Текст книги "Песня Свон"

– Не взрывайте мир хотя бы до воскресенья, – пробурчал Джош, прожевывая булочку. – Сначала дайте мне получить чек.

Каждый вечер выпуски новостей были полны фактами или слухами про войну. Джош регулярно смотрел новости и читал газеты, где бы они ему ни попадались, и понимал, что нации стали страшно самолюбивы, до паранойи, но не мог вникнуть, почему трезвомыслящие лидеры не поднимут телефонные трубки и не поговорят друг с другом. Что в том трудного?

Джош верил, что политика подобна профессиональной борьбе: сверхдержавы натянули маски и грузно ступают, извергая угрозы и неистово замахиваясь друг на друга, но все это лишь игра, надувательство с серьезным видом. Он не мог вообразить, во что превратится мир после того, как упадут ядерные бомбы, но знал достаточно хорошо, что в пепле ему не найти глазированных булочек; тогда ему уж точно не видать их.

Он принялся за пирожные. Взгляд его упал на телефон возле кровати, и он подумал о Рози и мальчиках. Жена развелась с ним, когда он покинул профессиональный футбол и стал борцом, под ее опекой остались их двое сыновей. Они все еще жили в Мобиле, Джош навещал их, когда бы бег по кругу ни приводил его туда. У Рози была хорошая работа секретаря юриста, а в последнюю их встречу она сказала, что помолвлена с поверенным и свадьба в конце августа. Джош редко видел сыновей; иногда в толпе вокруг арены он мельком видел похожие лица, но эти парни всегда орали и глумились над ним. Не стоит слишком много думать о тех, кого любишь, нет смысла лелеять обиды. Он желал Рози добра и иногда испытывал желание позвонить ей, но боялся, что ответит мужчина.

Ну, что ж, подумал он, надкусывая еще одно пирожное и стараясь скорее добраться до крема, мне не судьба быть семейным человеком, как ни крути. Нет, сэр! Я слишком люблю свободу и, клянусь Богом, имею то, чего хочу!

Он устал. Тело его болело, а завтра будет долгий день. Может, стоит перед отъездом зайти в больницу и узнать насчет Джонни Ли Ричвайна? Парень показался ему симпатичнее после сегодняшнего.

Джош оставил телевизор включенным – ему нравились звуки человеческих голосов – и задремал. Пакет пирожных мерно вздымался на его животе. Завтра большой день, думал Джош сквозь дремоту. Нужно быть снова здоровым и сильным. Потом он уснул, похрапывая, и во сне опять орала враждебно настроенная толпа.

Затем наступило благочестие. Министр выступал за то, чтобы перековать мечи на орала. Потом звездно-полосатый флаг трепетал над величественными, покрытыми снегом горами, необъятными просторами волнующихся полей пшеницы и кукурузы, бегущими речками, зелеными лесами и огромными городами; окончилось все это изображением американского флага, развернутого и неподвижного, на штоке, погруженном в поверхность Луны.

Картинка замерла, несколько секунд продержалась, а потом экран забил серый «снег»: местная телестанция закончила передачу.

Глава 4
Дитя-привидение

11 часов 48 минут

(центральное дневное время)

Близ Уичито, штат Канзас

Они опять ругались.

Маленькая девочка зажмурила глаза и закрыла голову подушкой, но голоса все-таки проникали к ней, приглушенные и искаженные, почти нечеловеческие.

– Меня тошнит, мне надоело это дерьмо, женщина! Отвяжись от меня!

– А что прикажешь делать? Улыбаться, когда ты напиваешься и проигрываешь деньги, которые заработала я? Деньги должны покрывать стоимость проката этого паршивого трейлера, на них можно купить еды, а – ты клянусь Богом – ты идешь и выбрасываешь их, просто выбрасываешь…

– Отвяжись от меня, я сказал! Посмотри на себя! Выглядишь хуже старой потаскушки! Мне до смерти надоело, что ты вечно торчишь здесь и кормишь меня все время только каким-то дерьмом!

– А что мне делать? Может, сложить вещички и убрать свою задницу подальше отсюда?

– Давай! Убирайся и прихвати с собой свою девчонку, это привидение!

– И уберусь! Думаешь, нет?!

Ругань продолжалась, голоса становились все громче и пакостнее. Девочке нужно бы выйти на воздух, но она, не открывая плотно зажмуренных глаз воображала свой садик – он был снаружи, прямо перед ее крошечной спальней. Люди отовсюду приходили к стоянке трейлера, чтобы посмотреть на ее садик и похвалить, как хорошо растут цветы. Миссис Игер, соседка, говорила, что фиалки прекрасны, но она никогда не думала, что они могут цвести так поздно и в такую жару. Нарциссы, львиный зев, колокольчики тоже выросли крепкими, но в какой-то момент девочке показалось, что они гибнут. Она поливала их и рыхлила землю пальчиком, сидела посреди своего садика на утреннем солнце и голубыми, как яички малиновки, глазами любовалась цветами, и наконец всякие признаки их гибели исчезали из ее головы. Сейчас садик представлял собой картину веселых расцветок, и даже трава вокруг трейлера была роскошная, темно-зеленая. У миссис Игер трава давно побурела, хотя она ежедневно поливала ее из шланга; девочка давно слышала, что трава увядает, но не хотела говорить соседке об этом, чтобы не огорчать ее. Может быть, трава еще позеленеет, когда пойдет дождь.

Горшки с растениями в изобилии заполняли спальню, размещаясь на полках и вокруг кровати. В спальне держался здоровый аромат жизни, и даже маленький кактус в красном керамическом горшочке выбросил белый цветок. Маленькой девочке нравилось думать про свой садик и растения, когда Томми и ее мать ругались; она могла мысленно видеть свой садик, могла вообразить каждый цветок и лепесточек и запах земли между пальчиками, и это помогало ей уйти от голосов.

– Не прикасайся ко мне! – кричала ее мать. – Скотина, попробуй только еще раз ударить меня!

– Да я выдерну тебе ноги из задницы, если захочу!

Последовали звуки борьбы, еще ругань и, наконец, звук пощечины. Девочка вздрогнула, слезы потекли по ее сомкнутым белым ресницам.

«Перестаньте драться! – истерично думала она. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, прекратите драться!»

– Уйди от меня!

Что-то ударилось о стену и разбилось. Девочка закрыла уши ладонями и, сжавшись, лежала в кровати, готовая закричать.

Показался свет. Мягкий свет, мерцающий через веки. Она открыла глаза и села.

На оконной занавеске напротив бился пульсирующий свет, слабое желтое мерцание, похожее на тысячу маленьких свечек на именинном пироге. Свет двигался, как вихрь по раскаленной пустыне, и ребенок уставился на него, зачарованный; звуки ссоры стали затихать и совсем пропали. Свет отражался в широко раскрытых глазах девочки, двигался по ее личику, очертаниями напоминавшее сердечко, танцевал на белокурых волосах до плеч. Вся комната была празднично освещена мерцанием светящихся существ, приникших к оконной занавеске.

Светлячки, догадалась она. Сотни светлячков, осевших на оконной занавеске. Она и раньше видела их на окне, но никогда их не было так много и никогда они не светились одновременно. Они мерцали как звездочки, стараясь прожечь себе путь через занавеску, и пока она смотрела на них, она не слышала ужасных голосов матери и «дяди» Томми. Мерцающие светлячки завладели всем ее вниманием без остатка, их вспышки зачаровали ее.

Светящийся контур изменился, мерцание приняло другой, ускоренный ритм. Девочка вспомнила зеркальный зал на ярмарке, ослепительные отражения огней в зеркалах. Сейчас она чувствовала себя словно бы стоящей в свете тысячи ламп, а когда ритм еще ускорился, они, казалось, закружили вокруг нее с головокружительной быстротой.

Они разговаривают, думала она. Разговаривают на своем языке. Разговаривают о чем-то очень, очень важном…

– Свон! Ласточка! Проснись!

…разговаривают о чем-то, что должно случиться…

– Ты слышишь меня?

…что-то плохое должно случиться… очень скоро…

– СВОН!

Кто-то тряс ее. Несколько секунд девочка еще пребывала в зеркальном зале, в слепящих вспышках огоньков. Потом вспомнила, где она, и увидела, как светлячки покидают занавеску, поднимаясь в ночь.

– Проклятые мошки облепили все окно, – услышала она голос.

Свон с усилием отвела от них свой взгляд, так, что заломило шею. Над ней стояла мать, и при свете, падавшем из открытой двери, Свон увидела багровый синяк, вздувшийся на правом глазу матери. Женщина была худа и всклокочена, среди ее спутанных белокурых волос проступали их темные корни. Она бросала взгляды то на дочь, то на улетающих с занавески мошек.

– Что с тобой?

– Не видишь, балдеет, – сказал Томми, закрывая дверной проем широкими плечами. Он был грузен и неухожен, темная неровно растущая бородка закрывала острый подбородок, лицо – щекастое, мясистое. На голове красная кепочка, одет в рубашку с короткими рукавами и штаны. – Совсем шизанутая девчонка. – Он грубо выругался и отхлебнул из бутылки.

– Мама? – ребенок все еще грезил, перед глазами мерцали огоньки.

– Ласточка, я хочу, чтобы ты встала и оделась. Мы уезжаем из этого чертова хламовника. Сейчас же. Ты слышишь?

– Да, мам!

– Никуда вы не поедете! – ухмыльнулся Томми. – Куда вам ехать-то?

– Чем дальше, тем лучше! Дура я была, что сюда переехала, а ты еще дурнее! Ну, вставай же, ласточка. Оденься. Мы должны уехать отсюда как можно скорее.

– Обратно к Рику Доусону намылилась? Давай-давай! Это же он вышвырнул тебя тогда, когда я тебя подобрал? Ну валяй, сходи к нему, чтобы он вышвырнул тебя еще раз!

Мать обернулась к нему и холодно произнесла:

– Уйди с моего пути, не то – Боже, помоги мне! – я убью тебя!

Глаза Томми опасно сузились. Он еще раз отхлебнул из бутылки, облизал губы и вдруг расхохотался.

– Ну, как же!

Он отступил назад и сделал рукой резкий размашистый жест.

– Выкатывайся! Корчишь из себя королеву, чертовка? Катись!

Она неприязненно посмотрела на девочку и вышла из спальни мимо него.

Свон вскочила с кровати. Путаясь в чересчур длинной и просторной, на девятилетнего, ночной рубашке, – она поспешила к окну и высунулась наружу. В окнах трейлера миссис Игер горел свет, и Свон решила, что они, наверное, разбудили ее. Свон глянула наверх и уставилась на небо с открытым от восхищения ртом.

Небо было заполнено волнами движущихся мерцающих звезд. Круги света прокатывались сквозь тьму над трейлером, и желтые вспышки зигзагами устремлялись вверх, к сиянию вокруг Луны. Тысячи тысяч светлячков пролетали в вышине, похожие на движущиеся галактики, их дрожащие огоньки образовывали световые цепочки, растянувшиеся с запада на восток, насколько хватало глаз. Где-то в поселке завыла собака, за ней другая, третья, а там и все прочие, в той части трейлерного поселка, что от Свон отделяло шоссе номер 15 – в других трейлерах зажигался свет, люди выходили наружу узнать, что случилось.

– Боже всемогущий, что за шум! – Томми все еще стоял в дверях.

Он заорал:

– Да заткнитесь же… – и одним злым глотком опорожнил пивную бутылку. Затем уставился на Свон злобным взглядом помутневших глаз.

– Я рад отделаться от тебя, детка! Поглядите на эту чертову комнатку, на эти цветочки и все это дерьмо! Боже! Это – трейлер, а не сад!

Он пнул горшок с геранью, и Свон вздрогнула. Но не двинулась с места, и, вздернув подбородок, ждала, чтобы он ушел.

– Хочешь кое-что узнать про свою мамочку, детка? – хитренько спросил он. – Хочешь узнать про бар, где она танцевала на столах и давала мужчинам трогать ее за сиськи?

– Заткнись, скотина! – закричала женщина, и Томми, вовремя обернувшись, успел перехватить ее руку. Он отшвырнул ее прочь.

– Да, езжай, Дарлин! Покажи своей девчонке, из чего ты сделана! Расскажи ей про мужчин, через которых ты прошла, и – о, да – расскажи ей про ее папочку! Расскажи ей, как ты была под таким кайфом от ЛСД или фенциклидина или Бог знает чего еще, что даже не запомнила имя этого!..

Лицо Дарлин Прескотт исказилось от ярости. Когда-то она была хорошенькой, сильные скулы и темно-голубые глаза бросали сексуальный вызов не одному мужчине, но сейчас лицо ее было потасканным и унылым, на лбу и вокруг рта залегли глубокие морщины. Ей всего лишь тридцать два, но выглядит она на все сорок; узкие голубые джинсы в обтяжку и одета в желтую ковбойскую блузку с блестками на плечах. Она отвернулась от Томми и прошла в «главную спальню» трейлера, стуча по полу ковбойскими сапожками из кожи ящерицы.

– Эй, – сказал Томми, хихикая. – Не в самом же деле ты уедешь!

Свон стала вынимать свои вещи из ящиков шкафа, но мать вернулась с чемоданом, уже набиты безвкусно-пестрыми вещами и обувью, и запихнула в него столько вещей Свон, сколько влезло.

– Мы едем сейчас же, – сказала она дочери. – Пошли.

Свон задержалась, оглядывая свое зеленое богатство.

«Нет! – подумала она. – Я не могу бросить мои цветы! И мой сад! Кто польет мой сад?»

Дарлин навалилась на крышку чемодана и защелкнула его. Потом ухватила Свон за руку и повернулась, чтобы уйти. Свон успела только ухватить куклу, Пирожкового Обжору, и мать выволокла ее из комнатки.

Томми шел за ними с очередной бутылкой пива в руке.

– А, все же едете! Завтра вечером ты вернешься, Дарлин! Вот увидишь!

– Жди, как же! – ответила она и протиснулась за дверь.

Снаружи, в душной ночи, со всех сторон наплывал собачий вой. Полосы света пробегали по небу. Дарлин глянула на них, но это не задержало ее на пути к ярко-красному «Камаро», припаркованному на мостовой позади злополучного тягача Томми. Дарлин швырнула чемодан на заднее сиденье и села за руль. Свон, все еще в ночной рубашке, села на пассажирское место.

– Ублюдок! – выдохнула Дарлин, пока возилась с ключами. – Ноги моей здесь не будет!

– Эй! А ну погляди! – закричал Томми, и Свон глядела.

Она с ужасом увидела, что он танцует по ее садику, острыми носками ботинок разбрасывая землю, топча каблуками цветы. Она прижала руки к ушам, потому что слышала их предсмертные стоны, похожие на звук, с каким рвутся чересчур туго натянутые струны гитары. Томми ухмылялся и дурашливо подпрыгивал, потом сорвал с головы кепочку и подбросил ее в воздух. Ярость внутри Свон раскалилась добела, и она пожелала, чтобы дядя Томми умер в наказание за то, что уничтожил ее садик, – но потом вспышка ярости прошла, осталась только резь в животе. Девочка ясно увидела Томми таким, каким он был: жирный, лысеющий дурак; все его богатство составлял разбитый трейлер и тягач. Здесь он состарится и помрет и не позволит себе никого полюбить – потому что, так же как и ее мать, боится слишком близко сходиться с людьми. Все это она увидела и поняла за секунду, она поняла, что, с каким бы наслаждением он не уничтожал ее садик, закончится все как всегда: он будет на коленках мучиться в ванной над унитазом, а когда облегчится, то уснет одиноким и проснется одиноким. А она всегда сможет вырастить еще один садик, и вырастит его – там, куда они приедут в этот раз, где бы это ни было.

Она сказала:

– Дядя Томми?

Он перестал вытанцовывать, рот его кривился от злобы.

– Я прощаю тебя, – мягко сказала Свон, и он уставился на нее, как будто она ударила его по лицу.

Но Дарлин Прескотт закричала:

– Да пропади ты, ублюдок! – и мотор «Камаро» загрохотал, как артиллерийское орудие. Дарлин вдавила ногой акселератор, оставляя тридцатифутовые полосы стертой с шин резины, пока те не подхватили обороты мотора, и со скоростью ракеты навсегда покинула трейлерный поселок на шоссе номер 15.

– Куда мы едем? – спросила Свон, тесно прижимая Пирожкового Обжору к себе, когда прекратился визг шин.

– Наверное, найдем какой-нибудь мотель и переночуем там. А утром съезжу в бар и попытаюсь выжать сколько-нибудь денег из Фрэнки. – Она пожала плечами. – Может, он даст мне полсотни долларов. Может быть.

– Ты собираешься вернуться к дяде Томми?

– Нет, – твердо сказала Дарлин. – С ним покончено. Самый ничтожный человек, какого я когда-либо знала, и, клянусь Богом, не понимаю, что я нашла когда-то в нем?

Свон вспомнила, что то же самое мать говорила про «дядю» Рика и «дядю» Алекса. Она задумалась, пытаясь решить, задать вопрос или нет, а потом сделала глубокий вдох и сказала:

– А это правда, мама? Что Томми сказал, будто на самом деле ты не знаешь, кто мой отец?

– Не повторяй глупости, – раздраженно ответила Дарлин. Она сосредоточенно глядела на длинную ленту дороги. – Выбрось эту чушь из головы, юная леди! Я тебе сто раз говорила: твой отец – известная звезда рок-н-рола. У него белокурые курчавые волосы и голубые, как у тебя, глаза. Голубые глаза ангела, сброшенного на землю. А может ли он играть на гитаре и петь? Может ли птица летать? Бог мой, да! Я не один раз говорила тебе, что как только он разведется с женой, мы станем вместе жить в Голливуде. Разве это пустяки? Ты и я – в том клубе на бульваре Сансет?

– Да, мам, – равнодушно ответила Свон. Она уже слышала эту историю. Все, чего хотелось Свон, – это жить на одном месте дольше четырех-пяти месяцев, чтобы можно было завести друзей, не боясь их потерять, и ходить весь год в одну школу. Поскольку друзей у нее не было, энергию и внимание она перенесла на цветы и растения и часами занималась созданием садиков на грубой почве трейлерных стоянок, наемного жилья и дешевых мотелей.

– Давай найдем какую-нибудь музыку, – сказала Дарлин. Она включила радио, и из динамиков понесся рок-н-ролл. Звуки были такие громкие, что Дарлин не пришлось терзаться из-за лжи, которую она не впервой преподносила дочери; на самом деле она знала только, что отец Свон был высоким, светловолосым и сутулым, и у него резинка порвалась посреди акта. Случилось это совсем некстати: вечеринка шла вовсю и в соседней комнате все стояли на ушах, а Дарлин и горбун находились в трансе от смеси ЛСД, «ангельской пыли» и опиума. Это случилось девять лет назад, когда она жила в Лас-Вегасе, и работала с карточными шулерами. С тех пор они со Свон кочевали по всему западу. Дарлин либо сопровождала мужчин, которые обещали хоть на время радость, или работала танцовщицей ню без верхней одежды, когда ей удавалось найти место.

Теперь, однако, Дарлин не знала, куда ехать. Ей надоел Томми, но в то же время она боялась его; он был слишком дурной, слишком подлый. Вполне вероятно, он мог найти их через день-другой, если не убраться подальше. Фрэнки, из салуна «Жаркий полдень», где она танцевала, мог дать ей небольшой аванс под ее следующий чек, но что потом?

Домой, подумала она. Домом было маленькое пятнышко на карте, называвшееся Блейкмен, на севере Роулинса в северо-западной части штата Канзас. Дарлин сбежала оттуда, когда ей было шестнадцать, после того, как ее мать умерла от рака, а отец помешался на религии. Она знала, что старик ненавидит ее, вот почему она сбежала. Интересно, на что теперь похож дом? Она представила, как у отца отвалится челюсть, когда он узнает, что у него внучка. К черту, нет! Я не могу вернуться туда.

Но она уже рассчитала маршрут, которым следовало ехать, реши она попасть в Блейкмен: на север по 135-му до Салины, на запад, через бескрайние кукурузные и пшеничные поля, по Межштатному-70 и опять на север по прямой как стрела проселочной дороге. Деньги на бензин она может взять у Фрэнки.

– Ты бы хотела отправиться с утра в путешествие?

– Куда? – Свон плотнее прижала к себе Пирожкового Обжору.

– А куда-нибудь. Есть такой маленький городок под названием Блейкмен. Не так уж далеко, как мне показалось в последний раз. Может, нам удастся съездить туда и отдохнуть несколько дней. Давай подумаем вместе. Так?

Свон пожала плечами.

– Наверное, – сказала она, но ей было все равно, какой дорогой ехать.

Дарлин приглушила радио и одной рукой обняла дочь. Поглядев наверх, она решила, что увидела на небе мерцание, но оно пропало. Она сжала плечо Свон.

– Мы одни против всего мира, – сказала она. – И знаешь что? Будет и на нашей улице праздник – если не складывать лапки.

Свон смотрела на мать, и ей очень хотелось верить.

«Камаро» продолжал двигаться в ночь по прямому шоссе, а в облаках, в сотнях футов над их головами, в небесах сцеплялись живые цепочки света.

Глава 5
Рыцарь короля

11 часов 50 минут

(горное дневное время)

Гора Голубой Купол, штат Айдахо

В одиннадцати тысячах футов над уровнем моря в шестидесяти милях к северо-западу от водопада Айдахо прогулочный «Форд Роумер» шарового цвета взбирался по узкой извивающейся дороге к вершине горы Голубой Купол. По обеим сторонам дороги к суровым скалам льнули густые сосновые леса. Фары высверливали дыры в спустившемся тумане, огоньки панели управления освещали зеленым светом вытянутое усталое лицо человека средних лет, сидевшего за рулем. Рядом с ним, на откинутом сиденье, с картой Айдахо, развернутой на коленях, спала его жена.

На следующем длинном повороте свет фар уперся в придорожный щит. Оранжевые светящиеся буквы гласили: «Частная собственность. Нарушитель будет застрелен».

Фил Кронингер сбавил скорость, но будучи обладателем пластиковой карточки, запаянной в бумажник, не остановился и продолжал ехать вперед по горной дороге.

– Они правда сделают это, папа? – спросил пронзительным голосом его сын с заднего сиденья.

– Сделают что?

– Застрелят нарушителя границы. Да?

– А как же! Кто не здешний, тому тут делать нечего.

Он посмотрел в зеркало заднего вида и поймал освещенное зеленым светом лицо сына, качающееся над плечами подобно хэллоуиновской маске. Отец и сын очень походили друг на друга; оба худые и костлявые, оба носили очки с толстыми стеклами, у обоих жидкие прямые волосы. В заметно поредевших волосах Фила просвечивала седина, а темно-каштановые волосы его тринадцатилетнего сына были подстрижены прямой челкой, чтобы скрыть высокий лоб. Лицо мальчика состояло из острых углов, как у матери; его нос, подбородок и скулы, казалось, готовы были прорезать бледную кожу, словно под видимым всем лицом пряталось второе, готовое вот-вот показаться. Глаза, слегка увеличенные стеклами очков, были светло-серые. На мальчике была рубашка с короткими рукавами армейского защитного цвета, такие же шорты и туристские ботинки.

Элис Кронингер пошевелилась.

– Мы уже приехали? – сонно спросила она.

Путешествие из Флагстафа было долгим и утомительным, и Фил настаивал на том, чтобы ехать в ночное время, потому что, по его соображениям, прохлада сберегала покрышки и снижала расход бензина. Он был расчетливым человеком и никогда не упускал случая сэкономить.

– Точно, они наблюдают за нами с помощью радара, – мальчик внимательно посмотрел на лес. – Спорим, они и вправду могут нас прошить?

– Могут, – согласился Фил. – У них есть все, что только можно придумать. Это страшное место, ты еще увидишь.

– Надеюсь, там будет прохладно, – раздраженно сказала Элис. – Не затем я проделала весь этот путь, чтобы готовить пищу в шахте.

– Это не шахта, – напомнил ей Фил. – Во всяком случае, там прохладно и есть всякие системы очистки воздуха и безопасности. Сама увидишь.

Мальчик сказал:

– Они наблюдают за нами. Я чувствую, что на нас смотрят.

Он поискал под сиденьем то, что, он знал, было там спрятано, и рука его вытащила пистолет «Магнум» калибра 9 мм.

– Бах, – он щелкнул спусковым крючком в сторону темнеющего справа и еще раз – бах! – слева.

– Положи эту штуку, Роланд! – приказала ему мать.

– Положи, сынок. Не нужно, чтобы его видели.

Роланд Кронингер поколебался, нажал на курок и как ни в чем не бывало сказал «бах». Потом повторил: «бах!», и пистолет сухо щелкнул, глядя отцу в голову.

– Роланд, – сказал отец, и теперь его голос звучал сурово. – Сейчас же перестань баловаться. Убери пистолет.

– Роланд, – предупредила мать.

– Ну ладно, ладно, – мальчишка засунул оружие обратно под сиденье. – Я просто хотел пошутить. Вы оба все воспринимаете слишком серьезно.

Неожиданно машину тряхнуло: Фил резко вдавил тормозную педаль. Посередине дороги стояли двое в зеленых касках и пятнистой маскировочной форме; оба держали в руках автоматические пистолеты «Ингрем», в кобурах на поясе висели пистолеты калибра 11.43. «Ингремы» смотрели прямо в лобовое стекло автомобиля.

– Боже! – прошептал Фил.

Солдат знаком велел ему открыть окно; когда Фил сделал это, солдат подошел, включил фонарик и осветил его лицо.

– Опознавательную карточку, пожалуйста, – сказал солдат.

У молодого солдата было жестокое лицо и ярко-голубые глаза. Фил вынул бумажник, раскрыл его так, чтобы была видна опознавательная карточка, и передал юноше. Тот сверил фотографию.

– Сколько человек въезжает, сэр? – спросил солдат.

– Э… трое. Я, моя жена и сын. Нас ждут.

Юноша передал карточку Фила другому солдату, который отстегнул от пояса портативную рацию. Фил услышал, как он сказал:

– Центральная, это контрольный пункт. Мы задержали серый прогулочный автомобиль. Пассажиров троен, имя одного Филипп Остин Кронингер, компьютерный номер 0-671-4724. Я остановил его для проверки.

– Ух ты, – возбужденно зашептал Роланд. – Точь-в-точь как в кино про войну.

– Ш-ш-ш, – предупредил отец.

Роланда восхитила форма солдат; он заметил, что ботинки у них начищены до блеска, а на маскировочных брюках еще складки. На груди каждого солдата была нашивка, изображавшая кулак, сжимающий молнию; под нашивкой была эмблема с надписью «Земляной дом», вышитой золотом.

– Хорошо, центральная, спасибо, – сказал солдат с портативной рацией.

Он передал карточку напарнику. Тот вернул ее Филу.

– Пожалуйста, сэр. Ваше прибытие было назначено на 10:45.

– Извините, – Фил взял карточку и убрал ее в бумажник. – Мы задержались из-за ужина.

– Езжайте прямо по дороге, – объяснил юноша. – Примерно через четверть мили увидите знак «стоп». Побеспокойтесь, чтобы ваши покрышки остановились точно у черты. Хорошо? Езжайте.

Он сделал быстрое движение рукой, и когда второй солдат отступил в сторону, Фил отъехал от пропускного пункта. Когда он поглядел в зеркало заднего обзора, то увидел, что солдаты снова вошли в лес.

– А что, всем дают форму, пап? – спросил Роланд.

– Нет, думаю, не всем. Только тем, кто здесь работает, дают такую форму.

– Я даже не видела их, – сказала Элис, по-прежнему нервно. – Я только подняла глаза – и вдруг они появились. И автоматы были направлены прямо на нас. А если бы один из них случайно выстрелил?

– Они профессионалы, дорогая. Их бы здесь не было, если бы они не знали точно, что делают, и я более чем уверен, что они знают, как обращаться с оружием. Это только доказывает, в какой безопасности мы будем ближайшие две недели. Никто не попадает сюда, если не имеет к ним отношения. Правильно?

– Правильно! – сказал Роланд.

Он пережил минуту возбуждения, когда смотрел на стволы автоматических пистолетов «Ингрем». Если бы они захотели, то точно могли бы разнести нас на части одной очередью. Одно нажатие на крючок – и готово. Ощущение изумительно взбодрило Роланда, как будто в лицо ему плеснули холодной водой. Это хорошо, подумал он. Очень здорово. Одним из качеств рыцарей короля было храбро встречать опасность.

– Приехали, – сказал Фил, когда фары уперлись в знак «стоп». – Тупик.

Большой знак был укреплен на огромной выщербленной скале, в которую упиралась горная дорога. Вокруг был только темный лес и крутые скалистые утесы – ничего, что указывало бы на место, которое они искали.

– Как ты попадешь внутрь? – спросила Элис.

– Увидишь. Это одна из самых изящных вещей, которую мне показывали.

Фил побывал здесь в апреле, после того, как прочитал рекламу «Земляного дома» в журнале «Солдаты удачи».

Он медленно повел «Роумер» вперед. Передние шины попали в две ямки в почве и нажали на пару пружинящих педалей. Почти сразу раздался глухой вибрирующий звук – шум заработавшего тяжелого механизма, шестеренок и цепей. Из щели, появившейся в основании скальной стены, блеснул яркий свет; кусок скалы плавно пошел вверх, совсем как дверь гаража в доме Кронингера.

Роланду Кронингеру это напоминало открытие массивных ворот древней крепости. Сердце его учащенно забилось, а щель, из которой бил яркий свет, отражавшийся в стеклах его очков, все росла, становилось светлее.

– Боже мой! – слабым голосом проговорила Элис.

Скальная стена была люком, скрывавшим железобетонную автостоянку, заполненную разными машинами. Ряд светильников свешивался с потолочной решетки из стальных балок. В воротах стоял солдат в форме, он знаком велел Филу ехать вперед. Колея направляла «Роумер» по бетонному скату к автостоянке. Как только колеса съехали с пружинящих педалей, ворота с урчанием начали закрываться. Солдат рукой показал Филу место парковки между джипами и провел пальцем по горлу.

– Что это означает? – с испугом спросила Элис.

Фил улыбнулся.

– Он показывает, чтобы мы заглушили двигатель.

Он выключил мотор.

– Ну вот и приехали.

Ворота в скале закрылись с глухим «фан-н», и они оказались отрезаны от внешнего мира.

– Теперь мы как в армии, – сказал Фил сыну, и выражение на лице мальчика подтвердило, что его восхитительная мечта сбывается.

Как только они вышли из «Роумера», подкатили два электромобиля; в первом был улыбчивый юноша: волосы рыжеватые, коротко подстриженные, темно-голубая форма с эмблемой «Земляного дома» на нагрудном кармане. Второй электрокар – там сидели двое крепких мужчин в темно-голубых спортивных костюмах – буксировал плоский багажный конвейер, похожий на те, какие используются в аэропортах.

Улыбчивый молодой человек (его белые зубы, казалось, отражали свет дневных ламп) проверил данные на своем щитке, чтобы убедиться в правильности фамилии.

– Привет, ребята, – ободряюще сказал он. – Миссис и мистер Филипп Кронингер?

– Правильно, – подтвердил Фил. – И наш сын Роланд.

– Привет, Роланд. Вам, ребята, пришлось проделать порядочный путь из Флагстафа.

– Да, путь неблизкий, – сказала Элис. Она неуверенно прошлась по автостоянке и прикинула, что здесь не меньше двухсот машин.

– Бог мой, сколько здесь народу!

– У нас около девяноста пяти процентов заполнения, миссис Кронингер. К концу выходных будут все сто процентов. Мистер Кронингер, если вы дадите этим джентльменам ключи, они привезут ваш багаж.

Фил отдал ключи, и двое мужчин стали выгружать чемоданы и коробки из «Роумера».

– У меня есть компьютер, – сказал юноше Роланд. – Он будет здесь работать?

– Конечно, будет. Прыгайте ко мне, и я отвезу вас в ваши апартаменты. Капрал Мейт? – обратился он к одному из грузчиков. – Этих в сектор «В», номер шестнадцатый. Ну что, готовы?

Фил сел на переднее сиденье, а его жена и сын на заднее. Фил кивнул, и молодой человек повез их через автостоянку в коридор со слабым уклоном. Прохладный воздух циркулировал из вентилятора на потолке, установленного на всякий случай. От главного отходили другие коридоры, на них были указатели: к секторам А, Б и В.

– Я сержант Шорр, занимаюсь приемом клиентов, – молодой человек протянул руку, и Фил пожал ее. – Рад познакомиться. Могу ответить на все ваши вопросы, если они есть.

– Ну, я приезжал сюда в апреле и знаю о «Земляном доме», – пояснил Фил. – Но не думаю, что моя жена и сын получили из брошюр полное представление. Элис тревожилась насчет обеспечения воздухом там, внизу.