Текст книги "Разбитая Сфера"

11. То, что не желают видеть кошки

…Разумеется, его роль в Похищении сильно преувеличена. Люди, бывшие в то время рядом с Ларри Чао, утверждают, что его терзали страшные угрызения совести, как, впрочем, и всех, кто выжил в этой катастрофе. Многократно обсуждался вопрос о том, повлияло ли это, и если да, то каким образом, на его решение покончить с Плутоном. Однако существует другая, менее известная, история, и, быть может, именно в ней следует искать объяснение этого решения.

Когда открыли Кроличью Нору, Люсьен Дрейфус отправился к Лунному Колесу, чтобы установить на нем аппаратуру для перехвата гравитационных лучей. В этой экспедиции Дрейфуса сопровождал телеуправляемый робот, а оператором был Ларри Чао. Ларри оставался наверху, но словно шел вместе с Люсьеном, ощущение присутствия было полное.

Практически сразу после спуска Люсьен и робот были атакованы харонцами – подвижными вспомогательными устройствами Колеса. Дрейфус был схвачен; в официальных сообщениях говорилось, что он погиб. Робота харонцы обезглавили, но он еще некоторое время передавал информацию своему оператору. В результате Ларри заработал классический синдром травмированного оператора. Фактически Чао пережил состояние насильственной смерти. Потом он продолжал борьбу с харонцами, но вряд ли избавился от нервного потрясения. Не поэтому ли Плутон постигла столь страшная участь?

Приговор Кольцу Харона: новый взгляд на роль Ларри Чао в уничтожении Плутона. Фарнсворт Джонсон. Мэринер Уолли Академик Пресс, Марс, 2428.

Люсьен Дрейфус взглянул на телеробота, которым управлял с поверхности Ларри Чао, и с ужасом увидел двух незаметно подкравшихся к ним харонцев. Его сердце оледенело от страха.

– Посмотри назад! – крикнул он Ларри. Телеоператор обернулся.

– О Боже! – проговорил Ларри. Харонцы выглядели воинственно. Внешне они представляли собой горизонтальные цилиндры на колесных платформах. У них было по четыре длинных руки-манипулятора с клешнями-захватами вместо пальцев. Охранники?

– Они знают, что мы здесь! – голосом Ларри крикнул телеоператор. Люсьен хотел ответить, но не успел – один из роботов-харонцев уже стоял перед ним. Еще мгновение, и Люсьен барахтался в захватах, пытаясь вырваться и истошно вопя. Не тут-то было. Харонец потащил его куда-то вниз – в темноту и неизвестность.

Последнее, что запомнил Люсьен, – это как с него содрали скафандр и облили какой-то странной жидкостью. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. И все. Потом – провал.

Сколько он провел в беспамятстве, Люсьен не знал.

А потом начался кошмар.

Дрейфус очнулся и вспомнил, как все случилось. Кошмар прокрутился один раз, второй, третий, и так до бесконечности. И не было сил вырваться из страшных тисков этого воспоминания…

…Вновь и вновь перед ним возникал телеоператор, управляемый Ларри Чао. Рядом – две свирепые фигуры харонцев. Они приближались…

СОЛНЕЧНАЯ СИСТЕМА. Луна. Лунное Колесо

– Люсьен! – закричал Ларри, протягивая руки в отчаянной попытке разбудить Дрейфуса. – Люсьен! Я здесь! Это я, Ларри Чао!

Люсьен не слышал. Он прошел прямо сквозь изображение Ларри, он по-прежнему жил в прошлом кошмаре и разговаривал с телеоператором, которого давно не существовало в реальности.

– Сзади! – предупредил он.

Ларри двинулся вслед за ним, точнее, при помощи джойстика развернул свое изображение, пытаясь вновь привлечь к нему внимание Люсьена. Ларри был без скафандра, и это, по его мнению, должно было подействовать на Люсьена. Но нет, все бесполезно. Дрейфус не просыпался. В драме его сознания играл только робот-телеоператор. Самого Ларри Люсьен упорно не замечал.

Хуже всего, что с каждым повторением Дрейфус все сильнее увязал в последних минутах своей нормальной жизни, и шансов вытащить его оставалось все меньше. Прошлые образы захватили его сознание в плен и полыхали так ярко, что любым другим просто не находилось места.

Весь мокрый от пота, Ларри Чао убрал руку с джойстика и стащил с головы шлем-сканер. О Господи, как надоели эти проклятые электроды! Ларри представил себе, как Люсьен бьется в темнице жуткого воспоминания, и поежился.

Медики обнаружили, что харонцы вживили в Люсьена два вида нейрозондов: при помощи одних они могли вводить зрительные и слуховые образы, а при помощи других следить за тем, как его мозг реагирует на поступающую информацию. Проще некуда. Землянам такое было не по силам.

Единственное, что сумели ученые, – это подключиться к харонской схеме, чтобы передавать в мозг Дрейфуса синтезированное компьютером изображение Ларри.

– Ничего не могу, – сказал Ларри, отпустив глаза. – Ни-че-го, – повторил он раздельно.

Он встал и отошел на несколько шагов от пульта управления. Две женщины молча смотрели на Ларри. У него подкашивались ноги.

– Ничего не выходит, – сказал он и рухнул в кресло.

В принципе все задумано вроде бы верно. В сознании Люсьена должна возникать полная зрительная и слуховая иллюзия присутствия Ларри. Должна возникать, но не возникала. Об этом говорили датчики.

Все было теоретически правильно, однако на практике не работало.

Ларри не мог думать ни о чем другом. Дрейфус по-прежнему лежал в соседнем помещении, в харонском коконе, опутанный проводами, и своими, и чужими. Проклятие! Какая дьявольская сила не выпускает Дрейфуса из страшного кошмара? И что теперь делать?

Марсия Макдугал присела возле Ларри.

– Ты устал, – сказала она. – Отдохни, а утром начнем все сначала.

Сэлби Богсворт-Степлтон протянула ему стакан воды и примостилась рядом.

– Поспи, Ларри, – похлопав его по колену, посоветовала она. – Утро вечера мудренее.

– Нет, – ответил Чао. – Вы меня не поняли. Я сказал, что не могу ничего сделать . Вы передавали мое изображение в его сон, или в кошмар, или как там это называется, но он меня не видит. Он замкнут на свои собственные воспоминания. Он крутится в них снова и снова, как зацикленный компьютер.

– И никаких изменений? – спросила Сэлби.

– Изменения-то как раз есть, – проворчал Ларри. – Образы становятся все ярче и ярче. Это видно невооруженным глазом. Последний раз у меня волосы на голове зашевелились, все было как по-настоящему. А поначалу изображение почти не двигалось. По-моему, воспоминание протекает все быстрее…

– Да, это так, – подтвердила Сэлби. – Примерно на порядок быстрее.

– Может быть, пусть вместо тебя попробует компьютер? – предложила Марсия. – Запись у нас есть.

– Нет, тут нужно другое, – возразил Ларри. – Бесконечные повторы не помогают, а, наоборот, заставляют Люсьена видеть происходящее все отчетливее. Я боюсь, он может окончательно увязнуть в своем кошмаре. И тогда конец!

– Но ведь мы посылаем твое изображение прямо в его зрительный центр! – воскликнула Марсия. – Почему он не желает заметить тебя?

– Постойте-ка! – перебила их Сэлби. – У кого из вас есть кошка?

Ларри и Марсия недоуменно уставились на нее.

– Кошки не видят ничего, что не укладывается в привычную кошачью картину мира. Положите перед кошкой необычный предмет, и она поведет себя так, словно его нет на свете. И что самое интересное, этот предмет для нее и правда не существует!

– То есть Люсьен не видит Ларри, потому что он не видит Ларри, – сказала Марсия.

– Дело вот в чем, – попыталась объяснить Сэлби. – Мы воздействуем на него только через зрительный и слуховой центры, но суммарный зрительно-слуховой образ – это еще не мысль.

– Нужно действовать иначе! – вдруг сказал Ларри. Он помолчал, подбирая слова. – Моего присутствия рядом с роботом явно недостаточно. Он просто не видит меня, этому мешает воспоминание. Значит, нужно попытаться стереть его воспоминание или по крайней мере как-то изменить.

Сэлби и Марсия переглянулись, Сэлби осторожно кашлянула.

– Мы надеемся, что до этого не дойдет, – сказала она.

– Полагаю, ему это будет не совсем приятно. И потом: как отреагирует его психика на подобное вмешательство? – поддержала ее Марсия.

– Я же не говорил, что мы должны долбануть по его памяти, как молотком по ореху! – воскликнул Ларри. – Это следует делать как можно мягче. Но у нас нет другого выхода. Иначе мы потеряем Люсьена навсегда.

Наступило долгое молчание.

– Вот что я предлагаю, – сказал Ларри. – Меня тогда рядом с Люсьеном не было. А телеоператор был. И сколько я ни вертись теперь возле него, это не произведет на Люсьена никакого впечатления. Нам необходимо создать максимально правдоподобное изображение телеоператора и с его помощью изменить сюжет. Телеоператор по-прежнему будет говорить моим голосом, но история гибели и плена станет историей победы и спасения. И прокручивать ее мы будем до тех пор, пока окончательно не вытащим Люсьена из его кошмара.

– То есть мы должны заменить харонскую цепь ввода-вывода информации своей, – задумчиво произнесла Марсия. – Это очень опасно. Очень.

– Не опаснее того, что мы делаем сейчас.

– Так можно разрушить комплексы образов, хранящиеся в его памяти, – продолжала Марсия. – Если мы допустим хоть одну ошибку, то убьем его.

– Да, риск велик. Но, продолжая наши нынешние попытки, мы убьем его скорее, – настаивал Ларри. – Он переживает один и тот же леденящий душу эпизод уже в течение пяти лет, умирает, умирает, и все никак не умрет окончательно. Люсьен нам нужен, быть может, он знает что-то такое, что спасет всех. Но мне сейчас на это наплевать. Я просто по-человечески не могу бросить Люсьена в таком состоянии. Перед нами стоит дилемма: либо убить Люсьена, пытаясь втиснуть меня в его кошмар, либо, что еще хуже, оставить мучаться в харонском аду. Это с одной стороны. Но есть третий путь – вырвать его из порочного круга воспоминаний о собственной смерти. Конечно, риск очень велик. Но я за этот вариант. А вы?

12. Сигнал и шум

Любая наука неизбежно вырождается, как только начинает слишком увлекаться мыслительными экспериментами, а сложнейшее моделирование, основной инструмент современной науки, и есть типичнейший мыслительный эксперимент. Модели отвечают на вопрос «Что может произойти в таком-то случае?», а не «Что происходит на самом деле?». Каждый ученый сталкивался в своей работе с несоответствием модели описываемой ею действительности. Но вместо того чтобы проанализировать расхождение, он обычно принимается за новую модель.

Мы проводим эксперименты, основываясь на результатах моделирования, проведенного с учетом параметров, вычисленных, исходя из других моделей. В своих исследованиях мы слишком часто имеем дело с идеализированной Вселенной, построенной из формул и упрощенных изображений, но эта Вселенная совсем не похожа на окружающий нас реальный мир. Современный исследователь вынужден выбирать между идеализированным миром и действительностью, и он выбирает первое. Впрочем, это и неудивительно.

Крах постигает именно те науки, которые слишком полагаются на уже накопленные знания, принимая на веру предыдущие результаты вместо того, чтобы постоянно проверять их истинность. Мы знаем, что у человеческого разума есть естественные пределы, что он склонен к ошибкам и самообману. Но тогда почему результаты наших предшественников остаются вне подозрений? Никакое знание не может считаться истинным без доказательства. Иначе это будет уже не наука, а суеверие.

Наука призвана увеличивать знания посредством скептического пересмотра на наше представление о нем. Современная наука должна стать чем-то большим, чем просто совокупностью общепринятых моделей и нашего легковерного отношения к ним.

Всевидящее Око. Научные принципы Обнаженного Пурпура. ДатаСтримДрим Пресс, издание ОбнаПура 100101111110 (2430AD) (перевод с пурпуристского).

МУЛЬТИСИСТЕМА. Земля. Нью-Йорк. Институт исследований Мультисистемы

В воздухе перед приглашенными учеными витала впечатляющая картина – результат последней, окончательной модели. Ученые тут же вдрызг переругались между собой. Поводом служили ничтожнейшие расхождения мнений. Содом какой-то.

Жанна Колетт едва не засыпала на ходу от усталости. Который час, интересно? Мысли в голове Жанны путались.

Вчера шагу нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на кого-нибудь из институтских бонз, но сегодня разыскать никого не удавалось. Соколов пропал, а бернхардтовские портфеленосцы и слышать не желали о том, чтобы потревожить шефа ради модели какой-то никому не известной девчонки. Жанна поняла: вчерашняя долгая беседа была настоящим чудом (неужели действительно только вчерашняя?). Она могла бы с большими шансами на успех пригласить к себе на ленч Автократа Цереры.

Оставался единственный способ привлечь к своей работе внимание – вламываться во все высокие кабинеты и униженно просить хозяев ознакомиться с ее результатами. Кое-кто соглашался.

Сейчас как раз заканчивалась третья демонстрация. В зале присутствовали достаточно высокопоставленные особы. Толпа, состоявшая в основном из их приближенных, гудела, словно растревоженный улей. Вентиляция не справлялась, и в зале было очень душно.

Свет в лаборатории загорелся чуть ярче, и собравшиеся зашумели еще громче. Вовремя! Жанна бросила взгляд на Уолли Стурджиса. Даже он, оказывается, знал, что люди не любят разговаривать в темноте.

Мистер Стурджис вымотался не меньше Жанны, он слегка пошатывался, но выражение гордости не покидало его лица. Вот она, популярность! Уолли стоял в окружении галдящей толпы коллег. Раньше они только тем и занимались, что придумывали про него анекдоты, теперь же общались как с равным. Или даже как с лидером. Они почтительно расспрашивали его, уточняли непонятное, просили его совета.

Туман, розовый туман. Голова Жанны, медленно клонясь, коснулась стола… Жанна очнулась. Проклятие! Интересно, сколько она дремала – минуту? час? В толпе ученых что-то происходило. Все обступили только что вошедшую доктора Урсулу Грубер, директора отдела наблюдений, обладавшую в Институте немалой властью. У нее были седые, стального оттенка волосы, собранные на затылке в пучок, на ней был белый халат, серые глаза смотрели внимательно и пристально.

Подчиненные доктора Грубер, собравшись вокруг нее, трещали не умолкая. Наконец доктор Грубер подняла руку, и в наступившей тишине Жанна услышала ее голос:

– Будьте добры, сядьте, а то совсем ничего не видно. – Грубер вытащила из кармана радиотелефон, набрала номер.

Вполне вероятно, она звонила Бернхардту. Ее положение в Институте давало ей право напрямую обращаться к нему. Судя по оживленной жестикуляции, разговор шел о модели Жанны. Жанна не вытерпела и, с трудом пробившись сквозь толпу коллег, несмело приблизилась к доктору Грубер.

– Да-да, мы в Центре моделирования. Модель передо мной. В ней есть внутренняя логика. Это очень интересно. Что? Нет, не успела. Да, Уолли Стурджис. Нет, наверняка не он. Извините, не слышу. Что? Повторите. – Она нетерпеливо взмахнула рукой, требуя тишины. – Секунду, сейчас спрошу. – Грубер нажала кнопку громкой связи: – Есть тут Колетт? Кто Жанна Колетт?

Жанна похолодела. Стоявшие перед ней расступились, и Жанна словно оказалась в пустоте. Множество внимательных глаз смотрели на нее. Ужас! Солнечная система у нее за спиной начала медленно вращаться в противоположную сторону, возвращаясь к первоначальной дохаронской картине.

– Я Жанна Колетт, – проговорила она срывающимся голосом.

– Доктор Бернхардт интересуется, не ваша ли это идея? – спросила Грубер. Она жестом указала на модель. – Да или нет?

Ну что же. Назад дороги нет. Она сама заварила эту кашу.

– Да, мадам, – сказала она. – Моя. – Жанна чувствовала себя школьницей, застигнутой на месте преступления.

– Да, это ее работа. Да, очень хорошо. Я передам ей. – Урсула Грубер выключила аппарат и спрятала в карман. – Доктор Бернхардт будет здесь через несколько минут.

У Жанны подкашивались ноги. Ожидание показалось вечностью. Неужели директор уволит ее? Исключит из университета за бездарность? Или просто разнесет ее при всех в пух и прах, дабы впредь не отнимала времени занятых людей своими глупостями?

Сотрудники с нерешительными лицами толпились вокруг нее. Никто не говорил ни слова, зловещую тишину нарушал только гул вентиляции.

Жанна бросила умоляющий взгляд на Уолли, который по-прежнему торчал у панели управления. Его ответный взгляд не добавил ей уверенности – Стурджис был потрясен не меньше ее, он сумел лишь отрицательно покачать головой, и Жанна поняла, что от него помощи не дождется.

Наконец двери широко распахнулись, и в лабораторию почти вбежал Бернхардт, за ним поспешал Юрий Соколов. Жанна – сама беззащитность – одиноко стояла посреди полуосвещенной лаборатории.

Бернхардт приближался к ней, и Жанна почувствовала: сейчас она грохнется в обморок. Но он, не задерживаясь, прошел дальше – то ли не заметил ее в сумраке, то ли просто не узнал. Ну и хорошо, с облегчением подумала Жанна. Соколов посмотрел на нее по-русски обаятельным, но совершенно невразумительным взглядом. Дело явно шло к плачевному финалу. Они оба остановились около доктора Грубер, которая о чем-то пытала Уолли.

– Итак, – сказал Бернхардт, – доктор Грубер доложила мне, что получены некоторые принципиально новые результаты, я хочу знать подробности.

– Мм-м-гу л-л-ли я, – запинаясь чуть больше обычного, начал Уолли, – з-з-запустить м-модель, ил-л-ли б-без-з них, доктор Б-б-бернхардт?

Вольф Бернхардт раздраженно посмотрел на него сверху вниз.

– Не нужны мне ваши, мистер Стурджис, лирические пейзажи! Фрау доктор Грубер! Вы можете рассказать мне суть дела?

– Разумеется, герр доктор.

Вольф и Соколов отошли вместе с Урсулой в дальний конец комнаты. Оживленная беседа начальства длилась около пяти минут. Бернхардт молча кивал, а Соколов изредка задавал вопросы.

Лицо Бернхардта оставалось привычно непроницаемым, но Соколов все большее возбуждался, это было очевидно. Наконец директор взял доктора Грубер под руку и подошел вместе с ней к Уолли.

– Возможно, я посмотрю вскоре вашу модель, – заявил он. – Подготовьте выводы и в течение часа пришлите мне. А сейчас я хотел бы поговорить с вами, с мисс Колетт и доктором Соколовым без свидетелей. Мисс Колетт?

И он покинул лабораторию. Следом двинулся Соколов. Немного замешкавшись, Уолли тоже поднялся со своего места. Смертельно побледневшая Жанна, не поднимая глаз от пола, вышла последней. Она была похожа на затравленного волчонка.

В коридоре яркий свет ударил ей в глаза, ослепил, и она непроизвольно зажмурилась. Где же начальство? А начальство стояло возле самых дверей, ожидая появления главной виновницы переполоха.

Усилием воли Жанна заставила себя подойти к грозному директору. Ноги не слушались ее, она неуклюже подняла руки, словно защищаясь от праведного гнева, который вот-вот обрушится на ее бедную голову. Но что это? Бернхардт по-заговорщицки оглянулся и, схватив Жанну за руку, потащил ее в угол. Соколов и Уолли последовали за ними. Ничего не понимая, Жанна тоже повертела головой, а когда снова взглянула на Бернхардта, то отпрянула в замешательстве.

Он улыбался. Улыбался!!! Жанна даже представить себе не могла, что чистокровный немецкий челюстно-лицевой аппарат способен изобразить такую улыбку.

– Получилось все-таки! – воскликнул он. – Разумеется, ликовать пока не стоит, предстоит еще огромная работа, но у меня уже сейчас нет ни малейшего сомнения в вашей правоте. А у вас, доктор Соколов?

– И у меня тоже, – радостно пробормотал тот, вцепившись в правую руку Жанны. – Я поздравляю вас, моя милая, с победой. Ваша теория увязывает между собой известные факты гораздо последовательнее моей.

– Н…но я… – Жанна на секунду смешалась, подбирая слова. – Но ведь ваш путь оказался верным, и то, что вы сделали…

Бернхардт оглушительно захохотал.

– Психология, – отсмеявшись, сказал он. – В моей работе, собственно, науки-то практически нет – сплошь политика и психология. Пять лет назад мне было поручено подыскать командира для «Терра Новы» и отправить корабль к Сфере Дайсона – сразу, без всякой подготовки, не имея никакой предварительной информации. То есть послать людей на верную смерть. Я остановился на кандидатуре Дианы Стайгер, потому что знал: этот человек способен не выполнить приказа, если сочтет, что приказ неразумен и вредит общему делу. Психология! После вашего вчерашнего спора с мистером Соколовым я и подумать не мог, что именно вы так продвинете вперед теорию, с которой еще вчера столь яростно воевали. Да, вы победили, Жанна. Но дело сейчас даже не в этом. Вопрос в умении услышать сигнал, практически неразличимый на фоне привычного шума. Я прекрасно понимаю, что я не самый популярный человек в Институте. Причина этой непопулярности очевидна – я не спешу говорить «да» всякому новому проекту, а заставляю доказывать необходимость его осуществления. Теория доктора Соколова, а у нее немало приверженцев, не исключение.

Так что если бы я сейчас с ходу одобрил ваш труд, опровергающий основные предположения соколовской теории, общественное мнение было бы не на вашей стороне. Вам бы сильно не поздоровилось. Я не хочу этого, и поэтому прошу сохранить наш разговор в тайне. Пока в тайне.

Бернхардт крепко пожал Жанне руку и тепло продолжал:

– Вы сделали огромный шаг вперед, к нашему спасению. Самое умное, что сейчас можно придумать, – это пойти домой и немного отдохнуть. Что я вам от всей души и советую сделать.

Жанна молчала, из последних сил сдерживая слезы. Она подумала, что настоящий ученый – это бескорыстный искатель истины.

И с сегодняшнего дня это ее судьба навеки.

Выйдя из Центра моделирования, Жанна направилась к лифту. Первый раз в жизни он не показался ей камерой пыток, она была настолько вымотана, что просто ничего не замечала.

Совсем недавно ей казалось, что жизнь жестоко нарушила все, что как будто обещала. Вырвала ее из уютного домика детства, зашвырнула черт знает куда и погубила родителей, сделав ее круглой сиротой. Надежд не осталось. По логике вещей, в будущем могло стать только хуже. Было бы нормально, если бы Жанну выгнали теперь из ИИМа и университета. Жанна страшно огорчилась бы, но не удивилась.

Лифт медленно вынырнул на поверхность, двери распахнулись. Жанна, моргая и щурясь от хлынувшего в глаза света, медленно побрела по большой центральной площади. Наконец-то она вырвалась из постылых декораций подземного театра! К ней понемногу возвращалось ощущение времени.

Было за полдень. Жанна взглянула на Солнечную звезду: по ее положению, что-то около трех часов дня. Ого! Неужели они с Уолли безвылазно провели под землей больше суток? Нет, невозможно! Впрочем, почему нет? Теперь все возможно.

Какое голубое небо! Свежий ветер доносил из Центрального парка запах свежей травы. Воздух был полон смеха, шепота, утомительного жужжания автомобилей… Господи, как она соскучилась по всему этому под землей! Погулять бы сейчас. Но сил не осталось, в мечтах Жанны маячила уютная постель. И сегодня она будет не эфемерной защитой от чужого неба, а заслуженной наградой за труд. Мы славно поработали, подумала Жанна, и славно отдохнем!

Вернувшись домой, Жанна приняла душ. Соседка ее до сих пор не появлялась. Включив автоответчик, Жанна задумалась. Когда же она будет готовиться к экзамену? Может быть, сейчас? Нет, лучше поспать, встать завтра пораньше и полистать учебники на свежую голову.

Не успев положить голову на подушку, Жанна уже спала.

Наутро Жанна проснулась в пять и, не разнеживаясь, тут же выскочила из теплой постели. Страха перед экзаменом не было. Она сдаст его!

Жанна быстро перекусила и уселась за книги. Полистав учебники, она вздохнула с облегчением: все это она хорошо знала. На экзамене, назначенном на полдень, она смогла решить все задания практически мгновенно и спустя полчаса уже вырвалась на свободу.

До дома Жанна добралась лишь к трем часам, задержавшись в книжном магазине. Вместо того чтобы готовиться к новому экзамену, по истории, уселась за не дочитанный накануне роман. Должное обоснование битья баклуш нашлось само собой.

В полдесятого она одолела роман и подошла к автоответчику. На счетчике сообщений горела цифра «1» и время получения – около пяти часов.

«Будьте в моем кабинете в 9:00 завтра утром. В.Бернхардт».

Ни здрасьте, ни до свидания. У Жанны мурашки побежали по коже. «Выше нос! – одернула она себя. – Ты сама выбрала свою судьбу!» И улыбнулась.