Текст книги "Дорога Патриарха"

– Уведите его! – вскричал один из жрецов у трона, но голос Айночека перекрыл его слова и ропот остальных в зале:

– Довольно! Все, мое терпение кончилось! Как тебя…

Энтрери его не слушал. Он прикидывал, сколько времени и шагов ему потребуется, но вдруг дверь с грохотом распахнулась, Айночек осекся, а убийца обернулся на звук.

– Подождите! Простите, всего одну минуту, благословенный! – вскричал, вбегая в зал, благочинный Гозитек. В руке он держал шляпу Джарлакса. – Очень странная история! Этот человек совсем непрост, с ним пришел эльф, который не тот, за кого себя выдает!

С этими словами молодой служитель вынул из шляпы странный предмет – овальный кусок черной материи.

– Не тот, за кого себя выдает, – повторил он.

Энтрери понял намек. Благодаря всеобщему замешательству в его распоряжении оказалось несколько мгновений.

Айночек с грозным видом откинулся на спинку трона:

– Как вы смеете врываться, благочинный Гозитек?

Тот, ко всеобщему недоумению, поднял кусок черного фетра над головой.

В этот момент Энтрери прыгнул в сторону и треснул одного из стражников мешком с золотом по нащечной пластине шлема. Тот покачнулся, и, пока он падал, убийца вырвал у него из рук алебарду и всадил ее в живот второго стража. Бедняга согнулся пополам, а Энтрери понесся к трону. Один из клириков попытался преградить ему путь, и убийца не раздумывая ударил его кошелем по лицу. Монеты разлетелись, брызнула кровь, жрец стал заваливаться назад, и убийца для верности пнул его ногой в грудь.

Одним прыжком он достиг трона первосвященника и дернул узел проволоки, спрятанной в волосах. На ходу подхватив второй ее конец, он бросился на жреца, расставив руки. Тот попытался заслониться, но Энтрери перебросил проволоку поверх его выставленных вперед ладоней и, перекручивая удавку, прыгнул за спину Айночека, чтобы оказаться с ним спина к спине, сдернуть его с трона и удушить одним движением.

Однако Айночек проявил недюжинную ловкость и успел вскочить и потянуться за Энтрери.

Сразу убить не удалось, драгоценное время упущено. Убийца с силой тянул проволоку, но жрец сопротивлялся. Стражи вот-вот набросятся. Но, бросив взгляд в глубину зала, Энтрери воспрянул духом – еще оставалась надежда совершить задуманное.

* * *

В тот самый миг, когда Энтрери бросился на стража, человек позади него, казавшийся благочинным Гозитеком, подбросил кусок черной материи, который полетел, увеличиваясь в размерах, и прилепился к одной из колонн зала.

На этом месте образовался провал, в глубине его послышалась какая-то возня и крики.

– Храп!

Стражники, оказавшиеся ближе всех к провалу, отшатнулись, потому что из темноты полыхнуло пламя и в зал выскочила огромная дымящаяся свинья, из ноздрей которой вырывался огонь, а верхом на ней сидел лохматый дворф, не менее яростный, чем животное. Проскочив между стражниками, он ударил их кистенями, разбросав обоих в стороны.

После секундного замешательства жрецы и стражники кинулись было к нему со всего зала, но в большинстве своем тут же застыли как вкопанные, потому что благочинный Гозитек сорвал с себя волшебную маску и под ней открылось темное лицо дроу.

Джарлакс, выдернув из шляпы перо, отбросил ее и, взмахнув руками, вызвал свои метательные ножи. С молниеносной скоростью потряхивая запястьем, он выпустил несколько клинков подряд в ближайшего к нему охранника, краем глаза следя за Энтрери, который стоял на коленях рядом с сидящим на полу Айночеком, из последних сил хватающимся за его руки и проволоку, все глубже врезавшуюся в горло.

Джарлакс тут же скрыл их обоих в огромной черной сфере.

Латы стражников храма не только красиво сверкали, но оказались и на редкость крепкими, поэтому солдату, в которого Джарлакс целился, обстрел кинжалами не причинил особого вреда. Заметив это, стражник с ревом ринулся на дроу с алебардой наперевес.

Джарлакс, встряхнув руками, превратил кинжалы в обоюдоострые мечи и, скрестив их, отразил удар алебарды и оттолкнул солдата. Прыгнув вперед, он развернулся и обратным ударом всадил клинок прямо в череп солдата, попав точно между краем шлема и пластиной лат.

Стражник упал, прижав руки к ране, а Джарлакс, выдернув меч, отскочил в сторону.

* * *

Артемис Энтрери понял, что Джарлакс, опустив черную сферу, намеревался помочь ему, но это расходилось с его собственными желаниями.

Он хотел видеть лицо Айночека.

Убийца на коленях пополз назад, таща за собой первосвященника, и почти выпал из зоны мрака, тут же заметив, что благочинный Тайр, не спуская с него глаз, взмахивает руками, творя заклинание. Энтрери не раз сталкивался со жреческой магией и знал, как от нее защититься, поэтому, ощутив волну энергии и почувствовав, что руки и ноги перестают слушаться, а тело словно цепенеет, не растерялся.

В качестве противоядия он вызвал в сознании образ Шанали в день, когда видел ее в последний раз, и, чтобы еще сильнее распалить ярость, представил себе, как первосвященник, навалившись, на мать, дергается и трясется, словно дикое животное.

Энтрери еще сильнее натянул проволоку, и Айночек тоненько взвыл.

Однако трое жрецов, сопровождаемые парой стражей, были уже близко, а за ними неловко вышагивала… огромная птица?

* * *

Храп топнул, и пламя, объявшее его кольцом, распространилось, как волна, обескуражив стражников. Однако солдаты храма были хорошо обучены, они не отступили перед огнем и не опустили алебарды. Атрогейт оттеснил одного из них, но солдат ударил его алебардой, попав точно в зазор рядом с нагрудной пластиной его лат. Острие пропороло кожаную основу панциря и вонзилось под мышку дворфу.

Храп так неистово рвался вперед, что выскочил из-под Атрогейта, и тот грохнулся на пол, сломав древко алебарды. Дворф тут же вскочил, как пружина, готовый немедленно отразить нападение, но его противник бросил сломанную алебарду, выхватил меч и сдернул со спины щит.

С другой стороны к дворфу подступал второй солдат, тоже сменивший неудобное оружие с длинным древком на меч и щит.

А у дворфа правая рука почти не поднималась и кровь уже залила весь бок.

* * *

У двери в зал дроу дрался на мечах с двумя стражами, металл звенел не умолкая, а на помощь товарищам между тем спешили еще двое солдат. Надежды серьезно ранить кого-нибудь из довольно умелых противников у Джарлакса почти не было, он лишь ловко защищался и увертывался благодаря отсутствию доспехов и необыкновенному проворству. Со стороны казалось, что он машет мечами как придется, но всякий раз его клинки безошибочно блокировали чужое оружие или вынуждали неприятеля чуть отступить.

Вдруг за его спиной в вестибюле раздались шум и крики, и стражники заметно приободрились.

Дроу тоже обрадовался. Он сделал кувырок, стремясь обратить на себя внимание солдат, спешивших на помощь, чтобы те, неожиданно увидев в зале приемов дроу, не заметили фигурку на притолоке двери.

Едва первый из прибывших на подмогу вбежал в дверной проем, дыхание красного дракона – могучий огненный столб – с воем вырвалось в вестибюль: Джарлакс направил серебряную статуэтку пастью именно туда. Первому солдату повезло, его огонь опалил не сильно, а вот десяток стражей, бежавших за ним, не пощадил.

Пламя пожирало шпалеры, ковры, скамьи и стулья, деревянные части здания. Кричали обожженные и умирающие люди, а четверо стражников вокруг Джарлакса замерли, не в силах поверить своим глазам. Правда, их замешательство длилось всего пару секунд, но дроу требовалось еще меньше.

Завершив кувырок, Джарлакс прыгнул между остолбеневшими стражниками. Левым мечом он ударил одного из них по руке, а правый всадил в бок другому. Ногами он оттолкнул третьего, тот упал, Джарлакс полетел вместе с ним, вскочил, перепрыгнул через клинок четвертого стража и, еще в движении скрестив мечи, полоснул его по горлу и резко развел клинки в стороны.

Солдат схватился за шею и рухнул на колени.

* * *

– Во имя Селуны! – вскричал стражник, уже чувствуя себя победителем.

Атрогейт тем временем прошептал заклинание, вызывающее к действию взрывчатое вещество правого кистеня. Он замахнулся кистенем на бегущего к нему стража, и шипастый шарик треснул по щиту. Дворф не мог вложить много сил в удар раненой рукой, но это и не требовалось: едва щит и оружие соприкоснулись, раздался взрыв, разнесший не только щит, но и руку солдата, который рухнул на пол как подкошенный.

Сам же дворф отскочил влево и ударил наотмашь вторым кистенем, из головки которого сочилась жидкость, мгновенно превращавшая металл в ржавчину, – кошмар любого воина. Сразу после удара ничего не произошло, и страж, бросившись на Атрогейта под прикрытием щита, ударил его мечом плашмя по плечу.

Взревев от боли, дворф завертел в левой руке кистень и несколько раз подряд треснул по щиту противника, даже заставив его попятиться. Но, похоже, стражник не сильно испугался, продолжая с усмешкой смотреть на раненого окровавленного дворфа.

Он снова ринулся на Атрогейта, а тот отшатнулся в сторону, несильно замахнувшись правым кистенем.

К изумлению солдата, от слабого удара щит его, уже проржавевший, разлетелся коричневым прахом.

Он на мгновение застыл, а дворф, крутанувшись на месте, пустил в ход левый кистень. Защититься стражу было нечем, он пригнулся, но дворф, резко остановившись, дернул цепь на себя, и удар пришелся в спину. Лупя без устали, Атрогейт погнал солдата перед собой, пока тот не врезался головой в колонну.

Страж машинально обхватил колонну руками, хотя уже был без сознания, и медленно сполз вниз.

Атрогейт треснул его в последний раз, просто так.

* * *

Вставая на ноги, Энтрери рывком дернул проволоку, надеясь переломить Айночеку шею, но силы не хватило, а времени придушить его уже не оставалось. Злясь и понимая, что делать нечего, он толкнул первосвященника на ближайшего из жрецов, а сам, резко подавшись назад, отпихнул плечом другого и бросился в сторону, чтобы уклониться от удара клинком.

Вряд ли ему удалось бы избежать ранения, но страж вдруг полетел вперед от удара мощным клювом диатримы. Энтрери не стал дожидаться, пока птица его растопчет, и, прячась за ней, побежал дальше.

Он мчался, шлепая босыми ногами. Солдаты окружали его, Энтрери бросался из стороны в сторону, потом вырвался из их круга, кувырком перелетев через опрокинутый на пол стул. Когда он вскочил на ноги, к нему уже приближались трое солдат.

Он заметил оживленное лицо Джарлакса, видел, что несколько раненых солдат упали, слышал, что за закрытыми дверями зала ревет пламя, и чуял запах дыма. Но ему все это помочь не могло.

Надо попытаться думать, как Джарлакс: интересно, что бы он сделал на его месте?

И Энтрери бросился в межуровневый провал на колонне в тот момент, когда острия алебард уже почти коснулись его, и исчез во мраке. Внутри он на кого-то упал, человек застонал и пошевелился, убийца наотмашь ударил его в лицо, и тот затих. Энтрери схватился за рукоять меча.

Убей их! – настойчиво вмешался в его мысли Коготь Шарона.

Энтрери не собирался разочаровывать свой меч. Он выскочил из дыры прямо на стражников, нерешительно переминающихся с алебардами на изготовку, сжимая в одной руке меч, в другой – кинжал. Когтем Шарона ударил по ближайшей алебарде, крутанул клинок вокруг древка, подцепил его и дернул, вырвав оружие из рук стражника; летящая алебарда одновременно послужила защитой от выпада меча другого солдата.

При этом он резко выбросил влево кинжал, блокируя еще один меч. Повернувшись к неприятелю лицом, он высоко отвел его руку и всадил в грудь Коготь Шарона. Парень стал заваливаться назад, а Энтрери отшатнулся, и как раз в этот момент над ним мелькнула алебарда. Он мгновенно присел, развернулся и вонзил кинжал в колено стражнику с алебардой. Тот взвыл, а убийца быстро выдернул клинок и одним взмахом Когтя Шарона отсек ему ногу. Солдат упал, а Энтрери, пользуясь его падающим телом как прикрытием, вскочил, но третий из нападавших развернулся и бросился наутек.

Энтрери рванул за ним и замер как вкопанный: в противоположном конце зала жрецы торопились увести первосвященника.

– Нет! – завопил убийца и помчался к ним, хотя понимал, что остановить их уже не успеет.

Это крах! Столько усилий, чтобы сюда проникнуть, столько боли в воспоминаниях о матери!

Благочинный Тайр, бежавший первым, приоткрыл дверь; Энтрери больше ничего не оставалось – он метнул свой меч, и клинок просвистел через весь зал, как кроваво-красное копье.

* * *

– Хорошая свинка, – похвалил Атрогейт Храпа.

Едва не теряя сознание от потери крови, он прижался к спине вепря и направил его к межуровневому провалу. Уже у самой колонны дворф заметил человека, выбирающегося из черной дыры.

Благочинный Гозитек умоляюще поглядел на него, и дворф съездил ему по физиономии. Парень, уже наполовину вылезший из провала, повис на краю, касаясь пальцами пола.

По приказу Атрогейта Храп прыгнул в черноту. Обернувшись, дворф махнул рукой Джарлаксу, хотя тот вряд ли заметил. Соскочив со спины вепря, коротышка уселся на край провала, схватил Гозитека за шиворот и затащил несчастного избитого жреца внутрь.

* * *

Благочинный Тайр краем глаза заметил летящий клинок. С криком отпрянув, он навалился на товарищей. Те вместе с хрипло дышащим Айночеком прижались к стене. Кроваво-красный меч, мелькнув молнией, вонзился в тяжелую дверь, захлопнув ее, и застрял в ней, дрожа.

– Уводите его! – крикнул Тайр двоим другим жрецам, а сам повернулся лицом к Энтрери. – Я с ним разберусь.

С яростным криком он вцепился в рукоять Когтя Шарона и вырвал его из двери.

В тот же миг благочинному Тайру показалось, что время словно резко замедлилось. Он неловко отступил от двери, которую снова отворил благочинный Премии, и заметил, что футах в тридцати от него что-то кричит, разевая рот, этот самый Энтрери. Он видел, как этот человек перебросил в другую руку кинжал и высоко подпрыгнул.

Энтрери действительно высоко взлетел, мощно оттолкнувшись от пола, и с силой метнул свой драгоценный кинжал.

Благочинный Тайр уловил лишь серебристую вспышку, самого клинка он не видел, но сразу понял, кому грозит опасность. Он хотел крикнуть, предупредить, но с губ его сорвался только тонкий визг.

Правда, он этого не осознал, зато слышал крик Энтрери: «Шанали!» – и звук этот почему-то долго звучал в ушах благочинного Тайра.

А потом вдруг, словно по щелчку какого-то волшебника, время вновь понеслось вперёд, серебряная вспышка мелькнула мимо Тайра, он обернулся и увидел, что кинжал, сверкая самоцветами, уже дрожит в груди первосвященного Айночека, провозвестник размахивает руками, а его белое лицо исказила гримаса невыносимой боли.

И в единый миг все стало ослепительно белым. Дикая боль пронзила, казалось, не только тело, но и душу благочинного. Он попробовал закричать, но лишь оскалился. Губы, точно съежившись, обнажили зубы и десны. Где-то в глубине сознания Тайр понял, что нужно немедленно бросить меч.

Однако тело его уже не слушалось. Он ощущал лишь боль, будто одновременно миллион раскаленных игл вонзился в кожу, а внутри все кипело от нестерпимого жара.

Тайр рухнул на пол, но уже не почувствовал этого, хотя еще дрожал. Кожа его обуглилась и трещала – Коготь Шарона пожирал несчастного жреца.

* * *

Оба броска Артемис Энтрери совершил почти по наитию, не отдавая себе в том отчета. Мыслями его владел образ матери, такой хрупкой, заволакиваемый дорожной пылью. Он не чувствовал ничего, кроме ярости, бесконтрольного, застилающего глаза гнева, из-за того что этому подонку удастся ускользнуть.

В тот самый момент, когда кинжал вонзился в грудь Айночека, Энтрери почувствовал, что победил силу жреческого заклинания, и побежал к провозвестнику, исполненный злобного торжества.

Сопровождавшие первосвященника жрецы внезапно ринулись к выходу, спасаясь от настигшей их диатримы. В открытую дверь Энтрери видел, что стражники, бежавшие на помощь, увидев вырвавшуюся из зала гигантскую птицу, резко развернулись в другую сторону.

Убийца одним прыжком добрался до двери и захлопнул ее. Мельком глянув на умирающего Тайра, он приблизился к Айночеку.

– Знаешь, сколько жизней ты сломал? – спросил он.

Трясясь всем телом, дико выпучив глаза, жрец пошевелил губами, но сказать ничего не смог.

– Вижу, что знаешь, – промолвил Энтрери. – Ты-то все понимал. До чего низко и грязно отбирать у бедняков последние гроши и лишать девочек невинности! Понимал, потому теперь и боишься.

Айночек замер, когда убийца взялся за рукоять кинжала. Первой мыслью Энтрери было высосать из него всю душу, но он почти сразу передумал.

– Говорят, Селуна – добрая богиня, – сказал он. – У тебя с ней нет ничего общего. Ты – мошенник, но пришел конец твоему обману.

Глаза Айночека закатились, и он осел на пол.

– Лучше уж такой конец, чем этот, – заметил подошедший к Энтрери Джарлакс, мотнув головой в сторону благочинного Тайра.

Тот еще дергался, вся кожа его обуглилась, и местами сквозь нее уже проступили кости.

Энтрери, раздробив хрупкую кость, с силой топнул по сжимающей меч руке жреца, подхватил Коготь Шарона и поглядел на Джарлакса, аккуратно прятавшего в шляпу черный лоскут.

Все здание содрогнулось, и сквозь двери в другом конце зала прорвались языки пламени.

– Пойдем, – сказал дроу, прилаживая маску к лицу. – Пора отсюда убираться.

Энтрери оглянулся на благословенного провозвестника, сидевшего у стены, сверкая белками вытаращенных глаз, и снова вспомнил Шанали. Перед ним вдруг пронеслась вся его никчемная жизнь, полная и жестокости, и грязи, жизнь, которая привела его, наконец, к такому отвратительному финалу.

Эпилог

Энтрери стоял на выступе скалы, скрывающей кладбище для нищих, и глядел на развалины Дома Защитника внизу и лениво стелющийся над ними дым. За спиной послышалась возня, но он не обернулся.

Сполна утолив жажду мести, он чувствовал теперь, что в душе ничего не осталось, кроме пустоты.

Он обернулся к Джарлаксу, который успел уже развернуть свой черный лоскут и прилепить его к валуну, и теперь он вместе с Атрогейтом что-то высматривал в глубине мрачной дыры.

– Ты лучше сам уж выходи, а то я влезу внутрь, гляди! – продекламировал дворф. – Поверь мне, будет только хуже – я вытяну тебя за уши!

Энтрери устало провел ладонью по лицу и двинулся к ним. В это время в черном провале возникло покрытое синяками лицо благочинного Гозитека.

– Я смерти не боюсь, – срывающимся голосом заявил он, трясясь всем телом.

Джарлакс обернулся к убийце, уступая ему слово.

– Тогда убирайся отсюда, – велел Энтрери.

Гозитек изумленно открыл рот.

– Что ж, великодушно, – отметил дроу.

– Я бы сказал, странно, – вставил дворф.

Гозитек поглядел на них и поспешил к лестнице на склоне, но Энтрери преградил ему путь и, схватив беднягу за шиворот, поволок к обрыву.

– Нет, умоляю, не надо! – возопил не боявшийся смерти жрец.

– Если хочешь остаться в живых, то смотри! – прорычал Энтрери ему прямо в ухо. – Хорошенько запомни развалины Дома Защитника! Ты ведь снова отстроишь храм со своими собратьями?

Гозитек молчал, боясь сказать не то, что нужно, и Энтрери подтолкнул его вперед, едва не сбросив в пропасть.

Ошалевший от ужаса клирик выпалил:

– Да, да!

Убийца потянул его обратно.

– И больше ни одно из имен этих несчастных не будет забыто, – продолжал он. – Ни одно. Ты и твои братья будете каждый день приходить сюда и молиться за души тех, кто покинул бренный мир.

– Да-да, – лепетал Гозитек.

– Ты все понял? – грозно спросил убийца, вновь подталкивая жреца к обрыву.

– Понял, понял! Мы все сделаем! – прокричал тот.

– Я тебе не верю, – промолвил Энтрери, и благочинный залился слезами.

Однако убийца потащил его обратно и бросил на землю.

– Хорошенько запомни это зрелище, – предупредил он, – ибо тебе придется еще раз его увидеть, если ты забудешь то, что сейчас мне пообещал. Тогда над развалинами отстроенного вами храма снова поднимется дым. А тебя самого я сброшу со скалы.

Мелко тряся головой, Гозитек пополз прочь. Добравшись до лестницы, он, наконец, встал на ноги и пустился наутек.

Энтрери, стоя у верхней ступеньки, смотрел ему вслед.

– Теперь ты доволен, дружище? – спросил Джарлакс.

Убийца, глядя в землю, усилием воли заставил себя сдержаться. Когда он обернулся, его лицо ничего не выражало.

– Так часто случается, – пожав плечами, проговорил дроу. – У многих из нас в душе кипят страсти, требующие утоления, но часто оказывается, что потом не остается ниче…

– Заткнись! – оборвал его убийца. Атрогейт засмеялся.

– Но нам пора ехать, – заметил Джарлакс.

– Меня не волнует, куда вы поедете, – сказал Энтрери, вынимая из кармана флейту Идалии.

Глядя в глаза Джарлаксу, он сломал ее пополам и бросил к ногам дроу.

Джарлакс невесело усмехнулся и, нагнувшись, поднял обломки.

– Такая ценная вещь.

– Будь она проклята!

– Ах, Артемис, – сказал дроу, – я понимаю, ты зол, тебе больно сейчас, но потом ты поймешь, что так для тебя лучше.

– Может, ты и прав, но это ничего не меняет.

– То есть?

Вместо ответа Энтрери достал и бросил на землю обсидиановую фигурку, и почти сразу явился яростный жеребец, беспокойно переступая огненными копытами.

– Знать тебя больше не желаю, – сказал убийца. – Езжай своей дорогой, и если даже она приведет тебя к вратам ада, мне плевать.

– Артемис, будь же благоразумен, – попытался урезонить его Джарлакс.

– Никогда в жизни я еще не был столь благоразумен, – ответил Энтрери, вставляя ногу в стремя и вскакивая на черную спину жеребца. – Будь здоров, Джарлакс. Или не будь. Мне все равно.

– Но кто же станет твоим вдохновением?

– Обойдусь без твоего вдохновения! – огрызнулся убийца, поворачивая коня к лестнице.

– И куда ты собрался? – Энтрери молчал, и Джарлакс добавил: – Я ведь все равно узнаю.

– В Калимпорт, – горько усмехнувшись, сказал наемник. – К Двайвел. Можно считать, там мой дом.

– А, госпожа Тиггервиллис! – оживившись, протянул дроу. – Что же, постараешься вернуть себе прежнее положение в этом славном городе?

Отвернувшись с презрительным смешком, убийца поглядел на далекий дым.

– Артемис Энтрери умер. Погиб в Доме Защитника Мемнона, гоняясь за призраками.

И он пустил коня вниз по лестнице.

– Может, нам лучше за ним? – спросил дроу Атрогейт. – А то еще натворит чего-нибудь. Он без этого не может.

Джарлакс, глядя туда, где только что стоял приятель, покачал головой:

– Нет и нет. Подозреваю, что Артемис Энтрери и в самом деле умер, друг мой.

– А по мне, так он кажется вполне живым.

Джарлакс расхохотался, не желая вдаваться в объяснения и подозревая, что дворф все равно не поймет.

Но Атрогейт негромко добавил:

– Умер так же, как я, когда орки захватили Фелбарр.

– С тех пор прошло уже три века?

– Три с половиной, эльф.

– А ты молодо выглядишь.

– Может, долгая жизнь – не дар, а проклятие.

– И кто ж тебя так проклял?

– Тебе никогда не случалось разозлить чародея до чертиков, эльф?

Джарлакс засмеялся.

– Он мне сказал: «Что долг не вернул, ты еще пожалеешь, да только поделать ничего не сумеешь. В членах твоих хворь пусть гнездится: жизнь, что слишком долго продлится. И, как солнце в зените режет глаза, память твоя будет ясной всегда».

– Это и есть проклятие?

– Знаешь, прожив три века, могу сказать, что оно сработало.

Джарлакс помолчал, а потом, повинуясь внезапному порыву, нахлобучил на лохматую голову дворфа плоскую черную шляпу, которую раньше носил Энтрери.

– Э, ты чего? – возмутился Атрогейт.

– Нет, нет, тебе идет! – восхищенно сказал дроу и, опустив руку в карман, нащупал обломки флейты.

Сколько придется заплатить, чтобы восстановить ее?

Он недовольно поморщился, сразу сообразив, что Атрогейт вряд ли сумеет извлечь из нее хотя бы одну ноту.

Но, поглядев на опустевшую лестницу, по которой спустился Артемис Энтрери, он решил, что иногда нужно довольствоваться тем, что есть.