Текст книги "Пампа-блюз"

19

Когда я возвращаюсь обратно, на часах уже половина третьего ночи. Я ставлю тук-тук перед открытыми воротами мастерской и поднимаюсь по лестнице на крышу. Свечи в фонариках больше не горят. Рюман свернулся калачиком под грилем, от которого еще идет тепло, и дергает ушами во сне. Курт растянулся на лавке, Вилли – на шерстяном пледе прямо на прибранном столе.

Когда я понимаю, что Карла нет на стуле, сердце почти перестает биться.

Я трясу Вилли за плечо и бью ногой по лавке.

– Где Карл? – ору я.

Оба подскакивают, как от укуса тарантула. Курт падает с лавки и пялится на меня широко открытыми глазами. Вилли, кряхтя, садится на столе. Рюман только ненадолго поднимает голову, бросает на меня сонный взгляд и опять засыпает.

– Где Карл? – реву я снова.

Вилли морщится, будто я включил свет, и трет глаза.

– Дома, – говорит он осипшим голосом.

– Дома? Что это значит?

– Лена сказала, что ему будет лучше ночевать в своей кровати, – отвечает Курт. Прядь волос свисает ему на лицо, и он убирает ее назад рукой. – Хорст отвез их на тракторе к вам домой.

Я сажусь на стул. Ноги вдруг становятся ватными, мне хочется пить, и я устал как собака.

– Он наверняка давно уже спит, – говорит Вилли.

Курт отпивает из почти пустой бутылки водки, наливает в стакан яблочный сок и протягивает мне.

– Ну ты меня и напугал, – говорит он.

– Вы меня тоже, ребята, – отвечаю я. – Я думал, вы уснули, а Карл пропал.

Я залпом выпиваю весь сок.

– Хочешь еще? – спрашивает Курт.

Я мотаю головой.

– Отто сидит дома у телефона, – сообщает Вилли. – Он каждые десять минут звонит Масловецки на мобильный и приедет сюда, как только дозвонится.

Курт опускается на стул.

– Пока результата нет.

– Я доехал до Зельгхайма, – рассказываю я, – никаких следов Масловецки.

– А тарелка? – спрашивает Вилли. – Ты ее больше не видел?

Я тяжело вздыхаю. Такое чувство, что меня оставляют последние силы. Я запрокидываю голову назад, на несколько секунд закрываю глаза и снова открываю. Облаков стало меньше, они висят неподвижно. Через два с половиной часа взойдет солнце.

Я набираю полные легкие воздуха и смотрю на Вилли и Курта.

– НЛО… – говорю я. – Его на самом деле нет.

Курт и Вилли ждут продолжения, но я не знаю, что сказать.

– Но мы же его видели, – говорит Курт наконец.

Вилли кивает.

– Весьма отчетливо.

Я наклоняюсь вперед и еще раз глубоко вдыхаю и выдыхаю.

– Вы видели ненастоящее НЛО, – говорю я, собравшись с духом. – И сегодня, и несколько дней назад. Это были модели. Масловецки построил их, чтобы… он хотел, чтобы вы думали, будто видели настоящую тарелку.

Курт и Вилли молча смотрят на меня.

– Он хотел, чтобы вы… чтобы ваш рассказ звучал убедительно, когда вас будут расспрашивать журналисты.

Я делаю паузу и откидываюсь на спинку стула. С тайной покончено. Не могу сказать, что теперь я чувствую себя хорошо, но все-таки лучше, не так хреново, как недавно.

– Вы же знаете Масловецки, – продолжаю я. – Он всегда хотел помочь Вингродену. И вам.

Вилли первым приходит в себя.

– Так значит, все это… представление?

Я киваю.

– Масловецки сам построил НЛО? – спрашивает Курт.

– Да.

– И ты знал про его план? – спрашивает Вилли.

– Да, – отвечаю я и понимаю, что краснею. – И Йо‑Йо тоже.

Курт не верит и качает головой.

– Ну и ну, – говорит он тихо и треплет морду Рюмана, усевшегося рядом с ним.

– Да, ребята, а мы-то с вами купились.

Вилли смотрит мимо меня в пустоту и немного кривит рот, будто ему не хватает сил, чтобы нормально улыбнуться.

– Понимаю, с вами обошлись нехорошо, – говорю я. – Но это еще не самое худшее. Сегодня чертова тарелка утащила за собой Йо‑Йо.

– Что? – кричит Курт так громко, что Рюман вздрагивает.

– Господи помилуй, – бормочет Вилли.

И я рассказываю им всю историю от начала до конца.

Почти в половине четвертого я приезжаю домой. Я ставлю тук-тук перед сараем и захожу в дом, стараясь не шуметь. Сначала заглядываю в комнату Карла. Маленькая настольная лампа на комоде горит. Карл лежит в постели и спит. Я так устал, что еле держусь на ногах. Я уже собираюсь закрыть дверь, но тут замечаю Лену, которая пристроилась на коврике у кровати и тоже спит. Я осторожно подхожу поближе и задерживаю дыхание, чтобы не разбудить ее. Она сняла кроссовки, штаны и футболку с капюшоном, и теперь на ней только белая майка и трусики. Некоторое время я неподвижно стою перед ней и рассматриваю ее. Наконец я выхожу из комнаты и иду к себе.

Усилием воли я снимаю ботинки, носки, штаны, футболку и рубашку и валюсь на постель. Об этом моменте я мечтал всю ночь, пока колесил по дорогам.

И вот я лежу в кровати и не могу уснуть.

Хотя страшно устал. Тело налилось свинцом, в ушах стоит рев мотора моего мопеда. Тишина вокруг кажется какой-то устрашающей.

Из головы не выходит разговор с Куртом и Вилли. Оба никак этого не показали, но их явно не обрадовало, что их друг так надул их. Я попросил их рассказать обо всем Отто, Хорсту и Альфонсу и позвонить мне, когда они найдут Масловецки или он сам выйдет на связь, в любое время дня или ночи. Дверь в комнату я закрыл неплотно, чтобы услышать, если в гостиной зазвонит телефон.

Я ругаю себя за то, что рассказал им про НЛО. Возможно, Масловецки уже нашел Йо‑Йо, и они спрятали тарелку или запихали ее в машину и возвращаются домой. Если бы я промолчал, все бы сейчас были уверены в ее существовании на сто процентов. Даже Лена ни о чем не догадывалась.

Пока я не сказал ей правду.

Масловецки мне голову оторвет.

Я встаю, иду в ванную комнату и умываю лицо холодной водой. Может, и правда стоило придержать язык и подождать. Конечно, план посадить тарелку рядом со старой фабрикой, полить место посадки химикатами и поджечь не удался. Однако вплоть до сегодняшнего дня шестеро взрослых и большей частью трезвых людей верили в существование тарелки. И тут я, как последний идиот, украл у них эту мечту, просто потому, что устал от вранья.

Мне никак не заснуть, поэтому я снова иду в ванную и чищу зубы. Потом набираю в ванну холодной воды и ставлю в нее ноги. Я где-то читал, что холодная ванна для ног помогает уснуть.

Пора перестать упрекать себя. Вся эта история с НЛО, прессой и туристами с самого начала была обречена на провал. И если Масловецки еще не совсем рехнулся, он не может со мной не согласиться. Он, конечно, абсолютный ребенок, аферист и фантазер, но не дурак. Понимает, когда игра проиграна и пора думать о том, как сократить ущерб.

Я вытираю ноги и возвращаюсь в кровать.

Мысль о том, что Лена всего в нескольких метрах от меня, тоже явно не способствует засыпанию. Я спрашиваю себя, что, если она действительно не журналистка? И зачем она тогда приехала в Вингроден, если не ради тарелки? Если она сбилась с пути, то почему решила разыграть сцену с поломкой?

Наконец глаза закрываются сами. Я больше не хочу думать. Нужно уметь отключать мозг, как мотор. Повернул ключ – и все. Иногда в качестве ключа выступает пиво. Если выпить достаточно, мозг сам уходит на покой.

До холодильника с пивом всего десять шагов. Но я словно потяжелел тонн на сто и не могу пошевелить ногами. За окном становится все светлее, а в моей голове – наоборот.

Я утопаю в моем матраце, как мертвый мамонт в болоте, и вдруг слышу голос.

– Бен?

Это Лена. Значит, я уже сплю.

Она ложится рядом, совсем близко. Ее рука дотрагивается до моего лба, проходится по волосам.

Я не сплю.

– Что с Масловецки и Йо‑Йо? – шепчет Лена.

– Не знаю, – отвечаю я тихо. Голос звучит, словно откуда-то очень издалека. – Я их не нашел.

Лена вздыхает, ее дыхание долетает до моего лица. Потом она целует меня в шею, в щеку, в подбородок, в губы.

Я не хочу тонуть в болоте.

Не хочу быть мертвым мамонтом.

Не сейчас.

20

Комната залита светом. Он проникает сквозь занавески и мои сомкнутые веки. Я знаю, пора открыть глаза и встать, но я не могу пошевелить даже мизинцем. Мне тепло, хотя во сне я загнал одеяло куда-то в ноги. Я слышу сверчков, из открытого окна доносится их стрекотание. Во рту пересохло. Я бы сейчас отдал рулевое колесо моего автобуса за стакан воды.

Медленно, очень медленно я вспоминаю события прошедшей ночи. В памяти всплывают размытые картинки. Йо‑Йо, извивающийся на тросе, как рыба на крючке. Масловецки, бросившийся в погоню за тарелкой, хотя она давно скрылась из вида и затерялась в облаках. Дорога в свете фар моего мопеда. Лица Курта и Вилли, когда я им все рассказал.

Лена, которая лежит у кровати Карла и спит.

Лена!

Я так резко сажусь на постели, что голова кружится. Глаза – как узкие щелочки. Я скатываюсь с матраца, ковыляю в ванную и подставляю голову под холодную воду.

Этот тип в зеркале кажется мне знакомым.

На кухне я завариваю себе растворимый кофе и стоя выпиваю его. Потом иду в комнату Карла и открываю дверь. Карл, в пижаме и халате, сидит на табуретке. Волосы у него расчесаны, на ногах – тапочки. Только пальцы в клее, и к штанам пижамы прилипло несколько синих бумажек. Ему каждый раз приходится далеко тянуться, чтобы наклеить бумажку на стену. Я подхожу к нему и смотрю на него, пока он меня не заметит.

– Доброе утро, Карл.

– Доброе, Бен.

Карл смотрит на меня сияющим взглядом и снова возвращается к работе.

– А где Лена?

Карл поворачивается ко мне и смотрит так, будто не понял меня.

– Лена. Она ночевала здесь. Она ушла?

– Не знаю, – говорит Карл наконец.

– Это она тебя причесала?

Я показываю на его волосы.

Карл закатывает глаза и на секунду задумывается.

– Да.

Я разглядываю стену, две трети которой уже заклеено синими бумажками.

– Будет красиво.

– Небо, – говорит Карл.

– А я думал, море.

– Все вместе.

Карл бережно смазывает следующую бумажку клеем, кряхтя, выпрямляется, приклеивает ее на свободное место, хлопает по ней ладонью и снова садится.

– Сейчас я принесу тебе высокий стул, – говорю я. – Но сначала завтрак. Ты голодный?

Карл беспомощно смотрит на меня.

– Голодный?

Карл мотает головой.

– Спасибо, – отвечает он и вылавливает из коробки очередную бумажку.

Меня осеняет.

– Так ты уже позавтракал? – спрашиваю я его. – Лена тебя накормила?

Карл думает две секунды, а потом на его лице появляется выражение радости.

– Блинчики.

Я остолбенел. Снова он говорит что-то, чего я не слышал от него уже целую вечность. Блины в этом доме в последний раз пекли, когда здесь еще жила Генриетта. Она делала их из гречневой муки, кефира и яиц и подавала с клубничным компотом или домашним яблочным муссом. Хотя это было очень давно, я хорошо помню вкус ее блинов и их аромат.

– Блинчики, – повторяет Карл. Значит, у него сегодня хороший день. То, что мы столько времени проводим с Масловецки и компанией, явно идет ему на пользу. А от общения с Леной он просто расцветает.

Я кладу ему руку на плечо.

– Сейчас я приму душ и оденусь, а потом принесу тебе стул, идет?

Карл смотрит на меня, улыбается и кивает. И снова возвращается к своей монотонной работе, словно для него в мире ничего не существует, кроме синей стены.

Я иду в ванную и встаю под душ. После этого я надеваю чистую одежду, съедаю на кухне кусок хлеба с маслом и выпиваю вторую чашку кофе. Теперь я уже достаточно бодр, чтобы пойти и выяснить, действительно ли Лена вчера была в моей постели, или она мне только приснилась. А еще – заснул ли я, когда она меня поцеловала. На матраце я нахожу два волоса, которые однозначно принадлежат не мне, а значит, это волосы Лены. На подушке, на которой Лена спала прошлой ночью и которую утром положила обратно на диван, я обнаруживаю еще один волос, такой же, как два других.

Лена была в моей постели, сомнений не осталось.

И я, полный идиот, уснул, и ничего не произошло. А если и произошло, то я не могу ничего вспомнить.

Я достаю из письменного стола конверт, кладу в него Ленины волосы и засовываю конверт в карман. Ровно в тот момент, когда я собираюсь выйти из дома, чтобы принести из сарая высокий стул для Карла, звонит телефон. Я сажусь на диван и снимаю трубку.

– Да?

– Бен! Это я! Алло? Бен?

– Привет, мам.

– Куда ты подевался? Я вчера минимум раз десять тебе звонила!

– Я уезжал. На озеро.

– На озеро? С Карлом?

– Да. У нас очень жарко. Нас не было весь день.

– И всю ночь! Я звонила в девять, в десять, а потом еще раз в двенадцать!

Похоже, мама волнуется.

– У нас была вечеринка. В пивной.

– Что еще за вечеринка?

– Да так. День рождения Альфонса.

Ничего получше мне за секунду в голову не пришло.

– Альфонс. Напомни мне, кто это?

– Отец Хорста.

– Ах, ну да. И сколько ему исполнилось?

– Восемьдесят, – отвечаю я. Похоже на правду.

– Я так нервничала, Бен! Когда я вернусь, мы купим тебе мобильный!

– Здорово.

Щелкает зажигалка, и моя мама затягивается, будто целую вечность не курила.

– Как у вас дела?

– Хорошо. А у тебя?

– Да ты и сам знаешь. Раз в три дня – новый город, другой отель.

– Трудно, наверное.

– Ты скучаешь по мне? Я по тебе очень, Бен.

– Ну да.

– Вчера я купила тебе свитер. Тебе понравится.

– Спасибо.

– Какие еще новости?

– Да никаких, – говорю я. Лучше не стоит рассказывать ей про Георгия, НЛО и все остальное.

– Отсутствие новостей – уже хорошая новость, так ведь говорят.

– Верно.

Несколько секунд мы оба молчим.

– Бен?

– Да?

– Послушай, я тут… Мы вчера играли в том отеле, в Орхусе, и менеджер, ему так понравилось наше выступление, что он… спросил, не хотим ли мы поиграть в других отелях. Это такой крупный… сетевой отель. Бен?

– Я тебя слушаю.

– У них восемь отелей. Пять в Швеции и три в Финляндии. Знаю, я обещала, что скоро вернусь, но… Ты не обидишься на меня, если я еще немного задержусь?

– Нет. Все в порядке.

– Правда?

– Да.

– Ты просто чудо, Бен! Я уже говорила, что купила тебе свитер?

– Да, говорила. Спасибо, мам.

– Ну, тогда ладно. Я очень рада, что у вас там все в порядке. Скоро снова позвоню. Наверное, уже из Стокгольма.

– Ладно. До скорого.

– Привет Карлу.

– Хорошо.

Я кладу трубку. Занавески в гостиной летом задернуты целый день, чтобы солнце не нагревало помещение. В детстве я любил полумрак, потому что свет в комнате не менялся и казалось, что время остановилось. Сейчас у меня такое чувство, будто я забился в темную каморку и вот-вот задохнусь от пыльного воздуха.

Я беру на кухне таблетки и стакан воды и несу все это в комнату Карла. Карл сидит на полу и листает один из журналов. У него явно закончились бумажки.

– Вот, твои конфеты.

– Спасибо.

Карл одну за другой берет три разноцветные таблетки из моей руки, кладет их на язык и запивает водой.

– Я выйду ненадолго. На две минуты, – говорю я.

Карл кивает и продолжает листать журналы в поисках синего.

Я выхожу из комнаты, а потом – из дома. Небо покрыто слоем молочно-белых облаков, за которыми прячется солнце. Штиль, ни ветерка. Очень тепло, точно не меньше двадцати пяти градусов. Если в ближайшее время не будет дождя, мне придется поливать газон. Я глубоко дышу при ходьбе, но вдруг начинаю задыхаться, словно пробежал марафон. Но я все равно продолжаю идти и накачивать легкие воздухом, пока тяжесть в груди не проходит.

Еще издалека я замечаю на руле тук-тука ярко-желтый пакет.

Сверху, там, где ручки, прищепкой приколота записка с надписью «Бен». В пакете я обнаруживаю сложенный лист бумаги, открытку и розу.

На открытке изображена местность в горах. Прямо поперек синего неба крупными красными буквами напечатано: «ИДЕАЛЬНЫЙ ОТПУСК – МЕРАНО». На обороте только название отеля и адрес. Роза сорта «Amber Queen» сорвана с одного из кустов рядом с теплицей. Я сажусь в тени сарая с листом в руках и разворачиваю его.

Письмо от Лены.

Я запрокидываю голову назад и делаю глубокий вдох и выдох. И начинаю читать.

Дорогой Бен,

когда ты читаешь это письмо, меня уже тут нет. Прости, что не сказала тебе «до свидания», просто ты спал, и я не хотела тебя будить. Я много передумала о нас и хочу чтобы ты знал что мне хорошо рядом с тобой.

Я сейчас еду в Мерано лазать. И явно уже по тебе скучаю.

Пожалуйста приезжай ко мне Бен. Я знаю, ты должен заботиться о Карле, но ты не можешь всю жизнь посвятить ему. Подумай о СВОЕМ счастье, и о СВОЕЙ жизни!!! Ты закиснешь в этой дыре если так и будешь торчать там! Ты ведь все равно не собираешься становиться садовником, верно? Уверена, ты найдешь вариант для вас с Карлом. Моя бабушка Луизе живет в доме престарелых, и чувствует себя там отлично.

Что тебе еще нет восемнадцати не страшно. Здесь тебя никто не найдет. Мы будем жить в маленькой хижине в горах, нам не нужно будет много денег. Летом я буду работать официанткой а зимой горничной в каком-нибудь из местных отелей. Так что не волнуйся.

Открытка покажет тебе путь ко мне. Я жду тебя.

С любовью Лена.

PS: Пожалуйста не обращай внимания на ошибки в запятых!

Я перечитываю письмо во второй раз и в третий. Я уже по тебе скучаю. Приезжай ко мне. Я жду тебя. С любовью. Моя голова просто горит от таких слов. Во всем теле щекотно и покалывает. Прямо как после прыжка в холодное озеро на карьере ранним июньским утром. Под водой мне не хватает воздуха, но когда я, задыхаясь, всплываю на поверхность, я чувствую жизнь во всей ее полноте. Я ложусь на солнце, и тепло постепенно проникает в меня. Мой живот как доменная печь, а сердце бьется как сумасшедшее.

Пожалуйста. Приезжай. Ко. Мне.

Я так и сижу, прислонившись спиной к стене сарая, и смотрю на письмо. Мысли дико скачут. Ни одну из них не удается удержать.

Я встаю и иду на веранду. Перила так и лежат на газоне. Я останавливаюсь напротив окна Карла и некоторое время наблюдаю за ним. Он так погружен в работу, что не замечает меня. Думаю, тот, кто видит его впервые, явно решит, что Карл – сумасшедший.

Карл, мой дедушка, отец моего отца. Карл, чей мир – размером с этот дом, а иногда всего лишь с его комнату или крошечную коробку из-под печенья у него на коленях. Карл, из головы которого каждый день исчезает десяток слов, но появляется одно новое. Карл, кровь которого текла в венах моего отца и течет в моих. Карл, для которого я измельчал еду и выковыривал клей из-под ногтей в плохие дни. Для которого я готовлю, и стираю, и убираю, для которого я рядом, каждую секунду. Карл, которого я редко люблю, иногда ненавижу и чаще всего просто терплю, точно так же, как терплю мою пустую жизнь здесь.

Я иду в сарай и стягиваю ткань с жестяной коробки, из которой когда-нибудь должен был выйти автобус, на котором я собирался уехать в Африку. Пыльная ржавая конструкция настолько не похожа на автобус марки «Фольксваген» из детской мечты, что мне становится смешно. Мосты, диски, колпак колес, амортизаторы, тормозные колодки, выхлопная труба, кабели и гибкие трубы вдруг кажутся мне деталями гигантского пазла, который мне не сложить и за всю жизнь. Я плюхаюсь на одно из сидений, стоящих рядком вдоль стены сарая, и еще раз читаю письмо.

Тут все написано. Осталось только сделать.

21

Через пять с лишним часов мы добрались до Кремберга. В пути я постоянно думал о Масловецки и Йо‑Йо и несколько раз был почти готов повернуть обратно. Но сразу же вспоминал и повторял, как молитву, строчки Лениного письма, которые помогли мне выкинуть из головы всю эту дурацкую историю с НЛО.

Когда в голове мелькала мысль, что сегодня я собираюсь избавиться от Карла, я принимался горланить песни или просто кричать во все горло. Люди, попадавшиеся нам на пути, наверное, думали, что я совсем спятил.

Возможно, они правы.

Дом престарелых находится на краю города в квартале со старыми домами и большим парком. Посыпанная гравием дорожка ведет от ворот к трем корпусам, два из которых стоят в тени роскошных лип. В здании посредине, современной постройке из стали и стекла, располагается приемное отделение. Времени чуть больше двух, и все люди куда-то испарились. На одной из деревянных скамеек в саду сидит пожилая женщина и курит. Мужчина забрасывает белые мешки с бельем в кузов грузовика, припаркованного у дальних корпусов. Двое пенсионеров медленно идут по дорожке, опираясь на палки. Другие постояльцы явно разбрелись по своим комнатам. Может, у них тихий час, или они играют в канасту, или бридж, или во что там еще играют пенсионеры.

За огромной стойкой в вестибюле сидит женщина в желтой блузке и разговаривает по телефону. В бинокль я вижу разноцветные бусы на ее шее и даже почти могу прочитать ее имя на табличке на груди.

Я спрыгиваю с ограды и возвращаюсь к Карлу, который ждет меня в кабине тук-тука. Всегда, когда нарушается его привычный распорядок дня, он становится молчаливым и каким-то застывшим, как кролик перед удавом.

– Идем прогуляемся, – говорю я и протягиваю ему руку.

Карл не двигается с места и крепко держит обеими руками маленький чемоданчик, который лежит у него на коленях. На улице тепло, и я снял с деда пиджак и ослабил галстук. К шее Карла приклеился кусочек туалетной бумаги, там, где я порезал его утром во время бритья. Я убираю бумагу. В пути я каждые десять километров останавливался, чтобы дать Карлу попить. На остановках я перечитывал письмо Лены, чтобы в приступе раскаянья не повернуть обратно.

– Идем, немного подвигаться тебе не помешает.

Левой рукой я снимаю чемодан из черной искусственной кожи с колен Карла, а правой беру его за руку.

Сгорбившись, Карл разворачивается к выходу и дает мне высадить его. Когда он стоит на земле, я достаю с сиденья его пиджак. От Карла пахнет лосьоном для бритья, которым я его натер, а в петлицу на его воротнике я вставил белую гвоздику. Мы идем по дорожке к садику, где между ухоженными цветочными клумбами, постриженным газоном и подрезанной живой изгородью стоит несколько деревянных скамеек. Карл то и дело останавливается и прислушивается к пению птиц, которые спрятались от глаз в кронах деревьев. При этом он делает такое лицо, что непонятно, то ли он удивлен, то ли боится.

Я сажаю Карла на лавочку рядом с фонтаном и вешаю его пиджак на спинку, а потом достаю из чемодана коробку и журналы.

– Я забыл твою бутылку с водой, – говорю я, закрываю чемодан и кладу его рядом с Карлом на выкрашенную в зеленый скамейку. – Сейчас ее принесу. А ты жди здесь. Понял?

Карл кивает.

– Если кто-нибудь спросит, кто ты, назови свое имя, понял?

Карл кивает.

– Как твое имя?

Карл смотрит на меня так, будто я спросил его, сколько будет, если разделить три тысячи пятьсот семьдесят два на одиннадцать.

– Карл Шиллинг. Тебя зовут Карл Шиллинг.

Карл смотрит на меня, но не кивает.

– Повтори разок: Карл Шиллинг.

Карл и не думает открывать рот.

– Ну и ладно, – говорю я, застегиваю верхнюю пуговицу на его рубашке и потуже затягиваю узел на галстуке. Некоторое время я стою перед ним и рассматриваю его – целиком, от начищенных до блеска ботинок до расчесанных волос.

– Хорошо, – говорю я наконец. – Тогда я пошел за бутылкой.

Карл смотрит на меня, но во взгляде его ничего не читается: ни обида, ни печаль, ни упрек, ни даже его обычная растерянность. Я разворачиваюсь и шагаю обратно по дорожке к воротам и дальше на парковку для посетителей, где стоит тук-тук. Я достаю из кабины большой коричневый чемодан Карла, несу его к воротам и ставлю рядом с одной из каменных колонн. Потом отъезжаю к автобусной остановке неподалеку, где видел телефонную будку, и набираю номер дома престарелых. Раздается два гудка, и трубку снимает женщина.

– Дом престарелых «Линденхоф», Фризе слушает.

– У вас в саду сидит мужчина, – говорю я. – Его имя Карл Шиллинг. Он ваш новый постоялец.

– Что, простите? Кто это говорит?

– Неважно. Все его лекарства и документы, а также одежду вы найдете в чемодане возле входных ворот. Пожалуйста, позаботьтесь о нем как следует. Спасибо.

– Секундочку! Но вы не можете вот так…

Я кладу трубку. Остальное госпожа Фризе прочтет в письме, которое я оставил в чемодане.

В половине четвертого я сижу в автобусе, который едет на юг. У меня с собой шесть бутылок пива в упаковке, два бутерброда с сыром и две шоколадки. Моя дорожная сумка доверху набита шмотками, умывальными принадлежностями и теми вещами, которые я не захотел оставлять дома. В их числе одно из писем моего отца, которое он прислал мне из Африки, когда мне было девять и я болел свинкой, иллюстрированное издание «Африканские заповедники», карманный вариант «Приключений Тома Сойера и Гекльберри Финна», перочинный ножик и диск с песнями мамы.

За окнами открываются красивые виды, мы проезжаем через деревеньки, о которых я никогда не слышал. Реллингсдорф. Биркенвайде. Лессен. Харунг. Сплошь молочные фермы, на несколько дворов, с парочкой унылых домиков. Автобус останавливается каждые пять минут, часто просто на перекрестках или у покосившихся от ветра деревянных остановок. Иногда кто-нибудь выходит и отправляется дальше пешком, хотя поблизости не видно никакого жилья.

Через каких-то сорок минут мы прибываем на конечную остановку в дыру под названием Бурвах. Согласно расписанию, через полчаса отсюда отправится автобус в Вендрат, где есть вокзал. Чтобы убить время, я захожу в единственную забегаловку в местечке и заказываю себе кофе. Рядом с гардеробом висит пожелтевшая карта района, по которой я смотрю, куда меня занесло. Вообще-то я должен был благословлять каждый метр, отдаляющий меня от Вингродена, но ком, застрявший в горле, мешает мне сделать это.

Надо было в шесть десять сесть на поезд в Кремберге, думаю я. Но мне не хотелось там рассиживаться и так долго ждать. Только не в Кремберге. Часы на стене показывают двадцать минут шестого. Карл наверняка уже давно сидит в своей комнате и пьет горячий шоколад. В письме я написал, что он любит горячий шоколад и обожает вырывать кусочки бумаги из журналов. А еще указал, когда ему надо давать лекарство. И номер телефона его врача и госпожи Вернике.

Я уверен, что Карл в надежных руках.

Официантка приносит мне кофе и спрашивает, не хочу ли я почитать газету. Я говорю: «Нет, спасибо», и она добавляет, что там все равно не пишут ничего хорошего. Я улыбаюсь и помешиваю кофе ложкой. Официантка понимает, что я не в настроении разговаривать, и уходит обратно за стойку, откуда и появилась.

Я отпиваю глоток кофе, но ком в горле не исчезает.

Дорога в Вендрат занимает около часа. Городок почти такой же по размеру, как Кремберг, может, чуть крупнее. На вокзале я спрашиваю, как мне лучше доехать до Мерано. Мужчина в окошке не сразу вспоминает, где это, но потом все же отвечает на мой вопрос. Оказывается, добраться туда не так-то просто. Следующий поезд отправляется только через полтора часа, поэтому я сажусь на лавочку перед зданием вокзала. Хотя я не голоден, я достаю бутерброд, но первый же кусок не лезет мне в горло. Перед скамейкой бродят несколько голубей, и я скармливаю им хлеб, раскрошив его. Какой-то мужчина с таксой на поводке выходит из здания вокзала и говорит, что кормить голубей запрещено. Я не слушаю его.

Тем временем я уже практически выучил письмо Лены наизусть и запомнил изображение на открытке во всех подробностях. Зеленые холмы. Темные деревянные дома. Леса. Горные вершины, частично покрытые снегом. Пять стальных опор лыжного подъемника или фуникулера. Восемь крошечных коров на лугу.

Молодой парень, немногим старше меня, подходит ко мне и просит мелочь. На нем резиновые тапки, дырявые джинсы и футболка с надписью «BUDWEISER». Волосы всклокоченные, над одной из бровей приклеен пластырь. Я даю ему евро, он благодарит и направляется к женщине на соседней скамейке, чтобы поклянчить денег и у нее. В моем кошельке и левом ботинке сейчас всего четыреста евро и немного мелочи – деньги на расходы в июне и июле, которые дала мне мама. Перед тем как ехать с Карлом в Кремберг, я заглянул в мастерскую. Хотел взять из тайника Масловецки несколько купюр, но почувствовал себя вором и передумал. И так хватит. Билет обойдется где-то в сто евро. Возможно, я найду там работу в какой-нибудь автомастерской, в конце концов, везде есть люди, которые работают нелегально. Через полтора года мне будет восемнадцать, и тогда все станет проще.

На улице, где иногда останавливаются машины, подвозящие людей на вокзал, появляется трактор с прицепом. Трактор красного цвета марки «Гюльндер Г‑60», вероятно шестьдесят восьмого года выпуска. Почти такой же был когда-то у Хорста, пока он не купил себе подержанный «Джон Дир». Шофер, мужчина лет пятидесяти в сером комбинезоне и резиновых сапогах, выходит из кабины и идет к прицепу, в котором между прессованной соломой и мешками сидит старик. Он одет в коричневый костюм и шляпу и не выпускает из рук чемодан, даже когда водитель помогает ему спуститься на землю. После этого они перекидываются парой слов, жмут друг другу руки, и старик с чемоданом идет через площадь к вокзалу, а водитель уезжает.

Вскоре трактор скрывается из вида, и звук его мотора сливается с шумом города.

У Карла все отлично. Я закрываю глаза и вижу, как он сидит в своей комнате и рвет журналы. Наверное, он даже не заметил, что он не дома. Какая-нибудь милая старушка каждый день будет играть с ним в «Мемори». В саду живут птицы, он может их кормить.

– Мелочи не будет?

Я поднимаю голову и вижу того попрошайку.

– А-а, у тебя я уже просил.

Он пялится на меня.

– Все в норме?

Я киваю. Только сейчас я замечаю, что по моим щекам текут слезы.

– Сигаретку?

– У меня нет, – говорю я, вытирая лицо рукавом.

– Я и сам предложить могу. На.

Он держит передо мной открытую пачку.

Чтобы отделаться от него, я протягиваю руку за сигаретой, но рука так сильно дрожит, что взять ничего не получается. Попрошайка сам дает мне сигарету, и я засовываю ее в рот. Я слышу щелчок зажигалки и затягиваюсь. Сразу возникает чувство, будто мои легкие сейчас взорвутся. Меня трясет от кашля и нечем дышать. Парень смеется и что-то говорит, но я не понимаю ни слова. Голуби взлетают и поднимаются над моей головой в синее небо. Я роняю сигарету на землю, встаю, беру сумку и бегу на вокзал. В окошке я спрашиваю, когда следующий поезд домой. Мужчина смотрит на меня как на сумасшедшего.

– В Кремберг, – добавляю я и достаю из кошелька деньги. Мужчина что-то бормочет и выдает мне билет.