Автор книги: Роберт Шекли
Жанр: Научная фантастика, Фантастика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
ЗАМЕТКИ ПО ВОСПРИЯТИЮ ВООБРАЖАЕМЫХ РАЗЛИЧИЙ
1
Ганс и Пьер находятся в тюрьме. Пьер – француз, небольшого роста, полный, с черными волосами. Ганс – немец, высокий, худой и светловолосый. У Пьера желтая кожа и черные усы. У Ганса здоровый цвет кожи и светлые усы.
2
Гансу и Пьеру становится известно, что недавно объявили амнистию. По условиям этой амнистии Пьера выпустят немедленно. О немцах не говорится ничего, и Ганс должен будет остаться в тюрьме. Это печалит обоих узников. Они думают: «Если бы Ганса освободили вместо Пьера…»
(Ганс опытный слесарь. Оказавшись на свободе, он сможет вызволить из тюрьмы своего друга. Француз – профессор астрофизики и не в состоянии помочь никому, даже самому себе. Он бесполезный человек, но приятный; немец считает его самым хорошим человеческим существом, которое он когда-либо встречал. Ганс принимает решение выйти из тюрьмы, чтобы освободить друга).
Есть один способ – обмануть стража. Если тот поверит, что Ганс – это Пьер, тогда Ганса выпустят. И он сможет вернуться к тюрьме и помочь Пьеру бежать. Для этой цели они разработали план.
Вот слышатся шаги в коридоре. Это страж! Друзья приступают к первой фазе плана, поменявшись усами.
3
Страж входит в камеру и говорит:
– Ганс, шаг вперед.
Оба мужчины делают шаг.
Страж спрашивает:
– Кто Ганс?
Оба пленника отвечают:
– Я.
Страж разглядывает их. Он видит высокого худого блондина с черными усами и здоровой кожей, стоящего рядом с маленьким полным брюнетом со светлыми усами и желтоватой кожей. Несколько секунд он подозрительно изучает их, затем признает в высоком немца, а другому, французу, приказывает выйти.
Узники готовы к этому, они бегут за спину стража и меняются волосами. Страж осматривает их, невозмутимо улыбается и достает классификационный лист. Он определяет, что высокий черноволосый мужчина с черными усами и здоровым цветом лица – немец.
Пленники шепотом совещаются и вновь забегают за спину стража. Ганс пригибается, а Пьер становится на цыпочки. Страж, который чрезвычайно туп, медленно поворачивается к ним.
На этот раз задача сложнее. Он видит двух мужчин одинакового роста. У толстяка светлые волосы, светлые усы, желтоватая кожа. Другой черноволос, худощав, с черными усами и здоровой кожей. У обоих синие глаза – это совпадение. После некоторого раздумья страж решает, что первый узник – со светлыми волосами, светлыми усами, желтоватой кожей, полный – француз.
Пленники в третий раз проскальзывают за его спину и торопливо советуются.
(У стража водянка и очень плохое зрение. Его реакции замедленны из-за скарлатины, которой он переболел в детстве. Он с трудом поворачивается, часто-часто моргая.) Пленники вновь обмениваются усами. Один втирает в кожу пыль, в то время как другой мажет лицо сажей. Полный становится еще выше на цыпочки, а худой еще больше пригибается.
Страж видит полного блондина выше среднего роста, с черными усами и светлой кожей. Слева от него стоит болезненный черноволосый тип ниже среднего роста, со светлыми усами. Страж тщательно изучает их, хмурится, поджимает губы, достает и перечитывает инструкцию. Затем он указывает на светлокожего человека выше среднего роста с черными усами – француз.
Пленник уворачивается. Высокий туже затягивает пояс вокруг талии, а низкорослый расстегивает ремень и засовывает под одежду всякие тряпки. Они снова меняются усами и волосами.
Страж сразу замечает, что фактор «полнота – худощавость» уменьшился в значимости. Он решает сравнить цветовые характеристики, но тут обращает внимание, что у светловолосого черные усы, а у черноволосого – светлые. Блондин чуть ниже среднего роста, а кожу можно счесть желтой. Справа от него стоит человек со светлыми усами (немного покривившимися) и чистой кожей, брюнет; он чуть выше среднего роста.
Инструкция бессильна. Тогда страж вытаскивает из кармана старое издание «Процедуры установления личности» и просматривает его в поисках чего-нибудь подходящего. Наконец он находит пресловутое предписание N 1266 от 1878 года: «Узник-француз всегда стоит слева, немец – справа».
– Ты, – говорит страж, указывая на узника слева. – Пойдешь со мной, француз. А ты, колбасник, останешься здесь, в камере.
4
Страж выводит пленника, оформляет бумаги и выпускает его на свободу.
Ночью бежит оставшийся.
(Сбежать из тюрьмы очень просто. Страж потрясающе глуп. И не только глуп – каждую ночь он напивается до бесчувствия и, кроме того, принимает пилюли от бессонницы. Ему категорически противопоказана работа стража, но все легко объяснимо – он сын знаменитого адвоката. В виде одолжения власти предоставили это место его физически неполноценному сыну. По той же причине у стража нет напарника и нет начальства. Он совершенно одинок, пьян, напичкан наркотиками, и ничто на свете не может пробудить его. Это мое последнее слово по данному вопросу.)
5
Два бывших узника сидят на скамейке в двух милях от тюрьмы. Они выглядят так же, как мы видели их в последний раз.
Один произносит:
– Я же говорил, что получится! Оказавшись на свободе, ты…
– Конечно, получилось, – соглашается другой. – Когда страж выбрал меня, я понял, что это к лучшему, потому что ты и сам сможешь убежать.
– Минуточку, – перебивает первый. – Уж не хочешь ли ты сказать, что, несмотря на наши старания, страж выбрал француза?
– Да, – отвечает второй. – Но это не имело никакого значения. Если бы выпустили слесаря, он бы вернулся и помог спастись профессору, а если бы на свободе оказался профессор, слесарь сам смог бы бежать. Нам не было нужды меняться местами.
Первый пристально смотрит на товарища.
– Мне кажется, ты пытаешься украсть мою принадлежность к французской нации!
– Зачем мне это нужно? – спрашивает второй.
– Потому что ты хочешь быть французом, подобно мне. И понятно – вон виднеется Париж, где лучше быть французом, а не немцем.
– Конечно, я хочу быть французом! – восклицает второй. – Потому что я и есть француз. А город этот – Лимож, а не Париж.
Первый мужчина немного выше среднего роста, темноволосый, со светлыми усами, хорошей кожей, худощавый. Другой мужчина ниже среднего роста, со светлыми волосами, с черными усами, нездоровой кожей, склонен к полноте.
Они смотрят друг другу в глаза и видят в них искренность. Если никто не врет, то один заблуждается.
– Если никто не врет, – говорит первый мужчина, – то один из нас заблуждается.
– Согласен, – отвечает другой. – А так как мы оба честные люди, нам надо лишь проследить этапы изменения внешности. Если мы сделаем это, то придем к началу, когда один был небольшого роста, светловолосым немцем, а второй – высоким брюнетом, французом.
– Да. Однако разве не у француза были светлые волосы и не немец был высок?
– Сомневаюсь, – говорит второй. – Но, возможно, тюремная жизнь повредила мою память, и я уже не помню, какие черты были у француза, а какие у немца. Тем не менее я полон желания все с тобою обсудить и готов согласится с любыми разумными предложениями.
– Давай. Могут быть у немца светлые волосы?
– Вполне. Надели его еще светлыми усами, это подходит.
– Как насчет кожи?
– Желтая, конечно. В Германии влажный климат.
– Цвет глаз?
– Голубой.
– Толстый или худощавый?
– Естественно, толстый!
– Итак, немец – высокий полный блондин с желтой кожей и голубыми глазами.
– Некоторые детали могут быть неточны, но это мелочи. Теперь припомним, кто из нас так выглядел.
6
На первый взгляд оба мужчины кажутся абсолютно одинаковыми или, по крайней мере, неразличимы. Это обманчивое впечатление. Надо помнить, что различия между ними реальны и независимы от внешности, несмотря на то что являются воображаемыми. Их может воспринять любой человек, и именно они делают одного немцем, а другого – французом.
7
Воспринимать воображаемые различия надо следующим образом. Вы фиксируете в уме оригинальные черты каждого, а затем в обратном порядке проводите все обмены. В конечном итоге вы окажетесь у исходной точки и безошибочно определите, кто – воображаемый немец, а кто – воображаемый француз.
Все очень просто. Другое дело, конечно, зачем вам это надо.
ЗАПИСКИ О ЛАНГРАНАКЕ
1
Нельзя описать это место, не описав себя. Но нельзя описать себя, не описав то место. Так с чего же начать? Наверное, мне следует описывать нас вместе. Но я сомневаюсь, что сумею это сделать. Вероятно, я вообще не способен что-либо описывать.
2
Я решил начать со шпилей.
Здешний главный город называется Лангранак. Он примечателен своими шпилями. С вершины горы в пяти милях от города кажется, что он целиком состоит из шпилей – разных форм, размеров и цветов. В Венеции и Стамбуле, я видел, тоже много шпилей. Шпили, независимо от своих качеств, оказывали приятное эстетическое воздействие. Шпили Лангранака выглядели совершенно чужими. По-моему, это все, что я должен сказать о шпилях.
3
Я – человек с Земли, среднего роста и сложения, один из очень многих. Моя необычность заключается в том, что я нахожусь на чужой планете.
Большую часть времени я провожу на своем корабле. Сколько усилий было приложено, чтобы сделать его удобным и уютным. Чувствуй себя здесь как дома! Я чувствую себя здесь как дома. Раньше я смеялся над американским стилем, сейчас перестал. Мне нравится пиццераздаточная машина и фонтанчик кока-колы. Хот-догс – будто прямо от «Натана». Только кукурузные початки, жаренные на масле, еще не на уровне. Пока эту проблему не решили.
4
Здесь почти ничего не происходит. Об этом я предпочел бы не упоминать. Рассказ, по-моему представлению, должен быть насыщен приключениями и загадками: именно такие истории мне нравится читать. Но со мной ничего не случается. Вот я – на чужой планете, среди чужих существ – и ничего не происходит. Тем не менее я верю, что рассказ у меня выйдет. Ведь все ингредиенты налицо.
5
Вчера я имел беседу с мэром Лангранака. Мы обсуждали проблемы космической дружбы и сошлись на том, что наши народы должны быть друзьями. Кроме того, говорили о межзвездной торговле, которую одобрили в принципе. Но при конкретном обсуждении выяснилось: мы не многое можем предложить из того, что хотят они, и наоборот. Совершенно недостаточно, чтобы оправдать высокую стоимость транспортировки. Понимаете, в их распоряжении целая планета. То же и у нас. Так что соглашение осталось чисто теоретическим.
Гораздо больше возможностей у программы туристического обмена. И они, и мы – все любят путешествовать. Цены, разумеется, фантастические, но некоторым по карману. Во всяком случае, начало будет положено.
6
Я очень много читаю. Прочитал массу книг по дзэн-буддизму, йоге, тибетскому и хинди мистицизму. «Входите в тишину как можно чаще, оставайтесь в ней как можно дольше». Вот и весь смысл, честное слово. Способы предохранения личности от болтовни и суматохи.
«Однонаправленность». Я хочу достичь ее страстно, да мозг мой не желает покоя. Приходят какие-то мысли, ощущения. Иногда удается: бренный мир отступает, я отрешаюсь минут на пять… Но это не приносит удовлетворения. Полагаю, мне нужен гуру. Я даже прикидывал, не поискать ли наставника здесь. Однако вряд ли игра стоит свеч – слишком мало у меня осталось времени. Вот так всегда.
7
Вчера ночью было затмение. Я собирался наблюдать его, но задремал над книгой и проспал. Ну и ладно. Все засняли автоматические камеры, просмотрю позже.
8
Ничего здесь не кажется странным, честно. Люди продают и покупают. Работают кто где. Попадаются нищие. Вполне постижимый мир. Конечно, я не все понимаю; но я и дома не все понимал. Хотел бы я сказать: «Что эти люди творят – просто уму непостижимо!» Но нет ничего непостижимого и невероятного. Они выполняют свою работу и живут своей жизнью. Я делаю то же самое, и все это кажется совершенно нормальным. Приходится напоминать себе, что я нахожусь на чужой планете. Не то что я могу забыть, разумеется. Просто никак не проникнусь чувством удивления.
9
Сегодня взял себя в руки и отправился на руины. Мне настоятельно рекомендовали их посетить, и я рад, что выбрался. Развалины – считается, что они принадлежат исчезнувшей несколько тысячелетий назад цивилизации – расположены приблизительно в десяти милях от пригородов Лангранака. Они занимают большую площадь. Я осмотрел три главные башни, частично реставрированные. Стены украшены тонкой резьбой и барельефами разных животных, которых, как сообщил мой гид, на самом деле не существует. Кроме того, видел статуи, очень стилизованные. Гид рассказал, что им когда-то поклонялись как божествам. Еще там есть лабиринты, некогда имевшие религиозное значение.
Все это я фотографировал. Условия освещенности средние. Снимал аппаратом «Никон», через 50-миллиметровый объектив; иногда ставил 90– миллиметровый.
Гид указал на любопытный факт: среди массы изображений нигде не встречается параллелограмм. Строители этих руин, вероятно, считали его эстетически невыдержанным. А может, это было религиозным табу? Не исключено, однако, что они просто не открыли форму параллелограмма, хотя широко пользовались квадратом и треугольником. Точно никому не известно.
Исследования продолжаются. Прояснение этого вопроса во многом облегчит понимание психологии древнего загадочного народа.
10
Сегодня праздник. Я пошел в город и сидел в одном из ресторанчиков, пил то, что здесь считается кофе, и наблюдал за прохожими. Очень красочное зрелище. Согласно брошюре, в этот день отмечают годовщину важной победы над соседней страной. Теперь оба государства поддерживают дружеские отношения.
11
В городе живут три основные группы людей. Старые обитатели, вроде англичан; эмигранты первой волны похожи на французов, а позднейшие эмигранты – на турок. Между этими группами существуют трения. Народную одежду, когда-то очень популярную, сейчас носят только по особым праздникам. Все жалеют об уходе обычая.
12
Иногда вечерами меня охватывает тоска. Тогда я не могу уснуть. Я читаю и слушаю записи, смотрю кино по корабельному проектору. Потом принимаю снотворное. Вероятно, скучаю по дому. Впрочем, я и дома так себя чувствовал. И принимал снотворное.
13
Боюсь, что это не очень интересная планета. Говорят, что в другом полушарии гораздо лучше. Но вряд ли я туда отправлюсь. Договор о дружбе подписан, моя работа выполнена. Пожалуй, пора улетать. Весьма жаль, что этот мир оказался совсем не экзотическим местом. Надеюсь, в следующий раз мне повезет больше.
ПА-ДЕ-ТРУА ШЕФ-ПОВАРА, ОФИЦИАНТА И КЛИЕНТА
Повар
События, о которых я хочу вам рассказать, произошли несколько лет назад, когда я открыл лучший на Балеарских островах индонезийский ресторан.
Я открыл ресторан в Санта-Эуалалии-дель-Рио – небольшом городке на острове Ивиса. В то время в главном городе острова уже был индонезийский ресторан, и еще один – в Пальме. Но все в один голос твердили, что мой, безусловно, лучший.
Несмотря на это, нельзя сказать, что дела шли блестяще.
Санта-Эулалия – крохотное местечко, сюда приезжают отдыхать писатели и художники. Это люди весьма бедные, но они вполне могли позволить себе рийстафель. Так почему бы им не бывать у меня чаще? Уж явно не из-за конкуренции ресторана Хуанито или той забегаловки, что в Са-Пунте. Отдавая должное омарам в майонезе у Хуанито и паэлье в Са-Пунте, хочу тем не менее отметить, что эти блюда в подметки не годились моим самбала, соте из курицы и особенно свинине в соевом соусе.
Думаю, что причиной всему – эмоциональность и темперамент людей искусства, которым необходимо время, чтобы привыкнуть к новому. В частности, к новому ресторану.
Я сам такой. Вот уже много лет пытаюсь стать художником. Именно поэтому, между прочим, я открыл ресторан в Санта-Эулалии.
Арендная плата была невысока, готовил я сам, а подавал клиентам один местный паренек, он же менял пластинки на проигрывателе и мыл посуду. Платил я ему мало, но лишь потому, что больше не мог. Это был чудо-парень: работящий, всегда опрятный и бодрый. Если ему хоть немного повезет, он непременно станет губернатором Балеарских островов.
Итак, у меня был ресторан «Зеленый фонарик», был официант, а вскоре появился и постоянный клиент.
Я так и не узнал его имени. Американец – высокий, худой, молчаливый, с черными как смоль волосами, лет тридцати или сорока. Он приходил каждый вечер ровно в девять, заказывал рийстафель, ел, платил, оставлял десять процентов чаевых и уходил.
Признаюсь, что насчет постоянного клиента я слегка преувеличил, так как по воскресеньям он ел паэлью в Са-Пунте, а по вторникам – омаров в майонезе у Хуанито. Но почему бы и нет? Я сам иногда обедал у них. Остальные пять вечеров сидел у меня, чаще всего в одиночестве, редко – с женщиной, порой – с другом.
Честно говоря, я мог бы прожить в Санта-Эулалии, имея одного этого клиента. Не на очень широкую ногу, но мог. Тогда все было очень дешево.
Разумеется, оказавшись в такой ситуации, когда более или менее зависишь от одного посетителя, начинаешь относиться к нему с особым вниманием.
Я жаждал угодить ему и стал изучать его вкусы и пристрастия. Постоянному клиенту я подавал особый рийстафель – на тринадцати тарелках. Стоило это триста песет – по тем временам около пяти долларов. Рийстафель – значит «рисовый стол». Это голландский вариант индонезийской кухни. На центральное блюдо выкладывается рис и поливается саджором – овощным соусом. Затем вокруг сервируются такие блюда, как говядина-кэрри, «сате-баби» – свинина в ореховом соусе, жареная на вертеле, и «самбал-уданг» – печенка в соусе «чили». Все это дорогие яства, потому что в основе их – мясо. Кроме того, подаются самбал с говядиной, «перкадель» – яйца с мясной подливкой и различные овощные и фруктовые блюда. Ну и, наконец, арахис, креветки, кокосовый орех, жареный картофель и тому подобное.
Все подается в маленьких овальных мисочках и производит впечатление целого вагона еды.
Мой клиент обычно ел с хорошим аппетитом и приканчивал восемь или десять блюд плюс половину риса – отличный результат для любого лица неголландского происхождения.
Увы, меня это уже не удовлетворяло. Я заметил, что клиент никогда не есть печенку, поэтому «самбал-уданг» пришлось заменить на «самбал-ати» – тот же самбал, только с креветками. Креветки клиент поглощал с особым удовольствием, особенно когда я не жалел его любимой ореховой подливки.
Спустя некоторое время он стал прибавлять в весе.
Это воодушевило меня. Я удвоил порции картофельных палочек и мясных шариков. Американец стал есть как истинный голландец. Он быстро полнел.
Через два месяца в нем было фунтов десять или двадцать лишнего веса. Меня это не беспокоило, я стремился превратить клиента в раба моей кухни. Я купил глубокие миски и подавал теперь удвоенные порции. Я заменил «сате-баби» на «баба-траси» – свинину в креветочном соусе, так как к арахисовой подливке клиент теперь не притрагивался.
На третий месяц он перешел границу тучности – в основном из-за риса и острого соуса. А я стоял у плиты, как органист за пультом органа, и играл на его вкусовых сосочках. Он склонял над мисками свое круглое и блестящее от пота лицо, а Пабло крутился рядом, меняя блюда и пластинки на проигрывателе.
Да, теперь стало ясно: этот человек полюбил мою кухню. Его ахиллесова пята находилась в желудке, если так можно выразиться. Этот американец до встречи со мной прожил тридцать или сорок лет на белом свете и остался худым. Но откуда берется худоба? Я думаю, причина – в отсутствии еды, отвечающей вкусу данного индивидуума.
Я выработал теорию, согласно которой большинство худых людей – потенциальные толстяки, просто не нашедшие своей потенциальной пищи. Я знавал одного тощего немца, который прибавил в весе, когда вел монтаж оборудования в Мадрасе и столкнулся с совершенно новыми для себя юго-восточными яствами. И еще одного прожорливого мексиканца-гитариста, игравшего в лондонском клубе: он утверждал, что полнеет только в своем родном городе – Морелии; причем во всей центральной Мексике любая другая пища на него вовсе не действовала, а вот в Оахаке, как бы ни были превосходны блюда, он неизменно худел. И знал англичанина, который большую часть жизни провел в Китае. Так вот, он заверял меня, что не может жить без сычуаньской пищи, что кантонская или шанхайская кухни его совершенно не удовлетворяют и что различия между кухнями в разных провинциях Китая гораздо больше, чем в Европе. Этот мой знакомый жил в Ницце, вкушал провансальские блюда разнообразя их красным соевым творогом, соусом «амой» и бог весть еще чем. И жаловался мне, что у него собачья жизнь!
Как видите, поведение моего американца вполне объяснимо. Он, совершенно очевидно, относился к числу людей, не нашедших своей пищи. И теперь, поедая рийстафель, наверстывал упущенное за тридцать или сорок предыдущих лет.
Истинный повар должен чувствовать ответственность за своего клиента. В конце концов повар – тот же кукловод: он манипулирует клиентами, как марионетками, играя на их вкусовых пристрастиях.
Но я-то не истинный повар, я простой итальянец с необъяснимым пристрастием к рийстафелю. Самое горячее мое желание – стать художником.
Я продолжал пичкать клиента рисом. Теперь мне казалось, что этот человек полностью в моей власти. Бывало, ночами я просыпался в холодном поту: мне снилось, что он поднимает расплывшееся лунообразное лицо и говорит: «Вашему „самбал-удангу“ не хватает пикантности. Дурак я был, что ел у вас! Наши отношения кончены».
И я безрассудно увеличивал порции, заменил вареный рис на жареный в масле с шафраном и добавил цыпленка в соусе «чили» с арахисом.
Мне казалось, что мы оба – я у плиты, а он за столом – пребывали в каком-то бредовом состоянии. Он чудовищно раздался – этакая колбаса, а не человек, – каждый лишний фунт его веса служил доказательством моей власти.
А затем внезапно наступил конец.
Я как раз приготовил деликатес – «самбал-ати» – чистое безумие с моей стороны, если учесть вздувшиеся цены.
Но американец не пришел, хотя я задержал закрытие на два часа.
И на следующий вечер он не пришел.
На третий – тоже.
На четвертый день он вошел, неуклюже переваливаясь, и сел за столик. Ни разу за все время я не заговаривал со своим клиентом. Но в тот вечер я осмелился подойти, слегка поклонился и вежливо сказал:
– Вы пропустили несколько вечеров, майн херц.
– Да, к сожалению, я не мог прийти, – ответил он.
– Надеюсь, ничего страшного?
– Нет, просто легкий сердечный приступ. Но доктор советовал отлежаться.
Я поклонился. Пабло ждал от меня указаний. Американец заправил за воротник гигантскую красную салфетку, купленную специально для него.
Только сейчас я наконец осознал, о чем должен был давно задуматься: я убиваю этого человека!
Я взглянул на горшки с мясом, на блюда с гарнирами, на горы риса и острых приправ. Это были орудия медленной смерти.
И я закричал:
– Ресторан закрыт!
– Но почему? – изумился клиент.
– Мясо подгорело, – ответил я.
– Тогда подайте мне рийстафель без мяса, – сказал он.
– Это невозможно, – возразил я. Рийстафель без мяса – не рийстафель.
В глазах клиента появилась тревога.
– Ну так приготовьте омлет – и положите побольше масла.
– Я не готовлю омлеты.
– Тогда свиную котлету – и пожирнее. Или, на худой конец, просто горшочек жареного риса.
– Майн херц, кажется, не понимает, – сказал я. – Я подаю исключительно рийстафель и делаю его по всем правилам – или вообще ничего не готовлю.
– Но я голоден! – воскликнул клиент плаксивым голосом.
– Можете полакомиться омарами в майонезе у Хуанито или паэльей в Са-Пунте. Вам не привыкать, – добавил я, не в силах удержаться от сарказма.
– Я не хочу! – закричал он, едва не рыдая. – Я прошу рийстафель!
– Тогда езжайте в Амстердам! – заорал я, сбросил горшки на пол и выбежал из ресторана.
Я сложил вещи и незамедлительно уехал на Ивису, в самый раз успел на ночной теплоход в Барселону, а оттуда вылетел в Рим.
Согласен, я был груб с клиентом. Но – в силу необходимости. Надо было сразу пресечь его прожорливость. И мою собственную беспечность.
Мои дальнейшие странствия не имеют отношения к этой истории. Добавлю лишь, что на греческом острове Кос я держу лучший ресторан. Я составляю рийстафель с математической точностью и ни грамма не прибавляю даже постоянным клиентам. Никакие сокровища меня не заставят увеличить порцию или дать добавку.
Я часто думаю: что стало с тем американцем и Пабло, плату которому я выслал из Рима?
Я все еще пытаюсь стать художником.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.