Текст книги "Песня Свон"

10 часов 16 минут

(восточное время).

Нью-Йорк

На крыше машины вращался голубой фонарь. Лил холодный дождь, молодой человек в желтом дождевике протягивал к ней руки.

– Дайте ее мне, леди, – говорил он, и голос его звучал глухо, будто он говорил со дна колодца. – Пойдемте отсюда. Дайте ее мне.

– Нет, – закричала Сестра Ужас, и лицо мужчины рассыпалось на кусочки, как разбитое зеркало. Он простерла руки, чтобы оттолкнуть ее, и вдруг поняла, что сидит. Обрывки кошмара таяли, как серебряные льдинки. Ее крик эхом бился между шершавыми серыми кирпичными стенами, а она сидела, ничего не соображая, пока затихала сотрясавшая ее тело нервная дрожь.

«О, – думает она, когда в голове проясняется, – это плохо. – Она прикасается к своему липкому лбу, и пальцы становятся влажными. – Оно было рядом, – думает она. – Юный демон в желтом дождевике опять был тут, совсем рядом, и он чуть не забрал мое…»

Она хмурится. Забрал мое что? Мысль ушла; какова бы она ни была, она пропала во мраке памяти. Она часто грезила о демоне в желтом дождевике, и он всегда хотел, чтобы она что-то дала ему. В кошмаре всегда был голубой свет, больно слепивший глаза, а в лицо ей хлестал дождь. Порой обстановка казалась ужасно знакомой, и порой она почти – почти – знала, чего хотел от нее юноша в желтом дождевике, но понимала, что это демон или даже сам Дьявол, пытающийся оторвать ее от Иисуса, потому что после таких кошмаров сердце у нее страшно колотилось.

Она не знала, сколько времени, день это или ночь, но от голода у нее подвело живот. Она вспомнила, что пыталась уснуть на скамейке в метро, но пронзительные голоса орущих где-то детей мешали ей, и, держа сумку в охапке, она побрела на поиски более спокойного места. Оно нашлось под лестницей, спускавшейся в полутьму туннелей метро. Тридцатью футами дальше под главным туннелем чернела сточная труба, достаточно большая, если скорчиться. Грязная вода текла мимо туфель Сестры. В туннеле горели синие аварийные лампочки, они высвечивали сеть кабелей и труб над головой. Туннель сотрясался от грохота проходивших поездов метро, и Сестра Ужас поняла, что над ней – рельсы, но чем глубже она уходила в туннель, тем тише становился шум поездов, превращаясь в едва слышный далекий рев. Скоро Сестра увидела свидетельства того, что здесь облюбовали себе место члены племени бомжей: старые матрасы, засунутые в норы, пара бутылок, засохшие экскременты. Она не поморщилась: приходилось видеть и худшее. Тут, на этих матрасах, она и спала, пока кошмар с демоном в желтом дождевике не разбудил ее; она почувствовала голод и решила вернуться на станцию метро, пошарить в урнах и, если повезет, найти еще и какую-нибудь газету, узнать, не появился ли Иисус, пока она спала.

Сестра Ужас встала, надела сумку на плечо и покинула свое логово. Она двинулась назад по туннелю, освещенному прозрачным синим мерцанием аварийных ламп, и надеялась, что сегодня ей повезет и она найдет сосиску. Она обожала сосиски, обильно приправленные острой вкусной горчицей.

Туннель внезапно затрясло.

Она услышала треск ломающегося бетона. Синие лампы погасли, погрузив тоннель в темноту, потом вспыхнули вновь. Послышался шум, похожий на вой ветра или уходящего поезда метро, несущегося над головой. Синие лампы разгорались все ярче, свет их стал почти слепящим, и Сестра Ужас прищурилась от их сияния. Она сделала еще три неверных шага вперед; аварийные лампы начали лопаться. Она вскинула руки, чтобы защитить лицо, почувствовала, как осколки стекла вонзаются в тело, и неожиданно внятно подумала: Кто-то мне за это ответит!

В следующее мгновение весь туннель резко метнулся в сторону, и Сестра Ужас свалилась в поток грязной воды. С потолка сыпались обломки бетона и каменное крошево. Туннель метнулся в противоположную сторону с такой силой, что Сестре Ужас почудилось, будто внутри у нее все оборвалось, а куски бетона стучали по ее голове и плечам. Ноздри оказались забиты песком.

– Господи Иисусе! – закричала она, задыхаясь. – О, Господи Иисусе!

Сверху посыпались снопы искр, стали отрываться кабели. Она ощутила, что воздух насытился влажным паром, и услышала сильные удары, словно у нее под головой топал бегемот. Туннель швыряло и толкало. Сестра Ужас прижала к себе сумку, стараясь противостоять выворачивающим внутренности толчкам; наружу сквозь стиснутые зубы рвался крик. Струя жара пронеслась мимо нее, едва не лишив ее дыхания. «Боже, помоги!» – мысленно кричала она, почти задохшаяся. Она услышала, как что-то хрустнуло, и почувствовала вкус крови, потекшей у нее из носа. Я не могу дышать, о возлюбленный Иисус. Я не могу дышать! Она схватилась за горло, открыла рот и услышала, как ее сдавленный крик улетает в глубь трясущегося туннеля. Наконец ее измученные легкие втянули глоток горячего воздуха, и она легла, скорчилась на боку в темноте, тело ее сотрясали судороги, а мозг оцепенел.

Дикая тряска прекратилась. Сестра Ужас то теряла сознание, то приходила в себя; сквозь это изнеможение издалека пробился словно бы рев уходящего подземного поезда.

Только небывало громкий.

«Вставай! – приказала она себе. – Вставай! Грядет Судный День, и Господь приехал на своей колеснице, чтобы забрать праведников в Царство Божие».

Но более спокойный и ясный голос раздался, возможно, из тьмы ее памяти, сказал:

«Черт! Дело пахнет керосином!»

«Царство Божие! Царство! Царство!» – мысленно твердила Сестра, стараясь заглушить злой голос. Она села, вытерла кровь и вдохнула сырой, душный воздух. Шум поезда все нарастал. Сестра Ужас почувствовала, что вода, в которой она сидела, нагрелась. Она взяла сумку и медленно поднялась на ноги. Вокруг было темно, и когда Сестра Ужас стала ощупывать стены туннеля, ее пальцы натыкались на хаос щелей и трещин.

Рев еще больше усилился, воздух стал накаляться. Бетон обжигал пальцы, как горячая мостовая в августовский полдень, когда на солнцепеке можно зажарить яичницу.

Далеко в глубине туннеля вспыхнул оранжевый свет, как будто фары несущегося поезда метро. Туннель опять начало трясти. Сестра Ужас застыла, глядя туда, и чем ближе был свет – он разгорался, из него вырывались раскаленные добела полосы красного и багрового – тем больше напрягалось ее лицо.

Она поняла, что это было, и застонала, как попавшее в капкан животное.

Стена огня неслась к ней по туннелю, и она уже ощутила поток воздуха, засасываемого в пламя, словно в пустоту. И минуты не пройдет, как огненный вал настигнет ее.

Транс Сестры Ужас прошел. Она повернулась и побежала, крепко прижимая к себе сумку, шлепая по дымящейся воде. Она перескакивала через поломанные трубы и с отчаянием обреченного отбрасывала в стороны упавшие кабели. Оглянувшись, она увидела пламя; оно выбрасывало белые щупальца, выстреливало их в воздух, как бичи. Вакуум затягивал ее, пытаясь загнать в огонь, и когда она кричала, воздух обжигал ей ноздри и затылок.

Она чувствовала запах горящих волос, ощущала, как ее спина и руки покрываются волдырями. Возможно оставалось, не более тридцати секунд до ее воссоединения с Господином и Повелителем, и ее изумляло, что она не готова и не хочет этого.

Издав леденящий душу крик ужаса, она внезапно споткнулась и упала, ударившись головой оземь.

Намереваясь встать на четвереньки, она увидела, что споткнулась о решетку, в которую вливался поток грязной воды. Под решеткой не было видно ничего, кроме тьмы. Она оглянулась на настигавшее ее пламя, и лишилась бровей, а лицо покрылось мокрыми волдырями от ожогов. Воздух невозможно было вдохнуть. Времени вскочить и бежать не оставалось, пламя ревело совсем рядом.

Она ухватилась за прутья решетки и рванула ее на себя. Один из проржавевших винтов выскочил, но другой держал крепко. Языки пламени бились в каких-нибудь сорока футах от нее, и волосы Сестры Ужас вспыхнули.

«Боже, помоги!» – мысленно закричала она и дернула решетку с такой силой, что ее руки едва не вышли из суставов.

Второй винт выскочил.

Сестра Ужас отбросила решетку в сторону, схватила сумку и нырнула головой вперед в дыру.

Она упала на четыре фута в яму размером с гроб, где было на восемь дюймов воды.

Языки пламени промчались над ее головой, высосав из легких воздух и опалив каждый дюйм незакрытой кожи. Ее одежду охватил огонь, и она отчаянно задергалась. На несколько секунд исчезло все, кроме рева пламени и боли, и Сестра ощутила запах сосисок, варившихся в котле продавца.

Стена огня двигалась вперед, неумолимо, как комета, под шипение воздуха, несшего сильный запах обугленного мяса и горелого металла.

Внизу, в яме, откуда грязная вода уходила в водосток, корчилось в судорогах тело Сестры Ужас. Три дюйма воды поднялись туманом и испарились, уменьшив силу огня. Обожженное, истерзанное тело Сестры судорожно искало воздуха, наконец задышало и забрызгало слюной. Покрытые волдырями руки все еще сжимали сморщившуюся брезентовую сумку.

Потом она улеглась и затихла.

8 часов 31 минута

(горное дневное время)

Гора Голубой Купол, штат Айдахо

Настойчивый звонок телефона на столе у кровати вырвал спавшего на ней человека из сна без сновидений. Отстаньте, подумал он. Оставьте меня в покое. Но телефон не умолкал, и человек наконец медленно повернулся, включил лампу и, щурясь на свет, снял трубку.

– Маклин, – сказал он голосом, хриплым спросонья.

– Э… полковник, сэр? – Это был сержант Шорр. – Согласно моим данным, на этот час у вас назначена встреча с несколькими людьми. Они ждут вас, сэр.

Полковник Джеймс «Джимбо» Маклин взглянул на маленький зеленый будильник у телефона и увидел, что на тридцать минут опаздывает на назначенную встречу и церемонию пожимания рук. «Пошло все к дьяволу! – подумал он. – Я поставил будильник на 6:30 ровно». – Все в порядке, сержант. Продержите их еще пятнадцать минут. – Он повесил трубку, потом проверил будильник и увидел, что рычажок нажат. Либо он не включал звонок, либо выключил его, не просыпаясь. Он сел на край постели, пытаясь собраться с силами и встать, но тело было вялым и разбитым; несколько лет назад, мрачно усмехнулся он, ему не требовался будильник, чтобы проснуться. Он мог проснуться от звука шагов по мокрой траве и вскочить – по-волчьи в считанные секунды.

Время идет, подумал он. Давно ушло.

Он заставил себя встать. Заставил перейти спальню (стены ее были украшены фотографиями летящих «Фантомов» F-4 и «Громовержцев» F-105) и войти в маленькую ванную. Включить свет, пустить воду в раковину. Вода пошла ржавая. Он плеснул себе в лицо, вытерся полотенцем и уставился мутными глазами на незнакомца в зеркале.

Высокий, шесть футов два дюйма; пять-шесть лет назад его тело было поджарым и крепким, ребра покрыты мышцами, плечи сильные и прямые, грудь выпуклая как броня на танке М1 «Абрамс». Теперь полковник обрюзг, пресс с трудом выдерживал пятьдесят приседаний, которые он делал каждое утро, точнее, когда находил для этого время. Он обнаружил, что сутулится, как будто на плечи ему давила невидимая тяжесть, в волосах на груди пробивалась седина. Бицепсы, когда-то твердые как камень, одрябли. Однажды он захватом руки сломал шею ливийскому солдату; теперь ему казалось, что у него не хватит сил молотком разбить каштан.

Он включил в розетку электробритву и стал водить ею по щетине на подбородке. Темно-каштановые волосы были острижены очень коротко, на висках виднелась седина; под квадратной плитой лба – холодная голубизна глаз, запавших в глубокие глазницы: кусочки льда в мутной воде. Пока Маклин брился, ему пришло в голову, что лицо его стало напоминать любую из сотен боевых карт, над которыми он просиживал так давно: выступающий утес подбородка вел к извилистому оврагу рта и дальше, к холмам точеных скул, и через крутой перевал носа опять вниз, к болотам глаз, потом вверх, в темный лес густых бровей. И все мелкие особенности рельефа тоже были, например: воронки оспин – следов юношеских угрей, маленькая канавка шрама, пролегшего по левой брови, – след срикошетировавшей пули, попавшей в него в Анголе. Через лопатку прошел более глубокий и длинный шрам от ножа, полученный в Ираке, а на память о вьетконговской пуле осталась сморщенная кожа на правой стороне груди. Маклину было сорок четыре года, но иногда просыпаясь он чувствовал себя семидесятилетним; напоминали о себе кости, стреляющими болями в руках и ногах, поломанные в битвах на далеких берегах.

Он закончил бриться и сдвинул в сторону занавеску душа, чтобы пустить воду, но остановился: на полу маленькой душевой кабинки валялись куски потолочной плитки и щебень. Из отверстий, открывшихся в потолке, капала вода. Пока полковник смотрел на протекающий потолок, понимая, что опаздывает и принять душ не придется, в нем внезапно поднялась злоба, как жидкий чугун в домне; он ударил кулаком по стенке раз и другой. Во второй раз от удара осталась сетка мелких трещин.

Маклин наклонился над раковиной, пережидая, пока пройдет злоба, как это часто бывало.

– Успокойся, – сказал он себе. – Дисциплина и контроль. Дисциплина и контроль. – Он повторил это несколько раз, как мантру, сделал долгий глубокий вдох и выпрямился. «Надо идти, – подумал он. – Меня ждут». Он помазал карандашом-дезодорантом под мышками и пошел к шкафу в спальне, чтобы достать форму.

Он извлек пару выглаженных темно-голубых брюк, светло-голубую рубашку и бежевую поплиновую летную куртку с нашивками из кожи на локтях и надписью «МАКЛИН» на нагрудном кармане. Он потянулся к верхней полке, где держал ящичек с автоматическим пистолетом «Ингрем» и обоймы к нему и бережно достал фуражку полковника ВВС, сдунул воображаемые пылинки с козырька и надел. Посмотрелся в большое зеркало на внутренней стороне дверцы шкафа: проверил, надраены ли пуговицы, наглажены ли стрелки брюк, сияют ли ботинки. Расправил воротничок и приготовился идти.

Личный электромобиль полковника был припаркован в стороне от жилья, на уровне командного центра. Маклин запер дверь одним из множества ключей, подвешенных на цепочке к ремню, сел в электромобиль и поехал по коридору. Позади, за его комнатами осталась опечатанная металлическая дверь склада оружия и помещения с аварийным запасом пищи и воды. Дальше, на другом конце коридора, за квартирами других технических специалистов и наемных рабочих «Земляного дома», была генераторная и пульт управления системой фильтрации воздуха. Он проехал мимо двери пункта наблюдения за периметром, где находились экраны небольших портативных полевых радарных установок для контроля зоны вокруг «Земляного дома», а также главный экран направленной в небо радарной чащи, установленной на вершине горы Голубой Купол. В пределах пункта наблюдения за периметром находилась также гидравлическая система перекрытия воздухозаборников и освинцованных ворот в случае ядерной атаки; за экранами радаров велось круглосуточное наблюдение.

Маклин повел электромобиль вверх по наклонному полу к следующему уровню, где находился главный зал. Он проехал мимо открытых дверей гимнастического зала, где занималась секция аэробики. По коридору трусили несколько любителей утренних пробежек, и, проезжая мимо, Маклин кивнул им. Отсюда он попал в более широкий коридор, ведущий к главной площади «Земляного дома», соединявшей множество вестибюлей. В центре ее на постаменте стоял обломок скалы, по кругу расположились различные «магазины», внешне напоминавшие магазины городка в долине. На главной площади «Земляного дома» расположились салун, кинотеатр, где показывали видеофильмы, библиотека, больница, штат которой состоял из доктора и двух сестер, павильон для игр и кафетерий. Проезжая мимо кафетерия, Маклин ощутил запах яичницы с беконом и пожалел, что не успел позавтракать. Он не привык опаздывать. «Дисциплина и контроль», – подумал он. Это были две вещи, которые делали человека мужчиной.

Он все еще злился из-за того, что в его душевой обвалился потолок. Хотя уже знал, что во многих местах «Земляного дома» потолки и стены дали трещины и подались. Маклин много раз обращался к братьям Осли, но те заявили: в отчетах строителей указано, что осадка нормальная. «При чем тут, в задницу, осадка! – сказал тогда Маклин. – У нас неприятности с откачкой воды! Вода скапливается над потолком и просачивается вниз».

– Не лезь в бутылку, полковник, – ответил ему из Сан-Антонио Донни Осли. – Если ты нервничаешь, то и клиенты начинают нервничать, правильно? Нет смысла нервничать, потому что гора стоит несколько тысяч лет и никуда пока не делась.

– Дело не в горе! – сказал Маклин, стискивая в кулаке трубку. – Дело в туннелях! Моя бригада уборщиков каждый день находит трещины!

– Осадка, в ней все дело. Теперь послушай, Терри и я вбухали больше десяти миллионов в этот проект. Мы строили надолго! Если бы у нас не дела здесь, мы были бы там, с вами. Теперь у вас там, глубоко под землей, осадка и протечки. И с этим ничего не поделаешь. Но мы платим вам сто тысяч долларов в год за то, чтобы вы поддерживали реноме «Земляного дома» и жили в нем, вы – герой войны и все такое. Так что замазывайте щели, и пусть все будут довольны.

– Нет, это вы послушайте, мистер Осли. Если через две недели тут не будет специалиста-строителя, я уезжаю. Плевать мне на контракт. Я не собираюсь вдохновлять людей жить здесь, если здесь небезопасно.

– Верю, – сказал Донни Осли, и его тон стал на несколько градусов холоднее, – но вам, полковник, лучше успокоиться. Вы что же, хотите выйти из дела? Это непорядочно. Вы только вспомните, как Терри и я нашли вас и приняли, до того, как вы совсем докатились, ну?

«Дисциплина и контроль! – подумал Маклин, сердце его колотилось. – Дисциплина и контроль!» И стал слушать, как Донни Осли обещает в течение двух недель прислать специалиста-строителя из Сан-Антонио, чтобы осмотреть «Земляной дом» самым тщательным образом.

– Однако, все же вы – главный. У вас неприятности – разберитесь. Лады?

Это было почти месяц назад. Строитель-специалист так и не приехал.

Полковник Маклин остановил электромобиль у двойных дверей. Над дверьми была надпись «Главный зал», выполненная вычурными буквами в старом стиле. Прежде чем войти, он затянул ремень еще на одну дырочку, хотя брюки успели сморщиться на животе, подтянул живот и, прямой и стройный, вошел.

В красных виниловых креслах, обращенных к сцене, где капитан Уорнер отвечал на вопросы и показывал на карте на стене позади него особенности «Земляного дома», сидели около дюжины людей. Сержант Шорр, стоявший наготове на случай более трудных вопросов, увидел входящего полковника и быстро подошел к микрофону на кафедре.

– Извините, капитан, – сказал он, прерывая объяснение насчет герметизации и системы очистки воздуха. – Ребята, позвольте мне представить вам того, кто на самом деле не нуждается в этом: полковник Джеймс Барнет Маклин.

Полковник, чеканя шаг, шел по центральному проходу, а аудитория аплодировала. Он занял место позади подиума, под американским флагом и флагом «Земляного дома», и оглядел аудиторию. Аплодисменты не смолкали: человек средних лет в камуфляжной военной куртке встал, за ним его жена одетая так же, потом встали все и аплодировали. Маклин дал им поаплодировать еще пятнадцать секунд, поблагодарил их и попросил сесть.

Позади полковника сел капитан Уорнер, «Медвежонок», крепкий мужчина, в прошлом «зеленый берет», потерявший левый глаз от взрыва гранаты в Судане и теперь на его месте носивший черную повязку. Рядом с ним сел Шорр. Маклин стоял, собирался с мыслями; он произносил приветственную речь перед каждой партией новоприбывших в «Земляной дом», объяснял насколько это безопасное место и что после вторжения русских оно будет последней американской крепостью. После этого полковник отвечал на вопросы, пожимал руки и давал автографы. За это и платили ему братья Осли.

Он поглядел им в глаза. Они привыкли к мягкой, чистой постели, ароматной ванне и ростбифу воскресным утром. Трутни, подумал он. Они жили, чтобы пить, жрать и срать, и полагали, будто знают все про свободу, закон и мужество, но им было неизвестно главное в этих вещах. Маклин окинул взглядом их лица и не увидел в них ничего, кроме мягкости и слабости. Это были люди, которые думали(!), что жертвуют женами, мужьями, детишками, домами и всем, чем владели ради того, чтобы держать подальше от наших берегов русское дерьмо, но в действительности они не жертвовали ничем, потому что были слабы духом, а их мозги сгнили от некачественной умственной пищи. И вот они здесь, как и все другие ждут, что он расскажет им, какие они истинные патриоты.

Маклину хотелось сказать им, чтобы они бежали подальше от «Земляного дома», что это убежище спроектировано некачественно и что им, слабовольным неудачникам, надо отправляться по домам и трястись в своих подвалах. «Господи Иисусе! – подумал он. – Какого черта я здесь делаю?»

Затем внутренний голос ожег его, как бичом: Дисциплина и контроль! Возьми себя в руки!

Это был голос Солдата-Тени, всегда сопровождавшего его. Маклин на секунду закрыл глаза. Когда он открыл их, то взгляд его упал на худого, хрупкого на вид мальчика, сидевшего во втором ряду между отцом и матерью. Хороший ветер сдует этого мальчишку с высот на землю, решил он, но помедлил, вглядываясь в бледно-серые глаза мальчика. Ему подумалось, что он кое-что узнает в этих глазах – решительность, сметливость, волю. Это напомнило полковнику его самого на фотографиях, сделанных, когда он был ровесником этому мальчишке, жирным неуклюжим жлобом, которого отец, капитан ВВС, лупил при каждом удобном случае.

Из всех них, сидящих передо мной, подумал он, один только этот тощий мальчишка может получить шанс. Остальные – собачье дерьмо. Он взял себя в руки и начал вступительную речь с таким энтузиазмом, словно чистил отхожее место.

Пока полковник Маклин говорил, Роланд Кронингер с живым интересом рассматривал его. Полковник был несколько полнее, чем на фотографиях в «Солдатах удачи», и казался сонным и усталым. Роланд был разочарован; он ожидал увидеть подтянутого, бодрого героя войны, а не истасканного продавца автомобилей, одетого в военные отрепья. Трудно было поверить, что это тот самый человек, который сбил три МИГа над мостом Тханг Хоа, прикрывая потерявший управление самолет товарища, а потом катапультировался из развалившегося самолета.

Облезлый, решил Роланд. Полковник Маклин был облезлым, и он начал думать, что «Земляной дом» тоже может оказаться облезлым. Этим утром он проснулся и обнаружил на подушке темное пятно от воды: потолок протекал, в нем зияла трещина два дюйма шириной. В душе не шла горячая вода, а холодная была рыжей от ржавчины. Мама не могла помыть голову, и отец сказал, что непременно сообщит об этих неприятностях сержанту Шорру.

Роланд боялся подключать свой компьютер к сети, потому что воздух в спальне был слишком сырой, и его первое представление о «Земляном доме» как о чистенькой средневековой крепости постепенно угасало. Конечно, он привез с собой книги, труды о деяниях Макиавелли и Наполеона и научные исследования о средневековых осадных орудиях, но ему очень не хватало изучения новых подземных ходов в игре «Рыцарь короля». «Рыцарь короля» был его собственным творением – воображаемый мир феодальных королевств сотрясаемый воинами. Теперь, похоже, ему придется все время читать!

Он смотрел на полковника Маклина. Глаза Маклина глядели с ленцой, а лицо было толстое, одутловатое. Он был похож на старого быка, которого оставили пастись на лугу, потому что он ни на что больше не способен. Но когда взгляд Маклина встретился с его взглядом и на пару секунд задержался, прежде чем скользнуть дальше, Роланду вспомнилась фотография, на которой был изображен Джо Луис в бытность его зазывалой в лас-вегасском отеле. На той фотографии Джо Луис казался вялым, утомленным, но видна была его массивная рука, охватившая хрупкую белую руку туриста, а взгляд его черных глаз был жестким и отрешенным, словно мысленно чемпион опять был на ринге, вспоминал удар, прошивший пресс соперника почти до хребта. Роланд подумал, что такое же отстраненное выражение было в глазах полковника Маклина, и так же ясно, как он чувствовал, что Джо Луис мог бы одним быстрым жимом раздавить косточки руки того туриста, Роланд почувствовал, что боец в полковнике Маклине еще не умер.

Во время выступления полковника Маклина рядом с картой зазвонил телефон. Сержант подошел, несколько секунд слушал, что ему говорили, повесил трубку и пошел через сцену к полковнику. Роланд подумал, что пока Шорр слушал в его лице что-то изменилось: он постарел, и лицо его слегка покраснело. Он сказал:

– Прошу прощения, полковник! – и положил руку на микрофон.

Голова полковника дернулась, в глазах проступил гнев.

– Сэр, – тихо сказал Шорр, – сержант Ломбард говорит, что вы нужны в пункте наблюдения за периметром.

– Что там?

– Он не говорит, сэр. По-моему он очень нервничал.

«Говно!» – подумал Маклин. Ломбард впадал в панику всякий раз, когда радар засекал стаю гусей или лайнер, пролетающий над головой. Однажды они задраились в «Земляном доме» потому, что Ломбард принял группу дельтапланеристов за вражеских парашютистов. И все же следовало проверить. Он жестом велел капитану Уорнеру следовать за ним и велел Шорру закончить вводную беседу после их ухода.

– Леди и джентльмены, – сказал Маклин в микрофон. – Мне придется уйти, чтобы разобраться с небольшой проблемой, но я надеюсь увидеться с вами днем, на приеме для новоприбывших. Благодарю за внимание. – Он двинулся по проходу, за ним по пятам следовал капитан Уорнер.

Они поехали на электромобиле той же дорогой, которой прибыл Маклин. Маклин всю дорогу проклинал глупость Ломбарда. Когда они вошли в помещение наблюдения за периметром, они увидели Ломбарда, впившегося в экран, на котором были эхо-сигналы от радара, установленного на вершине Голубого Купола. Рядом стояли сержант Беккер и капрал Прадо, оба тоже пожирали глазами экран. Помещение было набито электронным оборудованием и другими радарными экранами, здесь же находился небольшой компьютер, в памяти которого хранились даты прибытия и отбытия жильцов «Земляного дома». С полки над шеренгой радарных экранов из коротковолнового приемника раздавался громкий голос, совершенно искаженный треском атмосферных разрядов. Голос звучал панически, он захлебывался и так быстро тараторил, что Маклин не мог разобрать ни слова. Но Маклину голос не понравился, и его мышцы сразу напряглись, а сердце забилось.

– Отойдите в сторону, – сказал он людям и стал так, чтобы можно было хорошо видеть экран.

Во рту у него пересохло, и он услышал, как его мозговые схемы заскрежетали от работы.

– Боже милостивый, – прошептал он.

Искаженный голос из коротковолнового приемника говорил:

Нью-Йорк получил… сметен… ракеты накрывают восточное побережье… разрушен Вашингтон… Бостон… Я вижу там огромное пламя… Из бури атмосферных разрядов вырывались другие голоса, обрывки информации, рассылаемой обезумевшими радистами по всем Соединенным Штатам и пойманные антеннами горы Голубой Купол. Ворвался еще один голос с южным акцентом, он кричал: Атланта только что перестала существовать! Думаю, что Атланте конец! Голоса перекрывали друг друга, возникали и пропадали, смешивались с рыданиями и криками, со слабым, обморочным шепотом, и названия американских городов повторялись, как причитания по мертвым: Филадельфия… Майами… Нью-Порт Ньюс… Чикаго… Ричмонд… Питсбург…

Но внимание Маклина было приковано к экрану радара. Никакого сомнения в том, что происходило, быть не могло. Он посмотрел на капитана Уорнера и открыл рот, но на мгновение потерял голос. Потом произнес:

– Поставьте охрану повсюду. Запечатайте ворота. Нас атакуют. Действуйте.

Уорнер вытащил портативную радиостанцию и стал энергично раздавать команды.

– Вызовите сюда Шорра, – сказал Маклин, и сержант Беккер, верный и надежный человек, служивший с Маклином в Чаде, немедленно сел к телефону и стал нажимать кнопки. Из коротковолнового приемника несся дрожащий голос:

– Это ККТИ из Сент-Луиса! Кто-нибудь, отзовитесь! Я вижу огонь в небе! Он повсюду! Боже Всемогущий, я никогда не видел…

Сверлящий вой атмосферных помех и других далеких голосов заполнил тишину воцарившуюся после сигнала из Сент-Луиса.

– Началось, – прошептал Маклин. Глаза его блестели, лицо покрылось испариной. – Готовы мы к этому или нет, началось! – И глубоко внутри его, в колодце, куда долго не проникал луч света, Солдат-Тень завопил от восторга.