Текст книги "Терапия эмоциональных схем"

В некоторых случаях пациенты сами себя обесценивают, говоря, что они не имеют права чувствовать то, что чувствуют, что они «просто жалуются», потому что «слабые» и «гадкие», раз испытывают такие эмоции (Leahy, 2001, 2009b). Самообесценивание – другая стратегия контроля эмоций, основанная на вере в то, что «если я высмею свои чувства, они уйдут». Это может напоминать обесценивание со стороны родителей, которые в детские годы пациента относились к нему пренебрежительно («Это неважно»), критично («Ты как маленький») или не справлялись с собственными проблемами («Мне и моих забот хватает»). Самообесценивание не поможет увидеть смысл в эмоции и нормализовать ее, добавляет самокритики и, как следствие, депрессии, а также тревоги в новую смесь эмоциональных проблем, с которыми приходится мириться. Люди, обесценивающие себя, могут чувствовать стыд, раскрывая собственные эмоции и мысли, пытаться избавиться от эмоций и держать их при себе, боясь быть униженными. Терапевт эмоциональных схем знает об этой проблеме и будет обращаться к нежеланию, которое чувствует пациент, делясь мыслями и чувствами: «Я понимаю, что временами кажется естественным держать эмоции при себе и скрывать свои мысли. Есть масса причин для того, чтобы люди что-то скрывали. Вероятно, вы не чувствуете, что готовы. Вам требуется время, чтобы понять, что вы чувствуете и думаете; или вас беспокоит, как я отреагирую. Интересно, вы думали о сдерживании эмоций и о том, чтобы держать все при себе?»

Подтверждение страха самораскрытия позволяет пациенту узнать, что терапевт понимает и принимает его нежелание раскрываться, что он открыт для обсуждения происходящего.

Расширение личных возможностей – цель терапии эмоциональных схем

Ключевой элемент любой когнитивно-поведенческой модели – то, что пациента направляют к поведению и опыту, которые могут переживаться как некомфортные, вызывающие страх, беспокоящие. Так включается экспозиция с предотвращением реакции при лечении ОКР, длительная экспозиционная терапия посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), поведенческая активация в терапии депрессии, экспозиция интероцептивными стимулами в лечении панического расстройства и конфронтация иерархии пугающих стимулов при лечении конкретной фобии. Дискомфорт, фрустрация и отвращение (в некоторых случаях) – средства достижения цели. То есть неприятный эмоциональный опыт – это инструмент, двигающий пациентов вперед. Однако многие приходят на терапию с целью избавиться от дискомфорта и устранить фрустрацию, а в результате некоторые не будут подчиняться постоянным экспозиционным техникам или преждевременно бросать терапию. Модель эмоциональных схем предполагает, что терапия продуктивно сосредоточена на целях личностной эффективности, более полном смысле жизни и достижении желаемых целей. Я обозначаю все эти цели, вместе взятые, как «расширение личных возможностей», предполагая, что помощь пациентам в приобретении большего контроля над способностью участвовать в выполнении трудных заданий даст им возможность приходить к большему смыслу жизни. Скорее эта модель предполагает, что развитие способности выдерживать трудные эмоции как средство для достижения цели будет полезнее фокусирования на ослаблении неприятной эмоции. Другими словами, подобно ACT и DBT, терапия эмоциональных схем предполагает, что желание делать трудные шаги, стремясь к целям, которые высоко ценятся, – подход, более полезный для пациентов.

Модель расширения возможностей, приведенная здесь, предполагает, что пациент задаст три вопроса (Leahy, 2005d, 2013): 1) «Чего я хочу?»; 2) «Что мне надо сделать, чтобы это получить?»; 3) «Хочу ли я это сделать?»

Так, пациенту, который хочет похудеть на 20 фунтов (цель), придется есть меньше и тренироваться больше (что нужно сделать). Вопрос в том, хочет ли пациент делать то, что для этого необходимо. Эмоциональный дискомфорт, самодисциплина, личные жертвы и принятие фрустрации – составные части соглашения.

Терапевт эмоциональных схем прямо конфронтирует вопрос готовности: «Вы готовы делать то, чего не хотите делать, чтобы получить желаемое?» Действительно, он может сказать пациенту: «Цель заключается в том, чтобы каждый день делать то, чего вы не хотите делать, чтобы развить самодисциплину, которая необходима, чтобы достичь того, что для вас важно». Здесь модель выступает скорее за формирование жизнестойкости, чем за то, чтобы поставить целью комфорт.

Терапевт может сделать главной целью формирование толерантности к дискомфорту (своего рода «психическую мышцу»), чтобы пациент каждый день настаивал на высокой ценности мысли: «Я человек, делающий то, что делать трудно».

Терапевт может предположить, что источник настоящей гордости – преодоление препятствий, а не достижение чего-то или обладание чем-то: «Подумайте о том, что вы сделали в своей жизни [примеры: родить ребенка, закончить колледж, помочь другу или больному члену семьи, усвоить навык]. Какие из этих дел были связаны с дискомфортом и фрустрацией?» Вероятно, каждое дело приводило к значительному дискомфорту. И продолжить: «Гордость приходит, когда мы выдерживаем дискомфорт, делая то, что трудно, чтобы достигать целей, которые имеют для нас ценность».

Здесь особенно полезны два понятия – конструктивный дискомфорт и успешное несовершенство (Leahy, 2003, 2005d). Конструктивный дискомфорт относится к переживанию некомфортного опыта на пути к достижению ценимого результата. Один из примеров – готовность пережить дискомфорт интенсивных упражнений, чтобы улучшить свою физическую форму. Успешное несовершенство включает готовность неустанно участвовать пусть в неидеальном поведении, но зато двигаясь к целям, которые мы ценим. Здесь снова готовность к регулярным упражнениям, даже если это неполная разминка, может продвинуть пациента, который хочет сбросить вес, ближе к цели иметь лучшую форму. Пациентов поощряют ежедневно отслеживать опыт выполнения некомфортных упражнений и видеть, что они – часть более широкой палитры движения к значимым целям. Акцент сдвигается с позитивных чувств, комфорта или переживания счастья к способности эффективно использовать дискомфорт. Терапевт может спросить: «Если вам все равно придется чувствовать дискомфорт, почему бы благодаря этому чего-нибудь не достичь?»

С точки зрения расширения возможностей данный подход предполагает развитие эффективного инструментального поведения и самоэффективности. Он включает следующие аспекты: ориентацию на будущее, ориентацию на цель, решение проблем, личную ответственность, личную отчетность, инвестирование в дискомфорт, откладывание удовольствия, настойчивость, планирование, риск, продуктивность, научение и трудности, а также гордость за сделанное. Вот определение этих аспектов.

• Ориентация на будущее – работает на будущую награду.

• Ориентация на цель – устанавливает ясные цели и поддерживает сосредоточение на них.

• Решение проблем – рассматривает фрустрацию как возможность решить проблему.

• Личная ответственность – задает стандарты поведения (например, стандарты того, что правильно и нравственно) и формирует восприятие человека как ответственного за свои действия.

• Личная отчетность – позволяет оценивать себя соответственно вышеназванным стандартам и рассматривать себя как ответственного за результат, когда это уместно.

• Инвестирование в дискомфорт – рассматривает дискомфорт как необходимую инвестицию в личный прогресс.

• Откладывание удовольствия – готовность отложить удовлетворение, чтобы получить награду позже; другими словами, готовность «делать накопления» на будущее.

Модель расширения личных возможностей представлена на рис. 2.1.

Рис. 2.1. Расширение возможностей и эмоции

Терапия эмоциональных схем повествует не о том, чтобы хорошо себя чувствовать, быть счастливым и жить идеальной жизнью. Она признает, что полнота жизни означает множество эмоций: одни могут быть радостными, другие грустными, а некоторые переживаются как ужасные. Не бывает привязанности без потерь, нет обретения смысла без возможности утратить иллюзии и стремления без фрустрации. Терапия эмоциональных схем подчеркивает мудрость этих слов: «Через это нужно пройти и двигаться дальше». Она поощряет каждого пациента рассматривать себя скорее как человека, делающего то, что трудно, чем как человека, который ищет легкие пути. Модель эмоциональных схем включает такие понятия, как «конструктивный дискомфорт», «успешное несовершенство», «психическая устойчивость», «сохранение ориентации на свои ценности» и «наблюдение за трагедией» как компоненты устойчивости и полноценной жизни.

Если бы люди могли справляться только с ситуациями, лишенными стресса, на свете уже не было бы человечества. Наши предки ежедневно сталкивались со смертью и боролись за пропитание, хищники нападали на них, соседи насиловали и убивали. Жизнестойкость была, вероятно, обычным человеческим качеством, иначе первобытные люди просто легли бы и умерли. Но этого не произошло. Они справлялись с трудностями и выживали. Главная тема терапии эмоциональных схем: жизненные трудности тяжело выносить, они ранят, лишают нас иллюзий и приводят к тому, что мы испытываем весь спектр эмоций. Признание факта, что это часть имеющей смысл жизни, помогает человеку нормализовать, подтвердить и принять ее высокую цену.

Глава 3
Модель эмоциональных схем

Самые лучшие и прекрасные вещи в мире не увидишь и не потрогаешь.

Их нужно чувствовать сердцем.

Е. Келлер

В этой главе описано, как теории эмоций можно дополнить социально-когнитивными моделями. (После краткого обзора других теорий эмоций я исследую специфические аспекты концептуализации эмоций и стратегии их регуляции, а также их связь с психопатологией.)

Гросс (Gross, 1998, 2002) предположил, что регуляция эмоций может происходить в нескольких точках общей цепочки событий. Он рассматривает стратегии регуляции эмоций, «сосредоточенные на предшествующем событии» и «сосредоточенные на реакции», то есть стратегии, направленные на то, чтобы справиться с проблемой, и на совладание с проблемой после того, как возникла эмоция. Сначала люди могут предпочесть выбор менее беспокоящих ситуаций – избегать того, что запускает проблемные эмоции. Например, мужчина, переживающий разрыв отношений, может избегать мест, куда он и его партнерша ходили вместе. Хотя избегание способно снизить тревогу и стресс, если полагаться на него, это уменьшает возможность наград за успешное преодоление препятствий. Также люди могут выбрать модификацию ситуаций с помощью решения проблем или активации поведения, например, включаясь в другое, более вознаграждающее поведение или, как в случае с расставанием, в отношения с новыми людьми. На самом деле решение проблем – часто используемая копинг-стратегия (Aldao & Nolen-Hoeksema, 2010, 2012a, 2012b). Однако не все стрессовые ситуации можно исправить с помощью модификации или решения проблемы. Так что нежелательные эмоции все же могут возникнуть.

Когда такие эмоции возникли, люди могут предпочесть отвлечься от стимулов, вызывающих трудности. Но в целом отвлечение не является эффективной стратегией совладания с жизненными неурядицами. Или они могут использовать когнитивную реструктуризацию, чтобы оценить ситуацию по-новому. В примере с разрывом отношений мужчина может поискать преимущества ситуации, оценить бывшую партнершу более негативно или рассмотреть другие варианты как более благоприятные. Когнитивная реструктуризация – отличительная черта когнитивной терапии; есть свидетельства того, что это эффективно, хотя даже с рациональной реструктуризацией могут возникнуть трудные эмоции. Наконец, люди могут преобразовать свои эмоциональные отклики или попытаться их контролировать путем подавления, например, когда человек, переживающий разрыв отношений, злоупотребляет психоактивными веществами или старается «перестать чувствовать себя так плохо». Гросс и Джон (Gross and John, 2003) обнаружили, что переоценка ситуации может быть более эффективной, чем подавление эмоции; фактически подавление вело к росту активности симпатической нервной системы.

Выдвинутая Лазарусом модель оценки стресса предполагает, что люди переживают стресс как результат оценки внешнего давления (стрессоров), которому они противостоят (Lazarus, 1999; Lazarus & Folkman, 1984). Эта оценка способности справиться предполагает, что в стрессе есть когнитивный компонент, но в модели Лазаруса акцент сделан на внешних источниках трудности. Модель эмоциональных схем предполагает, что люди могут отличаться в том, как они оценивают свой опыт переживания стресса. Например, могут оценивать стресс (тревогу, фрустрацию) в разных измерениях, таких как длительность, понятность и контролируемость. Эти оценки, то есть эмоциональные схемы или представления об эмоциях, могут возвращаться в виде реакции на стресс, которая увеличивает или уменьшает интенсивность его переживания. Так, если я верю, что моя фрустрация в совладании с трудной ситуацией пройдет быстро, что она понятна и контролируема, я не буду волноваться сильнее. И наоборот, если я верю, что моя фрустрация будет длиться неделями, что она непонятна и выйдет из-под контроля, я переживу дополнительный стресс. В самом деле, можно почувствовать еще больший стресс из-за дополнительного стресса, запустившего каскад стрессового опыта и его оценок (см. рис. 3.1).

Рис. 3.1. Оценка стрессора, копинга и эмоции

Эмоциональные схемы в данной модели отличаются от эмоциональных схем, описанных Гринбергом и его коллегами в модели терапии, сфокусированной на эмоциях (напр., Greenberg & Safran, 1987, 1989, 1990). В модели Гринберга эмоции имеют когнитивное содержание, которое может иметь ценность, то есть эмоции активизируются и говорят нам что-то о значении опыта.

Например, эмоция грусти может «содержать» мысль: «Я всегда буду один». Модель эмоциональных схем опирается на важные идеи модели Гринберга, но определяет схемы как понятия, оценки и стратегии, которые отдельные люди задействуют, обращаясь к своим эмоциям. Признавая, что вызов эмоции часто активизирует ассоциирующиеся с ней мысли (что также соответствует модели эмоций Бека), модель эмоциональных схем делает еще один шаг к исследованию того, каковы индивидуальные представления человека о самой эмоции. Модель эмоциональных схем – это социально-когнитивная модель, в которой эмоции являются объектами, а не источниками мыслей и образов. Так мы можем узнать, что человек думает о длительности, контролируемости и понятности эмоции. Именно эти представления особенно интересны терапевту.

Готтман и его коллеги по эмоционально сфокусированному подходу идентифицируют метаэмоциональные «философские» представления, которые могут иметь родители об эмоциях своих детей (Gottman, Katz & Hooven, 1996). Самая позитивная философия такого рода – эмоциональный коучинг, состоящий из пяти компонентов: осознание даже эмоции низкой интенсивности в себе и другом, рассмотрение негативной эмоции ребенка как возможности стать для него более близким и значимым человеком, подтверждение эмоций ребенка, помощь в обозначении эмоции, решение проблем и постановка целей вместе с ребенком (Gottman et al., 1996). Готтман идентифицировал и другие проблематичные реакции на детские эмоции, такие как пренебрежение, презрение/критика и непереносимость. Пренебрегающий родитель минимизирует эмоции ребенка («Не беспокойся. Это не так страшно»); презирающий и критикующий навешивает на ребенка ярлык чудака и незрелого («Прекрати вести себя как маленький»); а неспособный это вынести родитель реагирует, указывая на собственные трудности с данной эмоцией («Я не могу с этим справиться. У меня своих проблем полно»).

Исследования эмоционального коучинга показывают, что он облегчает физиологический процесс эмоциональной регуляции у ребенка. Некоторые из них говорят о том, что представления родителей об эмоциях детей в значительной степени влияют на их стратегии воспитания и результаты для детей (Dunsmore & Halberstadt, 1997; Eisenberg, Cumberland & Spinrad, 1998; Halberstadt et al., 2013; McGillicuddy-De Lisi & Sigel, 1995). Хальберштадт и ее коллеги (Halberstadt et al., 2013) разработали опросник «Родители об эмоциях детей», включающий семь шкал: «Цена позитива», «Цена гнева», «Манипуляция», «Контроль», «Родительские знания», «Автономия», «Стабильность». Было выявлено, что эти измерения имеют непосредственное отношение к родительским практикам социализации детей. Модель эмоциональных схем опирается на готтмановскую модель метаэмоциональной философии, распространяя ее на измерения объяснений, оценки и интерпретации, а также на стратегии представлений об эмоциях и их регуляции.

Модель эмоциональных схем опирается и на теории атрибуции о причинах событий и стабильности эмоций (Alloy et al., 1988; Jones & Davis, 1965; Kelley, 1973; Weiner, 1986). Таким образом, несколько интересующих нас измерений – это верят ли люди, что их эмоции характерны для них и, по сути, отличительны (отсутствие консенсуса), являются ли причины данных эмоций внешними, а сами эмоции – неизменными (сохраняющимися в разных ситуациях), то есть стабильными; можно ли, приложив усилия, их контролировать. Другие измерения оценки предполагают вопрос, есть ли смысл в эмоциях (понятны ли они), являются они опасными или вредными, длятся ли они долго и постыдны ли. Кроме того, люди могут иметь представление о ценности выражения эмоций и о том, подтвердят ли их окружающие (или будут презирать и унижать из-за них). Некоторые люди считают, что эмоции – пустая трата времени, что человек всегда должен быть рациональным и что эмоции мешают. Другие думают, что не способны выносить смешанные чувства и должны определиться, что они действительно чувствуют.

Модель эмоциональных схем признает, что эмоции возникли и эволюционировали, потому что в истории вида были адаптивными – снабжали людей детекцией опасности, быстрыми и интуитивными реакциями, а также средствами для решения проблем. Например, агорафобия, сопровождаемая сильной тревогой и тенденцией к ступору, избеганию или бегству, – это адаптивное приспособление для защиты от нападения хищников там, где индивид уязвим (на открытых или в закрытых пространствах с заблокированным выходом). Аналогичный характер носит большинство распространенных страхов: воды, собак, молнии, высоты, пауков. Это адаптивные страхи, защищающие от смертельной угрозы. Модель эмоциональных схем стремится нормализовать множество эмоций (включая тревогу, грусть, гнев, ревность, зависть и стыд) как чувства, возникшие и автоматически включающиеся, когда возникает релевантный для человека стимул или ситуация. Как показано в главе 2, эволюционная модель эмоций помогает нормализовать – и даже признать универсальными – эмоции и увидеть в них смысл, тем самым признавая эмоциональный опыт человечества, делая эмоции понятными и уменьшая вину, стыд, другие чувства.

Эволюционная и биологическая модели эмоций иногда противопоставляются социально-конструктивной модели: утверждается, что эмоции обусловлены биологически либо когнитивно и культурально. Модель эмоциональных схем признает ценность обоих подходов. Она рассматривает биологическую обусловленность и универсальность эмоций как информацию, говорящую о том, что эмоции понятны и нормальны, и, таким образом, обращается к когнитивным аспектам: как увидеть смысл в эмоции и сделать ее легитимной. Например, зависть (часто осуждаемая эмоция) в модели эмоциональных схем связана с биологическими универсалиями иерархии доминирования, борьбой за статус и ресурсы, настаиванием на честном распределении. Модель также относит эмоцию зависти к социальным конструкциям, безосновательно осуждающим ее как «постыдную». Таким образом, у человека могут быть сконструированные социальные представления о биологически заданных эмоциях и о том, что их вызывает.

Кроме того, многие люди придерживаются модели эмоционального перфекционизма. Они верят, что их эмоции могут быть ясными, тотально подконтрольными, удобными, «хорошими» и полностью приемлемыми. Эмоциональный перфекционизм относится к модели теории психики, которую я обозначаю как чистый разум. Люди, придерживающиеся веры в чистый разум, считают, что у них не должно быть нежелательных, навязчивых мыслей; «антисоциальных» чувств; фантазий, которые кажутся «нечистыми», «аморальными», или противоречивых и запутанных ощущений, мыслей или эмоций. Модель эмоциональных схем предполагает, что эмоции часто представляют собой хаотичный каскад запутывающего шума и непредсказуемого опыта вроде вертящегося калейдоскопа восприятия и ощущения и что попытки обладать чистым разумом приведут только к неудаче в подавлении и контроле непредсказуемого. Чистый разум – это допущение, которое стоит за непереносимостью смешанных чувств («Да, но я не знаю, что на самом деле чувствую»), вины и стыда из-за мыслей и образов («Что со мной не так, если у меня такие чувства?») и веры в то, что эмоции недоступны пониманию («Ума не приложу, что со мной не так»).

Иллюзии чистого разума сродни экзистенциальному перфекционизму, вере в то, что жизнь должна следовать идеальным курсом, а человеку следует понять, «что он должен делать». За этим стоят допущения о том, что есть некий путь, которым человек должен идти, любовь и труд должны быть идеальными, конфликты в отношениях – это всегда плохо, а выбор должен давать однозначное направление. Экзистенциальный перфекционизм – вечно живая философия, касающаяся того, каким должен быть жизненный опыт человека. Например, тому, кто столкнулся с рядом желанных альтернатив, приходится трудно, потому что он думал, что должен найти «настоящую страсть» и определить, «чем должен заниматься», что ему не придется идти на компромиссы. Он верил: конфликты в паре означают, что отношения обречены, вместо того чтобы думать, что они являются частью отношений. Он был уверен: амбивалентность – плохой знак, вместо того чтобы думать, что она часто неизбежна.

Следующие главы этой книги покажут, как экзистенциальный и эмоциональный перфекционизм, а также чистый разум вносят свой вклад в проблемные убеждения и конкретные эмоции и ведут к бесполезным стратегиям эмоциональной регуляции.