Текст книги "Остров мертвых"

– Научите меня, пожалуйста.

Это была башня Марлинга – одного из двадцати шести Имя-носящих, о чем я в то время, естественно, и не подозревал.

4

Когда послышался звон колокола, возвещавший о начале прилива за мной пришел молодой пейанец и проводил меня по винтовой лестнице наверх. Он первым вошел в комнату и я услышал, как Марлинг о чем-то спрашивает его.

– Дра Сандау здесь, он ждет, когда вы его примете, – послышался ответ юноши.

– Пусть войдет.

Молодой пейанец выглянул из комнаты и сказал:

– Он просит вас войти.

– Благодарю.

Я вошел.

Как я и ожидал, Марлинг сидел спиной ко мне – лицом к окну с видом на море. Три высоких стены его веерообразной комнаты были светло-зелеными, словно сделанными из нефрита, а его кровать была длинной, низкой и узкой. Одна стена являла собой огромную, слегка запылившуюся консоль, а на маленьком столике у кровати, который, возможно, не двигали с места несколько веков, все еще стояла фигурка оранжевого животного, похожего на рогатого дельфина.

– Добрый день, Дра, – поздоровался я.

– Подойди поближе, чтобы я мог тебя видеть.

Я обошел вокруг кресла и встал перед ним. Он похудел, его кожа стала значительно темнее.

– Ты быстро добрался, – произнес он, пристально всматриваясь в мое лицо.

Я кивнул.

– Ты же сказал: «Немедленно!»

Он зашипел и защелкал языком, что у пейанцев было равносильно смеху.

– Как поживаешь?

– Моя жизнь достойна одновременно страха и уважения.

– А как твоя работа?

– Одну я закончил, а за следующую пока не брался.

– Садись.

Он указал на скамью у окна, и я устроился на ней.

– Расскажи мне, что тебя беспокоит?

– Фотографии, – ответил я. – С недавнего времени я стал получать снимки людей, которых знал раньше – людей, что умерли давным-давно. Все они умерли на Земле, а недавно я узнал, что их воспроизводящие ленты были похищены. Поэтому вполне вероятно, что все они сейчас живы и находятся в некотором месте… Потом я получил вот это, – я протянул ему письмо, подписанное «Грин-Грин».

Он поднес его почти к самым глазам и медленно прочел.

– Ты знаешь, где находится Остров Мертвых? – спросил он.

– Да, на одной из созданных мною планет.

– Ты полетишь?

– Да. У меня нет другого выхода.

– Я полагаю, что «Грин-Грин» – это Грингрин-тарл из города Дилпеи. Он тебя ненавидит.

– За что? Я никогда даже не слыхал о нем.

– Это не имеет никакого значения. Его оскорбляет сам факт твоего существования. Естественно, он намеривается отомстить, что весьма прискорбно.

– В самом деле, особенно, если ему это удастся. Но чем я ему так насолил, сам того не зная?

– Ты единственный инопланетянин, ставший Имя-носящим. Одно время считалось, что лишь пейанец, да и то не всякий, способен овладеть тем искусством, в котором ты так преуспел. Грин-Грин тоже одолел весь курс обучения. Он должен был стать двадцать седьмым, но провалился на последнем испытании.

– На последнем испытании? Я полагал, что это чистая формальность.

– Возможно, у тебя и сложилось такое впечатление, но это не так. Проведя полвека в учениках у Делгрена из Дилпеи, Грин-Грин не был принят в наши ряды. Естественно, он был обескуражен. Он несколько раз подчеркивал тот факт, что последний Имя-носящий даже не был пейанцем. Затем он покинул Мегапею. Конечно, при его знаниях Грин-Грин очень быстро разбогател.

– Когда это произошло?

– Лет шестьсот тому назад.

– И ты считаешь, что все это время он продолжал ненавидеть меня, планировал, как бы получше отомстить?

– Да. Спешить ему незачем, а хорошая месть требует тщательной подготовки.

Всякий раз испытываешь странное чувство, когда слышишь от пейанца нечто подобное. Сверхцивилизованный народ, но, тем не менее, месть нередко становится образом жизни пейанца. Несомненно, в этом кроется главная причина их малочисленности. Некоторые ведут даже книги вендетт – длинные, подробные списки лиц, с которыми следует рассчитаться – чтобы, не дай бог, кого-нибудь не пропустить. Сюда же включаются подробные отчеты о проведенных операциях. Месть ничего не стоит, если она не служит логическим завершением сложного плана, требующего тщательной проработки, который претворяется в жизнь через много-много лет после того, как была нанесена обида. Мне в свое время объяснили, что весь кайф состоит именно в разработке плана и предвкушении результата. Собственно, само мщение – смерть врага или превращение его в калеку, отходит на второй план. Марлинг как-то рассказывал мне, что однажды одновременно вел подготовку к мщению сразу в трех направлениях, что заняло чуть больше тысячелетия, и это еще не предел… Таков уж на самом деле их образ жизни. Они получают от этого массу положительных эмоций, даже когда все прочие дела идут отвратительно. Само наблюдение за тем, как череда маленьких триумфов приводит к окончательной развязке, доставляет им истинное наслаждение. И когда приходит время финальной сцены и старательно вырезанная дубина, наконец, опускается на голову жертвы, автор получает громадное эстетическое удовольствие. Некоторые даже утверждают, что они переживают мистическое озарение. Детей с раннего возраста приучают к этой системе, ибо только те, кто овладел ею в совершенстве доживали до преклонного возраста. Мне пришлось ознакомиться с ней лишь мельком, и я абсолютный профан в некоторых вопросах.

– Какие будут предложения? – спросил я.

– Бесполезно пытаться избежать мести пейанца, – ответил он мне. – Я бы советовал тебе побыстрее найти его и отправить скитаться по океану ночи. Для этого я дам тебе в дорогу несколько свежих корней глиттена.

– Но ты же знаешь, что я не слишком силен во всем этом.

– Все очень просто: один из вас умрет, на этом все и закончится. Если погибнет он, то тебе больше не о чем будет беспокоиться. Если же тебе суждено умереть, мои наследники отомстят за тебя.

– Спасибо, Дра.

– Не за что.

– А какое отношение Грин-Грин имеет к Белиону?

– Тот с ним.

– Как же это могло случиться?

– Эти двое каким-то образом сумели договориться.

– И?…

– Больше мне ничего не известно.

– Как ты думаешь, может он считает меня слабаком?

– Не знаю.

Помолчав, он добавил:

– Давай посмотрим, как прибывает вода.

Я повернулся к окну и смотрел на море до тех пор, пока Марлинг не заговорил снова:

– Вот и все.

– Все?

– Да.

Небо потемнело, парусов больше не было видно. Я слышал гул, чувствовал запах моря, раскинувшегося передо мной черной неспокойной бесформенной массой, в которой отражались звезды. Я вдруг почувствовал, что сейчас должна крикнуть птица, и она крикнула. Долго я сидел неподвижно, перебирая в памяти давние, казалось, уже забытые события; передо мной вставали образы, смысла которых я никогда не пойму до конца… Мое Большое Дерево рухнуло, Долина Теней исчезла, а Остров Мертвых оказался всего лишь обломком скалы, который бросили в море посреди Залива, и он пошел ко дну, даже не оставив кругов на поверхности. Я остался один, совсем один. Я догадывался, какие слова сейчас услышу, и я не ошибся:

– Проводишь меня этой ночью? – спросил Марлинг.

– Дра…

Молчание.

– Именно этой ночью? – переспросил я.

Снова лишь молчание.

– Где же теперь будет пребывать Лоримель Многорукий?

– В счастливом ничто, чтобы когда-нибудь прийти опять. Так было всегда.

– А как же твои долги, твои враги?

– Все и всем уплачено сполна.

– Ты говорил о пятом сезоне следующего года.

– Теперь срок другой.

– Понимаю…

– Мы проведем ночь за беседой, Сын Земли, чтобы до рассвета я успел передать тебе свои главные секреты. Садись.

И я опустился на пол у его ног, совсем как в те далекие дни, когда я был гораздо моложе. Он начал говорить, и я закрыл глаза, вслушиваясь.

Он знал, что делает и чего хочет. Но от этого моя печаль и мой страх не стали меньше. Он избрал меня своим спутником, и я буду последним, кто увидит меня живым. Это было величайшей честью, которой я не заслуживал. Я не использовал так, как мог бы, все то, чему он меня когда-то научил… Я многое испортил. И я знал, что он тоже знает об этом. Но для него все это не имело никакого значения. Он выбрал меня. И, быть может, поэтому во всей Галактике лишь он один напоминал мне отца, который умер много веков тому назад. Марлинг простил мне все мои грехи.

Страх и печаль…

Почему он выбрал это время? Почему именно сейчас? Потому что другого раза могло и не быть.

Марлинг, без сомнения, считал, что я, скорее всего, не вернусь из своего путешествия. И поэтому эта встреча должна была стать нашей последней встречей.

«Человек, я пойду с тобой бок о бок, буду всегда и во всем помогать тебе, направлять тебя». – эти слова приписывают Знанию, но их с тем же успехом мог произнести и Страх. Ведь у этих двух чувств много общего, если хорошенько подумать.

Вот почему я боялся.

О печали мы не говорили. Такой разговор был бы просто не уместен. Мы говорили о мирах, что мы создали; о прекрасных городах, построенных нами; о науке, превращающей кучу хлама в удобное жилище для миллионов людей, и, конечно, об искусстве. Экологические игры намного сложнее шахмат, они лежат за пределами возможностей даже самых мощных компьютеров. Это связано с тем, что данное увлечение имеет скорее эстетическую, нежели научную подоплеку… Да, при этом требуется максимальное напряжение всех извилин, но, кроме этого, что-то еще, для чего слово «вдохновение» подходит лучше всего. Мы говорили о вдохновении, а ночной ветер с моря постепенно становился все более резким и пронизывающим, так что в конце концов мне пришлось закрыть окно и разжечь камин. Дрова весело потрескивали в богатой кислородом атмосфере. Я не могу вспомнить ни единого слова из всего, что было сказано в ту ночь. Только где-то в глубинах моей памяти хранятся безмолвные картины, укрытые покрывалом времени.

– Вот и все, – наконец сказал он, и вскоре занялась заря.

Когда начало светать, он дал мне корни глиттена, после чего мы занялись последними приготовлениями.

Примерно через три часа я позвал слуг и приказал им приготовить все необходимое для погребального обряда, в частности, отправить людей в горы, чтобы те подготовили фамильный склеп. Я послал формальные приглашения остальным двадцати пяти Имя-носящим, а также тем друзьям и родственникам, кого сам Марлинг просил пригласить на свои похороны. Приготовив к погребению старое темно-зеленое тело, я отправился на кухню завтракать. Потом курил сигару и бродил по залитому солнечным светом берегу. Яркие пурпурно-желтые паруса снова чертили горизонт. Я нашел что-то вроде небольшой бухточки и сел на берегу.

Я был сбит с толку… Я уже бывал там, откуда только что вернулся, и так же, как в прошлый раз, мои чувства пребывали в полном смятении. Я хотел бы вновь ощутить печаль или страх, но я не чувствовал вообще ничего, даже злобы. Это придет позже, я не сомневался в этом, но пока я был слишком молод или, наоборот, слишком стар.

Отчего солнце светит так ярко, я море так весело искрится у моих ног? Почему мне так приятно вдыхать соленый морской воздух, почему крики живых существ в лесу звучат для меня сейчас райской музыкой? В природе нет того участия, как представляют себе поэты. Лишь другие люди могут сожалеть о том, что ты закрыл за собой дверь, чтобы никогда больше не открыть ее снова. Я останусь на Мегапее еще какое-то время и услышу литанию Лоримелю Многорукому – Флейты, вырезанные тысячи лет назад, соткут для него полог. Потом Шимбо в который уже раз отправится в горы вместе с остальными двадцатью пятью, и я, Фрэнсис Сандау, увижу, как отворится черная пасть склепа. Я задержусь еще на несколько дней, чтобы помочь привести в порядок дела моего наставника, а затем отправлюсь в дорогу. И если в конце пути меня ждет та же участь – что ж, такова жизнь.

Ну, пожалуй, хватит предаваться столь мрачным мыслям в самый разгар дня. Я поднялся и вернулся в башню. Ждать.

Через несколько дней Шимбо явился вновь. Я смутно, словно во сне, помню раскаты грома, трели флейт и огненные иероглифы молний среди туч над горами. Словно зарыдала сама Природа, когда Шимбо дернул за шнурок звонка. Я помню серо-зеленую процессию, что пробиралась сквозь лес по извилистой тропке, помню, как хлюпающую грязь под ногами сменил камень горной дороги. Я шел следом за поскрипывающей повозкой, на голове у меня был положенный Имя-носящему убор, плечи жег траурный плащ, а в руках я держал маску Лоримеля, глаза которой закрывала полоска черной ткани. Еще долго не загорится изображение Лоримеля Многорукого в святилищах, пока кто-то другой не получит этого Имени. Во время церемонии оно в последний раз зажглось во всех Святилищах Галактики. Затем закрылись последние двери – серые, черные, угольные… Какой странный сон, не правда ли?

Когда все закончилось, я, как от меня и ожидали, целую неделю не выходил из башни. Все это время я провел в размышлениях, но этими мыслями я не собираюсь делиться ни с кем. В один из дней моего затворничества пришел ответ из Центрального Регистрационного Отдела – его переслали мне с Вольной. Я не распечатывал конверт до самого конца этой Недели, а когда вскрыл его, то узнал, что Иллирия в настоящее время является собственностью компании «Гриновские разработки».

Через день я мог со всей ответственностью утверждать, что компания «Гриновские разработки» – Грингрин-тарл собственной персоной, в прошлом житель города Дилпеи, ученик Делгрена, носящего Имя Клиса, Из Чьего Рта Берет Начало Радуга. Я связался с Делгреном и попросил его принять меня. Он назначил встречу на следующий день. Потом я лег спать и спал долго-долго. Если мне что-то и снилось, то я все забыл.

Малисти не смог ничего разузнать на Дрисколле. От Делгрена из Дилпеи тоже толку было мало, поскольку он не видел своего бывшего ученика уже несколько веков. К тому же он намекнул, – если Грин-Грин решит когда-нибудь вернуться на Мегапею, то его будет ждать здесь большой сюрприз. Я подумал, что чувства и намерения его ученика, скорее всего, аналогичны.

Как бы то ни было, это не играло никакой роли. Время моего пребывания на Мегапее подошло к концу. Я забрался в «Модель-Т» и продолжил свой путь, разгоняя корабль до тех пор, пока пространство и время не превратилось в нечто неопределенное.

Я рассек средний палец своей левой руки, предварительно обезболив место разреза, вложил в рану лазерный кристалл и несколько пьезоэлектрических контуров, наложил швы и четыре часа держал палец в заживляющем аппарате. Шрама не осталось. Пусть будет чертовски больно и придется пожертвовать клочком кожи, но зато теперь луч лазера рассечет надвое гранитную плиту толщиной в два фута, стоит мне лишь выставить этот палец вперед, сжать остальные и повернуть руку ладонью вверх. В небольшой рюкзак я упаковал концентраты и медикаменты, туда же я бросил и корни глиттена. Компас и карты были мне ни к чему, а вот несколько динамитных шашек, лист тонкой пленки и инфракрасные очки очень даже могут пригодиться. Я положил в рюкзак все, что считал необходимым. О, если б можно было упаковать туда и план будущей компании…

Я решил использовать для высадки на Иллирию небольшую космошлюпку, не имеющую металлических частей, а «Модель-Т» оставить на орбите. Я посчитал, что недели вполне должно хватить для решения всех проблем, и запрограммировал «Модель-Т» по истечении этого срока зависнуть над самым мощным узлом-энерговводом и затем возвращаться туда каждый день в определенное время.

Я спал, ел, ждал и ненавидел.

Потом, в один прекрасный день, послышался гул, переходящий в вой. Затем все стихло. Звезды вдруг посыпались огненным дождем, но вскоре застыли в неподвижности. Одна, особенно яркая, горела прямо по курсу.

Я определил точные координаты Иллирии и двинулся к ней. Не два дня, а, казалось, две жизни спустя я увидел ее: отливающую зеленью, словно опал; со сверкающими морями и бесчисленными заливами, озерами и фьордами; с буйной растительностью на трех континентах, расположенных в тропиках; с прохладными лесами и многочисленными озерами четырех континентов умеренной зоны; без особенно высоких гор, но с множеством холмов; с девятью небольшими пустынями – так, для разнообразия. Имелись также – одна извилистая река, длиной в несколько Миссисипи; система океанических течений, которой я по праву гордился, и пятисотмильный скалистый хребет-мост между двумя континентами, который я создал лишь потому, что геологи ненавидят их не меньше, чем антропологи – обожают. Я наблюдал за формированием штормового фронта в экваториальной зоне, потом – по грозовым тучам – за его движением на север.

Один за другой, по мере моего приближения, на фоне планеты появились три ее луны – Флопсус, Мопсус и Каттонталлус.

Я вывел «Модель-Т» на эллиптическую орбиту, оставаясь за пределами самой далекой из лун и, как я надеялся, вне зоны чувствительности средств обнаружения. Потом я занялся подготовкой шлюпки, а также программированием последующего спуска самого корабля.

Затем я определил положение «Модели-Т» на настоящий момент и немного подремал.

Проснувшись, я сходил в туалет, потом еще раз проверил космошлюпку и стартовый механизм. Приняв ультразвуковой душ, я надел черные рубашку и брюки из водоотталкивающей ткани, названия которой я никак не мог запомнить, хотя компания по ее производству принадлежала мне, обулся в тяжелые ботинки, которые называл армейскими (хотя все остальные называли их туристскими) и заправил в них штанины брюк. Потом застегнул мягкий кожаный ремешок.

Из него в случае необходимости можно было вытащить проволоку-удавку, спрятанную в центральном шве. На бедро я повесил кобуру с ручным лазером, а к поясу прикрепил гирлянду маленьких гранат. На шее у меня болтался медальон с бомбой внутри, а на правое запястье я надел хронометр, который извергал ровно в девять часов нервно-паралитический газ, если предварительно был нажат рычажок. В карманы я положил носовой платок, расческу и остатки кроличьей лапки тысячелетней давности. Теперь я был готов ко всему.

Однако, следовало обождать. Я намеревался совершить спуск ночью – черной пушинкой опуститься на континент Великолепия в точке, удаленной от пункта назначения не менее, чем на сто, но и не более, чем на триста миль.

Я взвалил рюкзак на спину, закурил и отправился к отсеку шлюпки. Заняв кресло пилота, я надвинул на кабину прозрачный колпак и сразу почувствовал, как легкий ветерок начал обдувать мое лицо, а ноги сразу обдала волна теплого воздуха. Потом я нажал кнопку, и створки внешнего люка стали подниматься.

Наконец люк открылся, и я увидел вдали сияющий полумесяц моей планеты. «Модель-Т» должна была в нужный момент придать шлюпке начальное ускорение. Мне оставалось лишь управлять спускающимся аппаратом, когда он войдет в атмосферу. Вес машины вкупе с моим собственным, благодаря антигравам, встроенным в корпус, составлял всего несколько футов. У шлюпки имелись рули высоты, элероны, а также паруса и парашют. Однако, она была гораздо меньше похожа на планер, чем это могло вам показаться из моего описания. Скорее, это был парусник трехмерного воздушного океана. Итак, я ждал, сидя в нем, и смотрел, как волна ночи смывает краски дня с лика Иллирии. Показался Мопсус, а Каттонталлус исчез. У меня зачесалась правая лодыжка.

Пока я ее чесал, над головой загорелся голубой огонек сигнала. Не успел я пристегнуть ремни, как голубой огонек сменился красным.

Я расслабился, потом прожужжал зуммер, красный огонек потух и тут же меня в спину будто лягнул мул. И вот – вокруг меня блестят звезды, подо мной темнеет Иллирия, а люк остался далеко позади.

Потом был дрейф, только не вниз, а вперед. Не падение, а скольжение, причем настолько незаметное, что я даже закрыл глаза. Планета казалась бездонной ямой, черной дырой, которая постепенно увеличивалась в размерах. В капсуле стало теплее, я слышал лишь свое учащенное дыхание, стук сердца, да шипение воздуха, обдувающего лицо.

Когда я посмотрел назад, корабль уже скрылся из вида. Начало было неплохим.

Давненько я не летал на дрифтере, кроме как для развлечения. И всякий раз, когда я сажусь в его кабину, в моей памяти всплывает одна и та же картина: серое предрассветное небо, волны, запах пота, горький привкус драмамина во рту, первые «угх» артиллерийского огня, и наша десантная баржа приближается к берегу. И сейчас, как и тогда, я вытер ладони о колени и коснулся высохшей кроличьей лапки. У брата была точно такая же. Ему понравились бы шлюпки-дрифтеры. Он, вообще, любил самолеты, парусники, планеры. Любил кататься на водных лыжах и нырять с аквалангом, а еще – акробатику. Поэтому он пошел в авиацию. Из-за чего, наверно, так рано и встретил свою смерть. Да и многого ли можно ждать от какой-то паршивой кроличьей лапки?

Звезды сияли, как благодать Господня – холодные и далекие. Вскоре я надвинул на купол щиток фильтра, укрываясь от слепящих лучей солнца. Мопсус сверкал отраженным светом, бросая лучи в бездонную яму планеты. Флопсус вращался по более низкой орбите и в настоящее время находился по другую сторону планеты. Благодаря наличию трех лун, моря на Иллирии были относительно спокойными – лишь раз в несколько лет, когда все спутники оказывались на одной линии, им удавалось изобразить солидную приливную волну. Воды, вздыбившись зеленой горой, прокатывались вокруг планеты, и на месте отхлынувших волн возникали оранжево-пурпурные пустыни с островками кораллов. Камни, кости, рыбины и плавник оставались лежать на высыхающем дне, словно следы легендарного Протея. Все это сопровождалось ураганами, смерчами, резкими колебаниями температуры и скоплением грозовых туч. В небе словно выстраивались соборы из облаков, пока, наконец, на землю не обрушивался ливень. Водяные горы разбивались о берега, рушились сказочные города, волшебные острова возвращались на дно морское, а Протей, спрятавшийся неведомо где, каждый раз хохотал как безумный, когда раскаленный трезубец Нептуна вонзался в отвечающие шипением волны. Удар – шипение, удар – шипение. Потом долго приходилось тереть глаза.

А сейчас Иллирия лишь мягко светилась под тонкой кисеей облаков. Скоро где-то там, внизу, пробудится ото сна похожее на кошку существо. Проснувшись, оно потянется и примется, крадучись, обходить окрестности. Немного погодя, оно бросит взгляд на небо. Затем ее мурлыканье разбудит сонную долину, и зашелестят листья на деревьях. Они почувствуют. Все они, родившиеся сперва в моем мозгу и получившие право на жизнь, лишь благодаря моей Силе, несущие в клетках своих тел мои ДНК, почувствуют мое приближение. Предчувствие… Да, дети мои, я иду к вам. Ибо Белион осмелился появиться здесь, среди вас…

Скольжение…

Если бы там, на Иллирии, меня ждал обычный человек, все было бы проще простого. В любом случае мое оружие – скорее бутафория. Если бы там был обычный человек, я даже не стал бы с ним возиться. Но Грин-Грин не был человеком, более того, он был не просто пейанцем, хотя и это было бы уже достаточно неприятно, а кем-то гораздо более могущественным.

Он носил Имя, а Имя-носящий может оказывать влияние на живые существа и даже на части их тел, неким образом взаимодействуя с тенью, стоящей за Именем… Я вовсе не ударяюсь в теологию. Мне приходилось слышать вполне наукообразные объяснения феномена Имени. Например, если вас это интересует: автогенерированная шизофрения с комплексом божественного величия и экстрасенсорными способностями. Выбирайте, что вам больше по вкусу, но не упускайте из виду и то, сколько времени уходит на подготовку мироформиста, и сколько учеников успешно заканчивают курс обучения.

Я чувствовал, что у меня все же есть некоторое преимущество – Грин-Грин выбрал в качестве поля битвы мой собственный мир. Конечно, я и понятия не имел, сколько лет он уродовал его. И меня сильнее всего беспокоил вопрос – что же ему удалось с ним сделать? Приманку он выбрал умело. Но так ли хороша сама ловушка? Какие, на его взгляд, у него есть преимущества передо мной? В любом случае, в противоборстве с другим Имя-носящим ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным. То же самое относится и ко мне.

Вам никогда не доводилось видеть, как сражаются «бета спленденс» – бойцовые рыбки? Это совершенно не похоже ни на петушиные бои, ни на драку собак, ни на схватку кобры с мангустой. Двух самцов помещают в один аквариум. Они начинают быстро плавать туда-сюда, словно красно-сине-зеленые тени, расправив плавники и раздувая жабры, пока не начинает казаться, что они значительно увеличились в размерах. Потом они медленно сближаются и плывут бок о бок минут двадцать. Затем следует выпад, настолько быстрый, что глаз не может уследить за ним. Потом они снова плывут вместе, медленно и мирно. И внезапно опять сплетаются в разноцветном вихре, затем снова замирают. Это повторяется несколько раз – мелькание разноцветных плавников и вновь обманчивое спокойствие, вскоре их уже окутывает красноватая дымка. Новая схватка. Рыбки замирают, сцепившись пастями. Проходит минута, иногда – две. Один из самцов отплывает в сторону. Другой – всплывает вверх брюхом.

Нечто подобное, мне кажется, произойдет вскоре между мной и Грин-Грином.

Я оставил позади луну. Передо мной, заслоняя звезды, рос темный диск планеты. По мере приближения к ней, космошлюпка скользила все медленнее и медленнее. Включились тормозные двигатели и когда я, наконец, вошел в верхние слои атмосферы, скорость посадки упала до минимума. Подо мной в лунном свете сияли сотни озер, словно монеты на дне глубокого колодца.

Я попытался засечь огни искусственного происхождения, но ничего не обнаружил. Еще одна луна – Флопсус – показалась над горизонтом, присоединившись к своим сестрам. Примерно через полчаса я уже различал смутные очертания континентов. Я сравнил их с теми, что хранились в моей памяти, и впервые взялся за рули шлюпки-дрифтера.

Словно лист с дерева в безветренный день, кружась и заваливаясь на крыло, я планировал к поверхности планеты. По моим прикидкам выходило, что озеро Ахерон, посреди которого находится Остров Мертвых, находится примерно в шестистах милях к северо-западу.

Далеко внизу показались облака. Я продолжал скользить вниз, и вскоре они исчезли. За следующие полчаса, потеряв несколько сот футов высоты, я продвинулся миль на сорок к своей цели. Не следят ли за мной какие-либо средства обнаружения – этот вопрос волновал меня прежде всего.

Дрифтер попал в полосу сильных воздушных течений, и я некоторое время сражался с ними, но потом мне все же пришлось спуститься на несколько тысяч футов, чтобы избежать наиболее мощных из них. В течение нескольких часов я упорно двигался на северо-запад. На высоте пятьдесят тысяч футов меня отделяло от цели четыреста с лишним миль. Так все-таки следят за мной или нет?

За следующий час я преодолел еще семьдесят миль, потеряв при этом двадцать тысяч футов высоты. Пока все шло прекрасно.

На востоке стала заниматься заря, и я пожертвовал тысячью футов, чтобы избежать ее лучей. Скорость спуска заметно возросла. Было такое впечатление, будто я погружаюсь в океан – из светлых слоев воды в темные.

Но солнечные лучи преследовали меня. И вскоре мне вновь пришлось скрываться от зари. Пробившись сквозь слой облаков, я продолжал спуск, пытаясь одновременно определить свое местоположение. Сколько еще миль до Ахерона?

Наверное, около двухсот.

Тут полоска зари настигла и обогнала меня.

Я быстро снизился до пятнадцати тысяч футов, выиграв еще миль сорок. Затем отключил несколько пластин-антигравов.

Когда до поверхности оставалось примерно три тысячи миль, уже совсем рассвело.

Минут через десять я нашел подходящее место и приземлился.

Солнце встало на востоке. Я находился примерно в сотне миль от Ахерона, плюс-минус миль десять. Подняв купол кабины, я дернул за шнур системы самоуничтожения, спрыгнув на землю и побежал.

Минуту спустя, шлюпка бесшумно развалилась на куски и сгорела. Я перешел на шаг, закинул рюкзак за спину, сориентировался и направился через поле к видневшимся вдали деревьям.