коридор, так, чтобы тот подумал, будто обронил его. После этого Шедоуспан вылез в окно, издав лишь тихое «О!», когда его локоть коснулся все еще раскаленных прутьев. Вместо того чтобы спрыгнуть или спуститься по стене, как сделал бы на его месте любой другой беглец, он начал карабкаться вверх.

Блуждающий Глаз парил сзади, возле плеча Ганса.

– Спасибо, Глаз, – сказал Шедоуспан, взбираясь по стене с усилиями меньшими, чем ему потребовалось, чтобы согнуть горячие железные прутья.

– Как приятно, – сказал Глаз ровным голосом. – Все-таки мы настоящие друзья.

– Я полагаю, здесь не обошлось без колдовства…

– Вообще-то это была алхимия, – признался Глаз.

– Ox, – вздохнул Ганс, не задаваясь вопросом, что такое алхимия, – ну тогда ладно.

Шедоуспан без труда добрался до крыши штаба городской стражи и продолжил путь по черепице с легкостью кошки. Глаз парил рядом, не отставая.

– Похоже, хождение по крышам для тебя привычное дело, – заметил он тем же ровным тоном.

– Ну.., да.

Многоопытный стенолаз спустился вниз только на расстоянии трех крыш от штаба.., и не на улицу, а в узкий проулок. Он спрыгнул с легкостью, которой позавидовала бы кошка, и быстро выпрямился, расправляя плечи. И вновь тень улыбки коснулась его губ. Он был свободен, и беглецом его сделали нетерпение.., и Блуждающий Глаз!

– Беда в том, – прошептал он своему избавителю, – что мне страшно не хотелось дожидаться Аркалы и Мала-как-его-там. Это было бы так унизительно, если бы меня освободили по приказу… – он остановился, чтобы сплюнуть, – двух колдунов!

Глаз сказал:

– Хм-м.

– Глаз.., как получилось, что я пробыл там, в лабиринте, пропасть времени – целый день и ночь, и при этом был не так уж голоден и даже спать не хотел?

– Я не посвящен в тайну чар и эликсиров мертвого чудовища, – отозвался его летающий компаньон прерывающимся голосом, – но это могло быть действием того снадобья, которое ты выпил.., целебной жидкости.

– О!

Прячась в тени, Шедоуспан добрался до «Скучающего Грифона» в сопровождении парящего видения, которому приходилось то и дело нырять куда-то, чтобы избежать посторонних глаз. В трактир Ганс вошел довольно бодро, считая, что весть о его побеге не могла его опередить. Пол из аккуратно пригнанных дощечек был чистым, если не считать жирных пятен, красовавшихся здесь уже довольно давно. Завсегдатаев таверны не было видно.

Знакомый толстый трактирщик наводил порядок за стойкой. При появлении Ганса он поднял голову.

– А, Ганс с дальнего юга, не так ли? – лицо толстяка расплылось в улыбке. – Приятно снова видеть тебя. Я Гулаферолиас, но все зовут меня Смоки.

– Взаимно, Смоки.

– Чем могу служить?

– Сегодня в полдень, – сказал Ганс, – я кое о чем договорился с одним из твоих завсегдатаев – Дэрри. Теперь мне бы нужно…

Смоки просиял.

– Оле Дэрри сделает, что обещал, – сказал он, с готовностью обращаясь к молодому человеку. – Только, знаешь что, э-э… – Смоки понизил голос, придал своему лицу заговорщическое выражение, которое сделало его скорее уморительным, нежели таинственным. – Только не плати ему, пока дело не будет сделано. Иначе он отсюда не выйдет. Оле Дэрри думает, что он родился ради того, чтобы выпить все пиво в Фираке.

Ганс кивнул.

– Спасибо, Смоки. Беда в том, что мне позарез нужно его увидеть сегодня вечером. То есть беда в том, что я даже не знаю его настоящего имени и где он живет.

– Зовут его Дарнарислас. – Трактирщик повернулся, чтобы взглянуть на водяные часы. – У него комната на Верблюжьем Пути, но он будет здесь еще до захода солнца. Можешь поставить на это.

– О, спасибо, Смоки. Сейчас я ждать не могу, но скоро вернусь.

– Рад тебе, Ганс. Возвращайся скорее пропустить стаканчик!