Текст книги "Песня Свон"

Глава 21
Самый чудесный свет

– Вода… пожалуйста… дайте мне воды…

Джош открыл глаза. Голос Дарлин слабел. Он сел и пополз туда, где сложил все откопанный банки. Их были десятки, многие из них лопнули и текли, но их содержимое, казалось, не пострадало. Последним, что они ели, была консервированная жареная фасоль и сок.

Открывать банки стало легче, когда он нашел отвертку. Среди прочих предметов и обломков с полок магазина в земле нашлась лопата со сломанной рукоятью и топор. Джош, как скупой рыцарь, все это собрал в углу, разложил по порядку: инструменты, большие и маленькие банки. Он нашел банку с соком и подполз к Дарлин. От усилия он вспотел и устал, и от запаха ямы для отхожего места – которую он выкопал в дальнем углу подвала, ему тоже стало трудно дышать.

Он вытянул в темноте руку и нашел Свон. Она поддерживала голову матери.

– Вот.

Он поднес банку ко рту Дарлин; та немного отхлебнула и оттолкнула банку.

– Воды, – жалобно сказала она. – Пожалуйста… воды.

– Извините. Воды нет совсем.

– А, черт! – пробормотала она. – У меня все горит.

Джош пощупал ей лоб и словно бы прикоснулся к жаровне; Дарлин лихорадило гораздо сильнее, чем его. Чуть дальше все еще мучался Поу-Поу, бормотал что-то о сусликах, потерянных ключах от грузовика и какой-то женщине по имени Голди.

– Блейкмен, – хрипло произнесла Дарлин. – Нам нужно доехать до Блейкмена. Свон, родненькая? Не волнуйся, мы доберемся туда.

– Да, мам, – спокойно ответила Свон, и Джош понял по ее голосу, что она знала: мать ее при смерти.

– Сразу же, как только нас вызволят отсюда. Мы поедем. Боже, я представляю себе, какое лицо будет у отца!

Она засмеялась, и в груди у нее забулькало.

– Да у него глаза на лоб полезут!

– Он ведь правда будет рад видеть нас, да, мам? – спросила Свон.

– Конечно! Черт побери, когда же сюда придут и вызволят нас? Когда придут?

– Скоро, мама.

Девочка после взрыва повзрослела на годы, подумал Джош.

– Я видела во сне Блейкмен, – сказала Дарлин. – Ты и я… шли, и я видела старый дом… прямо перед нами, за полем. И солнце… солнце светило так ярко. О, это был чудесный день. А я посмотрела через поле и увидела отца, он стоял на крыльце… и махал мне рукой, чтобы я перешла через поле. Он не… не ненавидел меня больше. И вдруг… из дома вышла моя мама и стала на крыльце рядом с ним… и они держались за руки. И она позвала:

– Дарлин! Дарлин! Мы ждем тебя, девочка! Иди домой!

Она затихла, слышалось только ее хриплое дыхание.

– Мы… мы уже пошли было через поле, но мама сказала: «Нет, родная! Только ты одна. Только ты. Маленькой девочке не надо. Только ты одна». А я не хотела идти через поле без моего ангелочка, мне стало страшно. Мама сказала: «Маленькой девочке нужно идти дальше. Идти далеко-далеко. О… я хотела перейти через поле… я хотела… но я не смогла.

Она нашла руку Свон.

– Я хочу домой, родная.

– Все хорошо, – прошептала Свон и пригладила мокрые от пота остатки волос матери. – Я люблю тебя, мама. Я так люблю тебя.

– Ох… все у меня было плохо, – в горле Дарлин послышалось рыдание. – Все, к чему я прикасалась… портила. О, Боже… кто присмотрит за моим ангелочком? Я боюсь… Я так боюсь.

Она разрыдалась, а Свон держала на руках ее голову и шептала:

– Мама. Я тут. Я с тобой.

Джош отполз от них. Залез в свой угол и свернулся, желая забыться.

Он не знал, сколько прошло времени – может быть, несколько часов, – когда услышал рядом шум. Он сел.

– Мистер? – голос у Свон был слабый и горестный. – Я думаю, моя мама ушла домой.

Она вздохнула и заплакала, и застонала одновременно.

Джош обнял ее, и девочка прильнула к его шее и заплакала навзрыд. Он чувствовал, как бьется ее сердечко, и ему хотелось кричать от злобы, и если бы в этот миг ему подвернулся кто-нибудь из тех горделивых дураков, которые нажимали кнопки, он бы переломал им шеи, как спички. Мысли о миллионах лежащих, может быть, мертвыми терзали сознание Джоша не больше, чем мысли о том, велика ли Вселенная и сколько миллиардов звезд мерцает в небесах.

Но на руках у него сейчас была маленькая плачущая девочка, которой никогда уже не увидеть мир прежним. Что бы ни случилось, она навсегда мечена этим мгновением, и Джош знал, что он тоже. Потому что одно дело знать, что там, снаружи, могут быть миллионы безликих мертвецов, и совсем другое – что женщина, которая дышала и говорила и чье имя было Дарлин, лежит мертвая на земле меньше чем в десяти футах от тебя.

Он должен похоронить ее в этой земле. С помощью сломанной лопаты и топора выкопать, стоя на коленях, могилу. Похоронить Дарлин поглубже, чтобы микробы во тьме не выкарабкались.

Он чувствовал на своем плече слезы девочки, и когда хотел погладить ее по голове, пальцы его нащупали волдыри и щетинку вместо волос.

И он попросил Бога: если им суждено умереть, пусть ребенок умрет первым, чтобы не оставаться одному с мертвыми.

Свон выплакалась. Она в последний раз всхлипнула и обессилено привалилась к плечу Джоша.

– Свон, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты какое-то время посидела тут и не двигалась. Послушайся меня, а?

Она не отвечала. Наконец кивнула. Джош усадил ее рядом, взял лопату и топор. Он решил выкопать яму как можно дальше от угла, где лежала Свон, и стал отбрасывать солому, битое стекло и расщепленное дерево. Правой рукой он нащупал что-то железное, зарытое в рыхлой земле, и сначала подумал, что это одна из банок, которую нужно положить к другим.

Но это было нечто иное – узкий длинный цилиндр. Джош взял его обеими руками и ощупал.

Нет, это не банка, подумал он. Нет, не банка. Боже мой, о, Иисусе!

Это был фонарик и, судя по весу, с батарейками. Большим пальцем Джош нашел кнопку. Но не решался нажать ее. Потом он закрыл глаза и прошептал:

– Пожалуйста, пожалуйста. Пусть он еще работает. Пожалуйста.

Он сделал глубокий вздох и нажал кнопку.

Ничего не изменилось, ощущение света на его закрытых веках не появилось.

Джош открыл глаза и увидел темноту. Фонарик был бесполезен.

На мгновение ему захотелось смеяться, но потом лицо его исказилось от злости и он крикнул:

– Чтоб тебя черт побрал!

Он уже отвел руку назад, чтобы разбить фонарь о стену.

Но в ту самую секунду, когда Джош собрался запустить им в стену, фонарь вдруг мигнул и его лампочка засветилась слабым желтым огоньком, однако Джошу он показался ярчайшим, чудеснейшим светом. Огонек этот чуть не ослепил его, но затем мигнул и снова погас.

Джош яростно затряс фонарик. Свет глумился над ним, то вспыхивая, то угасая. Тогда Джош просунул два пальца под треснувшую пластмассовую линзу к крошечной лампочке. Осторожно, дрожащими пальцами он слегка повернул лампочку по часовой стрелке. На этот раз свет остался: смутный, мерцающий, но все-таки свет.

Джош опустил голову и заплакал.

Глава 22
Лето закончилось

Ночь застала их на Коммунипо-авеню, в развалинах Джерси-Сити, восточнее Ньюаркского залива. Они нашли сложенный из обломков костер, горевший внутри здания без крыши, и Сестра решила, что здесь они сделают привал. Стены здания защищали от холодного ветра, и тут было много горючего материала, чтобы поддерживать огонь до утра; они сгрудились вокруг костра, потому что уже в шести футах от него было как в морозильнике.

Бет Фелпс протянула руки к огню.

– Боже, как холодно! Почему так холодно? Ведь еще июль!

– Я не ученый, – отважился Арти, сидевший между ней и латиноамериканкой, – но я думаю, что взрывы подняли столько пыли и мусора в воздух, что из-за этого с атмосферой что-то произошло – отражение солнечного света или что-то в этом роде.

– Я никогда… никогда раньше так не мерзла! – Зубы у Бет стучали. – Я просто не могу согреться!

– Лето закончилось, – сказала Сестра, роясь в своей сумке. – Думаю, что лета теперь не будет.

Она вытащила ломтики ветчины, намокшие остатки хлеба и две банки анчоусов. В ее сумке, заметно пострадавшей от воды, были и другие вещи, найденные сегодня: маленькая алюминиевая кастрюля с пластмассовыми ручками, маленький нож с заржавленным лезвием, банка растворимого кофе и толстая садовая перчатка без двух отгоревших пальцев. На дне лежало стеклянное кольцо, которое Сестра не вынимала, не трогала с того момента, как они выбрались из туннеля. Она берегла это сокровище, чтобы рассматривать его и касаться, на будущее, как самый лакомый кусочек, приберегаемый напоследок.

Никто из них не заговаривал о Голландском туннеле. Он казался таинственным кошмаром, который хотелось забыть. Но теперь Сестра чувствовала себя сильнее. Они прошли через туннель. Они могли теперь одолеть подобное препятствие и в другую ночь, и в другой день.

– Берите хлеб, – сказала она им. – Вот. Не налегайте на ветчину.

Она жевала намокший кусок хлеба и наблюдала, как ест латиноамериканка.

– У тебя есть имя? – спросила Сестра.

Латиноамериканка смотрела на нее без интереса.

– Имя.

Сестра изобразила, что пишет пальцем в воздухе.

– Как тебя зовут?

Латиноамериканка была занята тем, что рвала ломтик ветчины на маленькие, на один глоток, кусочки.

– Может, она тронутая? – сказал Арти. – Понимаете, может, она свихнулась, когда ребенок умер? Как вы думаете, такое может быть?

– Может, – согласилась Сестра и проглотила хлеб с привкусом пепла.

– Думаю, что она пуэрториканка, – гадала Бет. – Я собиралась заняться изучением испанского в колледже, но потом занялась музыкой.

– А что ты… – Арти запнулся.

Он слабо улыбнулся, и улыбка пропала.

– Чем вы зарабатывали на жизнь, Бет?

– Служила секретаршей в компании «Хольмхаузен», которая занималась поставками угля. Это на Одиннадцатой Западной. Третий этаж, угловой офис. Здание Броуорд. Я секретарша мистера Олдена, вице-президента. Я имею в виду, он был вице-президентом.

Она помолчала, пытаясь вспомнить.

– У мистера Олдена болела голова. Он попросил меня сходить через улицу в аптеку и купить ему бутылочку экседрина. Я помню… Я стояла на углу Одиннадцатой и Пятой, ждала зеленый светофор. Парень приятной наружности спросил меня, не знаю ли я, где есть саши-ресторанчик. Я сказала, что не знаю. Светофор переключился, и все стали переходить улицу. Но мне хотелось продолжить разговор с парнем, потому что он, по правде говоря, был остроумным и… Я ведь встречала не многих парней, с кем бы хотелось погулять. Мы уже наполовину перешли, он посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: «Меня зовут Кейт. А вас?»

Бет грустно улыбнулась и покачала головой.

– Мне так и не пришлось ему ответить. Мне запомнился громкий ревущий звук. Потом… Мне кажется, кто-то схватил меня за руку и сказал, что надо убегать. Я побежала. Я бежала, сломя голову, и слышала, как кричат люди, и, наверное, я тоже кричала. Все, что я запомнила, это, как кто-то сказал: «Она еще жива». Я взбесилась. Конечно, я еще жива! Почему бы это мне не жить? Я открыла глаза, надо мной склонились мистер Каплан и Джек.

Взгляд Бет был направлен на Сестру.

– Мы… мы не единственные, кто выжил, а? Я имею в виду… не только же мы, а?

– Сомневаюсь. Те, кому это удалось, вероятно, ушли на запад, или на север, или на юг, – сказала Сестра. – Уверена, им незачем было идти на восток.

– Боже мой! – резко выдохнула Бет. – Мои мама и папа. Моя младшая сестра. Они живут в Питтсбурге. Как вы думаете… Питтсбург похож на то, что здесь, а? Я имею в виду, Питтсбург может быть в порядке, правда?

Она украдкой оскалилась в улыбке, но глаза были дикими.

– Что там было бомбить в Питтсбурге, правда?

– Правда, – согласилась Сестра и сосредоточилась на открывании банки с анчоусами маленьким ключом. Она понимала, что после соленых анчоусов захочется пить, но еда есть еда.

– Кто-нибудь хочет?

Она подцепила пальцами кусочек филе и положила в рот. Вкус рыбы чуть не обжег ей язык, но она проглотила ее, рассудив, что в рыбе есть то ли йод, то ли еще что-то полезное. Арти и Бет взяли по рыбке, а латиноамериканка отвернулась.

Они доели хлеб. Сестра положила оставшиеся ломтики ветчины обратно в сумку, потом вылила масло из баночки из-под анчоусов на землю, а баночку тоже положила в сумку. Ветчина и рыба могли поддержать их еще пару дней, если быть экономными. А завтра необходимо найти питье.

Они тесно сидели у костра, а за стенами выл ветер. Время от времени случайный порыв залетал внутрь здания, взметал пепел и утихал. Слышно было только завывание ветра да потрескивание костра, и Сестра загляделась на успокаивающее пламя.

– Сестра?

Она посмотрела в сторону Арти.

– Вы не будете… не будете против… Вы позволите мне подержать его? – с надеждой спросил он.

Она поняла, что он имеет в виду. Ни она, ни он не рассматривали его больше с тех пор, с того дня на развалинах магазина стекла Штубена. Сестра залезла в сумку, раздвинула вещи и коснулась рукой предмета, завернутого в мятую полосатую рубашку. Она вынула и развернула так и не просохшую ткань.

В тот же момент стеклянное кольцо с пятью колосьями на ободке и драгоценными камнями внутри засверкало, затмевая свет костра. Оно сияло, как огненный шар, наверное, даже ярче прежнего. Оно билось в такт сердцу, как будто жизненная энергия питала его, и нити из золота, платины и серебра, казалось, бурлили светом.

– О, – выдохнула Бет. Свет камней отражался в ее глазах. – О… что это? Я никогда… Я никогда не видела такого… за всю жизнь.

– Его нашла Сестра, – ответил Арти; голос его звучал почтительно, глаза были прикованы к стеклянному кольцу. Он недоверчиво протянул к нему обе руки. – Можно… пожалуйста?

Сестра дала ему кольцо. Когда Арти взял его, пульсация камней изменила скорость и ритм, сливаясь с биением сердца Арти. Он с изумлением покачал головой. В глазах его отражались все цвета радуги.

– Когда я держу его, мне становится хорошо, – сказал он. – Оно дает мне ощущение… будто красота в мире еще не умерла.

Он погладил колосья и указательным пальцем обвел изумруд размером с крупную миндалину.

– Такой зеленый, – прошептал он. – Такой зеленый…

Ему почудился чистый свежий аромат соснового леса. Он держал в руках бутерброд-пастрами на ржаной лепешке, политой жгучей горчицей со специями. Как раз такой, какой он любил. Изумленный, он посмотрел вверх и увидел вокруг себя зеленый лес и изумрудные луга. Рядом с ним во льду стояла бутылка вина, под рукой – бумажный, полный до краев, стакан. Плетеная корзинка для пикника была полна еды. Я сплю, подумал Арти. Боже мой, я сплю с открытыми глазами.

Но тут он увидел свои руки в волдырях и ожогах. На нем по-прежнему была красная пижама и меховое манто; на ногах – крепкие черные тапочки с крылышками. Но боли он не ощущал, и солнце было ярким и теплым, ласковый ветерок ерошил сосновый лес. Он услышал, как хлопнула дверца автомобиля. В тридцати футах от него стоял красный «Тандерберд». Высокая улыбающаяся молодая женщина с кудрявыми каштановыми волосами шла ему навстречу, транзистор на ее плече наигрывал «Дым щиплет твои глаза».

– Денек – лучше не придумаешь, правда? – сказала молодая женщина, перевешивая радио на другое плечо.

– О… да, – ответил Арти, оторопев. – Думаю, что да.

Он никогда раньше не дышал таким чистым, свежим воздухом. И этот «Тандерберд»… «Боже мой!» – подумал он. На заднем крыле «Тандерберда» качалась антенна. Он вспомнил теперь эту тачку. Это был лучший, самый быстрый автомобиль из всех его автомобилей, и… подождите минутку, подумал он, когда молодая женщина подошла. Постойте! Что за черт!..

– Выпей вина, – предложила женщина. – Разве ты не хочешь пить?

– А… да. Ага, хочу.

Он подхватил стакан и в три глотка выпил вино. В горле у него пересохло. Он налил еще стакан и с такой же жадностью выпил снова. И тут Арти взглянул в нежные голубые глаза женщины, увидел ее овальное личико и узнал ее, но это не могла быть она! Ей было девятнадцать лет, и они снова были на том самом пикнике в тот день, когда он сделал ей предложение.

– Ты разглядываешь меня, Арти, – сказала укоризненно она.

– Извини, это просто… Я имею в виду, что ты опять молода, а я сижу здесь как французский фраер в красной пижаме. Я имею в виду… все это – понарошку.

Она нахмурилась, как будто не улавливая, о чем это он.

– Ты ведешь себя глупо, – решила она. – Тебе не нравится сэндвич?

– Нравиться. Конечно, нравится.

Он откусил, чувствуя, как тот тает у него на языке; во рту у Арти был кусок пастрами и, если это было не во сне, то, черт дери, вкуснее сэндвича он никогда не едал! Арти налил себе третий стакан вина и жадно выпил. Душистый аромат соснового леса наполнял воздух, и Арти глубоко вдыхал его. Он разглядывал зеленый лес и луга и думал:

«Боже мой! Боже мой! Как хорошо жить!»

– Все в порядке?

– А?

Голос ошеломил его. Он моргнул и увидел покрытое волдырями лицо Сестры. Стеклянное кольцо все еще было у него в руках.

– Я спросила, с тобой все в порядке? – сказала она. – Ты глядел на эту вещь с полминуты, просто сидел и разглядывал.

– О!

Арти увидел костер, лица Бет и латиноамериканки, разрушенные стены здания. Не знаю, где я только что был, подумал он, но теперь я вернулся. Ему почудилось, что во рту у него остался вкус пастрами, горчицы со специями и вина. Его желудок был теперь полон, и он больше не испытывал жажды.

– Ага, со мной все в порядке.

Он позволил пальцам играть со стеклянным кольцом еще минуту, потом вернул его Сестре.

– Спасибо, – сказал он.

Она взяла его. На мгновение ей показалось, что от него пахнет – чем это? Ликером? Но тут слабый аромат исчез.

Арти Виско откинулся назад и рыгнул.

– Можно мне подержать его? – попросила Бет. – Я буду осторожна.

Она взяла кольцо у Сестры, а латиноамериканка через плечо любовалась им.

– Оно что-то напоминает мне. Что-то, что я видела, – сказала Бет. – Хотя и не могу вспомнить.

Она вгляделась в сверкавшие внутри искорки топазов и бриллиантов.

– О Господи, вы знаете, сколько это может стоить?

Сестра пожала плечами.

– Думаю, что несколько дней назад это кое-что стоило. Теперь я в этом не уверена. Может цена этому кольцу – несколько банок еды и консервный нож. Может, коробок спичек. Самое большее – кувшин чистой воды.

Воды, подумала Бет. Уже прошло больше суток с тех пор, как она пила имбирное пиво. Во рту пересохло, как в пустыне. Глоток воды, только глоточек… было бы так чудесно.

Пальцы ее вдруг погрузились в стекло.

Только теперь это было не стекло, это был поток, бежавший над разноцветными камешками. Она вытащила руку, и капли, как бриллианты, стекли с кончиков пальцев обратно в бегущую воду.

Она почувствовала, что Сестра смотрит на нее, но была уже далеко от этой женщины, далеко от катастрофы, разразившейся над их городом; она ощущала присутствие Сестры, но так, будто та была в другой комнате волшебного дома, к которому Бет только что нашла ключ. Прохладный поток воды, приглашая, журчал над многоцветными камешками. Столько воды не может течь прямо по моим коленям, подумала Бет, и поток забурлил и стал исчезать, превращаясь в туман, испаряясь под испепеляющим солнцем логики. Нет, подумалось ей. Еще рано! Вода вновь заструилась прямо у нее под руками, из ниоткуда в никуда.

Бет опять погрузила руки в поток. Такая прохладная, такая прохладная! Она набрала воды в пригоршню и поднесла ко рту. Вода была вкуснее, чем стакан «Перье», вкуснее всего, что Бет когда-либо пила. Она снова испила из ладони, а потом наклонила голову к потоку и стала пить из него, а вода омывала ее щеки продолжительным поцелуем.

Сестра подумала, что Бет Фелпс впала в транс. Она увидела, что глаза Бет вдруг остекленели. Как и Арти, Бет около тридцати секунд неподвижно всматривалась в кольцо.

– Эй, – сказала Сестра.

Она похлопала Бет по плечу:

– Эй, что с тобой?

Бет подняла взгляд. Глаза ее прояснились.

– Что?

– Ничего. Думаю, пора нам немного отдохнуть.

Сестра стала убирать назад стеклянное кольцо, но латиноамериканка вдруг вцепилась в него и отползла в сторону. Она уселась среди битого камня, прижимая кольцо к себе.

Сестра и Бет вскочили, и Бет почувствовала, как в животе у нее булькнуло.

Сестра подошла к латиноамериканке. Та всхлипывала, опустив голову. Сестра стала на колени рядом с ней и нежно сказала:

– Отдай его, пусть она будет у меня, хорошо?

– Ми нинья ме пердона, – всхлипывала женщина. – Мадре де Диос, ми нинья ме пердона.

– Что она говорит? – спросила Бет, став рядом с Сестрой.

– Не знаю.

Она взялась рукой за стеклянное кольцо и осторожно потянула к себе. Латиноамериканка вцепилась в него, мотая головой.

– Отдай, – настаивала Сестра. – Пусть будет у меня.

– Мое дитя простило меня! – неожиданно сказала латиноамериканка.

Широко раскрытые глаза ее были полны слез.

– Матерь Божия! Я видела в нем ее лицо! И она сказала, что прощает меня! Я – свободна! Матерь Божья! Я – свободна!

Сестра изумилась.

– Я… не думала, что ты знаешь английский.

Теперь была очередь латиноамериканки изумленно моргать.

– Что?

– Как тебя зовут? И почему же ты до сих пор не говорила по-английски?

– Меня зовут Хулия. Хулия Кастильо. Английский? Я не… знаю, что вы имеете в виду.

– Или я сумасшедшая, или она, – сказала Сестра. – Давай. Пусть оно будет у меня.

Она потянула кольцо, и Джулия Кастильо отпустила его.

– Хорошо. Почему же ты раньше не говорила по-английски, Хулия?

– Но компрендо, – ответила она. – Доброе утро. Добрый день. Рада видеть вас, сэр. Спасибо. – Она пожала плечами и рассеянно махнула в сторону юга. – Матансас, – сказала она. – Куба.

Сестра повернула голову к Бет. Та отступила на два шага и на ее лице было испуганное выражение.

Кто сумасшедший? Джулия или я? Эта леди знает английский или нет?

Бет сказала:

– Она говорила по-испански. Она не сказала ни слова по-английски. Ты… поняла, о чем она говорила?

– Черт возьми, да, я поняла ее! Каждое, черт побери, словечко! Не…

Сестра внезапно умолкла. Рука ее, державшая стеклянное кольцо, дрожала. У костра Арти вдруг сел и икнул.

– Эй! – сказал он слегка охрипшим голосом. – А где же наши гости?

Сестра опять протянула стеклянное кольцо Хулии. Латиноамериканка неуверенно коснулась его.

– Что ты говорила про Кубу? – спросила Сестра.

– Я… из Матансаса, с Кубы, – ответила Джулия на чистейшем английском.

Ее глаза расширились от изумления.

– Моя семья перебралась на рыбачьей лодке. Отец немного говорил по-английски, и мы поехали на север, чтобы работать на швейной фабрике. Как это… вы понимаете мой язык?

Сестра посмотрела на Бет.

– Что ты слышала? Испанский или английский?

– Испанский. А вы слышали что-нибудь другое?

– Да.

Она взяла кольцо из рук Хулии.

– Теперь скажи что-нибудь. Что угодно.

Хулия покачала головой.

– Ло сиенто, но компрендо.

Сестра мгновение смотрела на Хулию, а затем медленно поднесла кольцо к лицу, чтобы всмотреться в его глубину. Ее рука дрожала, и она чувствовала какие-то толчки энергии, проходящие от ее кисти к локтю.

– Это она, – сказала Сестра. – Эта стеклянная вещь. Я не знаю, как и почему, но… эта вещь позволяет мне понимать ее, и она тоже может понимать меня. Я слышала, будто она говорит по-английски, Бет… А она, наверное, слышала, будто я говорю по-испански.

– С ума сойти, – сказала Бет, думая о прохладном потоке, омывавшем ее колени. Ей уже не так мучительно хотелось пить. – Я имею в виду… Это ведь просто стекло и камни, так ведь?

– Вот, – Сестра подала ей кольцо. – Посмотри сама.

Бет провела пальцем по одному из колосьев.

– Статуя Свободы, – сказала она.

– Что?

– Статуя Свободы. Вот что оно мне напоминает. Даже не саму статую, а… венец на ее голове.

Она подняла кольцо к голове, колосьями кверху.

– Это могла бы быть корона, не правда ли?

– Я никогда не видел принцессы красивее, – произнес мужской голос из темноты за костром.

Бет тут же схватила кольцо, чтобы защитить его, и отпрянула. Сестра напряглась:

– Кто здесь?

Она почувствовала, что кто-то медленно идет по развалинам, приближаясь к кругу света возле костра.

Он вступил в кольцо света. Взгляд его задержался на каждом из них по очереди.

– Добрый вечер, – вежливо произнес он, обращаясь к Сестре.

Это был высокий, широкоплечий мужчина с царственной бородой, одетый в пыльный черный костюм. Коричневое одеяло облегало его плечи и шею, как крестьянское пончо, а на бледном, с острым подбородком лице как следы кнута розовели шрамы от глубоких ожогов. Запекшаяся рана зигзагом пролегла по его широкому лбу от левой брови до скулы. Большая часть рыже-седых волос сохранилась, хотя на голове были пятна голой кожи размером с однодолларовую монету. Изо рта и носа шел парок.

– Не возражаете, если я подойду поближе? – спросил он с расстановкой. В голосе его слышалась боль.

Сестра не ответила. Человек ждал.

– Я не кусаюсь, – сказал он.

Он дрожал, и она не могла отказать ему в тепле.

– Подходите, – осторожно сказала она и отступила, чтобы дать ему пройти.

Он морщился, хромая. Сестра увидела, почему ему больно: зазубренная полоска металла пронзила его правую ногу выше колена и вышла на три дюйма с другой стороны. Он прошел между Сестрой и Бет прямо к костру и протянул к пламени руки.

– Ах, как хорошо! Снаружи, должно быть, ниже нуля!

Сестре тоже было холодно; она вернулась к огню. За ней следовали Джулия и Бет, которая все еще прижимала к себе кольцо, словно защищая.

– Кто вы, черт возьми? – уставился на него Арти туманными глазами из-за костра.

– Меня зовут Дойл Хэлланд, – ответил мужчина. – Почему вы не ушли с остальными?

– С какими остальными? – спросила Сестра, все еще смотревшая на него с опаской.

– С теми, кто ушел. Вчера, мне кажется. Сотни таких, бежавших, – он слабо улыбнулся и махнул рукой кругом. – Бежавших из Гарден-стейт. Может, дальше на западе есть укрытия. Я не знаю. Как бы то ни было, я не ожидал, что кто-нибудь остался.

– Мы пришли с Манхэттена, – сказала ему Бет. – Мы пробрались через Голландский туннель.

– Я не думал, что кто-нибудь выжил после того, что постигло Манхэттен. Говорят, было по меньшей мере две бомбы. Джерси-Сити сгорел моментально. А ветры… Боже мой, какие ветры!

Он сжал кулаки перед огнем.

– Это был смерч. И, думаю, не один. Ветер просто… срывал дома с фундаментов. Считаю, что мне повезло. Я попал в подвал, а здание над моей головой развалилось. Это сделал ветер.

Он боязливо коснулся металлической пластины в ноге.

– Я слышал, что смерчи протыкают иногда соломиной телефонные столбы. Мне кажется, это того же порядка, а?

Он посмотрел на Сестру.

– Я чувствую, что выгляжу не лучшим образом, но почему вы так пристально на меня смотрите?

– Откуда вы пришли, мистер Хэлланд?

– Я был неподалеку и увидел ваш костер. Если не хотите, чтобы я оставался, так и скажите.

Сестра устыдилась того, что подумала. Он опять вздрогнул от боли, и она увидела, что из раны, где торчала пластина, опять потекла кровь.

– Это место мне не принадлежит. Вы можете быть там, где вам захочется.

– Спасибо. Не очень приятная ночь, чтобы куда-то идти.

Его взгляд перешел на сверкающее стеклянное кольцо, которое держала Бет.

– Эта вещь сверкает, правда? Что это?

– Это… – Бет не могла подобрать верное слово. – Оно волшебное, – выпалила она. – Вы не поверите, что только что произошло! Видите вон ту женщину? Она не говорит по-английски, а эта вещь…

– Это так, хлам, – вмешалась Сестра, забирая кольцо у Бет.

Она все еще не доверяла незнакомцу и не хотела, чтобы он узнал что-нибудь еще о ее сокровище.

– Просто блестящий утиль, вот и все.

Она положила кольцо на дно сумки, и камни потускнели и погасли.

– А, вы интересуетесь блестящими камушками? – спросил мужчина. – Я могу показать вам еще.

Он огляделся, отхромал в сторону на несколько ярдов и с трудом нагнулся. Он что-то поднял и принес к костру.

– Видите! Сверкает как ваша, – сказал он, показывая то, что принес.

Это был кусок разноцветного оконного стекла, смесь темно-синего и пурпурного.

– Вы стоите там, где раньше стояла моя церковь, – сказал он и раскрыл одеяло на груди, чтобы показать запачканный белый воротник священника.

Горько улыбнувшись, он бросил разноцветное стекло в костер.